Trompe l'oeil Думаю о пейзаже – горы, небо, вода, Или о натюрморте – кувшин, плоды. Я тянусь, собираюсь дотронуться до плода, Только прежде слегка отряхнусь от воды. Как художник старается, мучится как, Каждый штрих разгоняя до лоска и блеска. Вот закончил последнюю складку и ищет лак. Это лишнее. Мне, не ему, открывать занавеску. Вечер краски ворует, формы в лету плывут, Мне и дела нет, предстоит ли им возродиться. Ты же спеши, спеши, не расточай минут, Клюй нарисованный виноград, дорогая птица. ..^.. *** Образец зазаборного рая С подзаборным блужданьем во сне. Наама, новых жертв выбирая, Позабудь обо мне, О младенческих, палких и пылких Красных маках в неверной руке, О густом молоке из бутылки – О коровьем, пустом молоке. Мы с тобою – ты помнишь, подруга? Разорвали заветную нить И дыханье цветущего юга Забывали, пытались забыть. И теперь – мне ли мстить, обо мне ли Рассуждать, отравляя питье? – Я – движенье к таинственной цели, Ты вредишь мне, предвидя ее. Я предшествую, я замыкаю Цепь чужую, почти как свою, Твоему зазаборному раю Покаянную песню пою. ..^.. *** Это ли правильность? Кто вам сомненья разрушит? Кто раскидает, размажет по ветхим листам? Даже и там, на краю необещанной суши, Даже и там, Где к ногам подползает волшебная пена, Слезы бесстыдства пьяней непроцеженных вин. Да ты один И не думай о ней. Одиночество проще измены, Незавершенней, печальней. Эта игра поминальных не стоит свечей. Чей–то светильник один не погаснет в тумане, То ль маяком, то ли факелом станет, Но чей? ..^.. *** ... Что–то связанное с торговлей. Блеск алмазов забыть заставляет о ловле бабочек и жемчужин. Сепарат– ный мир, отделяющий я от не–я. Не пора ли? Еще не пора? Ваши пальцы так тонки, сударыня, тонки. Ваши песни так звонки, сударыня, звонки. Я люблю идеал своего забытья. Эту мысль не запрятывай в полуфинальный аккорд, выноси в заголовок. Ветер дул не туда, и фальшивящий хор переигрывал словом. ..^.. *** Magister dixit: Надобна война, Кровавым макам проще уродиться На попелище. Трезво, без вина Война родит дурман, дурман – водицу Прозрачных мыслей, тонкостей незлых. (И тон костей примечен Ишмаэлем Среди веселой дымчатой золы.) Что кость, что слух – все мелем, мелем... Реинкарнат политики вопит: По-над Парижем небо голубое. Магистр свое изрек и мирно спит. Нет ни войны, ни мира, ни покоя. ..^.. *** Город, построенный для меня, Стены его и пыль, Манят, гранитные гроздья храня, Боль выдавая за быль. Город, построенный для меня, Ночью то весел, то тих. Впрочем, в нем нету ни ночи, ни дня, Нет ни шутов, ни шутих. Только скользнет в освещаемой мгле Ваш полублик, полуслед. Тенью расправит на свежей золе Свой кружевной силуэт Город, построенный для меня, И проступают из дыр Ваши расчеты, ваша возня, Ваши амуры, Мессир. ..^.. *** Не видишь, в дом пришла чума? И наши локоны, блестящие еще, накручивает ловко на костистый палец. Не правда ль, к лучшему? Теперь нам не расстаться, измены не увидеть, не узнать. ..^.. *** Сила возраста – в рамках зеркал и бесстыдности смысла, Что звенит под рукой. Вот на дуги ромейских аркад наложилась дуга коромысла, В этих формах – покой. Вот на пальцы поверх золотых ободков накрутилась суровая пряжа, И багров ее цвет. Есть клочок тишины и осколок любви, капля мудрости даже, Только юности нет. ..^.. *** Это не ты? Не стучись в мои топкие будни. Нет, ясноликий, не свет принесешь, а раздор. Вряд ли украсит мой быт много/мало/не трудный Аляповатый дешевый китайский фарфор. Прежде случалось. Но память, представь, обратима. Где же печали, что были сильнее стократ Этих, что завтра смиренно укатятся мимо? Инцестуальных аллюзий не видишь ли, брат? Нас слишком много. Мы вымрем, корон не стяжая. Парное братство не лучше святого вранья. Видишь, восходит/заходит звезда, но чужая. Что ж, осиянный, скажи свое: «Это не я». ..^.. *** Мементо! Бедная строка Всегда в отчаяньи суровом. Мир стар как мир, отчасти новы Лишь облака. Десятый ряд чужих чудес, Чужих беспошлинных советов – Деревьев и кустов в них нету, Есть только лес. Мементо? Царствуй и забудь Чужие дряхлые основы. Сквозь чащу, море, ветер, слово Путь нов как путь. ..^..