ВЫБОР ЖАНРА.

По земле струился густой смог, обволакивающий дома словно подарочной ватой. Пахло гарью.

   Гарри курил трубку, раскачиваясь в кресле-качалке на террасе своего дома. Ему нравился запах костра, ставший доминирующим в букете августовских ароматов. Это был его сорок второй август, и он носил тона печали, словно Джульетта траур по скоропостижно скончавшемуся Ромео. Вдыхая дым табака, Гарри качался и размышлял о своей жизни, которая длинным отрезком лежала за его плечами и затуманенным рельсом уходила в будущее. Что он успел сделать? Зачем жил? Для чего все это?

   На кухне гремела сковородками его жена и что-то аппетитно шкворчало, испуская пряные ароматы. Гарри знал, что на ужин у них сегодня бифштекс с кровью по-мексикански и спагетти баланьезо под сырно-томатным соусом. Его жена любила готовить, чем отличалась от большинства американских женщин, предпочитающих полуфабрикаты из микроволновки.

   От дыма защипало глаза, и Гарри раскашлялся, чувствуя, как квакает в легких будущий рак.

   - Марта, пива! - прикрикнул он и расстроился, разобрав в своем голосе усталость.
   Хлопнула дверца холодильника, и на веранде показалась женщина тридцати лет с седыми волосами и красивым лицом. Она поставила перед Гарри бутылку «Будвайзера»и, не сказав ни слова, удалилась, но ему показалось, что в ее взгляде просквозило осуждение и капелька жалости, будто песчинка на дне ведра, заполненного кристальной чистоты водой.

   И Гарри подумал: «А зачем я женился на этой женщине? Зачем мне Марта? Разве Гарри не самодостаточен? К чему я породил таких никчемных людишек, как Брюс и Рем?»

   Ответов на вопросы не было.

   Гарри окинул взглядом подъездную дорожку, конец которой увяз в тумане, словно жадная оса в густом меде, и сквозь туман он различил очертания двух елочек, различных по высоте. Правая была выше левой на два метра. На два года Брюс был старше Рема. Эти елочки Гарри посадил, когда у него родились сыновья, уже успевшие превратиться в продвинутых тинэйджеров, попросту развязанных бездельников,  прохлаждающихся от марихуаны к пиву и от пива к марихуане.

   Между елок на дорожке из тумана вылепилась фигура широкоплечая и пол­ная, которая при приближении оказалась старинным другом Гарри, Олдо Бланком.

   - Привет Гарри!

   - Привет Олдо! - вяло поздоровался Гарри, поднимая в знак приветствия бутылку с пивом. - Пиво будешь?

   -  Да, не отказался бы от бутылочки. - сказал Олдо, плюхнувшись в соседнее плетеное кресло и, водрузив ноги, обутые в кожаные ботинки «Гриффитс», на перила веранды.

   - Марта, пива! - крикнул Гарри, вскрывая свою бутылку о край стола. -
Ты не знаешь, откуда туман?

   - Так леса горят, - отозвался Олдо. - Около Джанкшен-Сити торфяники
полыхают.

   - То-то гарью тянет.

   Из дома вынырнула Марта с бутылкой «Будвайзера» и хлопнула ее на стол, сверкая раздраженно глазами.

   - Слушай я видел сейчас на углу тридцать седьмой твоего Рема, - сообщил Олдо, вскрывая пиво и делая первый глоток. - Так он, по-моему, обшаренный в никакое, и рожа в крови, словно с бутылочным крошевом целовался …

   - Опять ты мыло смотришь? Щелкни канал, - потребовал шипящий женский го­лос.

ЩЁЛК

   Кафе «У Фонтана», выплеснувшее столики на улицу, находилось в тени четырех раскидистых каштанов, сбрасывающих свои рогатые плоды, похожие на гранаты, на посетителей и мирно выгуливающий воскресный летний день люд. У кафе журчал, разбрасывая вокруг капли, фонтан, выстроенный в виде цветочной кадки, из которой гейзером били струи, распадающиеся в метре от источника цветочными лепестками. На гранитном поребрике, ограждавшем фонтан, сидел высокий бородатый мужчина с мутными от алкоголя глазами, с растрескавшимися в белках капиллярами, грязными, до плеч, черными патлами волос, сдобренными перхотью, и потным лицом. Его звали Алексей, и был он одет в потертую джинсу. На плече висела черная в два отделения сумка со сломанными молниями. Алексей цедил из бокала пиво и слушал, как в голове бродит опьянение. Места за столиком ему не хватило, и он примытарился у фонтана, игнорируя взгляды, полные презрения, которыми одаривали его люди за столиками.

   На площади перед фонтаном появился лысый мужчина пятидесяти лет в поношенной голубой форме дорожно-патрульной службы и, остановившись на пятачке между столиками, взревел:

   - Мужики, чей «Мерс» всю проезжую часть перегородил?

   - Ну, мой. – сказал мужик, не поднимаясь из-за столика и не поворачивая головы к ДПСнику.

   Мужику на вид можно было дать лет двадцать пять. Он был выбрит на лысо, и сидел в компании трех девиц за вторым столиком от фонтана.

   - Убери тачку. Не проехать же.

   - Через полчаса уберу, – пообещала молодая лысина.

   - Ты щас у меня уберешь, – приказала старая лысина.

   - А не пошел бы ты.

   У Алексея кончилось пиво, и он, покачиваясь при ходьбе, словно годовалый ребенок, отправился в путешествие за добавкой. Проходя мимо голубоформого, он качнулся и, чтобы не упасть, ухватился за него. Лысый ДПСник отбросил пьянчужку, и Алексей, потеряв землю, рухнул на асфальт, выпустив из рук пустой пивной бокал.

   - Ты, сволочь, пожалеешь, что тачку не убрал!!! – бросила старая лысина и торопливо удалилась.

   Алексей с трудом поднялся на ноги. И поплелся в кафе, слизывая с разбитой губы кровь. Требовалось залить обиду стопочкой водки. Никто не посмотрел в его сторону.

   Умывшись в туалете и справив нужду, Алексей добрался до барной стойки, где пропустил стопарик водки и закушал ее бутербродом с красной икрой, которая, не смотря на цену, взвинченную до стоимости сто граммовой банки в ближайшем супермаркете, была сухой и к тому же еще  безвкусной, точно резина. Несмотря на непрезентабельный вид, деньги у Алексея водились. Оставив на блюдце недоеденный бутерброд с рассыпавшимися по стойке икринками, Алексей, вооружившись полулитровой пивной кружкой, отправился на воздух.

   Алексей добрался до фонтана, тяжело опустился на гранит поребрика и успел сделать лишь один глоток. На площади перед фонтаном появился старый знакомец – лысый ДПСник. В руках он держал помповое ружье, а глаза его высверкивали ярость, граничащую с безумием.

   - Сука, я тебе говорил тачку убрать! – рявкнула старая лысина, выбрасывая изо рта хлопья пенящейся слюны.

   Хлопнул выстрел. Молодую лысину снесло из-за столика. В его груди образовался зев смерти.

   - Вы, суки, все заодно!! – орал ДПСник, передергивая помпу.

   Стучали выстрелы. Взлетали брызгами осколков бокалы и тарелки. Падали люди. Женщина сорока лет ринулась к асфальту, прикрывая пятилетнего шалопая грудью. Пуля клюнула ее в спину, и асфальт под утихшим навеки шалопаем расплылся в кровавой улыбке.

   Парнишка с голубыми глазами, сидящий за дальним от старой лысины столиком, попытался укрыться за фонтаном, но не сумел перегнать пулю. Он перекувырнулся через поребрик в фонтан, и вода окрасилась в вино.

   Алексей испуганный и вмиг  протрезвевший, с замершим в руке бокалом с ужасом взирал на пляску безумия, развернувшуюся перед ним, и боялся пошевелиться. Пули носились вокруг него, стучали в гранитный поребрик, высекая искры, но не задевали его. Лопнул в руке пивной бокал, разбитый пулей, и закапала с порезанной руки кровь.

   Все закончилось. Старая лысина опустил ружьё. Площадь перед фонтаном была усыпана трупами.

   «Восемнадцать человек из расчета четыре за столиком» - подумал Алексей и задрожал, понимая, что он один выжил, и теперь его черед.

   ДПСник поднял глаза на Алексея, криво ухмыльнулся волком и стал медленно поднимать ружье.

   Алексей почувствовал, как намокло у него в штанах.

   - Я же просил тачку убрать!!! – прохрипела старая лысина.

   Он сунул дуло ружье в рот, и дернул курок. Голова его дернулась, выталкивая комету-пулю со  шлейфом кровавых брызг.

   - Час от часу не легче. Теперь какой-то дешевый триллер. Щелкни поприличнее!

ШЁЛК

   Пропела труба в чаще леса, и задрожала земля, срывая с деревьев желтые листья. Сквозь ночной полусумрак проступили пять десятков рыцарей верхом на лошадях, закованных в броню.

   Где-то в вершине заухал филин и сорвался свечкой к земле, норовя ухватить почуянного подземного обитателя.

   Рыцари галопировали сквозь лес, прорываясь, словно стадо диких зверей, срывая и ломая все на своем пути. На опушке леса их поджидала засада. Пролаяли трубы. И в небо вспорхнула стая стрел, опавшая на вылетевший из леса отряд. Стрелы отскакивали от брони, как горох, но две нашли свой приют. С пронзенным горлом пала лошадь, выбрасывая седока через голову. Рыцарь с роскошным хвостом на квадратной банке шлема дернулся из седла с пробитой грудью. Стрела вошла между пластин панциря.

   На холме над опушкой стояли двое пеших железных рыцаря. Головы их были обнажены. Шлемы они держали в руках, и по изящным роскошным перьям плюмажа и тщательно выписанным гербам на щитах, притороченных к сёдлам лошадей, которые паслись в отдалении под присмотром оруженосцев, можно было судить о высоком родовом происхождении наблюдателей.

   Одноглазый граф Рэдиссон заунывно зевнул и произнес, обращаясь к стоящему рядом рыцарю:

   - Вы только представьте себе, благородный дон Ренато, вчера мой повар принес мне плохо прожаренное седло барашка.

   - И что вы сделали с этим наглецом? Я не сомневаюсь, что по вашему приказу, граф, ему отрубили голову, – вяло поинтересовался молодой рыцарь с бульдожьей челюстью и шрамом через лицо.

   - Ошибаетесь, благородный дон Ренато. Берите сильнее, -  преисполненный гордостью отвечал одноглазый граф Рэдиссон.

   - Неужели вы его повесили, а его жена грела вам ночью постель? – изобразил удивление благородный дон Ренато.

   - Опять мимо, благородный дон Ренато. Мимо. Я думал вы более меткий, – хохотнул от удовольствия одноглазый граф Рэдиссон.

   У их ног кипело сражение. Верх брала то одна, то другая сторона, но тут же теряла преимущество. Гибли люди. Ревели в предсмертной агонии кони. К вершине холма взлетела стрела, пущенная снизу, и вонзилась в пенек у ног одноглазого графа Рэдиссона, который и не заметил ее появления.

   - Так что же вы сделали с ним, граф? Не томите душу. Расскажите, – просил благородный дон Ренато.

   - Я прочитал ему пять своих канцон, написанных за последнее время, – разгоготался одноглазый граф Рэдиссон.

   - Вы шутите, граф? – не зная, смеяться ему или нет, осторожно спросил благородный дон Ренато.

   - Да нет,  почему же. Я абсолютно серьезно, – возразил одноглазый граф Рэдиссон и расхохотался. – Да шучу я конечно, благородный дон. Шучу. Я заставил моего повара съесть целого сырого барашка. А затем посадил голым задом на острие меча.

   - Достойное наказание для нерадивого повара, – одобрил благородный дон Ренато.

   Вторая стрела взлетела к вершине холма и вонзилась в пенек, расщепив первую стрелу.

   - Почему вы поддерживаете Ланкастеров, благородный дон Ренато?

   - Потому что ненавижу Йорков, граф.

   - А почему вы ненавидите Йорков, благородный дон?

   - Потому что поддерживаю Ланкастеров, граф.

   - Хорошо, что мы перехватили этот отряд йоркцев. Надо же, благородный дон Ренато, какие наглецы. Посмели шастать в наших лесах.

   Бой на опушке у подножия холма затихал. Рыцари как с той, так и с другой стороны, опускали мечи и поднимали забрала шлемов, недоуменно трясся щитами.

   - Да что у них там стряслось? Что они мешкают? – разнервничался одноглазый граф Рэдиссон.

   Третья стрела ударила благородного дона Ренато в лоб. Он выдохнул шумно и железным ломом рухнул под ноги одноглазому графу Рэдиссону, который, не обратив внимания на потерю товарища, всматривался внимательно в рыцаря, взбиравшегося на холм.

   - Почему остановлен бой? – гневно высверкивая глазами, спросил одноглазый граф Рэдиссон гонца, остановившего коня в метре от командира.

   - Потому что мы сражаемся со своими, – не снимая шлема и не поднимая забрала доложил рыцарь.

   - Что значит со своими?

   - Это не йоркцы, а отряд ланкастерцов.

   - Силы небесные, – взревел одноглазый граф Рэдиссон и водрузил свой шлем на голову. – Надо же, опять обознались!!!

   - Я так люблю программы про средневековье. И как всегда не везет, попадаю на самый конец. Пощелкай, сынуля, что там по другим каналам?

ЩЁЛК … ЩЁЛК …

   - Опять пульт заел, – шипящий детский голос. – Подожди, попробую другим щупальцем!

ЩЁЛК

   Пространство вокруг дрожало от гула насекомых. Мбонга Иль Рауне сегодня впервые ощутил стыд перед девушкой. И прикрыл своего Младшего Брата листом хлебного дерева, заливаясь густой чернотой. Изумрудные джунгли остались далеко позади, а болото, дышащее туманом и насекомыми, простиралось до самого горизонта, и к восходу Бледного Брата Жаркого Желтого Лика Мбонге нужно было достигнуть деревни своей невесты, где ему предстояло прожить в ее семье месяц, в то время как она будет жить в его семье. Это обряд, заведенный еще Лунати А-Кхана, первым человеком на земле, не нарушался ни разу. А спустя месяц, две деревни – две семьи будут праздновать совместно свадьбу на болотах, даровавших людям жизнь, после чего девушка должна была выбрать, где предстоит жить им – в деревне ее родителей, или родителей мужа.

   Мбонга Иль Рауне поправил на спине колчан со стрелами, оперёнными перьями птицы Джондже, и перепрыгнул с кочки на кочку, поднимая глаза к серым грязным тучам, расплодившимся над болотом, и желтому столбу дыма, клубящемуся от горизонта к Жаркому Желтому Лику. Мбонга Иль Рауне знал, что желтый дым принадлежит поселению белых людей, которые несчетное количество лун назад пришли по волнам Великого Ко и поселились на берегу, куда больше ни один потомок  Лунати А-Кхана не ступил ногой. Мудрые говорили, что белые люди построили там страшные машины, которые тянутся к Жаркому Желтому Лику, чтобы навеки погасить его. А Лути Иль Мауни, товарищ по играм детства, которому только в будущем году предстояло пройти обряд посвящения в войны, утверждал, что многие потомки Лунати А-Кхана ушли к белым людям, но так никогда и не вернулись. Мбонга Иль Рауне не верил Лути Иль Мауни.

   Из желтого дыма с низким гудением вынырнула стальная птица, служащая белым людям, и медленно проплыла над головой Мбонга Иль Рауне. Брюхо птицы раскрылось, и она выронила несколько своих яиц, которые с устрашающей скоростью понеслись к земле.

   Пространство вокруг Мбонга Иль Рауне изменилось, ожило и расцвело огненными лепестками. Падая, Мбонга Иль Рауне подумал, что это от Жаркого Желтого Лика откололись кусочки и решили поселиться на земле. Лунати А-Кхана предупреждал народ Иль, что однажды случится подобное.

   Лежа на мокром холодном мхе, Мбонга Иль Рауне видел, как из кустов вынеслись железные жуки, которыми управляли белые люди, и понеслись по болоту. Вспомнилось, как Лути Иль Мауни говорил, что любимое развлечение белых людей – устраивать сафари. Сафари на языке Иль означало – поедать мертвых, и Мбонга Иль Рауне никак не мог взять в толк, как белые люди могут получать удовольствие от этого пускай и священного, но противного ритуала.

   Два жука неслись чуть в отдалении от четырех оставшихся. Они явно убегали, а остальные догоняли их – догадался Мбонга Иль Рауне. Затрещал громкий нечеловеческий кашель, который, как рассказывал Лути Иль Мауни, нес страшную смерть. Лути Иль Мауни показывал Мбонга Иль Рауне маленький железные квадратики с заостренным концом и рассказывал, что это пули, и они выплевываются белыми людьми из больших железных трубок и несут поймавшим их страшную смерть.

   Мбонга Иль Рауне догадался, что громкий нечеловеческий кашель, которыми обменивались жуки убегающие и жуки преследующие, принадлежал большим железным трубкам, из которых белые люди посылали друг в друга пули.

   Большая железная птица, очертив по небу круг, возвращалась. Проходя над убегавшими жуками, она выронила еще несколько яиц, которые настигли цель. Одно яйцо упало перед жуком и выбросило его в воздух со страшным грохотом. Жук стал кувыркаться, словно объелся дурман-травы кри-мри, которую воскуривает шаман племени Иль перед тем, как начать священный ритуал, посвященный богу плодородия Руильяни А-Марха. Второй убегающий жук плюнул огнем, и один из преследователей разлетелся на куски с визгом и грохотом.

   Мбонга Иль Рауне в любопытстве приподнялся, чтобы получше разглядеть происходящее, и обнаружил, что прямо на него несется убегающий жук. Мбонга Иль Рауне завизжал в ужасе, словно девчонка, обнаружившая в своей плошке с похлебкой из злаков растения рутшу лягушку, и жук-беглец разорвался изнутри, обдав огнем и осколками обезумевшего Мбонга Иль Рауне.

   Жуки-преследователи настигли горящего беглеца и остановились. Из жуков выбрались люди, среди которых доминировал белый цвет кожи, но присутствовали и чернокожие, и забормотали о чем-то, обсуждая произошедшее.

   Над уткнувшимся лицом в мох Мбонгой Иль Рауне нависла тень.

   - Что ты делаешь здесь, во имя Лунати А-Кхана, Мбонга Иль Рауне?!

   Мбонга Иль Рауне узнал голос. Он приподнялся и посмотрел. Над ним стоял Лути Иль Мауни, товарищ по детским играм, которому лишь в следующем году предстояло пройти обряд посвящения в войны.

   - Я шел в деревню Луанди Иль Муанди. – ответил Мбонга Иль Рауне и отметил, что его товарищ Лути Иль Мауни сжимает в руках железную трубку для плевания пулями.

   - Ты жених Луанди Иль Муанди?

   - Да. Я жених Луанди Иль Муанди. А она моя невеста.

   - А ты знаешь, что отец Луанди Иль Муанди – Рабпон Иль Муанди – обещал ее мне? – спросил Лути Иль Мауни с угрозой в голосе.

   - Я не знал об этом, Лути Иль Мауни. – испуганно пробормотал Мбонга Иль Рауне.

   - Мне жаль, Мбонга, – произнес Лути Иль Мауни, наводя на Мбонга Иль Рауне железную трубку для плевания пулями. – Когда ты увидишь Лунати А-Кхана поклонись ему от меня.

   Грянул выстрел, и Мбонга Иль Рауне увидел, как потемнело небо.

   - Задрипали уже эти боевики. Найди что-нибудь почётче.

ЩЁЛК

   - Не, маман, больше ничего приличного нет, – сынуля выпустил пульт из четвёртой правой щупальцы, и коробочка с разноцветными огоньками поплыла. Достигнув зубцеобразной стены, она была всосана внутрь.

   Экран погас.

   Аквариумоподобная комната казалась абсолютно пустой. В ней не было ничего и никого, кроме двух омароподобных существ с ветвистыми щупальцами. Двенадцать щупалец у большого омара – особи женского пола, и восемь у малого – особи мужского пола. Омары раскачивались в метре от пола. И скучающим взглядом глаз, раскачивающихся на тонких стебельках, провожали экран аквовизора, впитываемого стеной.

   - Расскажи, мама, о людях, – попросил омар мужская особь, и его глаза в просительном движении переплелись.

   Уличный свет, бьющий сквозь прозрачные стены комнаты, померк, и тут же вспыхнули неоновым мерцанием стены.

   - Об этом тебе лучше папа-понедельник расскажет, – отказала женская особь и слила два противоположных щупальца в ласт отказа.

   - Но я хочу сейчас, – капризно упрятав за спину три щупальца, заканючила мужская особь.

   - Подожди. Придет папа-втор …

   - Я хочу сейчас.

   - Хорошо, что тебя интересует? – смирилась женская особь и, подпрыгнув к потолку, прилепилась к нему двумя щупальцами, на которых провисло ее тело.

   - Когда это были люди?

   - Очень давно, сынок. Несколько миллионов лет назад, – успокоившись в позе рассказчицы забормотала омар-мать, – существовали люди. Они были первой разумной расой в галактике Белейного Желе. Нашими предтечами. И не только нашими, но и многим другим расам, которые ныне населяют нашу галактику. Люди эволюционировали. Они научились строить межзвездные корабли и колонизировали всю галактику. Помогали отстававшим от их развития расам. Учили их, как старшие братья, а потом внезапно исчезли, оставив время-спираль для каждой разумной или предразмуной расы. Как ты знаешь, сынок, в этой спирали заключена вся жизнь человечества от первых до последних дней. Мы можем наблюдать за людьми  и учиться у них.

   Наша раса – галеоптусов – получила спираль самой последней, много позже всех остальных. Ведь мы, как разумная жизнь, появились тогда, когда человечество ушло в разряд легенд. Но спираль дожидалась нас на нашей планете. Люди знали, что когда-нибудь галеоптусы появятся.

   Некоторые, как твой папа-пятница, считают, что люди оставили копии время-спиралей, встроив их в пучки ДНК всех живых существ на нашей планете. Но прошло много тысячелетий, прежде чем мы смогли подключиться к время-спирали. До этого мы использовали ее  как святыню  и поклонялись ей, как гротсжанки с Акхана. Ныне  мы используем время-спираль для шоу и обучения.

   - Мама, а куда делись люди? – замкнув щупальца в круг любопытства, спросил омар-сын.

   - Этого не знает никто. Некоторые считают, как  твой папа-воскресенье, что люди загрузили себя во время-спираль. Некоторые полагают, что люди достигли смысла жизни и погрузились в него, как в зефильную ванну. Я не знаю, сын.

   Аквариумоподобная комната вылепила из стены пузырь, который лопнул, выпустив из себя восьмирукого омара мужской особи.

   - Мама, папа-четверг, пришел, – обрадовался омар-сын.

   - Сын, я тебе подарок принес, – проквакал омар-отец.

   Он выпустил из щупалец маленькую спиральку, которая переплыла к омару-сыну.

   - Ой, папа-четверг, какое же ты чудо! Мне еще никто из пап не дарил каникулы во время-спирали.

   - Выбери себе любую точку во время-спирали, подключи к себе эту спиральку доступа, и она загрузит тебя в любого человека,  ты   проживешь всю его жизнь, чувствуя им, мысля им.

   - Я о таком только слышала, но не знала, что это уже доступно, – проквакала мама-омар. – Но если всю человеческую жизнь, как долго он будет отключён от нашего мира?

   - Отцы сменятся два раза и он вернётся, – обнадежил папа-омар. – Да, сын, запомни, что пока ты будешь загружен в людской разум, ты не будешь помнить, кто ты есть на самом деле. Ты будешь уверен, что ты человек. Ты будешь жить, как человек. Ты будешь чувствовать, как человек. И умрешь, как человек. После смерти своего персонажа  ты вернёшься домой. Доброго пути, сын!!!

   Омар-Сын приложил спиральку к своей голове, и спиралька просочилась внутрь. Пошла загрузка. Он чувствовал, как биты его сознания уносятся во время-спираль.

ЩЁЛК

   - А! – А! – А! – А! – А! – А! – А! – А! – заорало маленькое существо женского пола, когда после уюта и тепла его телотрясением организм матери исторг наружу и ударил по телу холод, а по глазам яркий свет.

   Она, еще не названная именем, орала простейший звук, потому что пока не умела разговаривать. Ей еще предстояло учиться. Ей еще многому предстояло научиться. А пока ей было холодно и больно от яркого света, и свой протест она пыталась вложить в крик:

    - А! – А! – А! – А! – А! – А! – А! – А!

   - Как мы назовем ее? – спросил нежный женский голос, принадлежащий явно ее матери, склонившейся над колыбелью, в которую ее положили.

   - Я думаю Жанна, – ответил мужчина, - Жанна Д,Арк из Домреми.

   - А! – А! – А! – А! – А! – А! – А! – А!