С Чжичуньли, моего прошлого адреса (квартирка на привычном ещё по Ухани первом этаже, с неувядающими до самой середины зимы розами под окном), в свою нынешнюю "голубятню" на севере Пекина, за пятым скоростным кольцом, среди активно искореняемых в центре осколков старых "хутунов" я притащила два роскошных термоса, последовательно забытых бывшими соседями по квартире. На одной из этих "ваз для кипятка" тонкой золотой кистью по чёрному фону в стиле "травяного письма" нанесены четыре столбика по пять знаков в каждом - знаменитое хрестоматийное стихотворение Ли Бо - "Тоска по родине".

   Стихотворение это впервые попалось мне на глаза в октябре 93-го, учебника китайского у меня тогда ещё не было, и мой учитель - интеллигент старой традиции, переведший на китайский немало стихов и поэм Пушкина, притаскивал мне сперва какие-то туристические разговорники да детские книжки с картинками, по которым я и начинала учить язык. "Сы гусян" настолько мне приглянулось, что я, прикусив от старательности кончик языка, не меньше тысячи раз переписала его в тетрадку, старательно модулируя произношение, наговорила на магнитофон, и в порыве вдохновения, разведя в каменной тушечнице чернила, тонкой кистью намалевала 25 иероглифов в кафельных квадратиках над раковиной. В тот же вечер я сделала этот перевод, самый первый мой перевод с китайского:

    Тоска по родине
       Ли Бо (701 - 762)
Когда дорожку у кровати рисует лунный свет, 
Покажется на миг, что иней это - пола нет. 
Поднимешь в грусти голову, посмотришь на луну, 
Увидишь образ милый, далёкую страну. 

   Конечно, он далёк от буквального переложения каждой строки, впрочем, вариантов этого стихотворения на русском существует великое множество, и все они такие разные - верно, и этот имеет право на существование. Для меня сей спонтанный переводческий опыт ценен, прежде всего, тем удовольствием, что я испытала от самого процесса прикосновения к тексту оригинала и передачи смысла стихотворения средствами другого языка, приёмами стихосложения другой культуры, другой эпохи.

   Почему же я начала этот рассказ о переводе стихотворения Ли Бо с рассказа о термосе? Видимо, по законам тёмных и загадочных индивидуальных ассоциативных цепочек, копаться в которых интересно разве только для специалиста-психоаналитика. И всё же...

   Термос, тазик для умывания и постельное бельё - без преувеличения можно определить как три краеугольных камня бытовой китайской цивилизации 20-го века, визитная карточка жизненного уклада - вроде трёх китов классической литературы - Ли Бо, Ду Фу и Су Ши. Термос, тазик для умывания и постельное бельё - предметы индивидуальные, ритуально закрепляющие общественное признание за человеческой единицей, общими они могут быть только у супругов - и это уже совсем иной уровень отношения между личностью и социумом.

   Тазик, термос и комплект постельного белья были выданы мне в день прибытия в Китайский Геологический Университет, даже ещё раньше, чем ключ от комнаты, в которой я прожила все 8 уханьских лет - с 14-го сентября 1993-го по 9-е сентября 2001-го.
   Я молча стояла в ожидании ключа у двери своего нового обиталища - и всякий, кто видел меня в тот момент, знал, что отныне я имею вполне законное отношение к университету и его общежитию. Через ритуал выдачи трёх заветных предметов проходит любой учащийся китайского вуза, любой приезжий, заселяющийся в дешёвую провинциальную гостиницу, любой крестьянский сын, променявший поле предков на армейскую лямку.
   Однако,Китай не сразу признал за мной метафизическое право считаться своей. Этому противились предметы быта и понятия более отвлечённые - язык упорно не желал становиться средством коммуникации - выученное на уроке не помогало установить контакта, местный диалект, кажущийся мне теперь едва ли не самым близким к общепринятому языку, чинил коварные препоны в аудировании. Старательно заученные в классическом написании учителя иероглифы отказывались идентифицироваться в каракулях вахтёра и уборщицы, с ними я старалась договориться хотя бы письменно, за невозможностью сделать это устно. А договориться было необходимо - первый термос я благополучно расколотила на вторую же неделю, по истечении третьей прохудился металлический тазик, в котором я пыталась выварить бельё.
   С меня не стали удерживать стоимости жизненно необходимых предметов и выдали новые, но и белый эмалированный тазик с ярко-карминным иероглифом "двойное счастье" (символ брачной церемонии) на внутренней поверхности, и нарядный термос, разрисованный утками-мандаринками (символ супружеской любви) вскоре последовали той же дорогой. За первый год я сменила 6 термосов и 4 тазика. Куда больше повезло постельному комплекту. Он выдержал почти год, до самых летних каникул, и погиб от плесени в моё отсутствие - подарив неоценимый опыт консервации помещения в субтропических условиях на время длительной отлучки.
   Китайская традиция ухода за постелью выдаёт в национальной культуре стремление сделать открытой даже самые интимные стороны жизни, но, не выставляя напоказ личное, а как бы ритуализуя его. В этой стране непопулярно белое бельё - классические простыни ярко-розовые или насыщенного цвета морской волны, обязательно с рисунком - чаще всего это пионы, утки-мандаринки, влюблённой четой плывущие по спокойной глади заросшего лотосами пруда, или же пучеглазые золотые рыбки - ещё один символ счастливого брака. Тщательно натянутая по углам постели, свисающая почти до полу простыня, особым образом свёрнутое одеяло с накрытой специальным цветным же покрывальцем подушкой наверху - вот типичный вид китайской кровати. Такая постель не вызывает желания отвести глаза, не вводит в смущение гостя дома - реалии быта в 20-м веке в сочетании с национальными традициями сделали из китайцев особых пуритан - вынужденных принимать гостей зачастую в единственной комнате, которая также является и спальней. Всё меняется, конечно, и меняется быстро, вот уже во всю продаются белые простыни в "европейском стиле" и двухэтажные квартиры с туалетами по числу членов семьи, но в общежитиях студентов и молодых специалистов, в домах старых людей постель имеет всё тот же классический вид. На юге отсутствие покрывала выполняет кроме всего ещё и гигиеническую функцию - в условиях почти стопроцентной влажности на такой простыне не поселяется затхлый запах, а одеяла едва ли не ежедневно вывешивают для просушки на балконе или во внутреннем дворике.

   Комплект постельного белья, пара термосов и пара тазиков - подарок вежливости молодожёнам. Дарить часы не принято из-за созвучия слова "часы" со словом "конец". Вообще поощряется преподношение парных предметов. Именно после того, как я завела два термоса и два тазика - я почувствовала некоторое облегчение - вещи перестали ломаться, неожиданно появились друзья, иероглифы зачитались, а китайские слова заговорились с непринуждённой лёгкостью.
    Но всё же начало врастания в китайскую культурную почву было положено тем дождливым октябрьским вечером, когда я наткнулась на первое стихотворение Ли Бо. Неожиданный интерес к китайской классической поэзии стал сильнейшим импульсом постижения языка. Ли Бо представлялся талисманом, залогом возможности познания Китая - ведь он, рождённый на западной окраине империи (территория современной Киргизии), любивший путешествовать, тонко чувствовавший природу и одиночество - виделся мне близким по духу человеком.
    Я погружалась в его стихи, старательно переписывала их тонкой кисточкой по рисовой бумаге, вырабатывая почерк, преодолевая отчуждение, сопутствующее привыканию к новой жизни, такое зримое под нескончаемым тропическим ливнем, что расползался плесневым пятном в левом углу комнаты, стекал с равнодушных, пластиковых пальмовых листьев за окном, силился погрести меня под тяжестью серых дней. Ли Бо и чуть позже Ван Вей помогли пережить мою первую, такую холодную и неудачную, безденежную уханьскую зиму.

   Я старательно подновляла "Сы гусян" на кафеле ванной комнаты, и все, впервые бывшие у меня в гостях, сперва забавлялись остроумной шутке, а затем неизменно спрашивали, сильно ли я тоскую по родине. Россия представлялась чем-то далёким и несбыточным, изредка напоминавшим о себе авиаконвертами с прокисшими за трёхнедельный путь семейными новостями, да редкими, разрозненными газетными заметками, не дающими цельного представления. Надо было приживаться, и я старательно приживалась. После Праздника Фонарей в феврале холода враз закончились, и я пристрастилась к пешим и велосипедным прогулкам вдоль Восточного озера и по близлежащим горам - вот тогда и пришло ощущение внутренней гармонии с окружающим миром.
    Тогда же меня нашли пейзажные стихи Ван Вэя.