* * *

Тонкой радужною лентой,
тонкой сеткой нефтяной,
намотавшись на коленки,
небо тянется за мной.
Немоту на грани слуха,
звездных рыб чужую речь
тщетно жертвенное ухо
в слух пытается облечь.
И душа - едва дыша,
обрекает рифмой строфы.
Все труднее сделать шаг
в мутном небе катастрофы.


                ..^..


* * *

Сам по себе, без имени и отчества,
сентябрьский вечер просится в окно.
Звезда к звезде, но вкупе - одиночество,
рассыпанное по  небу зерно.
Звезда к звезде, но каждая - в отдельности.
Эфирный звук - и тот почти не в счет.
Без места - вдаль и вдоль по беспредельности, -
вселенная течет.


                ..^..

Роща

Звенела роща, пела роща,
а нынче тихо-тихо ропщет:
"За что казнили, за что срубили?"
И ветер - эхом: "Были, были…"
А тени робки и белесы -
намек на возрожденье леса.
Давным-давно отпели пилы,
а роща ропщет: "За что сгубили?"


                ..^..


* * *

Древа шумные, травы ленные -
вот исконное население
сей планеты, а мы - в гостях.
Смена дней - для них, и ночей - для них.
Для корней сокрыт под землей родник.
А небесный дождь - для листа.
И пчела шиповнику - божий дар.
Мотылек цветку, что имел, отдал.
Все с гостинцами, кроме нас…
Много тысяч лет гостевали мы,
за собой оставляя развалины,
сея черные семена.	


                ..^..


Время совы

Вдоль золотых рощ
день пролетел вскачь.
Время совы - ночь.
Дело совы - плач.

Совушка, ты, сова,
скорбная голова,
нам не оплакать всех.
Вслед за слезами  - смех.
Смех - разгонять страх,
смех - отгонять смерть.
Плакать - до первых птах,
с первыми птахами петь -
мне, а  тебе, сова -
мудрая голова,
в час, когда день свят,
спать, согревая совят.


                ..^..


Геликон

Мой отец играл на трубе по имени геликон,
похожей на большую раковину, и пальцы
примораживал к медным кнопкам во времена похорон
и многочисленных демонстраций.
Под "Марсельезу" и Моцарта инструмент хрипел,
охал, стонал и взвизгивал по-собачьи.
Но отцу казалось, что геликон пел
в консерваторском зале нежного Грига и Баха.
Отец,  возвращаясь с холода, прятал в шкатулку мундштук,
надраивал медь порошком и бывшим бархатным бантом.	
Он не трубу лелеял, а давешнюю мечту - стать музыкантом.

Мой отец играл на трубе по имени геликон…


                ..^..


Имя

Простое русское - Татьяна,
как луг, изба или плетень.
Но в этом имени так странно 
соединились ночь и день,
и тень (когда ясна улыбка),
в глаза плывущая со дна.
Мне в полночь зябко, в полдень - зыбко,
и с тем, кто рядом, я одна.
Пусть будет семь широких пядей 
ко лбу. Но мне милее две
ладони, что, сминая пряди,
прильнут крылами к голове
и убаюкают, утешат.
Ладонь к ладони - в дольний путь,
прогулкой бесконечно пешей
куда-нибудь, куда-нибудь…

Но люльку вороны качали, 
черня пером черты лица.
Татьяна - скорбное начало,
дай, Боже, светлого конца.


                ..^..



Кладбищенский сторож

Свидетель бесчисленных похорон, 
к слезам человечьим давно равнодушен,
тела охраняет и горькую глушит
кладбищенский сторож по кличке Харон.

Живые давно ему осточертели,
в отличье от многих, он убежден,
что, как ни заботься о духе и теле,
все это недолго - лишь до похорон.

Еще он открыл, сам того не желая, 
один философски-печальный аспект,
что особь людская, покуда живая, 
к чему-то стремится, а мертвые - нет.

Они молчаливы, мудры и спокойны, 
они не солгут, не собьются с пути.
И лучшего друга, чем старый покойник,
Харон убедился, вовек не найти.

Он утречком рано придет на могилку,
присядет в ногах, словно с краю стола.
Стакан опрокинет, занюхает килькой:
"Ну, что, брат покойный, как нынче дела?" 


                ..^..



Стрелок

Мальчик стрелять учился с пеленок.
Вместо пустышки -  кусочек свинца.
"Будет охотник, ему бы силенок…" -
мальчик послушно глядел на отца.

Только подрос - есть, чем предку гордиться,
холод, жара - все ему нипочем.
Он научился стрелять по синицам.
И принимать отдачу плечом.

Знатный охотник - охотился лихо,
глаз -  как алмаз, и не дрогнет рука.
Стало в округе печально и тихо -
трель не услышишь,  не сыщешь сурка.

После прибился к какому-то войску.
Как он стрелял! Пели пули - вжих-вжих…
Остановись, мальчик мой, успокойся,
нету в живых, ни своих, ни чужих…


                ..^..



* * *

Дремлет кот на бездомной скамейке, 
перешедшей аллею вброд. 
В заскорузлую руку  копейку 
брошу нищенке у ворот. 
Брошу, морщась, но не жалея, 
и со лба морщин не сотру, 
словно я нищетой болею,
словно милостыню беру.


                ..^..



* * *

Тысячи глаз, 
и только один взгляд, 
ни на собрата, 
ни вперед, ни назад - 
в небо, туда, 
где за облаками звезда, 
та, без которой судьба 
беспричинно пуста; 
взгляд, обреченный на вне, 
и поэтому - внутрь. 
Кроме тебя, 
туда никому не взглянуть.


                ..^..



* * *

Время песен ушло. Хоронили гитару.  По кругу 
пропускали то чарку, то липкую дольку лимона. 
Хоронили не пару дощечек, а верного друга, 
и, как глухонемые, на пальцах руки похоронный 
марш играли, другой же - считали монеты, 
собирая  их по  давно опустевшим карманам. 
И, сметая с лица паутину хмельного тумана, 
кто-то всхлипнул в ладонь: - Нету музыки… слышите? - Нету!


                ..^..