ИЗ ДНЕВНИКА: Никто не плачет.

Никто не плачет

M. со всем классом ходил к special grandparents . Это значит в дом престарелых. Потом принёс фотографию улыбающихся старушек и малышей. Они вместе готовили печенье, разговаривали, пели. Как раз перед этим M. выучил песню Mартышки.
"Я на солнышке лежу, я на солнышко гляжу". Все русские второклассники исполнили это произведение.
- Бабушкам очень понравилось, - сказал M.
- А они спросили, о чём песня?
- Нет.
Зачем спрашивать, всё было понятно без слов. M. поёт с акцентом. Дом престарелых - это всего лишь место жительства. У старушек маникюр. На стенах - картины малоизвестных художников; а вот ещё их развелкают песнями. Все равно им нeхорошо, старушкам , но они про это не говорят.
А ещё, помню, после своего самого первого школьного дня M. был непривычно тих и даже как-то пришиблен, отвечал односложно.
- Тебе понравилось в школе?.
- Да.
- А что больше всего понравилось?
- Всё.
- А дети в классе хорошие?
- Хорошие.
- Ну… а никто не плакал?
- Плакал, - ответил он, - один мальчик.
- Кто?
- Я, - сказал он.

А вообще, никто не плачет.

Мелкий случай
Я бросил мешок с едой и куртками на землю, и мы с М. прошли дальше, к океану. Мы стали строить из песка крепости, подземные дороги, просто башенки и мосты - один мост, cказал М., будет для самоубийц; а почему, спросил я; а он сказал, для порядка; а я не стал развивать тему.
Потом мы увидели громадную бабочку, у неё были коричневые крылья с чёрным ободком по краям, и она так хорошо махала своими крыльями; ей было тяжело лететь, куда она хотела, а не куда дул ветер, но она всё же летела; и мы пошли за ней и смотрели на её крылья.
А потом мы вернулись, и я решил, что пора с"есть что-нибудь и подошёл к мешку, но мешка не было.
Направо, насколько хватало глаз, и налево, насколько хватало глаз - нашего мешка не было.
М. спросил, почему.
Я об"яснил.
- Но ведь это очень плохо, - сказал М.
Я согласился.
- Его не могло унести ветром, - сказал он, как бы отвергая последнюю надежду.
- Не могло, -сказал я. - Но обещаю, уже завтра у тебя будет новая куртка.
- Зато бабочка была очень красивая, - сказал М., чтобы успокоить меня.

***
"И всё же, - сказал я себе внутренным голосом Шерлока Холмса, - может, кто-то видел что-нибудь подозрительное".
Я подошёл к лежащим неподалёку мужчине и женщине, которые разговаривали друг с другом по мобильному телефону.
- Извините, - сказал я, - но вы случайно не видели, здесь вот мешок лежал.
- Что? Что? - спросил мужчина по-английски. Рядом с ним валялся мешок, придавленный двумя парами джинсов. Насколько можно было видеть, мешок похожий на наш, но вещи-то, конечно, этой пары.
Мы построили ещё одну крепость, но она осела и провалилась. Пора уходить.
Тот мужчина тоже стал быстро одеваться.
Мне показалось, что из мешка торчит рукав куртки. А вот уже и не торчит, упрятанный.
- Извините нас, - сказал я и раcсердился на себя за это "нас" - М. не должен быть никак причастен к предстоящей, возможно, неприятной сцене. - Но, по-моему, это всё же наша сумка.
- Ну так возьмите, раз ваша, - легко и очень непосредственно сказала женщина.

без нaзвания
Она взяла меня под руку , я почувствовал, как нежные мурашки побежали от её пальчиков, я выпрямился, я всё ещё намного выше её, она молчала - я даже испугался, взглянул на неё - нет, просто молчала, и я вспомнил, когда увидел её впервые - в десять семнадцать, она была маленькой, невыносимо маленькой, сеcтра предложила мне подержать её, а я испугался и только чуть-чуть дотронулся до неё пальцем; а сейчас она взяла меня под руку.

Она быстро перестала кричать, у неё был мягкий пушок на голове, но в палате холодно, и на неё надели крошечную шапочку, но даже эта шапочка сползла с неё и закрыла один глазик, и она опять закричала; а сейчас она взяла меня под руку.

Я вытирал пот со лба её мамы - так непривычно и больно было ещё это слово: мама, и я приземлённо подумал, мол, теперь-то у нас с ней всё наладится и смотрел только на капельки пота и шептал слова, и плакал тоже, без слов, горлом, голова кружилась и мелкие жёлтенькие точки плыли перед глазами - нет, нет, сейчас не до меня, если я упаду не дыша со стула - зачем надо будет заниматься мной? на это не рaсчитано, и даже стыдно - кому сейчас тяжелее, голову вниз - и услышать вдруг человеческий уже крик, машинально взглянуть на часы - десять семнадцать - и только потом на неё, Господи, какая маленькая; а сейчас она взяла меня под руку.

Она была такой маленькой, что я почти и не смотрел на неё, боясь повредить как-нибудь, но она быстро успокоилась и стала облизывать язычком губки, "Она есть хочет?", "Успокойтесь, не может она сейчас хотеть есть", Господи, какая маленькая; а сейчас она взяла меня под руку.

И вот мы с ней идём по улице, и она держит меня под руку, и всё, что я могу сказать ей, я скажу потом, не сейчас, и она молчит тоже, вообще-то она болтушка, но сейчас - молчит, недавно у врача она пожаловалась на что-то неуловимое, "Это в порядке вещей, - сказала врач, - она растёт, что вы хотите, сколько ей лет?", "Но ведь ей же всего…", "Ну, это ещё не перестройка организма, но начало подготовки к такой перестройке", Господи, какой она была маленькой и раньше срока, как было страшно тогда, и потом страшно, и страшно сейчас - нежные такие мурашки; она взяла меня под руку.

Высказаться?