Павел Сухобрус

http://samlib.ru/s/suhobrus_p

Пирожковая

На берегу реки стояли парк, собор, колокольня и зеленая пирожковая. Берег был

крутым и высоким. На другом, пологом, розовело пятно Дома культуры, схожего

силуэтом и белыми колоннами с побуревшей фотографией дореволюционной помещичьей

усадьбы. Летом пятно дублировалось в серой непрозрачности реки Вологды, а зимой

просто напоминало о том месте, где сколько-то месяцев назад был край воды.

В висении над рекой всех этих сооружений, вероятно, присутствовал некий смысл.

Однако больше всего толку было, конечно же, в существовании пирожковой – даже

при сравнении ее с таким могучим соседом по берегу как Софийский собор -

шишнацатый век,

строиликирпичупалнаголовуиванугрозномуцарьобиделсяирешилстолицабудетвмосквеанездесь.

С тех пор никто не обращал на него внимания, разве что крестились допотопные

бабки, если их руки не были заняты торопливым полосканием белья в серой речной

воде. А в дощатую пирожковую люди заходили часто.

Вот и в то жаркое июльское утро по ступенькам пирожковой поднялся крупный

мужчина с невидимыми миру шрамами. Располагаясь на животе и левой ягодице, они

были прикрыты белыми с небольшим жёлтым пятном впереди "боксёрами", черными

неновыми турецкими джинсами и летней серой рубашкой. В правой руке мужчина нёс

большую черную сумку с надписью Adidas.

Отворив хилую дверь, мужчина попал в весьма тесное помещение: с обеих сторон по

затюленному окну с жужжащими и бьющимися о стекла толстыми мухами, справа – два

высоких одноногих столика, прямо по курсу - прилавок и пара прозрачных витрин, а

на белом деревянном потолке липкая полоска с трупами насекомых.

Позади прилавка виднелся проход на кухню, откуда на стук двери лениво вышла

тетка в туго натянутом на полные бока засаленном халате и марлевой папахе на

блондинистом шиньоне.

- Дай мне стул и попить – сказал ей мужчина, ставя сумку на пол.

- Ты это минЕ? Нету стульев, не ресторан. - ответила тетка и хрипло заорала в

сторону кухни - Райка! Какой-то псих пришел!

Из кухни, жуя, появилась вторая папаха. Вместе они молча оглядели мужика, после

чего Райка спросила, чё он хочет.

- Попить воды и стул, дура! – повторил клиент. Он взгромоздил сумку на немытый

прилавок и аккуратно открыл на ней "молнию".

- А яйца у тя не отсохнут? – осведомилась Райка.

- Не дождёшься. – спокойно ответил мужик, достал из "Адидаса" автомат

Калашникова и повторил - Стул дай.

Мухи еще громче застучали жирными тельцами по стёклам, а шедший из кухни запах

перегоревшего масла стал таким пронзительным, что казался уже звуком.

- Держи, миленький. - сипло ответила первая тетка, вытаскивая из-под прилавка

деревянный табурет, - Если прям стул нужён, то щас принесём.

- Не надо. – спокойно сказал посетитель, ухватывая правой рукой табуречью ногу,

а левой направляя в сторону шиньона автомат. – Пить, ёкэлэмэнэ, дашь?

- А денег мы сёдня ищё не сделали, ты первый пришёл. – суетилась первая папаха.

- Ты чё будешь? Сок томатный есть, боржом. А вином и водкой мы не торгуем…

Чёртовы мухи дрались за место на давно закрапленном ими стекле, и было слышно,

что на кухне горят чебуреки. Онемевшая и слегка посеревшая лицом Райка сделала

шажок назад.

- Не боись. – сказал ей мужик, беря уже открытую первой тёткой бутылку боржоми.-

Стой спокойно и не дёргайся. А лучше возьми себе табуретку и иди с ней сюда.

Но мебели за прилавком, видимо, больше не было, потому что Райка вытащила оттуда

только старый деревянный ящик, с которым медленно подошла к клиенту. Он указал

ей на место под левым окном и велел сесть. Первая тетка по-прежнему суетилась за

прилавком, то и дело поправляя заколки, которыми папаха крепилась к шиньону.

- Чебуреки горят, – Райка шлёпнула большой ладонью по стеклу, где оседлала друг

дружку мушиная пара, – пожарники щас приедут…

Мужик спокойно выхлюпал колючую минералку прямо из бутылочного горла, утёр

рукавом облитый водой подбородок и посмотрел на первую папаху: "Ну-ка, сбегай

выключи. А позвОнишь куда, Райке плохо будет". Он передвинул табурет к правому

окну и с треском дернул на себя присохшую к раме створку. Продавщица быстро

вернулась.

- Меня Кондратом зовут. Райку уже знаю, а ты кто?

- Катя. Так чё нам делать, Кондрат?

- Обслуживай народ, если придёт, и не суетись.

Кондрат прислонил к стене автомат, достал пачку сигарет и попросил у Катерины

спички. Закурив, он улыбнулся женщинам и потёр живот, где под рубашкой постоянно

свербили невидимые миру шрамы.

Дверь скрипнула и в пирожковую зашла женщина в запачканных грязью ботинках с

прилипшим к правому каблуку жёлтым ольховым листом. Поздоровавшись с бабами и

глянув на Кондрата, она констатировала:

- И тут охранника посадили. Ватрушки сторожишь?

- Не. Катьку с Райкой. – ответил Кондрат.

- Устала? – спросила покупательница тихо сидящую у окна Раису – А я за дрожжевым

вот зашла…лепёшков с клюквой давно не делала…

Катька посмотрела на Кондрата.

- Слушь, Кондратик, у меня тесто в в холодильнике на кухне. Я пойду, а?

- Иди. Тока знаешь как…

Почти бегом Катька принесла в полиэтиленовом кульке серую липкую массу. Женщина

рассчиталась и вышла, не обращая больше внимания на Кондрата. А он в это время

неторопливо приспосабливал автомат на подоконнике, дулом в сторону реки. На

облупленной белой краске подоконника валялись сухие дохлые мухи.

- Вишь, ползёт на берег, гад. – вдруг тихо сказал Кондрат. Раздалась автоматная

очередь, Катька завизжала, Райка заскулила как задавленный машиной щенок. Рыжие

гильзы посыпались на подоконник, а потом вниз, прихватывая с собой синие и

зелёные комочки. Гильзы падали на пол твёрдо и громко, а мухи медленно и с

шуршанием.

- Вы чё? – обернулся Кондрат на женский скулёж, явно намереваясь объяснить им

свои действия. Но скрипнула, а затем стукнула дверь, сильный сквозняк сдул с

раскрытого окна последних дохлых насекомых, и в пирожковую зашёл молодой парень

в куртке.

- Стреляли? – спросил он, найдя глазами обладателя Калашникова.

- Стреляли. - согласился Кондрат.

- Зебраджанца подстрелил. – спокойно заметил парень, оглядывая стеклянный

прилавок с пирожками и ватрушками.

- А я думал – чечена. Да все равно. Не будет теперь драть на рынке за помидоры.

- На рынке грузины. – добродушно возразил парень и попросил у Катьки кулинарное

изделие, приспособленное под бумажкой со словом "сочень". – Да хрен с ними. В

России для русских места уже не осталось. Одни китайцы да чёрные. А ты этим

делом давно занимаешься?

- Ну, – посмотрел Кондрат на исчезающий во рту у парня сочень – было дело,

воевали.

- Уважаю. Генералы только суки.

- Суки. – кивнул Кондрат. – Мы денег по полгода не видели, а они там... машинами

барахло домой везли… - Катька, дай и мне поесть, что ли…

Катерина вытащила из витрины тарелку с вчерашним винегретом и порыжевшим

кусочком селёдки, положив на край кусок хлеба.

- Давай, мужик, выпьем, – я щас смотаюсь за водкой. – предложил парень.

- Ну, двигай. Мы тут зАкусь пока приготовим.

****************************

Нина Ивановна подкатила коляску к месту, где, чуть правее пирожковой, берег

начинал круто уходить вниз, и сказала дочери: "Держи, Ирка, с этой стороны, а я

буду снизу".

Дочь Ирина с выпяченным из-под красного пальто животом ухватилась за ручку

низкой серой коляски модели пятьдесят какого-то года и осторожно стала

спускаться вслед за ней и матерью вниз. Коляска была заполнена мокрым бельём,

которое женщины шли полоскать в реке.

- Смотри, ма, Дом культуры горит! – показала вдруг Ира на противоположный берег.

Над розовым пятном с белыми колоннами клубился коричневый дым, рядом бегали

маленькие фигурки. Нина Ивановна остановилась прямо посреди склона, подпирая

коляску ногами, и поглядела через реку. На набережную уже вынеслись две

игрушечные красные машинки и река щедро разносила их вой.

- Нам-то цто, - пробурчала Нина Ивановна и продолжила путь вниз, к деревянным

мосткам. Мимо них наверх тяжело поднимался черноволосый усатый человек.

- И цаво он там делал? – подозрительно спросила Нина Ивановна, поглядев на

ивовые заросли у самой кромки воды, откуда, по всей видимости, и шёл мужчина. –

Ивонная работа, наверно. Где-нить здеся и лодка стоит. Милиция цёрте-знашь-цем

занимаица.

- Ух! – внезапно произнесла дочь – Как он толкнулся-то!

- Кто, доца, урод этот тебя? – заорала мать.

- Да не, малый ногой дал. – Ирка положила ладонь на живот, нащупав внутри

крохотную ступню.

Со стороны пирожковой раздался непонятный треск, смешавшийся с воем пожарных

машин на том берегу.

- Мальчишки балуюца. Вот взяла бы вицу, да по жопке. Твой тож такой будет.

Ирина вздохнула, и женщины продолжили свой осторожный путь к воде.

**********************************

Катька поставила на прилавок четыре гранёных стакана и вытащила из холодильника

остатки сине-красного винегрета. Кондрат пялился через окно на реку.

- Пожар там. – заметил он.

- Дай позырить,- обрадовалась Катька и бросилась к окну. Раиса по-прежнему

равнодушно сидела на ящике у противоположной стены.

- Ты чё как больная? – упрекнула ее Катерина. - Щас выпьешь, оклемаешься.

В отличие от правого подоконника, на левом дохлых мух было ещё много. Катерина

стряхнула их оттуда рукой вместе с белой пылью и вытерла ладонь о ту часть

халата, которая прикрывала её ягодицы. Потом она заботливо поправила на Раисе

марлевую папаху и, наслюнявив палец, вытерла им тушь, размазанную под левым

глазом товарки.

В пирожковую возвратился парень в куртке.

- А тя как звать? – спросила его Катька.

- Серега, Серый.

- Я Катюша, эта вот мумия – Райка.

- Кондрат.

Кондрат взял у Серого бутылку и покрутил ее в руках: "Водка самый чистый

продукт. Народную мудрость знашь? Если кто не пьёт, значит больной или шпион."

Он плеснул водку в стаканы и торжественно сказал: "Есть тост".

- За Путина, землю родную,

Я снова стакан подниму!

И снова тебя поцелую,

И снова отправлюсь во тьму,

И вновь будет дождичек литься.

Пусть все это длится и длится!

Кондрат быстро проглотил водку и понюхал рукав: "Я это вместе с Колькой Рубцовым

написал."

- Ты чё? – возмутилась Катька. - Николай умер давно. Жена, бляха-муха, подушкой

придушила. Ты маленький был. Я всё его читала, потому что мы знакомы были и он

про меня стихотворенье сочинил…

Катерина ушла на кухню и вернулась с маленькой красной книжечкой. Книжонка

привычно раскрылась на нужной странице, и Катька стала завывисто декламировать.

Райка, видно, уже знала эту историю, а Кондрат с удивлением смотрел на читающую

стихи расплывшуюся тетку в грязной униформе и посеревшей папахе, по которой

неторопливо и бесстрашно ползла синяя муха.

- Перевезёт меня дощатый катер

С таким родным на мачте огоньком!

Перевезёт меня к блондинке Кате…

Кондрат поглядел в окно на мчащиеся по чёрной воде серые льдины удостовериться,

что речь идет об этой реке и об этой женщине.

- Так ты чё за него замуж не вышла, тёхтя? – спросил Серый – И он бы щас живой

был, и ты при евонной славе. Бабки бы такие у тебя были…

- Не, - печально сказала Катерина. – Пушкин он, чё ли? Он такой бедный был...

Приходил к нам в ресторан и у всех, кого знал, вечно по трёшке занимал. У меня

раз просил пятерку, так я дала, - хоть знала, что вернуть не сможет. Не вернул…

- Вся Расея изменилась! – резюмировал Кондрат, завершив изучение пейзажа и

Катиного экстерьера. – Где у вас очко? Серый, посторожи калаш, слить надо.

Катька повела Кондрата через кухню к туалету и вернулась к тупо глядящей в

замурзанный пол Раисе и поглаживающему автомат Сергею: "Тож такой хочу. Как

Жванецкий хохмил - приезжаешь на рынок на танке – и всё вокруг твоё."

- Ага. – согласился появившийся из кухни Кондрат, который на ходу застёгивал

вылинявшую ширинку, – Бывал я в таких местах, где можно за жратвой на танке. Сам

щас не понимаю, как мог оттудова слинять. Ну, - вздохнул он, - будь здоров,

Серёг. Работать надо.

Мужчины пожали друг другу руки, Сергей подпрыгнул и сорвал с потолка мушиную

липучку: "Она тут у вас с прошлого года висит, что ли?" Он с размаху выбросил

бумажный цилиндрик в распахнутое окно, взглянув на Софию и выглядывающую из-за

её серых куполов золотую маковку колокольни: "Ты к попам иногда ходишь? Тоже

хорошо ребята устроились – и без танка живут как у Бога за пазухой."

- Чего как? Там и сидят. – хмыкнул Кондрат, меняя у Калашникова магазин. Сергей

ушёл, а Кондрат оглядел заоконный пейзаж. Большая псина со свалявшейся

рыжевато-коричневой шерстью и приставшими к морде репьями подняла возле косого

фонарного столба заднюю лапу, удобряя пучок зелёной травы под ним тугой жёлтой

струёй.

- Ты опять стрелять будешь? – подала голос Раиса. Слышь, прошу тебя, не надо по

живым людЯм. Не надо, а?

- Ну не над, так не над, - согласился Кондрат, потом вновь прицелился и дал в

окно очередь. Раздался собачий визг, а рыжие гильзы стали падать по обе стороны

подоконника. Раиса вскочила и вцепилась сзади в Кондрата. Он оттолкнул её

обратно к ящику.

- У тебя крыша поехала? Людей нельзя, собак тоже нельзя. А кого можно?

Раиса заревела, и Катерина обняла подругу, тихо шепча ей что-то на ухо.

В пирожковую вошли сразу трое, и Катька стала их обслуживать. Потом пришла

девочка и попросила томатного соку. Катерина взяла у неё десять копеек и

нацедила красной жидкости из перевёрнутого стеклянного конуса. Девочка положила

в стакан три ложки соли и медленно размешала по красному сосуду белую,

закручивающуюся спиралью соляную дорожку. Катька с Кондратом принялись

рассматривать её и тихо обсуждать – придурошная она, или просто прикалывается.

Потом люди пошли косяком, и Катерине пришлось быстро бегать между кухней и

прилавком.

Наконец, пирожковая снова опустела. Кондрат смотрел в окно. За рекой виднелись

свалка гниющих брёвен и гора потемневшего от дождей песка. Из окна тянуло

сыростью и холодом. Кондрат обхватил себя за плечи и потёр.

- Эй, Кондраша, - тихо позвала его Катя. - а скажи, миленький, – война будет?

- Не. Америкосы козлы и нас боятся. Мы сильнее. Так что, я думаю, нападать не

будут. Не бери, Катерина, в голову, а бери между ног.

"…Оба-на, какой нос! – воскликнул вдруг Кондрат - Сразу видно, что Рабинович

шлепает. Ну давай! – это тебе за Березовского - вот так! И за Жванецкого с

Гусинским! И за Чубайса рыжего!"

Раздалась новая очередь. Райка дёрнулась: "Опять убиваешь, гад! Чего тебе эти

чёрные сделали?"

- Жида я, дура, жида! Ты ж спасибо потом скажешь!

- Расист ненормальный!

- Не расист я – негров нафиг не трогаю! Евреи всем на свете управляют, дойдёт до

твоей пустой башки, или нет?! Может, американцы не были б такие козлы, если б за

них жиды всё не решали. Вот Буша бы сюда, я б ему врезал… И за Сербию, и за

Ирак, и за Монику евонную жирную…

Кондрат открыл о подоконник новую бутылку боржома и сделал несколько больших

глотков.

- Слушь, Катька, у тебя есть дети от твоего поэта?

- Сын у меня от Саньки – ток он не поэт был, а на льнокомбинате механиком…

- И куда Санёк твой делся? Тоже придушила?

- Пришиб он кого-то в драке и сел. А потом на поселении другую взял, тоже

химичку. А пошел он на…

- И чё сын делает?

- Так… - спрятала глаза Катерина - работу щас найти трудно…

Она быстро ушла на кухню, а Раиса равнодушно сказала: "Педик он у ней. Так она

не хочет, чтоб все знали. Ейный сын с евонным другом трахается. Она ему об

голову уж скока мебели сломала, а он всё равно…"

- Счас мы это починим. – сказал Кондрат.

- Эй, Катька, - крикнул он в сторону кухни - если я всех педиков отстреляю и

твоему сынку любовников не будет, он же нормальным станет…

Прижимая грязный подол халата к лицу, Катька вылезла из кухни.

- Не знаю. – всхлипнула она. Тока ты его дружка не убивай, оставь, миленький. Он

безобидный совсем.

- Зря ты, блин. На хер нам эти пидеры. Без них дышать легче будет. Смотреть же

противно. Вот Дом культуры, сто прОцентов, они подожгли.

Кондрат опять повернулся к окну и прицелился. Раздалась короткая очередь. В

пирожковую ворвалась растрёпанная рыжая деваха.

- Тебе чего, делать неча!? – завизжала она – Ты чего по живым-то стреляешь?

- Эй, гринписда, катись колбаской по Малой Спасской! – взъелся на неё Кондрат.

Да ты знаешь, сколько они расейской крови пролили?!

- Трудно быть русским. – тихо поддержала его Катерина – Душа у него болит, устал

он.

- Козёл! – выругалась девка и вышла, хлопнув дверью. После удара дверь

завибрировала, мелко тряся обрывком повисшей на её верхнем краю паутины.

- Ну-ка повтори! - заорал Кондрат, и, оттолкнув Райку, бросился с автоматом ко

второму окну, через которое были видны синие джинсы и рыжие патлы уходящей

девки. Выбив стволом стекло, он сделал короткую очередь и, выматерившись, утер

подолом рубашки лоб.

- А ты, значит, думаешь, что лутшЕе всех, да? – вдруг пошла на него Райка. - У

тебя право есть, да?

- А ты, я смотрю, Раиса, против русских, против своих же… Ненавидишь ты русских,

не думаешь о них…

Райка замерла, нервно защипнула ярко-алыми обломанными ногтями халат на полных

боках, потом отпустила: "Ненавижу".

Кондрат вернулся на свой табурет, положил приятно горячий автомат на колени и

молча, как в кино, стал рассматривать Раису. Он думал, что она, конечно, сильно

старше него. Но это как бы по барабану, потому что, когда она была маленькой,

то, как и он, приходила зимой сюда на берег, находила кусок фанерки или картона,

садилась на него попой в зелёных рейтузах, вытягивала вперёд ноги в просторных

валенках и скатывалась вниз. По утрам, когда она просыпалась, кто-то уже скрёб

на улице снег деревянной лопатой. А из депо всегда слышался в шесть утра гудок.

Или в семь? Поздней осенью мать мелко рубила на кухне капусту. Зимой капусту с

мороза понемногу заносили в дом, и ее вкусно было грызть прямо с кислым льдом. А

летом точно ведь бегала купаться в мутной воде Вологды.

Вот он сам лет в десять порезал здесь стеклом ногу – кидают же всякие алкаши

бутылки в реку, б-блин! Увидел кровь на ступне – и в пирожковую. Думал, что у

них там зелёнка с бинтами есть. А тётки в пирожковой – может, эти и были? –

сказали, что нету у них аптечки. Так что шлёпнул он тогда пыльный подорожниковый

лист на рану и попрыгал к себе на Авксентьевского – чтоб его... сколько он имя

этого революцьёнера выговаривать учился? Матери оттуда всё ж далеко было бельё

на реку таскать. Так и щас таскают, у кого водопровода дома нет… А Райка… из тех

же синих колонок на улице воду хлюпала, если жарко было и пить хотелось… а

словно нерусская получилась.

Кондрат прислонил автомат к стенке, вздохнул, и брезгливо посмотрел на Райку:

"Тебя, наверно, баптисты адвентистские обработали. Отгрохали себе такой дворец,

все к ним сразу и побежали. Только неправильно это, дура ты дура..."

- …Потому что их люблю… - внезапно сказала Райка - Вот и ненавижу.

Она отвернулась от Кондрата и сквозь витрину стала рассматривать таракана,

который задумчиво ползал между пирожками, выбирая себе что-нибудь на ужин.

- Дура.

Кондрат переключил внимание на вторую продавщицу. Катька выглядела весьма

нетрезвой. Она стояла за прилавком, классически положив на него грудь и подперев

руками голову. Глядя на болтающийся над дверью лоскут паутины, продавщица в

пятый, что-ли, раз повторяла:

- Она спокойно служит в ресторане,

В котором дело так заведено,

Что подают кадуйское вино.

- Ты сечёшь, что в жизни главное? – перебил Кондрат - Главное, - это духовность.

- А мне и Санька про это говорил. Что неча тряпки покупать, главное –

духовность. И шёл водку жрать. Слушь, а может пустишь нас уже домой – нам

закрываться пора?

- А ты чего, решила, что я всё сделал уже, а? – полез вдруг на рожон Кондрат –

Да кроме ж меня никто пальцем не шевельнёт, порядок навести!

Райка помотала головой и медленно встала: "Иди, герой, сёдня войны больше не

будет. Давай-давай. Мы если на сигнализацию вовремя не сдадим, милиция приедет,

поможет тебе с порядком".

- Ну, бывайте тогда – неожиданно послушно сказал Кондрат, аккуратно положил

Калашникова в сумку и задвинул молнию. Потом двинул ногой валяющиеся на полу

гильзы, закурил, взял сумку и махнул женщинам: "Спасибо, девчата, выручили.

Ждите ещё".

На пороге он притормозил и обернулся: "Хохлы тоже… того… Настанет день, со всеми

разберёмся."

Таракан в витрине молча грыз пирожок и глядел, как Раиса с Катериной сметали в

угол тяжёлые гильзы и невесомых мух.

Кондрат вышел из пирожковой и закрыл за собой дверь. Темнело, было тихо и

пустынно, много серой воды и серого неба. Пожарище на том берегу светилось

угасающими огнями. Вдали по мосту в сторону Заречья двигался рыжий автобус.

- Кажется, третий. – пробормотал Кондрат, сплюнул и взглянул на Софию, круглые

контуры куполов которой смазывались медленно падающим снегом на фоне темнеющего

неба.

*******************************************

Нина Ивановна вытянула из проруби последнюю простыню и, стоя коленями на

подстеленном на лёд мешке, взялась вместе с Ириной за её мгновенно отвердевшие

края. Выжала замерзающую на глазах воду, положила скукоженное полотно в коляску

и засунула синие ладони в варежки.

- Вроде ушли мальчишки, не пуляют уже своими хлопушками. А он как там у тебя –

не помёрз?

- Не, мам, прыгает. - ответила Ира, растирая рукавом нос. – Пошли быстрее, я

есть сильно хочу.

Нина Ивановна взглянула на сереющую над берегом безжизненную Софию, на зелёный

домишко пирожковой, от которой нёсся теплый дух перегоревшего масла, и принялась

пихать коляску наверх. Она старалась ставить ноги боком, но всё равно постоянно

оскальзывалась на крутом склоне. Рядом, придерживая пузо, пыхтела Ирина. Бодро

сбегающий навстречу им мужик с большой черной сумкой вдруг затормозил рядом и

ухватил коляску за перед.

- Давай, мамка, подсоблю. – он вытащил коляску на пологое место, положил рядом

сумку и вернулся помочь замешкавшейся Ирине. Та осторожно искала опору для

каждого шага, не отрывая рук от живота с расстёгнутой на нём пуговицей пальто.

- Пацана ждёшь? – кивнул Кондрат на Иринин живот.

- Да, врациха сказала, парень будет. – ответила за дочь Нина Ивановна.

Два месяца осталось.

- Так чё ж гуляешь по холоду? Ты себя береги, не застудись – без мужиков Расея

никуда. - пожелал Кондрат Ирине, поднял сумку и снова побежал вниз по склону к

затянутой льдом реке. Ещё минут пять после того он не мог забыть картину,

которую увидел, выходя из пирожковой: серое, густого тона, небо и лежащие на

снегу тела, которые гармонично сочетались с догорающей на левом берегу

фотографией дворянской усадьбы.

- Лепота, ё-моё! - втянул в себя морозный воздух Кондрат, и пошёл в Заречье,

домой.

Высказаться?