Раздолбаев Мирза

НЕОБХОДИМОЕ УСЛОВИЕ

Оно свалилось на меня утром и разбудило. Сам я просыпаться не умею - всегда что-то будит: будильник, муха, асфальтоукладчик за окном или жена. На этот раз было Озарение, которое безо всяких там церемоний представило мне дилемму: продолжать жить как раньше или нет. Продрав глаза, я выбрал последнее и пошел искать жену, чтобы обрадовать. Обнаружил на кухне, но она не вдохновилась. Это всегда так у нее поначалу - не проникается, а я не обижаюсь и начинаю основательно соображать, как бы толковее ей объяснить. Увидев свое отражение в чайнике, я догадался, что до вечера приставать к жене бесполезно. Молча съев и выпив выданный завтрак, я поехал на работу. Жена продолжала недовольно щебетать у посудомойки - туда провалилась крышка от сокодавки.
Чтобы хоть с чего-то начать перестать жить как раньше, решил ехать на метро. Позвонив водителю, я сообщил, что иду в народ, а он пусть едет без меня. Лишь бы не работать! А?! С какой радостью он согласился! Мне было все равно.

Странные люди этот народ утром, а в метро особенно. У меня сложилось впечатление, что каждый из них только и ищет момента, кому бы на ногу прыгнуть изо всей силы или перегаром пыхнуть. Человек, понимаешь ли, новую жизнь начал, а его чуть ли не за затылок кусают! Звери. А ведь так и ехал целый час. Буквально на следующей остановке мой бритый подбородок вмяли в огромный волосатый кулак, принадлежавший внушительному плечу. Хозяина плеча закрывала посторонняя барсетка, коричневая, потертая и не модная. Кулак показался интереснее: среди рыжих и колючих зарослей просвечивала татуировка "PetrozaVodsk ForeveR". Сжимал он не бензопилу, а раскрытую книгу. От нечего делать я начал читать вместе с кулаком. В книге мы прочли забавный такой рассказик про какого-то мужичка, который бросил все и уехал в деревню писать роман... Тут я и прозрел по-настоящему. Уже и толкание в спину не доставало и ругань; даже близкий треск разрываемой ткани - все куда-то провалилось:
Я и не заметил, что давно бегу по эскалатору за рыжим кулаком - пытаясь рассмотреть и запомнить название книжки. К сожалению, на выходе из метро рыжий кулак проглотила толпа, оставив меня в полной растерянности. Странное выражение лица моего мгновенно заинтересовало бдительного милиционера. Он тут же подошел, интеллигентно высморкался в сторону и потребовал предъявить документ. Из документов имелись справка из ЖЭКа, что "паспорт сдан для обмена паспорта на паспорт нового образца" и свидетельство о рождении, которое заботливо вручила мне жена на всякий случай. Внимательно изучив обе бумаги, милиционер поинтересовался, куда я направляюсь. Скрывать было нечего и, сотворив одухотворенное лицо, я громко ответил правду, представив при этом, что когда-нибудь, бдительный сержант будет рассказывать своим внукам, как однажды утром он проверил документы у самого меня. А правда была гениальна до простоты: иду начинать готовиться к написанию романа. Он меня сразу отпустил.
Навеянное "петрозаводском-форевер" крепко зацепило. Весь день просидел за калькулятором, делая вид, что изучаю новый проект. Мысль о романе не давала покоя. Я даже на ланч не пошел, попросил секретаршу в кабинет принести.
В том момент, когда равнодушный бутерброд не спеша залезал в рот, я заметил через приоткрытую дверь пронесшегося по коридору первого зама. Не знаю, что именно навеяло: то ли этот забег - так бегут за зарплатой в кассу или в туалет, то ли остатки сэндвича перед глазами. Нет... все-таки бутерброд. Именно он подсказал мне Истинный Путь. Да, это был момент истины.
Чтобы проверить догадку, я взял телефонную трубку и попросил секретаршу соединить меня с Самым Большим Начальником. На мой вопрос о поездке в некую деревню для очередного внепланового отпуска раздалось громкое сопение и шелест деловых бумаг. Превратив вопрос в шутку, я поблагодарил Самого Большого Начальника за прошлый уик-энд и сделал комплимент его галстуку. На том и отзвонились.
До конца рабочего дня оставалось совсем чуть-чуть. Я заказал через секретарскую такси, чтобы поехать домой. В этот момент позвонила жена. Лапочка! Кисуля! Я всегда и всем говорил, что жена обязана быть родственной душой - она спросила, не могу ли я купить черного хлебца! Она поняла мой утренний порыв. Она оценила всю новизну и глубину моего озарения! Ну, конечно - черный хлеб! И она тоже про него сказала - двойная радость.
Удобно устроившись на заднем сидение такси, я всматривался в лица редких прохожих и мечтал о черном хлебе. Все Гениальные Романы пишутся на черном хлебе. Ни один нормальный писатель в здравом уме и трезвой памяти на красной икре гениального романа не напишет. На черной - тем более. Никогда. Есть у меня пара знакомых писателей, с которыми мы когда-то что-то пили. Вот, первый, например, еще до отмены Советского Союза написал почти гениальный роман про лестницу. Но тогда дешевого и вкусного черного хлеба было, хоть залейся. А потом!? Дальше он тоже писал. Но Процесс грянул, первоначального накопления. Колбаса без талонов появилась, коньяк до двух часов. Вот-вот! А результат? Закономерен. Фигню отгрохал. Больше водки с ним пить не доводилось. Второй знакомый писатель, это который иностранец с шотландской фамилией, живущий почему-то у нас, так вообще черного хлеба в глаза не видел. Ездит на джипе и сало, видать, прямо от большого куска откусывает. Пишет естественно о том, как все у всех всегда плохо, а хорошо никогда, нигде, ни у кого не будет. Считает себя гением. Нет, мне нужен только черный хлеб. Просто необходим. Настоящий и ржаной, которым Ульянов-Ленин письма Надежде Константиновне из тюрьмы писал.

Искали мы с таксистом долго. Бородинский, Орловский, Баварский и еще хрензнаеткакойбуржуйский... Ни хрена себе... Просто ржаного и черного нету. Неужели коммунисты с собой унесли?! Обидно будет. Универсамы, супермаркеты, сверхсупермегасторы. Запарился, однако, но к полуночи все-таки добыл в какой-то лавке "Водка и другие продукты питания" завалявшуюся последнюю четвертинку. Больше ничего не купил - писать, так писать. Даже сахару.
До дома, как оказалось - рукой подать и я решил остаток пути пройтись пешком. Очень хотелось пить и на радость по пути попалось какое-то заведение со странным названием - уж и не вспомню с каким. Я зашел выпить водички. В помещении было пусто, только в зале для курящих в темном углу сидели двое и пили "Балтику No.7" из маленьких стаканчиков. Я сам не курю, но не люблю сидеть в одиночестве. Взяв стакан, я пристроился за соседним столиком около аквариума с какими-то водоплавающими черепахами и картинкой с деньгами на стене.
Один из двоих, который постарше, смутно кого-то напоминал и говорил другому, который помоложе, но с бородой, в потертых старых джинсах и очками, какой тот гениальный писатель. Естественно, что я тут же про воду-то и забыл, а открыл рот пошире и слушал. На их столе лежал пакет, из которого выглядывала такая же четвертинка хлеба, что и моя. Я сразу отметил, что если есть черный хлеб на столе, то тут явно пахнет гениальностью. Тот, который помоложе, рассказывал которому постарше, что сейчас он не может писать, потому что у него нет денег вставить новый замок в дверь, а старый украли злые воры. У него было такое грустное лицо, что я даже слезу пустил, но продолжал слушать дальше. Тот, который постарше тоже сетовал на плохие времена и бросал стыдливые взгляды на пакет с черным хлебом. А я все соображал, чей же это хлеб?
Наконец они закончили выпивать пиво и встали. Тот, который постарше, расплатился и быстро ушел. Пакет с черным хлебом остался лежать на столе. Глядя на гениального оставшегося писателя с бородой, я вконец распереживался. Слезы текли ручьем. Схватив свой пакет, я подбежал к молодому гениальному писателю и вручил ему свой черный хлеб почему-то со словами: "русские русских никогда в бою не бросают". Что он ответил - не слышал, поскольку несся по ночному городу. И только подбежав к своему подъезду, я отдышался и подумал, что какой я все-таки хороший и добрый человек.

Дома я решил, что, наверное, могу себе сегодня позволить отметить начало новой жизни - на столе стоял заботливо укрытый салфеточкой ужин: заливная стерлядь, свежий салат и две бутылки любимого пива. Я поел и решил, что черный хлеб обязательно куплю завтра. С этой мыслью и уснул.