В квартире ведущего аналитика компьютерной компании "Marconi" Льва Борисовича Натансона зазвонил телефон.
   - Лева, это вы? - спросил женский голос.
   - Да, да, Белла Марковна. Это пока еще я, - безошибочно признав тещин голос, ответил Натансон. И заботливо спросил: - Как дела, Белла Марковна.
   - Лева! Ну какие у Беллы Марковны могут быть дела! Тут свербит, там трещит!
   - А вы бы гуляли, - посоветовал Натансон.
   - Куда выйдешь, Лева, кругом одни камирикадзы!
   - Камикадзе, - поправил Лев Борисович.
   - Хрен редьки, Левочка, не слаще, - вздохнула теща. В трубке послышались помехи. - Лева, вы меня еще слышите? - поинтересовалась теща.
   - Слышу, слышу, Белла Марковна.
   - Вы знаете, умерла Берта Соломоновна.
   - Не понял, кто? - переспросил Натансон.
   - Берта Соломоновна, - в тещином голосе послышалось удивление. - Ну как же, Анечкина родственница по папиной линии. Та, что подарила вам когда-то "нерпу".
   - Что вы говорите! - печально воскликнул Лев Борисович.
   Если бы у тещи был видеотелефон, то она бы смогла бы заметить, как опечалилось и постарело лет на десять моложавое лицо её зятя Льва Борисовича Натансона...

   Детство и юность Лев Борисович Натансон провел в г. Залесске - небольшом городишке, на четверть состоящем из еврейского населения, помнящего, однако, из своего библейского происхождения только что фаршированную рыбу да мелодию семь сорок.
   В детстве маленький Лева походил на американского мультипликационного мышонка Микки-Мауса. Щечки круглые, носик востренький, глазки плутовские. Вздернутая верхняя губка красиво оголяла клетку белых зубов. Проходя мимо, вам непременно хотелось ухватить этого бойкого малыша за щечку.
   В школе учился Лева блестяще! Вел семинары и общественную работу. И, кроме того, отменно играл на трубе в духовом оркестре городского ДК. Десятилетку закончил с многочисленными грамотами, наградами и фотографией с надписью "Ими гордится школа", на которой он напоминал подающего надежды Микки-Мауса.
   Но, как водится среди "подающих", - надежд не оправдал. Будучи на втором курсе Залесского политеха и поигрывая для "поддержки штанов" то на "жмурах", то на свадьбах, приобщился Лева... Короче, стал попивать. Вначале коньячок, затем водочку, а к окончанию вуза уже не гнушался и "чернильцем". Лицо его приобрело розоватый оттенок, отчего Лева стал похож на здорово поддающего Микки-Мауса.
   - Лева, зачем ты пьёшь? - недоумевала мама.
   - Потому что жизнь открыла мне свои язвы! - философски заявлял Лева. И жил по принципу "Лучше напиться и забыться, чем забыть выпить"

   В итоге, вместо того чтобы заниматься научной работой, как пророчили на первом курсе, с горем пополам закончил вуз, и был сослан молодым специалистом по мелиорации в захолустный город Удоевск.
   Левины родители взяли отпуск и поехали вместе с сыном.
   - Мама, вы же не жена декабриста! - возмутился Лева.
   - Лучше ты был декабристом, чем больным алкашом, - одернул Леву папа.
   - Алкоголизм - не болезнь, а движение души, - возразил ему Лева.
   - Лева не спорь с папой, мы знаем, что делаем.

   Уверяю вас, если еврейская мама говорит, что она знает, зачем едет, то она действительно это знает. На второй неделе пребывания в городе Удоевске Лев Натансон был сосватан за миловидную девушка Анечку из добропорядочной еврейской семьи Блюменталей. Свадьбу сыграли быстро, но тихо. Спиртного на столах почти не было. Лев Натансон провел свою первую брачную ночь, пребывая не совсем в форме. То есть трезвый...
   - Вы знаете, наш Лева так много работает! Днем на работе. Вечером на похоронах! Так много! Так тяжело, что приходит и тут же валится в кровать. А в другой день так его даже приводят товарищи, - говорили соседям не встречавшие прежде пьющих евреев Анечкины родители.
   - Какой усталый! Он же вусмерть пьяный! - разоблачил Леву прибывший из города Мордобоева Анечкин дядя. Наверное, это бы закончилось разводом, но у Левы уже подрастала очаровательная девочка Лизочка.
   - Какой ни папа, но все-таки отец, - сказала Анечкина мама.
   И за Льва Натансона взялись по-серьезному. Молодого папашу и "тяжело" работающего специалиста стали таскать по врачам и шептухам. Результат был нулевой. Специалист по-прежнему возвращался с работы "усталым". Тогда теща неимоверно напряглась и добилась для зятя приема у полу подпольного экстрасенса Батыра Заломейко!
   - Понимаете доктор. Наш зять - открытая голова, музыкант, прекрасный человек, но любит, - теща указательным пальцем щелкнула по горлу.
   - Не волнуйтесь мадам, - заверил тещу психотерапевт. - Я излечил самого прадедушку русских алкоголиков, а такого субчика как ваш - враз в чувство приведу. Будем действовать на подсознание!
   На Леве Заломейкин метод дал сбой. Еврейское подсознание оказалось не по зубам именитому психотерапевту.
   Натансон вышел из кабинета с болью в правом глазу, на который неистово давил на протяжении сеанса психотерапевт, и сухостью в гортани. Сухость Лев Натансон залил пивом с водкой в ближайшей пивной точке. Глаз дня через два прошел сам по себе.
   - Чрезмерно слабое поле. Клинический случай. Такого легче переубить, чем переубедить. - Доктор печально вздохнул.
   Дело неминуемо шло к развязке. Льва Натансона ждал либо цирроз уже увеличенной печени, либо развод, что в принципе одно и тоже…
   В ноябре, сразу октябрьских праздников Льва Натансона, как человека знающего свое дело отравили с места работы на курсы повышения квалификации в соседний город.
   - Лева, с вашими наклонностями прежде чем поселиться в рабочем общежитии, я бы написала завещание, - опечаленно провозгласила теща.
   - Ну, во-первых, у меня кроме "жмуровской" трубы завещать нечего, а во вторых, где же вы прикажете мне там жить, - возразил ей Лева.
   - У тети Берты, - объявила теща. - И с вами поедет Анечка, иначе, как я буду смотреть в глаза вашим родителям если с вами что- то случится?
   Лев и Анечка уезжали сырым вечером, но пока топтались в билетных кассах, пошел крупный, тихий, задумчивый, пушистый русский снег. Когда они вышли из вокзального здания то увидели что и железнодорожные рельсы, и возвышавшийся над ними пешеходный мост, и перрон, и примыкающий к нему садик, все уже было в снегу, как будто кто-то набросил на окружающий мир праздничную белоснежную салфетку. На душе сделалось весело и празднично, обычно в такие минуты хочется выпить, но выпить, как ни странно, Льву Натансону не хотелось...

   Берта Соломоновна жила в новом городском микрорайоне с негласным названием "На семи ветрах". Название это не давалось тете Берте, и она упорно прозывала его "пешки и гетры". Много чего не давалось позабывшей идиш и не освоившей русский Берте Соломоновне. Так, существительное яйцо она называла "яишком", соседскую собаку Ладу величала "Ладкес". Кухонный стул именовала "бутареткой". Курица звалась "писленком" Вместо глагола "избили" Берта Соломоновна использовала "выбили" Обращаясь к курящему, употребляла выражение "вибросте ваших папирос". Прилагательное "вонючий", в устах тети Берты звучало как "вонячий". Причем ударение ставилось одновременно на всех слогах. И еще много чего, что нельзя изобразить пустыми, как выработанная угольная порода, словами. Но зато эта живая, подвижная и колоритная старушенция уже с порога разгадала в Леве то, что другие уже и забыли, а именно: серьезного, обстоятельного и подающего надежды молодого человека!
   - Вы как "один капля воды" мой покойный супруг Хоня, - уверяла Леву тетя Берта.
   И Льву Натансону не захотелось разубеждать в этом Анечкину родственницу. И три недели! 21 календарный день Лев Натансон провел на нуле. То есть трезвым!
   На курсах Лева показал себя круглым отличником. О нем вновь заговорили, как о подающем надежды. Дома он пел, шутил, балагурил, на завтрак пек для Берты Соломоновны "блинцес с творогом", чем окончательно обаял старушку.
   - Лева, - сказала она перед расставанием. - Вы замечательный молодой человек и у вас красавица жена! Но позвольте спросить, что это у вас за головной убор? Берта Соломоновна сняла с полки Левину зимнюю шапку. Лев Натансон покраснел. Шапка и впрямь была не шапкой, а вопиющим, из искусственного меха, "пирожком" Издержкой чрезмерных излияний.
   - Берта Соломоновна, - попробовал отшутиться Лев. Важна не шапка, а что под ней хранится!
   - Ан нет, молодой человек, - решительно возразила Берта Соломоновна. В мужчине главное - капелюш! Сейчас, например, в моде "нерпа" И я хочу, Лева, сделать вам из нее презент.
   - Но Берта..., - попытался возразить Лева. - Никаких но, - перебила его добрая старушка. - Я уже насмотрела и отложила. Завтра пойдем намерять.

   Шапка оказалась восхитительно хороша, но, чтобы не разъярять защитников природы и меньших наших братьев, описывать её достоинство я не стану. Скажу только, что нерпа - ластоногое млекопитающее сем. тюленей, а также мех его. Шапка была редкого темного цвета, и её почти невозможно было отличить от пыжика. (Пыжик: теленок северного оленя в возрасте до одного месяца, а также мех его).
   К великолепной шапке Берта Соломоновна подарила и роскошный мохеровый шарф индийского производства. Раскошелилась и Анечка. Левы были куплены кожаные сапоги и престижные часы марки "Командирские".
   Счастью Льва Натансона не было предела. На курсах к нему стали обращаться "товарищ Натансон"! Мальчишки на улице называли его "почтальоном Печкиным"!
   Как победитель, полный радужных надежд вернулся Лев Натансон в город Удоевск, и в тот же день "замочил" возвращение и "обмыл" нерпу. И её не стало. Последний, кого помнил Лева накануне прощания с "нерпой", - высокий и круглый как театральная афиша мужик. Дальше была темнота, сменившаяся холодом пробуждения в темном вонючем подъезде неизвестного дома. Исчезла не только нерпа, но и мохеровый шарф, кожаные сапоги, часы "Командирские" и связанные тещей перчатки. Это было падение, ниже которого уже упасть было попросту некуда!
   Лев Натансон поднялся на пятый этаж, дернул замерзшие рамы подъездного окна и стал на подоконник. В лицо ударил колючий, холодный ночной ветер...

   Темневшее на белом сугробе тело Льва Натансона нашел шедший на утреннюю смену жилец дома. Случись это летом, и рухни Лев Натансон на бетонные плиты двора, то на сегодняшний день от него остались бы только воспоминания. А так - было несколько переломов и сотрясение мозга, повлекшее за собой воздействие на подсознание, которого в свое время не добился известный психотерапевт. Одним словом, выписавшись из больницы, Лев Натансон не то что бросил пить, скорей забыл, что это надо делать...

   - Да, невеселые дела, - сообщил Анечке печальное известие Лев Борисович, пытаясь оторвать ворот у своей рубашки.
   - Лева, что ты делаешь, - изумилась Анечка.
   - Аня, у евреев такая традиция: если кто-то умер из родственников - надо порвать на себе одежду, - пояснил свои действия Лев Борисович.
   - Но это же не твоя родственница, - не унималась Анечка.
   - Перестань, Аня, - справившись с воротником, сказал Лев Борисович. - Мы все немножко родственники. И потом ты же знаешь, чем я ей обязан. Надо бы кадиш прочитать, или как там это называется. Ты не знаешь?
   - Нет, - жена отрицательно кивнула головой. - Пойду спрошу дядю Натана. И хлопнув дверью, ушла.
   В квартире было сумеречно. За окном, задернутым вертикальными с тефлоновым покрытием жалюзи, доживал свои последние минуты промозглый осенний день, и мокрые ожидающие своей участи листья трепетали на холодном ветру. "Да невесело умирать в такой день. Впрочем, умирать всегда нерадостно", подумал Лев Борисович и задернул окно.