РАТЬЕР

стихи

Владимир Антропов ака Радуга (с)

ГАЛАТЕЯ ВО СНЕ

Позабыть бы речь, говорить с тобой
Теплыми пальцами, спящими вразнобой
В мягкой глине... Камень сводит уста.
Память, твой Пигмалион устал.

"Память — камень". Тире кровоточит еще,
— Ладонь онемела. Все, что в канавках щек
Еще жило, — свет-альбинос, луна,
Гладкий воздух — в глыбе бледного сна

Желтый мрамор. Прожилки деревьев, рук,
Ветра, выдоха стынущий след на ветру —
Мрамор, гибель... лишь тонкого сердца слюда
Свой трепещущий слух обращает сюда,

Где в охваченной, каменной тишине
Звук упавшей троянки протянется вне,
Где в глубоком мраморе мира — та
Зазвучала — Замысла пустота,

Силуэт. Лакуна. Дыхания сеть.
Ах успеть, каменея, вдохнуть, успеть
Сбросить — капля времени дорога —
Желтой крошкой к воздушным ее ногам

Сокрушенный мир. И, вдохнув, — прозреть:
Обнаженную жизнь обнимает — смерть...

Позабыть бы все, говорить с тобой
Теплыми пальцами, вразнобой

В глине спящими...

22.12.02.

Олег Горшков (с)

Доживая до весны.

В средоточье зимы,
Где чернеет исчадие сада,
Ступишь, как за кордон,
За которым, метелью дыша,
Порождение тьмы
Ранит колким дыханьем до ссадин.
И продрогшим дин-дон
Отзовется бубенчик-душа.
То ли сад, то ли спрут
Тянет хищные щупальца веток –
Пожирает закат,
Изнемогшее небо всосав.
И далёко приют.
И не видно меж веток просвета.
Бубенцовый затакт
Заглушают ветров голоса.
То ли сад, то ли Сартр
С инфернальною притчей о вечном.
Усыпляющий яд,
Что себе подсыпаешь ты сам…
…А в саду будет март,
И бубенчик зальется беспечно,
Когда снова взлетят,
Прянув с гибких ветвей, небеса.

Jess (c)

***

...Что нам еще осталось - стучать хвостом...
Д. Качигин (Карамультук)

Что нам осталось еще – стучать хвостом,
ходить вокруг дерева, облизываясь на груши.
А все потому, что страх побежден Христом,
жажду познания мы охладим в простом,
а все, что сложнее – возьмем и совсем разрушим.

Внутренний ум наш, скажем, не есть покой
вечный зимой, сковывающий простынь,
сушащуюся на улице, – это такой
резон, чтоб направить душу плавать рекой,
в которой тонули до нас, да и будут после.

Нет ничего приятней, чем серый цвет.
Дверь отпирая ключом, мы не ищем ссоры.
Мы говорим стихами в ноль-ноль по Москве,
любим Стефана Цвейга, фокстрот, бересклет,
водку, друзей, полуночные разговоры.

Можем кивнуть, отвечая на ваш вопрос.
Можем и сами спросить, подчиняясь роли.
В маленьких городах важен не только рост,
семейный статус, возраст детей и пост,
нужно, как говорится, и что-то кроме.

На пыльной деке фоно мы оставим след.
Скоро песня совсем заменит вендетту.
Тот, кто видит внутри нас – наверно слеп,
мы непроницаемы, в нас лишь вино и хлеб.
Мы полнеем зимой и худеем к лету.

Наше окно покажет всегда пейзаж.
Мы любопытны и быть таковыми вправе.
Этот мир, нам говорили, наш –
сумерки, мгла, холодный и влажный пляж,
и ветер с небес, вздымающий мелкий гравий.

Лар (с)

день восходом и ветром распорот
высыхает тугая вода
тканью камня и стеклами льда
ощетинился мерзнущий город

под крестом заржавевших дверей
обрываются верные тропы
в подворотен пустые утробы
улетают плевки фонарей

стынет крик в иссушенной груди
треугольником радужной боли
одиночество воля-неволя
ни продать ни отдать
уходи

Изяслав Винтерман (с)

***

Все декабрем пронизано насквозь,
дождем коварным, женщиной прелестной.
С которой превосходно, если врозь.
А если вместе силою небесной...

Плывем по яркой, жидкой мостовой,
по россыпям огней в расцвете ночи.
Не город, а корабль в порту, любой
стать может кем он хочет и не хочет.

На самой верхней палубе - "Рамот".
Вниз по теченью, вверх - идем часами
по той реке, что память признает
своею, не с улыбкой, а слезами.

Иван Кузьмич Роботов (с)

ЗИМНЯЯ СКАЗКА

Подгрызая оплот мироздания,
Шевеля своим снежным хвостом,
К нам зима молодая и ранняя
Постучала незванная в дом.
Вот кора горьковатая к ужину,
У плотины бушует вода.
Наш бобёр – замечательный труженик,
Пролетарий речного труда.
А погода стоит небобровая,
Расстилается в поле туман.
Ветер песню поёт бестолковую
Схоронившимся в хатке бобрам.
Пусть куражатся вьюги с метелями
Расстилая свой белый покров -
Спят бобры и во сне незатейливом
Смотрят сказку про спящих бобров.

Серхио Бойченко (с)

КИСТОЧКА АННА

вещь полумерзлая полусухая
стонет земля под тобой отдыхая
лихо ты тихое.

тоньше и тоньше бумаги рис
я не могу писать,-
на иероглифах барбарис
рыжая полоса.

жидкие усики, котелок
и не заметит никто
желтый пергаментный человек
в кашемировом виснет пальто.

23 дек 02

КУРАГА АБРИКОС

у егерей привинчены
к зимним френчам значки
спят на груди в кармане
розовые лилечки.

у егерей в прицелах
горы и белая точка коз
из самых сладких целок
тонкая абрикос.

у этой козы в косичках
эдельвейсы и кровь
у этой козы в привычках
только любовь и небо.

тонет медаль в стакане
за тоненькую зейнаб
сверху кусочек хлеба
это ее любовь.

25 дек 02

БУСИНЫ

не бывал на востоке
дальше азии средней
постоял на пороге
потоптался в передней.

оста жидкие усики
полумертвый оскал
где вы, шустрые ослики
пестрый тощий шакал.

бухарой проталдычена
крыша мира моя
и земфира привычная
и щербета струя.

я люблю тебя, родина
за твою середину
у татарок смородина
а у русских - рябина.

26 дек 02

Александр Ефимов (с)

…

Черной Ладогой, льдом,
стеклами черными,
битым стеклом
долгий торос, торными
тропками через проем
трещины, урнами
праха, вдвоем.

Ладога, бур, баян
ящика, спой-ка нам,
вещий, восточный, пьян,
выпростай окуня
нам на тропу, баклан
крутится, буримся,
первая кровь – стакан.

Черная Ладога, долг,
вроде бы малого
не одолеть мне, толк
крепкого, шалого
ветра, сплошной восток,
дети, долги, Шувалово,
к черту! не смог, не смог!

Окунь, плотва, елец,
рыба вся около
наших (мотыль) сердец,
Ладога екнула,
в Черном качнулся лес,
трещина буркнула,
Костя, мотай, пиздец!

Ладога, трещина, бег,
буры как факелы,
воткнуты в снег,
за полночь, где же вы, ангелы?
Мамочка, солнышко, я – твой Санек,
лопасти ангелов цокнули,
Господи, я – человек.

Окунь, елец, плотва –
мерзлыми все курганами,
страшно, плывет братва,
библиями, коранами
не воскресить, слова.
Костя, когда? – С утра,
сумерками ранними.

23.12.02

По мертвым скалам кружим, ежась. Сумрак,
как проводник, от ветра пряча
в ладонь искрящий на ветру окурок
звезды, ведет нас, впереди маяча.

Вьюна сплетенье, точно рук лежащих
теней – в обнимку на подстилке грубой –
стремится в пропасть, приоткрыв дрожащих
цветов – тугими язычками – губы.

Такая бледность на цветах, что даже
закат античный этих губ истому
не скрасит. Сумрак нас ведет все дальше,
мы жмемся к скалам, все плотней друг к другу...

- Скажи, Вергилий, по какому кругу
ты нас ведешь и приведешь ли к дому?
Он: «По второму, вьюнош, по второму».

1990/2002

Дмитрий Лялин ака Dragon (с)

Как описать прекрасную Ниам?
Подобной красоты на свете не бывало.
Легка как пух, нога ее ступала
По землям Эрина, по бархатным холмам.

На голове ее сиял венец.
А мантия из шелка дорогого.
И мнился отблеск солнца золотого
В сверкании ее златых колец.

Что капельки росы на листьях мака
Глаза ее, самих небес синей.
И в каждом локоне струящихся кудрей
Присутствие божественного знака.

Алее розы был румянец щек,
А губы девы много меда слаще.
Хмельней вина был поцелуй пьянящий,
Как из ручья в жару воды глоток.

Рукою левою она узду сжимала
Белей, чем горный снег, красавца-скакуна.
И грива конская, как бурная волна
С изящной шеи на землю стекала.

Кто вызовет к себе Ниам любовь,
Того на скакуне, поднявшись над землею,
Скользя по гребням волн, она возьмет с собою
В Край Вечной Юности, к обители богов.

Над той страною льется тихий свет,
И в мире нет величественней края.
Там вечная весна, там времени не знают.
Ни смерти там, ни увяданья нет.

Высказаться?