Ауда
СВЯТАЯ ЗЕМЛЯ
* * * Всё меняется: облаков очертания, горы, Пересыхают реки, цветы увядают, старятся люди, Рассыпаются свитки Корана, Библии, Торы, О любом забывают невероятном чуде. Что же делать бедному человеку, в какой беседе Отвести свою душу? Всё проходит бесследно в мире, Где повсюду скрещение разящей стали, меди. За царей бессмертие, безумие погибают четыре Части света: Персия, Рим и кочующие соседи. Человек приходит в мир нагим и уходит не лучше, Всё, что может знать, уносит в долину иного края. Волны катятся в море, ветер летит над сушей, Солнце восходит, заходит, и звёзды молчат, мерцая. ..^.. * * * Человек идёт потому, что любовь пропала, Потому, что пустыня не страшное вовсе место Для того, кто за солнцем по миру спешит устало. Но давно земледельцам в сирийской земле известно: Человеку нужна забота - совсем немного, Ну, хотя бы вино и вода, и ржаная корка. Что бывает важнее тому, кто судьбу и Бога Разыскать пытается, но не грустит нисколько? Где закат застанет, найдётся ему в дороге Дом, циновка, место и человек засыпает, Протянув к огню усталые, в мозолях ноги. Пусть приснится ему конец пути - Земля Святая. ..^.. * * * Было этих людей немало - мудрых, серьёзных. Все они в объятиях смерти оказались однажды. Тихо лежали, кто во прахе, а кто и в розах, Лишь печально думал наимудрейший каждый: "Все, увы, свершения воистину бесполезны - Все забудутся завтра, а может быть и сегодня. И в лицо сияет чернильная тьма из бездны, И хотя душа бессмертная, да, свободна, Краток век человека, словно цветенье сливы, Строит ли города, открывает ли новые земли. Человек уходит усталый и некрасивый. И какой бы долго не добивался великой цели, Не напрасно думал: "Удача - такое счастье". И пока ходил, и дышал, и творил на свете, Счастье было - посох, дорога, еда и платье, И в лицо дождь, снегопад и северный ветер". ..^.. * * * Руки рабов и дерзость правителей возводят город. Город медленно разрушают время, вода и ветер. Бог посылает засуху, наводнения, врагов и голод, И никто за ущерб такой головой не в ответе. Лишь одни поэты ищут крупицу смысла в полёте Стрелы, птицы, времени, в перемене погоды, Спрашивают правителей: "Для чего вы живёте? Для чего рождаются и потом исчезают народы?" Нет ответа ни у царя, ни у пифии, ни у солдата, Неизвестно ни в Риме, ни в Сардах, ни в Карфагене. И душа поэта в измене здравому смыслу не виновата. Точит берег афинский море в роскошной пене. ..^.. * * * Земля пропитана густо кровавым потом, И на такой не место для размышлений О славе Энея, когда в империи древней Всё достаётся вандалам, гуннам, аланам, готам. Они оскверняют храмы. Под их ногами Чужой земля становится для поэтов, Художников, музыкантов. О красоте рассветов Не говорят в погоне за золотом и деньгами. Как земледельцу греку избыток песка из моря, Диких племён избыток, но думать, порой, жестоко, Что уничтожить хочется варваров от востока До запада или севера, во славу героя. ..^.. * * * Лодка бежит, поскольку гребцы упорны. Мы возвращаемся к жизни своей забытой. Волны одеты в белые здесь короны, Словно цари безбожные перед битвой. Так, с перехлёстом, бьют о форштевень крепкий, Словно собрались к рыбам и нас причислить. Нас, для кого примером служили греки, Передавая старца-Гомера мысли. Пел он о птице, которая стала вестью. Послана богом, нас утешает птица. Из поединка ныне мы вышли с честью. О, поверните к небу скорее лица! ..^.. * * * Любовь и дружба - два утешения на пути От юности к смерти, от надежды к печали. Два утешения - два государства почти! Спарта или Афины? Что бы за них не дали, Союз невозможный - пытают на колесе, Когда не уступит смертный царю дорогу. И по воле Зевса в гавани затоплены все Корабли афинские, но далее понемногу, Так, словно для человека, паутина судьбы Плетётся в кружево по ниточке, прихотливо. Города и люди свободны не более, чем рабы Агесилая в Пирее, на берегу залива. ..^.. * * * Глина в руках горшёчника принимает форму Женского торса и поёт узкая горловина О том, что глина, как женщина, будет покорной, Примет объём, полноту, и росписи паутина Покроет бока сосуда, изобразит с размахом Пляску чудовища и жертву звериным воем Заворожённую. Расскажет горшёчник: страхом. Не напрасно в Кносе сражался афинский воин. Пусть кувшин вином наполнят, вином и только. Колесничный мастер придёт и скажет: "Вникни, Ты - горшёчник, а дочь моя не дождётся срока. Пусть поженятся Елена и твой старший Никтей!" ..^.. * * * Пылью становятся города, пересыхает река. Чёрная плесень ползёт по жёлтым страницам, Которых касалась отшельника высохшая рука, Где на камнях удобно только варанам, птицам, Змеям, в кольцо свернувшимся, но теперь сюда Забредает каждый, разыскивая пророка В небольшой ложбине, где раньше была вода, Текла, пробивала русло, и прямо у водостока Белеют кости верблюда, череп его, хребет. Караван ушёл, уплыл, оставил в песке немного Пуговиц, черепков кувшинов, позеленевших монет, Тишину, святость, воспоминания, Бога. ..^.. -------- * * * Первый крик младенца под небом высоким, Словно сход лавины в горном ущелье. Дар прекрасный - сознание в слабом теле, Жизни трепетной чистые кровотоки. Что же в будущем? Доля царя народов, Земледельца поле, посох ли на дороге? Размышлений ночи о всемогущем Боге, Или кровь и пыль, и труды походов? Не даётся про судьбы ни знать, ни даже Догадаться, как можно исходу битвы Предпочесть стенания или молитвы, Если кто-то, страшно сражаться, скажет. ..^.. * * * Родился в дождливом городе у реки, Хотел обмануть легко в облаках богов. Цыганки пугались насмерть моей руки, Врачи говорили: я не вполне здоров. Поэтому был я призван служить стране. Пытались меня повесить, сажать на кол, В солдатском сортире трахнуть, гноить в дерьме. Но я в небеса с улыбкой тогда ушёл. Увидел: прозрачно небо, и мне легло На душу вернуться в город. Я стал рекой, Дождём, снегопадом, ветром. И ничего Уже не прочтут цыганки в руке пустой. ..^.. * * * Если много знаешь, то становишься объектом Бомбардировки, агрессии, интереса спецслужб - Снайперы с лазерным прицелом стреляют метко Для известных богу насущных полезных нужд. В год две тысячи второй от рождества Христова Я живу без телевизора, без радио, без новостей, От которых может случиться много плохого - Рак, инфаркт и переломы различных костей. В это время происходят: убийства и катастрофы, Войны - то же самое что и было намного раньше, до меня. Человечество восходит на вершину своей Голгофы И там стоит, освещённое всполохами огня. ..^.. * * * Европейская осень в угрюмых дворах Петербурга ворует Протокольной свободы остатки, и видишь примету порядка: В окнах банки с вареньем, грибами, но, глубже даров берендея, За стеклом, дети пишут стихи о любви, обо всем, что узнали Из мультфильмов о замках воздушных, драконах, принцессах, Обо всём, что родительский сон и покой защищает от краха. Сон, покой - босоногое прошлое, звон погремушки в коляске. Взрослым хочется верить, что дети - всё тот же компьютер - То получишь обратно, что сеял. Рассказывай сказки почаще. Не ходи только ночью на улицы тёмные, в город безумный, Где опавшие листья скрывают следы преступлений, где утром Полусонные дворники в листьях находят ножи или пули. Медицинский автобус вывозит по графику трупы убитых. Дети верят во что-то подобное перемещению тела Властелинами времени по виртуальной вселенной, похожей На улыбку соседа-охранника, на холодец для его бультерьера. ..^.. * * * Если ты родился на вечной зоне, Осмотрись тревожно: какая слякоть! Всё, что дальше носа, в тумане тонет, Если петь захочешь, то будешь плакать. Может, видишь купол, а может, арку. Может, пьёшь боржоми, а может, пиво. И донос усердно строчишь в тетрадку. А возможно, пишешь стихи красиво. Мексиканцем, негром, а то индусом Не в стране подобной в такое время Хорошо родиться, пожить со вкусом. На бачке с баландой тарелка крема. ..^.. * * * Перебрался бы жить на небо, да не пускают грехи. Называй меня как хочешь за это, прохожий человек. Хочешь, я тебе почитаю умопомрачительные стихи Про крик совы в ночи, когда тени зарываются в снег? Только ты не спрашивай меня, какие такие грехи тяготят? Я и сам не знаю, может паразит я и зловредный упырь В этом городе, где каждому поперёк души болота и снегопад. Почитай, прохожий, для верности молитву господнюю и Псалтырь. А когда домой придёшь, посиди у телевизора, покури, Пошепчи любовнице шуры-муры, ласточка, I love you. Это всё кино, прохожий, кино. Выключи телевизор, я тебе говорю. Слышишь, лес ночной расшумелся, разволновался И подкрадываются упыри. ..^.. * * * Ты теперь становишься похожим на антикварный портрет. На столе стоит бутылка пустая - не помнишь, пили мускат Или было это красное полусладкое - говорили бред Или всё, что в случае дня рождения хозяину говорят, Разбирали пальто в прихожей, расходились. И вот - один, И пора подумать о жизни, посуду собрать, помыть, Вилки, ложки спрятать. Конфетти валяется, серпантин… Почему-то чувствуешь за себя мучительный стыд, Только думаешь, утешаясь: "Могу, с другой стороны, Жить, как два на два перемножить, и всё понять: Что поёт метель на улице, сколько дней до весны". Посиди, послушай, как тикают часики со стены - Твоего терпения безостановочный автомат. ..^.. * * * Кто же подаст воды, кто тебя успокоит, Скажет кто "я люблю тебя", скажет и согреет в постели. Вот и кресло в комнате заброшенное, пустое, Ожидает кого-то, а на улице морозы, оттепели, метели. А на улице люди беспечные смеются, а ведь казалось Дни проходят, месяцы, годы - это плохие вести: На коленях трясущихся подползает чёрствая старость В кофте рваной вязаной из молью побитой шерсти, И всё больше в сердце коготки затачивает усталость. Кто же подаст воды, кто тебя успокоит, Скажет кто "я люблю тебя", скажет и согреет в постели. Вот и кресло в комнате заброшенное, пустое, Ожидает кого-то, а на улице морозы, оттепели, метели. ..^.. * * * То ли время такое, то ли матриархат. То ли я неудачник, то ли не заслужил внимания. Пишут почти ежедневно, "ничтожество" - говорят, "Жизненная позиция, - говорят, - у тебя странная". Странная позиция - дети, домашний очаг. Слово такое знают женщины "самостоятельность". То ли я извращенец, то ли просто дурак, То ли построить хочется из объятий мост. По мосту не поедут безупречные владельцы авто. По мосту пойдут любящие других без памяти, Кутаясь на ходу в доперестроечные пальто. То ли мужчины, то ли женщины, то ли существа, Которых не знаете. ..^.. * * * И куда тебя вечером нынче влекло? На двоих достаётся осенняя блажь, Перевёртыш печали. С печалью легко Опадает листва - не отнимешь, не дашь! Ну, пойдём, что ли, в парк погуляем - пора Привыкать: ничего на двоих просто так Не дано и прибита морозом трава. И не видно печальных домашних собак. И нельзя разминуться хотя бы на час Потому, что деревья листву берегли Отложив с листопадом, но только для нас Мало даже и города, мало земли, Мало светом небесным сияющих глаз. ..^.. * * * Ты - это волосы, ты - это губы, глаза? Что мне известно, в сущности, о тебе? Помнишь, на даче ночью была гроза, Ветер свистел надрывно, гудел в трубе. Что мы тогда болтали - не помню, нет. Может быть, просто слушали шум дождя, Шорох на крыше, глядя на тусклый свет Лампы, и чайник, верно, ворчал тогда. Не было смысла спрашивать кто из нас Больше любим, но волосы, губы - всё, Всё воплотилось: даже движенья глаз, Рук осторожных…. Зная твоё лицо, Не обнаружу больше других причин, Чтобы припомнить в комнате хоровод Света и тени. Тем более что простим Время и ветер - всё, что летит вперёд. ..^.. * * * Промозглый ветер унёс платок, И дождь на голову, на твою, Полил, и я защитить не смог. Ты знаешь - я так тебя люблю! За то, что ветер, за то, что дождь. За то, что я твой тиран, за чай, Которым ты унимала дрожь. Меня бессовестным называй. И если хочешь, ударь скорей, Но этот маленький наш скандал - Такие глупости. Пожалей! Скажи, что ветер тебя искал. ..^.. * * * Да, можно ходить или можно летать, Заплакать, в карман положить желудей, Забраться на дерево - всё благодать Для нас, восхищённых осенних людей. Давай же смеяться, пока шелестит Горячая кровь и листва потому, Что бархатный томик надёжно раскрыт На первой странице про мир и войну. Мы можем читать или можем сплести Холодные руки, но время вполне Загадочно ловится. Осень. К шести Появится девушка с книгой в окне. ..^.. * * * Играет у парка оркестрик: труба И скрипка и, кажется, кто-то поёт О том, что по городу мы, как вода, Течём, покидая пустой небосвод. За нами погоня спешит по пятам - Навязчиво вспомнится синий фасад Кирпичного дома, в который не нам Уже возвращаться с прогулки назад. Зато награждают, конечно, другим Фасадом и парком на годы вперёд. А если обломится - тоже простим. За будущим диким труба позовёт. ..^.. * * * Ты похожа на цветок олеандра, Когда сидишь вечером в широком кресле И читаешь мемуары серебряного века. Сколько лет пронеслось над нашими головами, Я уже не возьмусь ответить С точностью беспристрастного наблюдателя. Нас учили делать зарядку Под музыку из репродуктора. Омерзительная школьная форма Не мешала верить в светлое будущее И делать махи руками, вроде ветряной мельницы. Хорошо, что мы тогда ещё не читали Сервантеса. Ты была примерной ученицей, А я хотел переделать мир, Но никто не знал, куда исчезает лето. В сентябре мы обменивались впечатлениями: Ты дружила со всеми кошками в садоводстве И спала на веранде - в хрустальном дворце. Мне же нечего было тебе рассказать О своей взрослой жизни. Мир прочнее, чем слово, Но слово прочнее мысли о мире. Вода мне кажется слаще мёда, Потому что я знаю вкус лишений, Вкус голодной зимы, запах чужой земли. Ты по-прежнему похожа на цветок олеандра. Ты всё та же, для которой хотел я долго Переделать мир, но нашёл его переменчивым. Пусть широкое кресло будет престолом радости. Тот, кто знает правду, может с тобой смеяться В комнате, где душа расстанется с телом. Я немного улучшил язык, на котором о нас расскажут. ..^..
|
Ауда в сети: |