Вечерний Гондольер | Библиотека


Ратьер


 

  •  Ольга Родионова (Верочка)
  •  
Екатерина Ритвинская
  •  Вероника Батхен
  •  Изяслав Винтерман
  •  Игорь Караулов (ЧУ)
  •  Олег Г-ков
  •  Мурена
  •  Иван Кузьмич Роботов

 

 Ольга Родионова (Верочка) (с)


* * *

Смотрящий не уснет - он смысла сна не помнит,
Он пальцами ведет по черному стеклу,
Он по ночам дрожит в дыханье теплых комнат
И звездные следы рисует на полу.

Он, голову задрав, во тьме читает знаки,
Следит рисунок вен на ангельской руке,
Он смотрит на тебя - и ты в своем бараке
Тифозном - ощутишь дыханье на щеке.

Смотрящий не уснет - он темноте не выдал
Ни сто своих имен, ни сто названий звезд.
Он мерзнет на мосту - окаменелый идол.
Я помню этот взгляд, и знаю этот мост.

Смотри же: время ждет. Пространство наблюдает
За шевеленьем тел. Ознобом изнутри
Сквозят любовь и смерть. И надо мной взлетает
Отчаянье мое. Смотри, смотри, смотри!..


Длинная считалка

Ангел, где у тебя болит?
Убиваться – себе дороже.
Ноября ледяной транслит
Остывает на бледной коже:

“Эне - бене - wrong,
Wisher - вышел - вон».

Букваря внеземной транслит, 
Размороженные слова.
Ни охотника – подстрелить, 
Ни принцессы – поцеловать.

«Эне - бене - рес,
Angel - stranger - guess».

Ангeл, брошенный воробей,
Тень на жердочке перед бездной!
Разве мало земных скорбей –
Чтобы этой скорбеть, небесной?

«Эне - бене - rest,
Winter - sprinter - guest».

Сложен жест на конце иглы –
Крылья негде расправить толком.
Выходя на свет из игры,
Не гляди на нас, темных, волком.

Что ж нам, брошенным, куковать?
«Кто не спрятался – я не виноват!»

Не гуляй, дружок, ноябрем –
Нагуляешь себе простуду.
Мы же перышки подберем,
Ночью сброшенные оттуда –

С поднебесных блестящих крыш
На дождливый земной порог.
Ангел, ангел, чего молчишь,
Нарисованный жмешь курок,
Разбирая обрывки строк:
…Block… лёг… rock…
«Не – иг – рок».


                ..^..



 Екатерина Ритвинская (с)


экспромт-наваждение

твоя тень легкокрылая прячет огонь за спиной,
и беззвучье шагов индевеет в пустом коридоре
два осенних пролета назад ты казалась иной -
чужестранной княгиней с глазами для темного горя

мы меняем глаза. Имена, как и прежде, близки,
и усталой рукой ты меня уведёшь отовсюду
нам уже не сбежать друг от друга по кромке тоски
и в степи ожиданья нам некуда скрыться от чуда 

обреки меня жить! я забуду, кем был до тебя,
и язык, на котором слагал воспаленные строфы -
ведь я смог разучиться в туман уходить - не любя,
на коротком мече отчеканив твой пасмурный профиль...

оберни меня вспять, расскажи, как ложились в мороз
золоченые вьюги бессонниц на черные веки
только пепел и месть, только ими мы жили всерьёз -
но угасли костры, и стеклом околдованы реки 

...как ты близко ко мне! в синей комнате теплится джаз,
приглушенный сурдинкой соблазн растворяет запреты
ты сожгла мои письма, где не было правды о нас
и оставила крылья за краем неяркого света ...

Мы заварим траву. Аромат сквозь китайский фарфор
просочится наружу, и стронет с быков мирозданье
и серебряный пепел, упав на ворсистый ковер
превратит нашу музыку в строки стихов без названья... 


* * *

И выпал снег. И город замолчал,
втянув шаги под своды переулков,
и белая безглазая печаль
в пустых дворах раскачивалась гулко

мы привыкали к холоду потерь,
к бездонным снам с надеждой на прощенье,
но мнилось нам, что где-то будет дверь,
с которой начинается спасенье

и гасли на оторванном крыле
смешные блики сломанного лета...
а время рисовало на земле
небудущих столетий силуэты 

                ..^..



 Вероника Батхен (с)


Невозвращение домой

…Возьми на память из моих ладоней
Немного солнца и немного меда…
               О.Мандельштам

Упряма, как отбитая атака,
Тверда, как хлеб дорожного поста,
Хребтом кита набычилась Итака.
Под сердце подступает пустота.
Прости за отчуждение, отчизна –
Ты мне нужна как ножны, как жена –
Не плоть, но платье. Прожитые числа
Годов и лиг. Небесного пшена
Скупая россыпь – тень ориентира.
Тела друзей. Крапленая трава.
Слюна осатанелого сатира
И сладость ножевого торжества
Над розовым и мягким... Пенелопа...
Я помню мед – волос и губ. Еще
На скалах остролистых козьи тропы
Случайный сон под голубым плащом
Урана-неба. Ранка от застежки
На шее над ключицей и вода
Холодная из рук. Кусок лепешки...
Твой крик всеразрывающий, когда
Натянутая плоть исторгла сына.
Ему уже не помню, сколько лет.
Остался едкий запах апельсина
От кожи и кудрей. И первый след
В песке соленом Эвксинского понта
И нежная ладошка унесла…
Вот пятерня, шершавая от пота,
В отметинах от сети и весла.
Он вырос - мальчик, принц, пастух, наследник,
Герой богоподобный, весь в отца.
Мой неподъемный подвиг – сто последних
Шагов к тебе с причала до крыльца.
Тик-так, Итака, тактика клепсидры:
Песчинка в море, капелька в песке.
Секунды осыпаются сквозь сито,
Года висят тесьмой на пояске
Волшебницы, а время равномерно
Мотает нас на шпульки бытия.
Я дрался с богом по пути в таверну.
Сперва бил бог, потом ударил я.
Прости, что задержался, Пенелопа.
Я был никто – неважно, кем я мог
Остаться – от тирана до холопа.
Я не хотел поверить, что комок
Любви и слез становится мужчиной,
А женщина – соломенной вдовой.
Так хлебодар не верует в мышиный
Помет посередине кладовой,
Так прячет взгляд торговец тухлой рыбой,
Так приглашают боги на войну-с.
Неважно кем – шутом, бродягой, глыбой
Стыда окаменелого – вернусь!
С беспамятного лета до сих пор ты
Гадаешь по затмению углей.
Ты знаешь – по ночам приходят в порты
Немые тени мертвых кораблей.
Ты ходишь – восковая, ледяная,
Ткешь саван жениху, коптишь угрей,
Целуешь сына, плачешь, вспоминая
Двенадцать незачатых дочерей,
Расчесываешь волосы – густую,
Почти до пят, душистую копну,
Ложишься спать - не спать в постель пустую,
Прямой спиной к раскрытому окну.
Сейчас уже цветут гранат и слива –
Смотри, на умывальнике пчела…
Совсем не по весеннему красива,
Ты есть. Плевать на то, что ты была.
Все хорошо. Не спрашивай, откуда
Мой парус подогнал старик Борей,
Сегодня утром я-вчерашний буду
Стоять, как новобрачный у дверей.
Ну кто еще натянет лук до скрипа
(хотел же до поры себя скрывать),
Ну кто еще расскажет, как из липы
Сработана надежная кровать,
Ну кто еще про вкус и запах меда
Напомнит, ничего не говоря?
…У Леты сладкомедленные воды
Прозрачней и желтее янтаря
В забытых сотах осени, любимый…



 Изяслав Винтерман (с)


* * *

Только о жизни и смерти. – Что там, в конце и вначале?!
Жар раздувает сердца или ноздри вдыхают прохладу.
Только о море и небе, о кофе и шоколаде –
здесь! – на открытой террасе на грустном причале.

Может быть в этой квартире за мною одним убирали,
чтобы в порядке, точней, в беспорядке привычном
я обнаружил детали, которые смысл обыграли
тенью в строке, искажением в чувстве первичном.

Мокрая тень от разбитого сердца. На гранях –
солнце играет. И музыка где-то играет.
Женщина плачет. И кровь в обескровленных ранах
вдруг выступает, и снова в закате сгорает.


* * *

Мне стыдно жить, цепляться за людей,
за города, квартиры или вещи.
Остановить течение собой.
Я вижу лишь капканы, сети, клещи.
Я болью стал, чтобы забыть о ней.
И я не я, а кто-то сам не свой.

Пусть Муза выбирает из других.
И пусть им выпадают те же страсти.
И жизнь легка, берется на испуг.
И мертвеца худые тащат снасти
на дальний берег, с глаз долой слепых,
где лунным светом вытоптанный луг.

И там живут. Я знаю, жизнь везде!
И там, где нет ее, живут не хуже.
Встают чуть свет с заботой в голове
о спящем сыне, дочери и тут же –
о женщине... И девственной плеве
рассвета и пробившей мрак звезде.

                ..^..



 Игорь Караулов (ЧУ) (с)


На юг

Не стоит повторять, что все летят на юг,
И птицы-мысли, белки-мысли тоже.
На юге, вдалеке от дома и подруг,
На юге – будем мы похожи.

На юге будем мы моложе и на «ты»,
А солнце, выверенный резчик,
Работу сделает – и стертые черты
Проступят явственней и резче.

На юге сладостном – и в толк я не возьму,
Чего бы нам недоставало. 
Знобящей мороси в бензиновом дыму
И Ленинградского вокзала?

Грошовых пирожков и обожженных губ,
Кофейных пятен на обшлаге?
Чертежной тушью выписанных труб
На серой облачной бумаге?

На юге ибисы, на юге скарабей,
Зерно не гибнет при посеве…
Возьмешь билет на юг – а сердце-воробей
С подножки выпрыгнет на север.

                ..^..


 Олег Г-ков (с)


* * *

Нельзя ль расписаться стихами, а чем еще, 
В усталости сердца менять и менять галеры? 
Не знаю, в какой иордани я был крещен, 
Но бог, который внутри, это чувство меры. 

А ты еще веришь, что я захочу и раз – 
Юность перетанцую, как бес-искуситель жигу. 
А ты еще думаешь, я для тебя горазд 
Порвать кандалы и сбросить любое иго. 

В тебе еще пенится этот искристый яд, 
Который убьет или сделает душу бессмертной. 
А я уже, в общем, давно обживаю ад. 
Мой бог, который внутри, это чувство меры. 

…Потом, на гребне весны, затопившей свет, 
Пытаясь вспомнить себя, я собьюсь со слога, 
И мы увидим - в отхлынувшей пене лет 
Сверкнут лопатки бегущего в страхе бога… 

                ..^..



 Мурена (с)


* * *

за мишуру листвы осенней
поэты покупают вдохновенье,
в молочной бледности берез,
на бедрах пней, 
они спасаются от слез
вчерашних дней:
случайных губ, вагин - насосов,
подруг, семей и пылесосов,
баклажек, термосов и фляг
с прокисшей кровью…
ведь каждый бог и каждый наг
перед любовью 


* * *

Я играла с пластилином,
Создавала плоть из духа,
Получилась балерина –
Пластилиновая шлюха,
Что распята, как на пяльцах,
В фуэте задравши ногу,
На больших и средних пальцах
Ей пуанты жмут немного.
Чтоб исчезли с милых глазок
Пластилиновые слезки,
Я на кончиках подвязок
Удлинила поворозки,
Расстегнула ей корсетик,
И игриво приспустила,
Подскочил лихой корнетик,
Каблуками щелкнул мило.
Я играла с пластилином,
Создавала плоть из духа,
Только вышла балерина –
Пластилиновая шлюха.


* * *

Та осень была к нам добра,
Старушкой морщинистой, ветхой
Сидела на лавке с утра,
Дремала, прикрывшись газеткой.
Горел позолотой бордюр,
Аллеи казались дворцами,
А пара садовых скульптур - 
Посланцами или богами,
Что славят язычество дня
Для двух сумасшедших на свете.
Старушка вчера умерла,
Мне ночью сказали соседи.


 Иван Кузьмич Роботов (с)


* * *

Для одних путь проложен божественный праведный,
Для других ничего в этой жизни подобного нет.
Я на деле такой непонятливый и безалаберный,
Неприлично храпящий ночами никчёмный поэт.

Оглянувшись назад, оценив, всё что было мной прожито,
Не боясь осуждений и глупой народной молвы,
Я умру от укола колючки какого-то злобного ёжика,
Налетев на него в куче прелой осенней листвы.

                ..^..

Высказаться?

© авторы