* * *

здесь не растут цветы
малиновые горы
не здесь

и ночью птицы не шумят
во сне

качается как маятник
лампада месяца
давно забывшего 
что студень воздуха и тот
всегда рассыпан может быть
на маленькие ломтики ветров

сидит сова на ветке как на полке
ласкается усохшая трава
к подошвам выпирающих корней

столба стволов столпились у порога
пустого домика в котором не живет
никто

лишь серые мокрицы
на сырость набегают
набухают
на липкой влаге

покосились стены
пробита крыша ветками 
летящими с деревьев


                ..^..



* * *

Здравствуйте, уважаемые плита и кофейник, 
и шторы кремовые, обвившие горячую ногу батареи. 
Здравствуй стол, спину себе разминающий телевизором, 
здравствуйте, товарищи - книги, страницы обгрызенные, 
сапоги, улыбающиеся отверстиями для меха, 
а также чудесная, с каменным носом, крысеха. 

Здравствуй, дверь, что ведет к себе в комнату. 
Здравствуй, комната, воздух свой утерявшая. 
Захожу, отвернувшись лицом. Сажусь на койку. 
Трогаю стены. Они не совсем настоящие. 
Трогаю пол - в нем трещина. Но я отвернулся. 
Я не могу судить, где ошибка. Где я могу улыбнуться. 

Здравствуйте, с которыми я пил томатный сок 
и курил, не думая, что это неправильно. 
Здравствуйте, кто сохранил себя с собой. 
Я ухожу, прощайте. Храни вас бог. 

И стал открытым лес, как пальчики ребенка. 
В снегу сорока след оставила свой тонкий. 
Застывшая сосна меня проводит в путь. 
Пройдет со мной немного и опять застынет. 
Мой синий снег. Мой дальний свет. Я не дойду. 

1980


                ..^..



Развитие темы.

Владей сознаньем, светлая мечта,
уеду я, пусть никого знакомых,
и небо новое над новой головой,
и все перерождается в секунды,
минуя прежнее. Годами учтено,
летит самосогласное единство,
и сам себе доступен и дозволен,
владей сознаньем, светлая мечта.

Так говорил с собой, и тесно мне,
словами обихоживая образ,
куда уж проще - убежать бы одра с
такого. Развязать бы всех ремней,
и по стене - наверх, где кошки плачут
и кашляют от пыльных, где прожить
им суждено, насильных, как темница,
криница молока наутро их
не тронет мисочку отсутствием которой,
и плачут неумением хранить,
не избежав зловещего повтора
в углах и не углах, и где-то там.
В глазах тоска, помноженная на сто,
окно чердачное. Оглохший черный раструб.
И месяц - неумелый дилетант,
макушки сосен подрезает бритвой
немастерски. Куда направлен крик твой,
что, даже улетая, ты сидел,
цепочкой магниевой рот свой разукрасив,
а где-то далеко веселый Рассел
у старика копался в бороде
и все строчил, не ведая, о чем ты
сплетаешь вечное: "Уплыть - не утонуть."
И принимаешь в сдавленную грудь,
что некогда наружу обреченно.

И сам себе дозволен и доступен,
самосогласие летит, объединясь,
расшвыривая прежнее, как грязь,
минуя прежнее. Мельчая, точно в ступе
давили наконечники свечи,
и голос стал рассчитанным и скудным,
и все перерождается в секунды,
куда еще? Хватило бы причин
остаться там, где был, почти живой,
прозрачный стон рождающего воздух.
Наперекор, насквозь иных бескостных,
и небо новое над новой головой
лежало, словно древняя икона:
молись - не думай - думай - не молись,
и медленно летел усталый лист,
уеду я, пусть никого знакомых.

Так просто, так волшебно безнадежно
просить пролиться новому дождю,
идти к воде по спинам круглых дюн.
Владей сознаньем, светлая, как прежде.


                ..^..



Это

Время, время, ты меня задавило.
И ты все время стояла рядом. Видишь:
из моей груди больше не идет пар.
На моей коже мертвозамешанная крупа.

Так устал, что сейчас лягу в тетрадь.
Уроню глаза. Потом раздавлю их лбом.
Помнишь, ты забыла сказать - не трать.
А я все рассыпал. В направлении любом

я летел быстро. Быстрее всех, кто умеет
летать, открывая лопасти на спине.

А теперь руки мои, как змеи,
душат все, что научилось синеть.

24.02.88


                ..^..



Геогра

И солнце ложилось в лужу, как голова в котел, 
летела вперед пустая, открытая, словно рот, 
растения поднимались, как мерзкий мужик с похмелья, 
и на ветвях сидели черные злые дыры. 

Я принимался думать о том, как мне думать дальше. 
Чистый, как лист сознанья, связанный чем-то жестким, 
желтый неслышный разум, не находя ответа, 
не задавал вопроса, так и лежал уныло. 

Две заводных, как женщины, вялые полумысли 
произносили тихо: "Место, Мискаль, маслины, 
русло Прокруста просто, страстно простыла пристань, 
рис-то растили в масле раструба струн оркестра." 

Дальше не думать - думать, трудные рудокопы, 
копоть дарила радость. Оторопь Теодора, 
как он подругу Кармен, картами рта играя, 
перекормил в карете лириопасторали. 

Солнце ложилось в лужу, как голова в берлогу, 
где ожидала ужин глотка зверины грязной. 
То, что осталось после, вычислим по брелоку, 
или уедем просто. Отпуск закончим в Вязьме. 

Как ты полезна, острая лезвия паутина, 
так и хочу уйти на вызелень пустоцвета. 
Истина оставалась только в стекле сатина, 
что укрывал колени девочки из народа, 
что отмечала прочность голоса Тинторетто, 
что принимала руки, как музыкант - гарроту. 

Жди меня, верный выстрел между глазами солнца, 
имени перегноя, вскройся, моя могила. 
Пусть на сердцах иное - втрое превысил лоцман 
скорость своей ошибки, или волна лепила 
новые сочетания звуков, или не звуков, 
груз накренил корабль. Женщины плачут сильно. 
Это - любовь по-царски, падай скорей в листву ты. 
Рядом пронесся ветер. Шел, вероятно, в Сидней.


                ..^..



Сказка №5

Вошла в кабинет и немедленно влипла
в проворные лапы дельца-экстрасенса,
покрытого шерстью, как подвиг монаха,
себя превзошедшего слишком однако.
Смещение видите? Станет основою
милая, дикая логика новая.

Стервец-экстрасенс раздевал ее взглядом,
и дальше - нагую - разделывал также,
и нежное мясо пищало: не надо,
моя непрерывность милее и краше!

Возьми мою гибкую линию ляжек,
пускай она в душу твою переляжет,
читай мои черные точки-букашки,
расцветшие сладостно в темени ляжки. 

И тема такая давно продолжалась,
в себя самое исповедуя жалость.

Вошла в кабинет к молодому гимнасту.
На улице тотчас исчезло ненастье.
Он был мускулистым, как кошка в засаде,
и волосы мглисто мерцали на заде,
и, сделав трик-трак наподобие скерццо,
она отдала ему душу и сердце.

Вы все понимаете, масса читальцев?
Решило отторгнуться мясо от сальца,
сангиной рисуя такие деревья,
сам гибну я всуе, покинут, свиреп я.
Мошна потребителя швы распустила,
грешна и убита расширенной силой.

Вошла - не вошла в кабинета кабину,
жевала дотла сигарету-сангину,
читала рассчитанный гром акробата,
ключница-весталка и робот Сократа.
Отсутствие логики повествованья
просунуло лом, восклицая - Иван я!

Вошла в кабинет. Экстрасенс бородатый
втихую исследовал тело Сократа.
В окно улетал указатель названий,
сукно на металл, а под низом - иваньий,
простой, как серебрянная амплитуда,
на стол положил половину эскудо.
Все стало доступно, как корень из вепря.
Летело эскудовое по ветру.

Вошла, оглянувшись на дверь. Было тесно
в приемной пустой мужика-экстрасенса.
Ее заманили туда две девицы:
он свой, как кирпич, и не прочь порезвиться.
Вошла, обернулась, но все завершилось.
Настойчивый взгляд проколол, словно шило.

12.01.88


                ..^..



Опыты

-I-

Великосветское: сядь ко мне
ближе, чтобы я видел выю
в черном жемчуге. Это вы ли?
Не узнал. Становлюсь скромней.

Вялоокие. Дожимаю
спинку кресла до оголенной
боли в лопатках. Словно мало
других болезней. Приплод паслена

посчитав земляною вишней.
Вижу, вижу. Вы удивились.
Время движется, словно виллис
по измученному. Всевышний

верно был не в себе, когда нас
получал на исходе. Так что
то движение - только качка,
и не выйти за рамки. Танец -

это что-то построже. Ловче,
чем усердствовать над подружкой.
Это лучше, чем просто: Отче,
сохрани меня, потому что -

и дальнейшее. Как ни скажешь,
все одно - попадаешь в ересь,
или ярость - сродни потере с
тем прощаясь, какого даже

и не ведал. Возможен чистый,
что не вижу, но знаю - в чем-то
только: слово, петля, бечевка,
и смиренное - научись ты

раньше на сто в траву падать,
был бы пламенем и заклятьем,
а сейчас ты - пастух без стада,
и довольно скулить. Земля тем

становилась, подобно часу,
что становится поворотом,
что, когда не придешь, стучась им -
не откроют, присев коротким

недоумком с донца - где думать
и не стоит. Такие траты
не позволены. Потому мы
изъясняться умеем кратко.

-II-

Что ты думаешь - где мне выйти
и в какое зайти. Просветы
как увидишь - скорее вытри,
чтобы я не успел. А зверь ты,

или просто клыки под небо
упираются конусами,
я узнал на тебе ремнем бы,
да такими забиты псарни.

Мне с тобой не делить краюху,
(извиняемся за простецкий
ловкий выговор) - подарю-ка
бечеву тебе. Нависеться

вволю сможешь на ней. Жестоко -
это правильно, но обидно.
Что поделать - сегодня торга
допустить не смогу. Орбит на

все глаза не хватает, чтобы
в них вращались. Однако, можно
и без торга отправить в торбу
белой сдобы, что полуночным

уронили лунные ножны,
отчего и летели прочь мы,
фрачным ветром глотая сложный,
только сложенный так непрочно.

-III-

Улови меня, если пряжи
для улова довольно. Сетью
окружи. Это тело ляжет
на живот, что достойно сельди.

Если рыба я, а не острый 
нож нависшего над домами,
разгрызи деревянный остов
и скажи, что сегодня мало.

-IV-

Это солнечное навстречу, 
что сказать не умею. Лечь им
в позлащенное, что не значит,
содрогаясь соленым плачем,

что замечен и кем замучан
только случай над колыбелькой.
Как лучи закрывает туча.
Как других не осилил дел ты.

Капли, синего неба спрятав,
щекотали дома за шеи.
Это дождь, и такой порядок,
что не стало других решений.

-V-

Волглый голос уплыл к лимбу.
Окна круглые. Стол гладок,
словно складок не расстелил бы,
если крыльями у стекла бы

не хотел размахнуть. Коли
это долгое растекалось,
словно лодочник так смекалист,
что забытую на приколе

называл, забывая сразу.
Разум лезвия, что разрезать,
опуская свои залазы,
чтобы дальше идти тверезым.

-VI-

Уложи мои струны в сторону
от настырного. Звукопустошь
разрасталась. Настолько вздорно мы
распрощались. Теперь не пустишь.

И, по старому исчислению,
ипостась уронив на пол,
опускаемся на колени мы,
только светлая сторона бы

фанты нам позволяла, хилой
прикасаясь к холодным снизу,
что топтали твои бахилы,
опрокинутые, как линзой

укрепить парафинный. Вытек,
неизбежно прилипнув к веку.
Вакханическое событий,
разрешая свою проверку,

лицеварку своих. Струпья
осыпались на каждый. Крепи
этих углей. Ушел к костру б я,
да позволить не может репер.

-VII-

- Ты не рад мне, усталый путник? -
Вопрошал у зерцальных. Капли
принимались поверхность путать,
что стеклянная здесь. Не так ли

мы с тобой толокли. Мутным
словом пользуя. Словно стеком
стыковали. Да почему ты
не оставишь свою потеху?

-VIII-

Эти тени всем миром мыслят,
человекопитеки в теле.

Ни крыла на них. Ни одежды.
Ни однажды, ни навсегда им.

Говорить о них - только числа,
что букашки на дне картеля.

Ухожу, оставляя прежней
невозможность увидеть. Дальним

открывалась дорога. Что там,
за любым поворотом. Я не

выживу, если толпы
будут следом ползти в бурьяне.

28.06.89

                ..^..