Вечерний Гондольер | Библиотека

Андрей Чередник

 

 

ГЕОГРАФИЯ СВИНСТВА

 

 

 

Зашел в магазин, в секцию любителей географии. Каких карт там только нет! Всех цветов и оттенков: физические, политические, метеорологические. Есть даже бесцветные. Называются "контурные". Это для тех, кто не согласен с политическими и физическими и хочет сам все расположить и раскрасить по своему вкусу.

  

А вот самой нужной нет. Карты свинства.

  

Досадно, что нет такой карты. В свинстве мы тоскливо живем с малолетства, но вот беда: в некоторых местах плотность свинства выше, а где-то его почти не чувствуешь. Вот, если бы заранее знать, где его больше, а где совсем нет, чтобы не ходить по планете, как по минному полю – как бы славно жилось! Поэтому так остро требуется карта.

  

  Когда я попадаю на юг, сразу же теряю ориентацию. Очень непривычная среда получается. Нигде не вижу завистливого цейлонца, злобного… таиландца… подлого доминиканца или негра-интригана. А на Сейшелах ну просто в ушах звенит от отсутствия желающих вырвать глаз соседу. Среди бушменов не зарегистрировал ни одного стукача. Они умеют только на барабане. Из разговоров с ними мне стало ясно, что понятие "стучать на ближнего" - для них - такая же несуразица, как для нас – словосочетание "умный парламент".

  

  Ну, если такой карты в магазинах не имеется – надо ее изобрести, - подумал я и, собрав все свои впечатления, попытался самостоятельно нанести фломастером на контуры стран и континентов все, чем мы смердим, а чем - благоухаем.

  Первая попытка дала такую картинку: Север - темно-бурый с грязноватыми полосами, Юг – густо зеленый, в солнечно-синей оправе с желтыми вкраплениями пляжного песочка.

  

  Вторая и третья попытка обернулась аналогичной цветовой гаммой. Однако чем явственнее просматривалась закономерность, тем чаще закрадывались сомнения. Все время казалось, что нарядный и ароматный Юг за внешней праздничностью маскирует самую большую подлость, которая изготовилась где-то за углом и ждет, пока ты повернешься спиной, чтобы нанести предательский удар.

  

  Много раз пытался внести коррективы в свои безответственные рисунки, но вот беда: внизу глобуса мои сенсоры, настроенные на свинство, безмолвствуют.

  

  Они не реагируют даже при сканировании автотранспорта. А ведь всем известно, каким подлым может стать автомобиль, когда выезжает из гаража. Кстати, замеры на свинство традиционно начинаю с проезжей части улицы. Законопослушные автострады - игнорирую. Они не показатель. Там все натужно, как в плохом спектакле. Закон надрессировал водителей сдерживать свои естественные импульсы на дороге. Зато во Франции и Италии, концентрация ничем не сдерживаемого авто-свинства зашкаливает все приборы.

  

  Казалось бы, чем больше этого самого автомобиля, тем плотнее должно быть свинство. Но вот уже в Бангкоке – самом "свинском" по числу автомобилей городе, моя теория дала первую трещину.

  

  Бангкок – город машин. Их так много, что они стали ненужными, поскольку не выполняют главной функции – перевозить людей. Правда, остаются второстепенные: например - часок, другой посидеть в салоне под кондиционером.

  

  Если мне случится быть органом местной городской власти Бангкока, я издам декрет об обязательном развешивании в городе рекламных щитов с надписью "Пользуйтесь услугами … пешего транспорта!" Убиваю сразу двух зайцев: даю рекламу здорового образа жизни и совет туристам, у которых в городе масса дел и мало времени. Пешеход – единственный непрерывно движущийся транспорт в городе. Автомашины же, наоборот, - припаяны к раскаленным мостовым, и лишь изредка делают судорожные рывки, выпуская облака зловонного дыма.

  

  Казалось, вот где бы и развернуться свинству!!! Однако на дорогах, - как в театре глухонемых. Молчат актеры, молчит публика. Хотя действие развивается. Если кто и рычит на дороге, то лишь мотор, когда водитель делает бросок в образовавшуюся брешь. Сам же рулевой сохраняет невозмутимость и буддистскую непроницаемость.

  

  Бангкок просто убил меня отсутствием свинства на дорогах, несмотря на столь внушительную массу его потенциальных носителей. Вывод? Либо брешь в теории, либо тайские автомобили фантастически герметичные и не пропускают эту ядовитую субстанцию наружу. Поэтому я решился исследовать первое попавшееся такси. Забираюсь в салон, для отвода глаз называю один из популярных туристских адресов и жду свинства.

  

  Тишина. Водитель – полевая ромашка. Такие глаза можно увидеть только у индусов, демонстрирующих с обложек книг целебный эффект дыхательной гимнастики йогов.

  Через какое-то время пробую "спровоцировать" водителя:

  

  -Что-то мы не двигаемся. - При этом изображаю нервное поглядывание на часы.

  

  И что вы думаете? Вместо ответа водитель отрывается от бесполезного руля (машина все равно безнадежно висит в пробке) и медленно, с улыбкой Далай-Ламы достает из бардачка кипу своих детских и семейных фотографий. Разложив их в строго хронологической последовательности у меня на коленях, он начинает неспешный рассказ о своем детстве, отрочестве, юности.

  

  Убаюканный слабым жужжанием кондиционера и экзотической повестью о жизненном пути тайского таксиста, я догадываюсь, что искомое хамство мне не светит.

  

  Еще час, и, как поется у Окуджавы – "шофер автобуса – мой лучший друг". К тому времени, когда автомобиль после многочисленных рывков делает окончательный СТОП, - я едва удерживаю переполняющую меня глубокую симпатию к автору повести. При расставании церемонно прошу принять деньги за счастье, полученное в машине. Достаю сто тайских батт и, приложив палец к губам, в ответ на слабое движение таксиста отсчитать мне сдачу, с нежными чувствами выползаю из автомобиля.

  

  Вторая трещина в моей теории случилась в Африке. Это произошло внутри африканского банка. Предлог для посещения - обналичить дорожный чек, истинная же цель - нанести на карту координаты учреждений сферы обслуживания, которые всегда изобиловали материалом для изучения низменных инстинктов.

  

  В дикой природе искать хамство и подлость бесполезно. Поэтому сырье приходится брать в местах наибольшего скопления машин и людей. Машины – на дорогах, а люди – внутри сферы обслуживания или в очереди за входом внутрь.

  

  Много позже я понял, что Африка – не место для изучения свинства. Там нет закрытых от природы мест: где бы ты ни находился - в саванне, на берегу озера Баринго, в здании министерства, на горе Килиманджаро, перед тобой рано или поздно материализуется милый ребенок. Абсолютно похожий на тебя в детстве, только негатив. Темная кожа и светлая душа. Словом, все наоборот. Ребенок стоит и простодушно улыбается. Если на воле дать ему шиллинг, то вокруг тебя, как в мультике "Каникулы Бонифация" вырастает множество таких же очаровашек. Стоят и ждут...

  

  К моему огорчению ученого-картографа, все учреждения Африки, в том числе и данный банк - жили в полной гармонии с законами саванны. Повсюду одинаковый ребенок с одинаковой полуулыбкой. В банке сразу вижу его за окошечком с надписью "кассир". Мальчик не задает вопросов, и, улыбаясь, аккуратно берет мой дорожный чек, который некоторое время неуверенно вертит между пальцами. Потом к этому чеку слетаются остальные и, глядя на разрисованную бумажку с изображением Томаса Кука, о чем-то вполголоса перекликаются. Время от времени сличают мое лицо с Куком, будто ищут фамильное сходство.

  

  Время останавливается. Тихо-тихо, боясь спугнуть стайку, наблюдаю. В юности я очень любил птиц и подолгу стоял, сидел, лежал в кустах и наблюдал за ними. Здесь неожиданно вспыхнул давно забытый инстинкт наблюдателя-орнитолога и я, как в далеком детстве делаю стойку.

  

  Через какое-то время первый (который с пальцами) - подходит к окошечку и шепотом произносит:

  

  -Это долларовые чеки, выданные компанией "Тhomas Cook".

  -Совершенно точно, - я едва шевелю губами, боясь спугнуть юношу с верной мысли.

  -Вы хотите их обменять? – продолжает первый, спрашивая то ли меня, то ли себя…

  -Да, очень хотелось бы… на что-нибудь, - поддакиваю мальчику, оставляя ему право самому решить, что предложить взамен. При этом продолжаю улыбаться и стараюсь не делать резких движений

  -Хотите кенийские шиллинги?

  

  На минуту задумываюсь, а потом, радостно тряхнув головой, весело заявляю:

  -А почему бы и нет, черт возьми! – и мы оба смеемся оригинальному решению.

  

  Часа через полтора вылезаю из банка и, зажимая в кулаке бумажки, продолжаю изучение местности.

  

  Пробую ресторан, – но и здесь никаких признаков. Такая же нетронутая саванна и хрустальное детство. Если бы вы видели, как замечательно официант принимает заказ!!! Ничего не записывает и не запоминает. Просто стоит и разглядывает тебя…. Потом, не дослушав, молча исчезает куда-то, и через какое-то время за углом начинается шумная, веселая кутерьма. То и дело в моем направлении отделяются разные мальчики, которые, образуя живой конвейер, несут мне на стол все меню ресторана. Моя задача – найти свой заказ. Когда появляется что-то похожее, - делаю знак, и конвейер останавливается. Вкусно, радостно, но "сенсоры" опять бездействуют.

  

  Пусть хмурый северный циник не ищет в моих словах ничего дурного в адрес этих людей. Ни капли яда и ни тени насмешки. Это Ода Радости. Гимн детской непосредственности! "Песнь Песней", адресованная любви и душевности!

  

  Не повезло с Африкой, "прокатили" в бангкокском такси – направляюсь в Карибский бассейн:

  

  Но там еще хуже. На Карибах – бросить случайный взгляд на человека – это нажить себе кровного друга. При этом карибец не просит никаких денег.

  

  Чтобы избежать знакомств, там следует не "разбрасывать глаза", а смотреть строго перед собой. Для большей гарантии можно изобразить на лице выражение затравленного быка, который впереди не ждет ничего, кроме матадора.

  

  Первый раз в жизни у меня не испортилось настроение, когда на пляже стянули мою фотокамеру. Мало того, вступив в контакт с охранником, я не решался даже произнести слово "украли". "Позаимствовали", "случайно прихватили вместе с полотенцем", "машинально взяли с пляжными тапочками" – сплошные эвфемизмы. Во время дружеской и интересной беседы мы почти нащупали эту злополучную камеру. Охранник живо и довольно точно описал мне все ее приметы. Но потом что-то его остановило (наверное, забыл какую-то важную деталь) и после небольших раздумий, он смущенно сказал, что никогда ее не видел.

  

  Ну и бог с ней, с камерой. Лишь бы найти то, за чем приехал. Но свинством и здесь не пахнет. Пахнет рыбой, жареным мясом, фруктами, океаном. И больше ничем. Даже в самых забытых государством и Богом местах – в глазах туземцев - ни малейшей алчности при виде туристов. Жители одной деревушки - натуральные герои из "Затерянного мира" Конан Дойля. Они нигде не числятся и живут рыбой, которую вылавливают здесь же в мутноватой воде и продают туристам. Но могут и просто подарить.

  

  Цейлон. Там не знают что такое обман. Слабая попытка жителей Шри-Ланки сказать "не то, что есть на самом деле" выдает их с головой. Когда, обеспокоенные запахом рыбы, зажаренной на углях, мы с коллегой подошли к повару со словами "Нам кажется, что рыба пропахла…", повар в ту же секунду подхватил: "Вы только не думайте, Сэр. Мы никогда не капаем на гриль керосин, чтобы лучше горело". При этом его глаза сияли настолько, что я вдохновенно попросил еще одну порцию керосиновой рыбы.

  

  В Мексике уже не было сил что-либо искать. До поездки за океан у меня еще теплилась надежда на хоть какой-нибудь материал. Меня воодушевляла мысль, что мексиканцы – потомки кровожадных Майя. К тому же они имеют большой зуб на испанцев за инквизиторский садизм и разруху. У меня складывалось так, что эти люди не имеют ни малейшего основания быть простодушными добряками. Один испанец даже посоветовал держать за зубами мой испанский язык, чтобы не будить историческую память у местного населения и не вызывать раздражение, какое испытывают курды, когда с ними пытаешься познакомиться на турецком языке.

  

  С таким боевым духом я и двинул к "обиженным" и "кровожадным" мексиканцам. Однако уже на месте мгновенно понял всю бесперспективность этой авантюры. Уже в аэропорту в глазах мексиканского народа считываешь такую готовность сию же секунду стать твоим братом, невестой, женихом и любимой тещей, что опускаются руки. У иностранца, ступающего ногой на мексиканскую землю, через какое-то время появляется чувство, что именно его появления не хватало для полного и окончательного синтеза любви, восторга и обожания. Короче говоря, контурная карта и записная книжка были бесславно запрятаны в самую глубь чемодана.

  

  Мне скажут, что во всем виноваты диета, воздух и солнце. А я отвечу, что битый час наблюдал за негром, который в лютую стужу, в центре Садового кольца жевал "завтрак туриста" прямо из консервной банки. Казалось бы, что может быть дальше от маисовых лепешек, экваториального солнца и ароматного южного воздуха? А негр ковырял консервы и светился. Даже в этих экстремальных условиях печать Юга не сходила с его лица.

  

  Признаюсь, мои наблюдения за "темным" югом на "светлом" фоне были кратковременными. Объект отслеживался лишь в пространстве, но не во времени. Возможно, что с течением времени под непрерывным облучением Севера, Юг в какой-то точке и сольется с нами.… Ну, хотя бы выражением глаз. Блестящее станет матовым, а нежные дети превратятся в ледяных чурок, вроде Кая, которого в сказке Андерсена поцеловала Снежная Королева. Но боюсь, что они скорее зачахнут, нежели станут как мы.

  

  Я пришел к этому выводу после того, как увидел в Москве умирающего негра. Нет, он умирал не от мороза, а от… очереди. Несчастный стоял за бананами. В то время они появлялись редко. Преимущественно зимой. Приходили из дружественной Кубы, в обмен на социализм, нефть и тракторы. Народ любил Кубу за ее бананы. И традиционно отмечал их появление километровыми очередями.

  

  Негр уже отдавал концы и его почти безжизненное тело, плотно схваченное спереди и сзади, потихонечку прибивалось к прилавку. Похоже, до прилавка живым он бы не дотянул, если бы не чудо.

  

  Немного из школьной физики: те, кто уходил под воду, знают - чем глубже, тем сильнее плющит. Очередь – это такое же погружение на глубину, с той лишь разницей, что "глубина" – это прилавок с продавщицей. И чем ближе продавщица и товар, тем нестерпимее давление на грудь и спину. Почему давит сразу с обеих сторон? Дело в том, что подступающих вплотную к прилавку отталкивает продавщица, чтобы не раздавили заморский продукт. Поэтому стоящие впереди под воздействием продавщицы то и дело подаются назад. В то время как задние - азартно напирают на передних, образуя встречную волну. Негр по неопытности, видимо, пытался какое-то время держаться на ногах и сопротивлялся двум встречным потокам, вместо того, чтобы, как многие, расслабить мышцы и отдаться течению. В результате давление на него достигло опасных джоулей.

  

  К счастью его лицо попалось тете Клаве, отпускающей бананы. Она некоторое время смотрела на умирающего юношу, потом, проведя рукой по лбу, словно вспомнив что-то, с восклицанием "Ой, что же это я…" вышла из-за прилавка, мощной рукой тяжелоатлета, раздвинула зажим, в котором висел негр, подхватила его и одним движением перебросила полумертвое тело через прилавок к бананам.

  

  - Выбирай! - И очередь захлебнулась.

  

  Чтобы было понятнее, от чего захлебнулась очередь, поясню:

  По закону северной полосы того времени, выхватить человека, пусть даже умирающего, перебросить на ту сторону прилавка, да еще дать ему возможность ВЫБИРАТЬ из зеленой массы ЖЕЛТЫЕ бананы – было неслыханным безобразием!!! ВЫБИРАТЬ, да еще без ОЧЕРЕДИ могли позволить себе только сами люди в белых халатах, вооруженные иммунитетом работников торговли. Халат давал право на глазах у безропотной, хотя и обозленной очереди, расхаживать между бананами и любовно выковыривать для себя самые желтые и мясистые продукты. Остальные получали бананы по норме 10:1 (десять зеленых и один желтый). Коэффициент выдерживался строго. Если кто-то возражал и предлагал свою формулу, тетя Клава выкрикивала всегда одну и ту же фразу: "Если всем ЖЕЛТЫЕ, то кому ЗЕЛЕНЫЕ, интересно"! Аргументов не было. А если и были, то никто не хотел полемизировать. Очень уж хотелось попробовать Кубу. Пусть даже в установленных тетей Клавой пропорциях.

  

  А теперь вернусь к умирающему: Так вот, едва негр вынес ноги за пределы магазина, очередь дружным хором грохнула: "Почему?…по какой такой конституции?… Он – как мы….. Мы… как Он!!! …

  Суть выкриков состояла в том, что негры – тоже люди, поэтому должны, как и все, стоять в очередях. А люди… тоже – негры, а посему имеют такие же права на желтые бананы!!!

  

  Ответный выстрел тети Клавы сразил наповал своей эрудированностью:

  Вы, - заорала она, - без бананов жили и проживете. А они ничего другого не жрут. Дроздова надо смотреть!"

  

  Я тихо покинул сцену, унося зеленые бананы, и не стал исправлять научный промах тети Клавы из "Овощного". Все было ясно. Тетя находилась под впечатлением от недавней передачи "В мире животных", где Дроздов рассказывал про тяжелую судьбу австралийской коалы, которая ничем кроме эвкалиптов не питается….

  Вполне возможно, что картинка на телевизоре, изображающая коалу, была нечеткой и тетя Клава просто обозналась. Но ее ошибка спасла беднягу.

  

  Очередь к тете Клаве лишний раз убедила меня в том, что спасти жителя глубокого юга от нас может лишь случайность, а не закономерность. Это наблюдение подтверждает мои самые ужасные опасения, что Юг генетически не защищен от свинства.

  

  Печальная сцена с негром, который не смог ни противостоять очереди, ни отдаться ее течению, сохранив способность дышать, продемонстрировала в его организме полное отсутствие сопротивляемости и адаптируемости к нашему краю.

  

  Тем не менее, мне не хотелось бы торопиться с огульными медицинскими заключениями, и после небольшой паузы я надеюсь все же возобновить свои поиски. Смею думать, что рано или поздно мои усилия принесут плоды, и южную карту мира украсит тоненькая и редкая крапинка грязно-бурого цвета. Не сомневаюсь, что эти едва заметные точки станут наиболее туристическими местами на Юге.

  

  Ну, какой, скажите мне, турист откажется полюбоваться в Сахаре на… полярного медведя!!!?

 

 

АФРИКА

 

 

 

Я старался ничего не трогать в этом 3-х летней давности тексте. Это первый робкий и очень поверхностный мазок, попытка вспомнить уже основательно истершиеся впечатления детства, но впечатления, которые оставили глубочайший след в моей дальнейшей жизни.

  Африка не требует огранки, в том числе и литературной. Самые хорошие книги про Африку, которые мне попадалась, были написаны простым, незамысловатым языком – таким, какой выходит прямо из сердца, нигде не преломляясь.

  

  ***

  

  

  Я болен. Тяжело и неизлечимо. Название болезни – Африка. Однажды попав в организм, эта болезнь закрепляется там на всю жизнь. Симптомы: острая и бесконечная… любовь к этому континенту.

  

  Меня иногда спрашивают: «А почему именно к Африке? Ты ведь русский, следовательно, должен любить только свою родину и ничего больше».

  

  Такого рода глуповатые вопросы вызывают у меня сдавленное рычание, похожее на рокот льва в саванне, после чего я сворачиваюсь в клубок и больше не издаю ни звука. Однако внутренне напряжен и готов к прыжку на любого, кто попытается тронуть недобрым словом мой любимый континент.

  

  Африка – мой «секретик», состояние души, о котором лучше всего молчать, а не говорить. Те, кто разделяют мои чувства, – поймут мою беззвучную реакцию на подобные вопросы, равно как и сдавленный рык. Но все же попытаюсь, пусть даже в ущерб выразительности, оформить свои африканские эмоции в нечто более привычное, чем львиное рычание.

  

  Как собираюсь оформлять? Да просто попытаюсь откопать из далекого прошлого обрывки всего, что трогало, чему радовался, над чем грустил. Не больше. Любовных похождений бегемотов - не будет. А за подробностями о крокодилах и гориллах отправляю интересующихся в специальную литературу. Там все расписано до самых интимных деталей. Я просто поделюсь тем, что поразило много лет назад и продолжает волновать до сих пор, несмотря на столько лет разлуки.

  

  ***

  

  Так уж получилось, что я родился далеко от экватора. Холодная северная природа, несмотря на мою любовь к ней, скупилась на взаимность и вызывала где-то внутри промозглое, неуютное чувство. Немного «отпускало» лишь весной и летом. В этот скоротечный сезон я отчаянно, с каким-то остервенением торопился утолить свой голод ко всему живому и выгребал из ее скудных резервуаров, сколько мог.

  

  Первый мощный аккорд весны начинался для меня с появлением майских жуков. Рано утром я их стряхивал, вялых и сонных, с берез и любовно разглядывал на ладошке. Расправлял им лапки, говорил им теплые и почему-то всегда грустные слова, будто подозревал, что скоро они навсегда исчезнут из моей жизни. Так и произошло. Они ушли. Вместе с очаровательными молочно-жирными личинками и оранжевыми коконами. Не выдержали «нас с вами».

  

  Лето дарило головастиков, горластых птенцов, кузнечиков и тритонов. Всех я обожал поровну, однако, головастиков – немного больше за их уникальную способность плавно переходить в лягушек.

  

  Осень подбрасывала на посошок еще одно развлечение - пауков – жирных самок, которых я днем откармливал мухами, а ночью с бдительностью прораба распоряжался на строительной площадке, где под моим руководством они сооружали свои воздушные замки.

  

  С началом школы, кое-чего из живого материала я прихватывал в город, чтобы растянуть удовольствие.

  

  Пауки переселялись в оконный проем, где некоторое время продолжали свое творчество. Террариумы с тритонами и саламандрами аккуратно расставлялись по подоконникам. Любовью были охвачены даже муравьи. Они жили на плавающем в тазике островке (я всегда мечтал иметь переносной портативный муравейник), однако такие поселения были недолговечными. Что-то муравьям во мне не нравилось, хотя я окружал их всяческой заботой и лаской.

  

  А с первым снегом я погружался в вялую летаргию и вынужден был поститься аквариумными рыбками, канарейками, с Птичьего рынка и… мучными червями, которые не переводились у меня в коробке с мукой всю зиму.

  

  Африка, уже и тогда смущала меня, но как-то робко. Африканские образы были окутаны туманом и виделись где-то очень далеко, в то время как тритоны, пауки, мучные черви всегда были под рукой. Кроме того, мне, как и другим детям, основательно полоскали мозги триллером Корнейчука «Не ходите дети в Африку гулять» и другими анти-африканскими разговорами про муху цеце, малярийных комаров и ядовитых змей. Ну и, наконец, мог ли я подумать, что кто-то наверху услышит мою тоску по настоящей природе и подарит несколько сказочных лет на этой земле?

  

  Что я испытал, едва ступил на экватор, боюсь, уже не передам. Одно лишь состояние назову без тени сомнения: сумасшедшее желание тут же на месте лечь и умереть! Наверное, от избытка эмоций я на какое-то время потерял рассудок, потому и мысль такая шевельнулась. Сейчас, когда оглядываюсь назад, понимаю, что мой импульс был не случайным. Детской интуицией чувствовал, что, как и жить, - помирать тоже надо в приятном для глаза и для души месте.

  

  А потом этот порыв часто возвращался, и я мечтательно фантазировал, как закончу свои дни в Африке. Представлял себе такую картину:

  Лежу, в центре саванны среди акаций, в окружении милых моему сердцу гиен, львов, шакалов и тихонько испускаю дух….

  Надо мною участливо склонилось африканское небо, замер воздух, притихли цикады. A зверушки – большие и малые – почтительно замерли и ждут. Сверху грифы описывают круги. Я же искоса лукаво так на них посматриваю, а потом приподнимаю голову, обвожу напоследок всех глазами и произношу такую речь:

  

  «Весьма польщен вашим вниманием ко мне, господа звери. Хотя и понимаю, что не из праздного любопытства сомкнулись вы вокруг моей личности. Чувствую, что растащите меня, родные, по кусочкам на сувениры, едва отдам концы… Но мне не жалко. Берите с потрохами. Натурой плачу за всё наслаждение, которое вы доставили».

  

   И от этих слов делалось мне вовсе не грустно, а где-то даже по-философски весело.

  

  «Уминайте меня, ребята. Наслаждайтесь мной, как я наслаждался вами. И чтобы всем досталось! Не сметь никого обижать! Пусть хоть по кусочку малюсенькому, но всем. А косточки муравьям не забудьте оставить. Они надраят их до блеска, нанеся свой последний штрих на мою личность, и буду я светиться под африканским солнцем, привлекая любопытных обезьян и расстраивая орлов, которые всегда огорчаются, завидев обработанные муравьями останки. Даже самое дерзкое воображение не способно нанести на них ни капли плоти».

  

  Каждые два-три года Африка дает особенно острые вспышки. В этот момент я судорожно хватаю одну за другой видео кассеты с саваннами, зебрами и «Килиманджарами», мысленно все чаще переношусь в Африку, где подолгу задерживаюсь.

  

  А когда уже ни кассеты, ни пальмы в горшках, ни богато иллюстрированные тяжелые книги про Массаев не помогают, молча страгиваюсь с места и вместе с перелетными птицами и бабочками исчезаю в направлении экватора, чтобы окунуться в вожделенный животворный эликсир и выбраться оттуда новорожденным младенцем с нежной кожей и кристально-чистой душой.

  ***

  Трудно сказать, что больше всего воздействует на психику, едва попадаешь на континент. Наверное, – все подряд. Взять хотя бы африканскую ночь. На экваторе ночь ведет себя совсем по-другому. Никогда не подступает на цыпочках, украдкой, как на севере, а неожиданно и стремительно падает на тебя всегда в одно и то же время сверху, блеснув перед этим сказочной красоты багровым закатом. Темнота быстро сгущается, становится плотной, осязаемой. Звезды крупнеют и множатся прямо на глазах, а космос почти вплотную подступает к тебе своей безразмерной массой. Близость звезд, неба, бурное дыхание ночи, вызывают непередаваемое чувство восторга и трепета от ощущения своей причастности к тайне времени и пространства.

  

  Днем – другое. С уходом темноты саванна разворачивается на сотни километров и застывает. Воздух лишь намеком, напоминает о себе легким прозрачным колыханием. Природа, будто специально позирует, чтобы дать возможность глазу запечатлеть великолепие красок, непостижимых форм и узоров, игру тени и света. Но эта неподвижность – на самом деле чистейшая иллюзия. За «стоп кадром» физически чувствуешь напряженную, как пружина, вибрирующую энергию земли, воздуха и солнца.

  

  Савана – только один из многочисленных ярусов многоэтажного африканского дома, где каждый уровень имеет лишь для него характерный рисунок и настроение. Если спуститься прямо к великому разлому – огромной трещине, которая тысячекилометровым шрамом легла на континент, там, внизу – серо-бурая, пепельная земля, а по бокам от дороги сухая стена из акаций и мелкого кустарника. Флора собралась в кулак, вся сжалась, свернулась в тоненькие листочки-трубочки, ощетинилась колючками, чтобы любой ценой сэкономить влагу, которую, едва разглядев, тут же пожирает солнце.

  

  Немного выше серо-бурый ковер меняется на кирпично-красный. Аналогичный цвет демонстрируют фотографии с Марса. Может быть, Марс, – просто оторвавшийся кусок африканского континента? Как и луна - кусок Израиля. Вторую гипотезу я вывел из слов американских астронавтов, которые, посетив Израиль, заметили, что израильская природа удивительно напоминает лунный пейзаж.

  

  А еще выше, уже на высоте 2000 метров - колючки и трубочки разворачиваются в широкую листву. «Теперь можно дышать», - говорит доктор, и природа делает глубокий выдох и расслабляется. Вокруг разлапистая сочная лиственница, жирная земля. Уже и не Африка, вроде, а украинская деревня с белыми мазанками, курами, индюшками, собаками. Только «украинцы» неправдоподобно загорелые.

  

   Африка скупа на смену сезонов. Всего два времени года. Первое носит название ОТСУТСТВИЕ ДОЖДЯ второе - ДОЖДЬ. Но различие между этими двумя состояниями, равно как и сам процесс смены декораций не описать никаким словом.

  

  Представьте себе ослепительное безбрежное золото травы. А впереди на весь горизонт ширится иссиня-черная полоса туч, которые, медленно и тяжело наваливаются своей пухнущей массой на сверкающую желтизну, почти касаясь ее вздувшимся брюхом. А над тобой пока еще продолжает трудиться солнце, раскаляя воздух и землю. Но вот уже чувствуются первые признаки влаги. Ее угадываешь необъяснимым животным инстинктом, а потом с каждым порывом ветра все явственнее ощущаешь кожей, носом и нёбом. Тучи все разрастаются и уже еле-еле втискиваются в проем между землей и небом. Солнце скрывается. Тишина. Наступает волнительное ожидание…. И вдруг оглушительный выстрел грома, вспышка и на тебя из разверзнутого гигантского люка в один миг обрушиваются миллионы бомб.

  Начинается сумасшедший праздник, безумный танец, который постепенно захватывает тебя и все живое вокруг. Какими словами, какой мелодией передать это ощущение праздничности, триумфа жизни…?!

  

  Иссохшая, замученная солнцем природа жадно, большими глотками поглощает воду. Зебры, антилопы неловко переминают ногами под мощными потоками, то и дело встряхивая шеей, но укрыться не спешат. Не прячутся и птицы. Распластав крылья, они с видимым наслаждением впитывают влагу.

  

  Когда наблюдаешь африканский дождь, слушаешь его музыку, невольно думаешь: до чего же оскудело наше воображение и чувства, если мы можем пренебрежительно и скучно говорить об этой феерии, как о чем-то досадном и неприятном. До чего же мы удалились от понимания и ощущения красоты и смысла всех движений природы!

  

  Можно часами стоять и наблюдать, как бешено и неистово раскручивается пружина жизни. Потоки воды разглаживают сморщенную, утомленную почву, и из ее трещин вместе с сочной зеленью появляются подземные обитатели, которые долгое время томились в крохотных анклавах влаги в ожидании этого праздника. В импровизированных прудах уже копошатся рыбешки. Они буквально вчера вылупилась из икринок, припрятанных в земле, и теперь вместе со всеми торопятся завершить свой цикл, чтобы до ухода воды успеть заделать новую жизнь.

  ***

  Африка поражает воображение не только масштабностью смены «декораций», но и многочисленными, незаметными ординарному глазу мелочами. Эти мелочи, через которые в лучшем случае перешагиваешь, в худшем – наступаешь на них ногой, все время удерживают внимание.

  

  Когда, спустя два десятка лет я вновь ехал в Африку, то, признаться, очень волновался. Я боялся, что все эти «мелочи» буду воспринимать уже не детскими острыми чувствами, а маленькими глазками толстокожего носорога, через призму газет, политики, и прочего мусора, который за это время наслоился в мозгу и частично отравил душу.

  

  Ничего подобного не произошло. Очистительный эффект Африки сработал мгновенно. Я снова стал ребенком, и так же сильно и молниеносно возрадовался всему, что приводило в исступление много лет назад. Пришлось, правда, вынужденно скрывать свои эмоции (не подобает дяде радоваться, прыгать и кричать от восторга). Хотя внутри бесновался вовсю. Та же острота восприятия, тот же проницательный глаз, выхватывающий из Африки все самое сокровенное и любимое. Первая же поездка в сафари, и я, повинуясь непонятному ощущению, вывел машину на львиный прайд из шести особей. Сопровождающие меня аборигены здешних мест сказали, что уже более 10 лет, ни разу не видели такое количество львов в этих местах.

  Это не удивляет. Они просто не знали, где их искать…

  

  Хамелеонов тоже никто не знал, где искать. Ну, понятно, как же можно разглядеть хамелеона, если он часами неподвижно сидит на ветке, да еще полностью сливается с окружающей листвой! Мальчишкой я отыскивал их в кустах даже НОЧЬЮ! На следующий же день я без особого труда разыскал своих старых друзей. Они сидели неподвижно на прежних своих местах, где я оставил их 20 лет назад. Так же быстро я выискал и всех остальных обитателей, с которыми был разлучен волею обстоятельств.

  

  А тем временем африканские «старожилы» просвещали меня насчет разных политических партий, которые народились за время моего отсутствия, что-то говорили о выборах президента, о племенной розни – короче, «восполняли» мой пробел в информированности. В промежутках жаловались на удаленность от европейской «культуры», на термитов, на липучесть местных туземцев, на ящериц, на сороконожек и жару.

  

  Я терпеливо их выслушивал, а сам все ждал, когда же будет про самое главное - про Африку! Меня не трогали политические партии и последние события из жизни главы государства. Я ждал новостей про белоголовых орлов, антилоп Гну, жучков богомолок и водяных крыс. А они все бубнили про политику, перебои с водой и…. скуку, от которой спасались исключительно алкоголем. СКУКУ! Это в Африке-то жаловаться на скуку??!!

  

  Все время, пока я жил в Африке, мне хронически не хватало суток. Я ужасно злился, что в сутках всего 24 часа, из которых треть бессмысленно расходуется на сон. Если бы не это и другие необходимые отправления, я бы полностью растворился в этой сокровищнице, про которую ни словом не обмолвились мои скучающие над джином коллеги.

  

  Я помню, как в детстве часами простаивал у термитника и молился на белых с пухлым брюшком ребят, восхищаясь их беспримерной мудростью. Да-да, именно мудростью. Какая продуманность в архитектуре термитника! Идеальная и поддерживаемая с аптекарской точностью влажность воздуха, продуманная вентиляция, отдельный сад для выращивания плесени, и, наконец, непробиваемые никаким орудием стены. Сегодня любая современная человеческая постройка в сравнении с термитником видится мне топорно склеенной коробкой, в которой наша личность обречена на деградацию и медленное отравление от пластики и химии. Внутри термитника – наоборот все сконструировано с умом - для блага и здоровья его жителей. Думается, что термиты больше любят и уважают себя, чем мы.

  

  Мне скажут: это не ум, а инстинкт. Пусть так, но, сколько же, однако, этого самого «инстинкта» умещается в крошечном термите!!! Похоже, его там больше, чем в нашей голове ума…. Может быть, и лучше, что термит такой маленький. В маленькой голове хватает места только для инстинкта и не остается ни для чего другого…

  

  Если бы наши архитекторы хотя бы на время строительства отключили мозги и включили этот самый инстинкт, сколько любви и заботы о нас запечатлела бы их продукция!

  

  Так чем же все-таки досаждают моим друзьям термиты? Как я ни вникал, но так и не смог понять неудобства, которые испытывают от термитов мои африканские знакомые. Разве что крылышками своими шелестят, когда в дождливый брачный сезон залетают случайно в квартиры.

  

  Термиты – это лишь капелька из тысяч «мелочей», в которые я погружался с головой, едва приблизившись к местам их обитания. Из-за нехватки времени и пространства, остановлюсь лишь на одной из них – на глазастых хамелеонах.

  

   Я держал их в Африке сразу по несколько штук. Изучал в коробке их социальные взаимоотношения, а потом выпускал на волю. А когда через двадцать лет вновь оказался на экваторе, не удержался и прихватил одного из них с собой в коробке из-под сигарет. Яшка (так его звали) прожил у меня больше года. Очень полюбил крымскую область за ее солнце, доброе население и жирных мух, в которых стрелял языком прямо с моего пальца. А в Москве он полюбил московских тараканов. Но потом все же зачах, несмотря на вроде бы идеальную Африку, которую я для него «смонтировал».

  

  Много позже я узнал, что хамелеоны не жильцы в неволе. Во всяком случае, те, кто родился на свободе. Говорят, они мрут от… замкнутого пространства.

  

  Однако не так давно я к удивлению увидел одного из моих любимцев на Птичьем рынке (кого там только не встретишь!) Продавец похвалился, что у него они не только не мрут, но даже размножаются. Секрета своего он не раскрыл, сказал только, что добавляет в еду что-то спиртное. Что ж, спирт верное средство. Похоже, что и внутри ящерицы он продолжает выполнять хорошо знакомые нам функции: расширяет горизонты и согревает.

   Вот вам и Африка…. А биологи мучаются, пытаясь в лабораториях воспроизвести для них Африку

  Если б я знал, может, мой Яшка еще пожил бы…

  

  Я мог бы назвать еще сотню этих самых «мелочей», которые заполняют всего тебя, не оставляя ни миллиметра свободного пространства.

  

  Но пройдусь по африканским «великанам», хотя эти кинозвезды многочисленных фильмов про Африку достаточно уже избалованы вниманием.

  

  Наблюдал африканских слонов, лопоухих и мало приветливых. Вся сущность у них – в ушах. Это, кстати, уже уловили охотники, которые, чтобы уложить слона сразу наповал, стреляют прямо в центр этой «сущности», откуда пуля прямиком попадает в мозг. А слоны, в отличие от нас с вами, без мозга не жильцы.

  

  Я так смекаю: что чем больше уши, тем труднее характер. Индийские слоны характером помягче и ушами поменьше. А вот к их африканскому родственнику мы так и не смогли найти верный подход. Ну не приручаются они и точка. То есть, не приручаются в нашем понимании этого слова: отказываются выполнять команды. Раздувают уши и всячески выражают свое раздражение. Индийские же - мелкоухие - раболепно исполняют все капризы своих хозяев: перетаскивают бревна и несут другие повинности. А вот «лопоухие» отказываются работать на нас. Так что, кто из них «лопоухий» – еще вопрос.

  

  Наблюдал и галантных жирафов. Восхитительная картина – бегущий жираф! Редко удается увидеть такую экзотику. Апофеоз грации и изящества!

  

  Сидел верхом на зебре. Но никаких впечатлений от сидения не вынес. Ручной пони, не больше. Однако зебр, антилоп Гну уважаю за их марш-броски на сотни километров на север Танзании навстречу дождям. Их изнурительные многодневные походы без воды и еды не могут оставить равнодушным даже самого ярого антиафриканца.

  

  Носорог – выглядит глуповато, хотя и впечатляет своей бронемассой. Смотрит прямо перед собой. У него узкое поле зрения и реагирует он только на объект перед ним. Если за вами погонится носорог, не паникуйте. Спокойно бегите от него по прямой, пока он не разгонится во весь опор, а потом… сделайте шаг в сторону. Он на время потеряет вас из виду и пронесется мимо, как таран. Так повторяйте несколько раз. Рано или поздно он вспотеет и потеряет к вам интерес…

  

  Бегемоты у меня вызывают нежность своим минорным видом. Огромная трогательно жующая травку масса. В засуху они страшно мучаются, пытаясь зарыться в высыхающий водоем, чтобы защитить от солнца свою нежную кожу. Походы в поисках воды для них смерти подобны. Они всецело во власти водоема. И в засуху им остается только лежать в мокрой грязи, терпеть солнечные ожоги и ждать дождей…если получится дождаться...

  Зевок бегемота из-под воды – не частый и всегда неожиданный подарок. Спокойная зеркально чистая гладь озера и вдруг оттуда огромная зевота, как нечто отдельное от бегемота. Самостоятельно фыркает носом и тут же исчезает. Иногда кажется, что это мираж, но как ни хлопай и не кричи «браво бис», зрелища уже не повторить…

  

  Не хочу обижать и других жителей, которые, как я уже говорил, первыми встанут в очередь из желающих по-своему «проститься» со мной.

  

  Лев… он и есть лев. Про них не буду. Гепард – из малоизвестных, но высокоскоростных. Тонкое пружинистое тело, внимательные направленные, как лазер в одну точку, глаза и готовность к спринту по первому сигналу.

  

   Леопард, немного грузный, его орудие - засада и когти. Как-то мне пришлось увидеть этих удивительных по красоте животных. Их вообще встретишь редко, но тут мне, как и с прайдом, повезло, и Африка продемонстрировала мне этих чудо хищников.

  

  То ли одурев от жары, то ли чересчур увлекшись, я, совершенно не думая об опасности, направился к дереву, на котором восседали эти друзья. Наш знакомый, боясь меня окрикнуть, чтобы не привлечь внимание к моей особе, поступил как нельзя более «умно». Он вскинул дробовик и пару раз выстрелил по зверям. Вот тут-то они меня и заметили, но, видимо, настолько ошалели от такой наглости (по ним из дробовика!!!) что презрительно спустились с дерева и, сделав задними ногами на всех нас движение, которым зарывают дерьмо, удалились прочь, даже не удостоив взглядом. Обидно, но думаю, справедливо. Кто же еще про тебя так прямо всю правду скажет….

  

  Стада газелей и антилоп преследуют повсюду. К ним относишься как к естественным спутникам. Очень забавляют своими беленькими хвостиками и смешным бегом с подпрыгиванием. Без них - пусто.

  

  Буффало – мрачноватые создания. Желание забодать считываешь уже издали и почтительно объезжаешь жующее стадо. Они всегда держатся группами. К одиноким особям лучше не приближаться. Раз одинокий, значит что-то у него не в порядке с личной жизнью, а, следовательно, он может оказаться более нервным, чем остальные.

  

  И еще одно явление, которое поражает своей грацией на земле и в воздухе: бело-розовая полоса, обрамляющая берег озера. Полоса называется Фламинго. В момент, когда эта линия плавно отделяется от земли и взмывает в воздух, взгляду открывается черная кромка нижней части крыла. Затем, уже в воздухе, линия сначала разламывается, а потом и вовсе рассыпается на множество планеров. Волшебная картина! Одно из многих африканских чудес. Наблюдаешь и чувствуешь себя где-то в промежутке между фантастикой и реальностью.

  

  ***

  

  Три года назад я стоял у озера, не в силах оторваться от фламинго. Они уже растаяли в воздухе, а я еще долго вглядывался в вечернее голубовато-серое небо. Звенящую тишину нарушал только ветр и журчание горячих источников. Прелестные вечерние минуты, когда тебя ласкает уже чуть прохладный ветерок, солнце не слепит, а лишь подсвечивает откуда-то сбоку. Минуты раздумий и необъяснимой грусти. Будто прощаешься с кем-то...

  

  Надо мной в небе суетилось множество мелких птиц. А над ними еще выше медленно кружил орел. Я следил за его задумчивым полетом, и мне вдруг показалось, что не орел вовсе летал, а Ангел-Хранитель, обернувшись орлом, завис над Африкой, чтобы охранять этот гигантский, но хрупкий остров. Ведь ему, любезному, сверху виднее и красота, и раны на теле Африки.

  

   Увы, раны тоже…

  

  Их очень много этих ран, оставленных белым человеком. Боль от них тяжелым молотом-наковальней отдается в душе. А к боли примешивается жгучий стыд за тех, кто, однажды ступив на этот континент, нарушил и продолжает рвать его хрупкую деликатную ткань.

  

  Защити, Орел, наш с тобой светлый дом. Залечи его и мою боль. Спаси фламинго, которые гибнут от отравленных химикатами озер, убереги слонов и носорогов от алчности людей, верни антилопам гну их прежние маршруты, перекрытые ограждениями для пастбищ, верни разрезанной на плантации саванне ее прежний облик, верни рекам и озерам чистую воду...

  Верни, верни, верни…

  

  А главное - не давай больше человеку отнимать жизненное пространство у удивительных персонажей этой невыдуманной сказки, которая называется - АФРИКА!

 

 

КОРСИКА

 

 

 

Невероятная штука - память. Выхватывает бессвязные обрывки слов, ситуаций, картин, которые порой невозможно сложить в членораздельный ответ на вопрос о том, как ты съездил.

  -Как съездил?

  -Ничего особенного…

  -Как ничего? Ну а в целом?

  -Ни в целом, ни в частности.

  -Издеваешься? Две недели в отпуске и ничего?

  -Почти ничего…

  Они уверены, что я издеваюсь, и уходят. А я усердно копаюсь в своих впечатлениях, пытаясь выстроить их в ряд, чтобы самому себе ответить на эти вопросы.

  

  Не получается. Вот и сейчас, пытаюсь воспроизвести все, что было со мною, а перед глазами ничего кроме извилистой полоски, опоясывающей красноватые горные булыжники, утопленные в воде и зелени. Остальное, по всей видимости, вторично.

  

  Еще из окна самолета я обратил внимание на невзрачную худую ленточку. Что-то в ней меня зацепило, и я подумал: любопытно, а как она держится за голые, почти отвесные стены? А ну как серый поясок – подвижный от струящихся по нему машин, ослабнет и сорвется вниз, а вслед за ним расползутся и сами скалы, стянутые живым корсетом?

  

  Но, едва я ступил колесами автомобиля на извилистый выступ шириной в полторы машины, мои отвлеченные мысли сменились самой неподдельной тревогой.

  

  Пробую колесом поверхность, пытаясь угадать, хватит ли у несущей опоры прочности на полтора-два часа, чтобы доставить меня до цели. Но поверхность молчит, ничего не обещая и не гарантируя. Оглядываюсь окрест – других дорог нет. Единственный путь от аэропорта до гостиницы. Собираюсь с духом, и мы трогаемся. Сначала машина, а потом и ленточка. Дрогнула и побежала.

  Первое время я целиком поглощен дорогой, которую ощущаю почти физически, будто пробую почву босой ногой. Каждая впадинка, неровность, выступ разносятся по всему телу. Такая сверхчувствительность понятна: я все еще не доверяю хлипкому мостику.

  

  Однако через полчаса я уже стыжусь своих сомнений, с которыми ощупывал колесами поверхность, набираю скорость и все чаще поглядываю в сторону. А в следующий час мне становится отвратительной моя личность, жмущаяся к скалистой стене, и я подвигаюсь все ближе к внешней кромке дороги, за которой медленно плывет изумрудно-голубая и оранжевая Корсика. Первое впечатление – мираж. Иначе просто быть не может. Краски и формы, завладевшие моим вниманием, и не думают приближаться, оставаясь вдали, сколько ни кружи над ними. К тому же, то, что я наблюдаю, мало напоминает реальность.

  

  А тем временем я уже поладил с дорогой и без возражений уступаю ее бесконечным выкрутасам.

  Вдруг она взмывает в небо, и я, замедляясь, натужно тащусь к верхушке горы. А потом падает, увлекая за собой.

  

  Стараюсь реже тормозить, чтобы не портить всю прелесть полета, который тем слаще, чем труднее восхождение. И все же чуточку прижимаю педаль. Нет, я уже не опасаюсь скатиться кубарем с горы. Просто хочется немного придержать стремительно охватывающую меня панораму, чтобы до конца разобраться, куда же я попал. Притормозил, огляделся. Нет, все это неправда. Слишком хорошо мы знаем правду, чтобы спутать со сказкой.

  

  А коль скоро это сон, бог с ним, с тормозом. Хоть во сне испытаю блаженство полета, во сне выскользну из-под вечного пресса и во сне, наконец-то, по настоящему, пробужусь, стряхнув с себя мутно-серую летаргию, которую издевательски или по неведению называют жизнью….

  Но полет отменяется. Пока я мечтал, незаметно оказался внизу. Любопытная метаморфоза: в горах скалистая дорога - вертлявый ручеек, порхающий между камнями, а внизу - ленивая, тучная река, оплывшая по бокам зеленью и до зевоты предсказуемая, как салонная музыка. И я на время остываю к ней.

  

  Зато…впереди радость! Мираж, наблюдаемый сверху, стал осязаемым. Влажная морская пыль… она уже на щеках, на лбу. А белые барашки вдруг зашевелились…. И тут только я заметил, что от жары почти закипаю. "Всего лишь на одну минутку", - зачем-то обещаю машине и окунаюсь в ожившие барашки…

  Это не море, а сущий дьявол. Не отпускает, растворяя в солоноватой воде обещанную минутку, за ней другую, а за ней и чувство меры. Покачиваясь в волне, я то прибиваюсь к берегу, то отступаю назад и лежу лицом вниз, распластав руки в морском парении над ракушками и мелкими рыбками….

  Лежу и слушаю, как оставляющая берег волна с шипящим свистом откатывает назад камушки, которые под водой приглушенно пощелкивают, как испанские кастаньеты.

  

  На первый раз довольно. Нечеловеческим усилием воли заставляю себя выбраться на пляж. А чуть поодаль машина вибрирует в раскалившемся воздухе. А может быть дрожит от гнева… Я же дал слово. Все еще лежу на песке, наслаждаясь коротким промежутком, пока тело мокрое и солнце не обжигает. Но полотенце уже начинает топорщиться и вскоре нахлестывает меня по лицу, пытаясь поднять на ноги. Я мешкаю. Как вдруг ветер резким движением срывает пляжный зонтик. Это уже не намек. Это приказ. И я, то и дело оглядываясь назад, все еще не решаясь сделать окончательный выбор между камнем и морем, медленно покидаю берег, уступая капризной настойчивости ветра, который подталкивает нас с зонтиком к машине. Бросаю вещи в багажник и снова в путь.

  

  И опять стремительный полет и дразнящие сумасшедшие выкрутасы дороги. Кажется, что она мстит за измену с морем, озадачивая все новыми выходками, и неизменно опережает меня. Скоро я устаю и сбавляю скорость. Но тут дорога, словно угадав мою усталость, вдруг выпрямляется и… дает мне фору, пропуская вперед. С победным видом кидаю взгляд в зеркальце и злорадно наблюдаю, как она все больше отстает, провожая меня мелкими глазками, которые я – все еще глупое и лишенное воображения дитя города – первое время принимаю за фары автомашин.

  

  Но вот сзади два белых огня… они растут и уже почти касаются багажника автомобиля. Упиваясь своей победой, я замешкался, и дорога догнала меня. Миг - и она опять впереди. Отрывается все дальше и перед каждым изломом мигает красными глазами, маркируя растущую дистанцию, чтобы не оставить никаких сомнений в том, кто победитель.

  

  Еще несколько вялых попыток помериться силой, и я окончательно сдаюсь. Раз и навсегда снижаю скорость и предлагаю дружбу. Делай со мной что хочешь. Швыряй вниз, тяни вверх, раскручивай, подбрасывай на кочках – я никуда не сверну, даже к морю. Даю слово. Прошу только об одном: открой и объясни мне этот странный мир, который все больше притягивает к себе.

  

  И она великодушно соглашается. Еще один мучительный подъем, за ним - захватывающий спуск, и меня несет прямо на оранжевые скалы. Почему они все время ярко-оранжевые, а некоторые совсем красные? Но времени на ответ нет. Я мчусь прямо на эти камни. Там же нет пути!!! Опьяненный скоростью, я не в силах нажать на тормоз. И вдруг дорога истончается и узкой полоской, на которой едва умещаются четыре колеса, огибает скалу в самом неожиданном месте, и я делаю остановку. Выхожу из машины и замираю - один среди оранжевых исполинов.

  

  Издалека они были похожи на камни, но вблизи, где все оживает, оказались уличными актерами, изображающими скалы. Картинно застыв в артистичных позах, облачились в нарядные платья, снизу гладкие и зеленовато-кирпичные, отутюженные морем, а выше, – куда не дотянулся морской прибой, апельсиновые или лиловые - сильно взлохмаченные и обтрепанные ветром и временем.

  Продолжая восхищаться их мастерским перевоплощением, я подбираюсь к краю обрыва и вижу Корсику. Она все еще вдали, но у меня уже шальная мысль, – а не сигануть ли с обрыва прямо в ее сочную бездну, а там…. Глядишь - подхватит, и я полечу. Вдаль, вверх, вниз...- какая разница лишь бы в сумасшедшем вихре. Обжигая глаза, он ворвется внутрь и сорвет все створки и заслоны, за которыми мы прячем от себя и других бесстыдное желание жить и еще раз жить!!!

  

  Я раскинул руки и замер, готовый сорваться в эту дикую мечту, которой уже почти касаюсь носком ботинка.

  

  Нет, не сорвусь. Слишком тяжелы мысли и поступки, чтобы с такой ношей легко оторваться от земли, отдавшись бесшабашному полету. Еще рано. А, возможно, уже поздно…

  

  Вдруг за спиной шепот. Оглядываюсь и только сейчас вижу, что не один. Вокруг люди. Оказывается, они все время были рядом, но я их не замечал, потому что, как и я, они оцепенели от нахлынувшего на них зеленого и оранжевого очарования, омываемого то бирюзовой, то изумрудной волной.

  Сегодня никто из нас не взлетит. Но мы и не тронемся с этого места. Зачем? Куда? Разве не сюда мы стремились? Разве не здесь смыкаются время и пространство, открывая все тайны? Разве не здесь заканчиваются наши суетливые, бестолковые поиски счастья и смысла бытия?

  

  Однако ветер теребит за рукав. Еще не все…. С силой отрываюсь от скал, и опять бесконечные изгибы дороги. И вдруг она начинает сужаться и скоро тает. Машина тормозит, я выбираюсь и вижу вместо нее слабую тропинку, которая тянется в гору. Послушно ступаю на нее и забираюсь все выше и выше. А вскоре и эта тропка рассыпается… остаются лишь разбросанные валуны, камешки, кустики. Продолжаю взбираться в гору, выискивая дорожку, помеченную желтыми пятнами краски на камнях, а мне навстречу плавно снижаются странные неземные люди со светлым взглядом. Планируют прямо на меня и молчат. Далеко ли? И что там? Ответа нет. Лишь улыбки – рассеянные и задумчивые. Через час беспорядочные камушки и кусты снова собираются в тропинку, а летящие навстречу красавцы все шире улыбаются, но уже не в сторону, а мне в лицо. И скоро один из них, угадав мой немой вопрос, произносит "уже недолго, всего километр".

  

  Замечательное свойство языка сжимать время и расстояние, чтобы они не казались мучительно долгими. "Километр", "всего лишь километр", "час", "часик". Как сильно разнятся эти отрезки…

  И вот тропинка заводит в сосновый бор, звенящий, от ручейков, рождаемых бесчисленными подземными источниками. Я припадаю к земле и смакую вкус ключевой воды, наслаждаясь редким в наш замусоренный век счастьем пить прямо из ручья.

  

  А вдали уже поблескивает чудо - горное озеро. Тихая гладь в кувшинках и лилиях, окаймленная соснами, за которыми ущелье и скалы. Забыв об усталости и перестав чувствовать мокрую рубашку, подхожу к озеру все ближе и ближе, пока почва не начинает утопать под ногами и…. Нет, тропинка не обманула, заманив в эту райскую обитель.

  

  И вдруг меня осенило! Я понял, почему так чертовски красивы были люди, спускающиеся с горы. Увидел божество, заискрился от его сияния и обернулся сказочным принцем.

  

  Я возвращаюсь, убаюкиваемый вечерней дорожкой, притихшей и ласковой. А актеры, продолжающие собирать вокруг себя очарованных путников, темнеют, окрашиваясь из апельсинового цвета в алый, затем в пунцовый, а потом в коричневый. Скоро они оденутся в черные платья, которые скроют праздничность, оставив глазу только строгие силуэты. Расстилающийся под ними зеленый ковер поблекнет, и лишь вдали, как гигантская свечка, все еще будет мерцать море. Оно потухнет позже всех - с последним выдохом заходящего солнца.

   Пора домой... Зачем? Не знаю. Вероятно, для того, чтобы дома проснуться и на следующий день снова захотеть обратно, где меня уже заждалась Корсика.

 

 

КРУТОЙ КАНАРСКОЮ ТРОПОЙ

 

 

 

Пока морская вода на губах не обсохла и кожа не приобрела прежний бледно-серый цвет, пройдусь по горячим следам своего визита на родину канареек.

  

  Раньше я думал, что сначала были канарейки, а уже от них пошли Канары, но оказывается, что эти славные птички, которыми я забавлялся в детстве и спекулировал на московском птичьем рынке - сами продукт Канарских островов.

  

  Слово Канары связывают с латинским Canis – собака. Говорят, что древние, ступив на этот архипелаг, обнаружили на островах крупных собак. Отсюда и прозвище – Канары. А еще они открыли среди скал народность Гуачи, которая разводила маисовые лепешки и коз. И то и другое вышеупомянутая народность употребляла в пищу, запивая козьим молоком, дождевой водой и закусывала зайцами, которые водились там же. А козьей шкурой прикрывала наготу. В нее же упаковывали умерших – обряд непонятный, но, как и все обряды - уважаемый.

  

  Пропущу мелкие и крупные передряги между водоплавающими странами вокруг архипелага, про который древние греки говорили "В этом божественном месте нет ни снега, ни града, ни дождя, а есть живительное и бодрящее дыхание океана". За точность перевода с древнегреческого не ручаюсь, поскольку меня ему не учили, вернее, НЕ МЕНЯ ему учили. Помечу лишь, что окончательную лапу на вылепленные природой экзотические куски лавы с райским сверху климатом наложили испанцы. Произошло это в районе 15 века.

  

  Таким образом, и без того морская Испания, имела дерзость стать еще более морской, приватизировав острова, удаленные от Мадрида на тысячу километров. Интересно, что думают по поводу этой приХватизации африканские соседи, которым до ближайшего канарского острова всего полторы сотни километров? Не менее интересно и мнение по этому поводу россиян, склонных волноваться за все, что выходит за пределы Российской Федерации, а посему доступно осмыслению.

  

  Думаю, что не ошибусь, если предположу, что ход моих мыслей не сильно расходится с мнением моих соотечественников и жителей африканской Сахары. Испанцы - это "бип-бип-бип-бип" (ненормативные обороты), короче, "совершенно не правы". Своего побережья навалом, не считая Майорок с Ибицами, а тут еще Канары.

  

  Говорят, от зависти ноет печень. Поэтому оставлю других злиться на алчность испанской короны, а лучше попытаюсь расставить все по полкам, не сбиваясь с канарской темы моего повествования.

  

  Итак Канары….

  Все-таки самолет удобная штука. Особенно, если знаешь, куда поместить ноги и голову. И когда летит ровнехонько и не швыряет. Но тряска превращает его из терпимого жилого помещения в помеху, выворачивающего наружу не только внутренности, но и воспоминания детства и всего, что натворил или не успел натворить в этой жизни…

  

  На заботливых авиалиниях пассажирам любезно, хотя и не без нервозности, поясняют, что тряска – результат сложной метеорологии за бортом. Разумеется, это не вся правда. По-моему, чаще всего турбулентность происходит из-за сложных отношений между членами экипажа, а иногда и между ними и пассажирами. Вспомнился один испанский фильм, в котором пилот, узнав, что на борту самолета летит его жена с любовником, страшно разволновался от ее близости и решил прокатить обоих, как говорится, "с ветерком". Весь полет он бросал машину в разные стороны, залетал в каждое облачко, где тряс самолет мелкой и крупной дрожью, кидал его в воздушные ямы, словом, сделал ребятам настоящий праздник. Мстителя-пилота нимало не смущали кислые рожи остальных 200 пассажиров, которые никаким боком не были причастны ни к образованию этого семейного треугольника, ни тем более, к появлению всех трех сторон на борту авиалайнера.

  

  Переходя к моей теме, отмечу еще один эпизод, иллюстрирующий прямую зависимость летабельности аппарата от эмоций в кабине. Этот эпизод уже не из фильма, а живой, наблюдаемый мною лично в самолете грузинской авиакомпании, где я впервые узнал, что и на борту самолета бывают стоячие места.

  

  "Созову я друзей, на любовь свое сердце настрою", как поется в песне. Грузины - радушные хозяева и ни в чем не отказывают друзьям. Не отказал им и хозяин воздушного корабля, зазвавший в самолет всех близких, число которых превысило количество сидячих мест. Пожилые люди (в Грузии этот возраст начинается где-то после 90) укоризненно посматривали на сидящую согласно купленных билетов 50-60-летнюю молодежь, рассчитывая на уважение к их преклонному возрасту. Однако "юнцы" не реагировали на старость и, пристегнувшись к креслам, демонстративно пялились в иллюминаторы. Самого старейшего гостя пилот все же усадил на импровизированный стул, и периодически выбегал к нему, справляясь о его здоровье и самочувствии. Раздраженным пассажирам, особенно армянам, он что-то крикливо втолковывал по-грузински. Для большей экспрессии он время от времени бросался в кабину пилота и через некоторое время самолет делал свирепый крен то вправо, то влево.

  

  С тех пор меня очень занимают отношения между членами летной команды в воздухе. Как-то давно, еще мальчиком, я проник в кабину пилота в Al Italia. Была гроза, были тучи, была ночь, была тряска. И мне стало любопытно выяснить, что же происходит там, у руля. Не желая отвлекать пилотов, которые, я был уверен, были прикованы к пульту управления и обратились в слух, зрение и другие органы пространственной ориентации, я тихонько просунулся в кабину. Каково же было мое удивление, когда я увидел трех пилотов, спящих мертвым сном. Между ними лежала почти пустая бутылка Chianti. Четвертый, - очевидно, капитан судна, сонными глазками время от времени поглядывал вдаль, но делал это невнимательно, а потом опять ронял голову на спинку стула. Добросовестно несли ночную вахту только пассажиры, которые всю ночь, не смыкали глаз, будто именно от их пассажирской сосредоточенности зависела судьба машины, продирающейся сквозь тучи и вспышки молнии.

  

  Чуть отвлекусь от описания островов. Когда я садился в венском аэропорту (потом оказалось, что аэропорт был закрыт из-за непогоды, но пилоты об этом, видимо, не знали), то после очередной воздушной ямы вспомнил интервью, которое дал телевидению один пассажир.

  

  Пассажиру повезло. Он попал на один из тех редких рейсов, которые позволяют воочию, изнутри салона понаблюдать, как падает самолет. Своими впечатлениями он и поделился с телезрителями.

  

  Причина падения была тривиальная. Самолет подняли в воздух с дырявым бензобаком. А там он окончательно прохудился, и оттуда стал подтекать керосин. Но, поскольку за бортом, как известно, ветрено, то капельки топлива ложились брызгами на стекла самолета и при лучах заходящего солнца отливали пурпурно золотистым цветом. Зрелище было незабываемое.

  Затем пилот сообщил пассажирам, что согласно условиям договора между перевозчиком и пассажирами (см. авиабилет) - приземление состоится. Однако встреча с землей может быть самой непредсказуемой, поэтому рекомендуется зажать голову между коленок.

  

  Через какое-то время топливо перестало брызгать на стекла. Оно закончилось. По этой же причине замолчал движок, и самолет пошел вниз каскадами. Воздушная яма, потом ровный полет, потом опять воздушная яма – словом планировал лестничкой.

  

  Интересно очевидец описал реакцию пассажиров. Его рассказ опрокидывает все голливудские фантазии про авиакатастрофы (вопли, суета на борту, прыжки из угла в угол, склока, мордобитие, чтение молитвы, быстрое признание в любви, молниеносное бракосочетание, воссоединение разведенных супругов, примирение врагов и прочие сентиментальности). В этот судьбоносный момент, подробно описанный свидетелем, на борту царило мертвое молчание. Пассажиры вцепились до белизны пальцев в сидения и с вытаращенными глазами, боясь сделать любое самое малое движение, чтобы не было еще хуже, сохраняли полную неподвижность. Это был ступор, откуда их потом выводил психолог.

  

  Самолет, как и было обещано, сел. Правда, на брюхо. И ухитрился не разлететься на куски. Поэтому дядя и смог поведать нам о своих впечатлениях.

  

  Так о чем это я? Ах да, про Канары. Так вот. Все эти острова – продукт вулканов, а те, – как известно - результат волнения горячей земли, которая извергала из себя все, что попадалось под руку – железо, медь, базальт и многое другое. Все эти ценные материалы, которые с таким пыхтением добывает человек, но столь легко и артистично выбрасывает земля, накладываются друг на друга, формируя слоистый и многоцветный пирог. Набрав за миллионы лет высоту три километра (такова глубина океана в этих местах) пирог выступил на поверхность, а в отдельных местах, где лава не унималась, поднимался все выше и выше, образовывая скалы, самая высокая из которых вознеслась аж на 3 тыс. метров. Туристов, желающих заглянуть в кратер, администрация вулкана к кратеру не пускает, опасаясь рекламаций, в случае если лава вдруг пыхнет огнем из этого дышла в лицо любопытным. Напрасная перестраховка. В течение последних 10 миллионов лет старожилы не наблюдали ни малейшей сейсмической нервозности с выбросами огнедышащей лавы наружу.

  

  Кстати, о высоте. Как-то в самолете наблюдал такую картину. В самый интимный момент летного акта, – то есть, ближе к окончанию, из кабины выбежал пилот, страшно возбужденный, и стал гоняться за стюардессой. Сначала я подумал, что это любовная игра, но по их мрачноватым лицам заключил, что они сводят друг с другом счеты, как в фильме. Однако вскоре оказалась, что пилота взволновала не женщина, а состояние закрылков, которые он стал нервно выпускать и прятать, сняв с пассажирской стены какую-то панель, где находились рычаги ручного управления. От помощи пассажиров сердито отказывался. Потом с тяжелым лицом исчез в кабине. Стюардесса продолжала нервно бегать по кабине, предлагая пассажирам… расстегнуть привязные ремни. Когда все расстегнули ремни (некоторые даже переусердствовали и расстегнули поясные ремни и верхнюю пуговицу брюк), интуиция подсказала мне, что ожидается очень плотный обед, но потом я решил, что, скорее всего, предстоит раздача и одевание парашютов. Однако когда поступил сигнал застегнуться на все пуговицы, я окончательно сбился с толку и решил, что будет применен иной способ либо эвакуации, либо амортизации предстоящего контакта с землей.

  

  После посадки, по обрывкам слов я понял причину возбуждения пилота и стюардессы. Заклинило шасси, и пилот решил садиться на брюхо, а до этого, видимо, хотел максимально увеличить площадь крыла, чтобы "опереться на воздух" перед встречей с поверхностью планеты. Для этого и производил таинственные манипуляции с закрылками. Но потом к счастью для машины, подвернулось плотное облако (это уже мои домыслы), где самолет основательно встряхнуло, и через встряхивание шасси высунулось наружу. Нас высадили, покормили, выдали другой самолет, и мы полетели еще раз.

  

  После этого я понял, что облака иногда выполняют и полезные функции, одну из которых я только что описал.

  

  А еще я узнал от гида, что облака содержат влагу. Летом они конденсируются над океаном, а, пролетая над островом, тормозят о макушки скал и просачиваются в почву. К северу с них иногда капает, но на юге они молча скользят мимо, оставляя жаждущей поросли капельки тумана. Скупо, но многим на жизнь хватает. Следуя по более или менее стабильной траектории (ветер неизменно северо-западный из Сахары) облака очерчивают под собой живописный зеленый след из флоры, однако чуть в стороне – лысый камень и вулканическая серо-бурая или красноватая зола.

  

  Вообще любопытно, как отчаянно повсюду произрастает жизнь. Упрямство, с которым все живое пробивается через голые скалы, сухие трещины, вечную мерзлоту и даже через самое, казалось бы, неодолимое препятствие - ЧЕЛОВЕКА, напомнило мне такую же отчаянную настойчивость трех турецких стюардесс Turkish Airlines, пытавшихся закрыть наружную дверь самолета. Та никак не желала задраиваться, хотя машина уже выходила на взлетную полосу. Потеряв надежду забить люк вручную, они мобилизовали всех мужчин в самолете, но ничего путного, как всегда, от мужчин не добившись, призвали на помощь свои три мясистые задние части и с разбегу наваливались этими точками на дверь. Кстати, именно там, в пассажирском кресле я впервые заметил, что у турецких женщин эта самая выдающаяся часть их тела расположена ниже, чем мы этого ожидаем. В результате оптического курьеза возникает ложное впечатление, будто у них короткие ноги. На самом деле ноги у них такие же. Просто ягодицы, откуда мы почему-то отмеряем начало ног, лежат ниже.

  

  Но я отвлекся от островов.

  

  Так вот, после нескольких попыток дверь закрылась, хотя характерного щелчка, подтверждающего окончательность закрытия, я не услышал и продолжал с интересом наблюдать за дверью, надеясь, что естественная турбулентность в воздухе окончательно утрясет проблему. В полете дверь и в самом деле странно вибрировала. Даже, как мне казалось, изгибалась то вовнутрь, то вовне. Но, возможно, мне это показалось. Не хочу сомневаться в качестве турецкого обслуживания и надежности национальных авиалиний. И, уважая наших турецких друзей, из принципа не соглашусь с мнением одного португальского пассажира, который приехал на конференцию из Лиссабона на воздушном турецком лайнере и громко заявил председателю, что никогда в жизни не будет пользоваться услугами этих басурман, а на следующую конференцию приедет либо на железной дороге, либо на попутке.

  

  Как потом оказалось, его впечатлил необычный способ передвижения, который выбрал турецкий экипаж на отрезке Лиссабон – Анкара. Самолет двигался скачками. На трассе он три раза делал вынужденную техническую посадку. Поскольку туалет на борту был безнадежно чем-то засорен, пассажиры сначала думали, что техническая остановка была своего рода "туалетной паузой" - так экскурсоводы называют остановку автобусов для отлива туристами избытков эмоций.

  

  Возможно, что истина была на стороне общей массы пассажиров, а, может быть, прав был сомневающийся португалец – не берусь судить. Но, во всяком случае, он не должен был так бестактно оглашать свое раздражение турецким перевозчиком, который, делая столь частые посадки, заботился именно о его, португальском здоровье и благополучии. Но все это вчерашний день. За это время авиатранспорт сделал большой шаг вперед. Рост популяции самолетов снял необходимость вынужденно сажать разладившийся в воздухе транспорт, а потом поднимать его вторично. Пассажирам просто выдают новый самолет. А чтобы народ не дергался и не беспокоил персонал бестолковыми вопросами или вскриками, некоторые турецкие линии выдавали (а может быть, выдают и сейчас) специальную памятку, которую, я, увы, не сохранил, но текст запомнил: "В момент взлета, вы услышите под собой скрежет металла, а потом глухой удар. Не пугайтесь, это всего лишь убирают шасси. В воздухе вас ждут и другие разнообразные мелодии. При снижении, вам может показаться, что куда-то пропал звук мотора. Не торопитесь с выводами. Просто самолет переходит на пониженные обороты, в результате чего закладывает уши, и некоторое время вам кажется, что в кабине тихо…."…ну и так далее… а в конце … "и вообще наш вождь и учитель Аттатюрк еще в 20е годы говорил, что будущее Турции – в небе".

  

  Таким образом, пассажир следит за шумом мотора, читает сопровождающие пояснения природы разных звуков и, как задумано, окончательно расслабляется. Так многие слушают симфонию в концертном зале, водя пальцем по тексту, где детально описывается весь музыкальный рисунок: "Сначала фанфары возвещают о… потом жизнеутверждающе пиликают скрипки, а затем как гром среди ясного неба на вас обрушивается удар большого барабана, которым композитор окончательно расставляет все точки над "i" и утверждает свет над тьмой"

  

  Немного о жителях Канар. Не по справочникам, а на основании зрительных впечатлений осмелюсь заявить, что жители островов в настоящее время – тоже немцы. Почему "тоже"? Дело в том, что немцы являют собой основную массу проживающих на курортных пляжах всех морей и океанов нашей планеты.

  

  Желающим размяться в немецком языке Германию не рекомендую. Немецкий там, прямо скажем, грязный, поскольку им пользуются в основном чернорабочие Турции, число которых на германской земле вот-вот превысит количество зарегистрированных там немцев. Зато на океанских пляжах, исключая Северный Ледовитый океан и Антарктику, немецкий –чист как стеклышко и представлен в богатейших вариациях – от баварского до восточноберлинского.

  

  Встречаются на Канарах и испанцы, но, в основном - это вспомогательный персонал – живой придаток к общей инфраструктуре для обслуживания немцев. Придаток, надо сказать, весьма добрый и радушный. Однако на мое обращение к этому придатку по-испански, он (придаток) сомнительно всматривался в меня, но потом, видимо не веря своим ушам, все-таки отвечал на выдрессированном немецком наречии, хотя и с приятным кастильским акцентом.

  

  Делаю передышку. Надолго ли?

 

 

ИСПАНСКИЙ ВИРУС

 

 

 

Есть на земле один вирус. И нет от этой инфекции ни прививок, ни лекарств. А потому, сколько раз захожу в зараженную зону, столько раз и заболеваю. Микроб фантастической душевности и трудно перевариваемой мозгом вселенской любви начинает действовать уже через несколько часов, вызывая попеременно то ступор, то дурман.

  

  И так до отъезда.

  

  Но и после отбытия вирус какое-то время продолжает выпускать свои ядовитые пары, которые затуманивают видимость, окрашивая предметы в расплывчатые, розовые тона. А потом – гибнет. Он очень хрупкий, этот микроб. Нежнее СПИДа и даже австралийского коалы, который не переносит разлуку с родиной и вскоре гибнет от желудочно-кишечной ностальгии по эвкалипту. Как и австралийский медвежонок, этот вирус – не жилец вдали от питательного бульона, откуда он черпает свою ядовитую жизненную силу.

  

Все, что я нагромоздил выше, было про Испанию:))).

  

  Разумеется, описанную инфекцию можно подхватить в любом месте. Все мы сызмальства знаем, что "любовь нечаянно нагрянет" в тот самый момент и в том самом месте, где ее меньше всего ждешь. В Испании такая нечаянность абсолютно исключена. Где бы вы ни находились – в Кортесе, в покоях короля Карла Пятого, в парке Retiro, за столиком в "Paraiso de jamon" ("Ветчинного рая") и даже в музее Prado - один на один с картиной Гойя, изображающей выпученные глаза героев фильма "Кукушкино гнездо",– заражение любовью гарантировано.

  А посему перед отбытием в Испанию можете смело "забыть" упаковать шлем с забралом и маскировочную краску, сливающую нас с окружающей средой (мимикрия, на всякий пожарный случай), а кулаки запрячьте в самый глубокий карман брюк. Там эти атрибуты самообороны и камуфляжа - не к надобности. А вот свои пять органов чувств упакуйте обязательно! Именно им предстоит основательно повозиться, перерабатывая предлагаемый для впечатлений материал, которого в Испании предостаточно.

  

  Взять хотя бы испанского мужчину.

  

  Если коротко, то испанский мужчина – это не столько мужчина, сколько личность. Даже малорослый он всегда высок, благодаря достоинству, с каким несет себя по поверхности, выставляя вперед сначала грудную клетку, а затем уже все остальное. Гордая поступь и выправка увеличивает все незначительное до размеров выдающегося. А все выдающееся – до размеров гениального, которое полностью заполняет окружающую испанца ёмкость! Испанский мужчина "при исполнении" – театр одного актера. И играет он свою роль не абы как, а "абы так", будто от этого зависит как минимум получение главной роли в разрекламированном голливудском фильме.

  

  Сначала приосанясь, обводит взглядом "зрителей", а затем приступает к акту, старательно расписанному от начала до финала. Этим актом может быть продажа миндальных орешков на тротуаре, обслуживание посетителя питейно-ветчинного заведения, и даже прозаичное выпрашивание монетки на улице. Игра, нет слов - отменная! Но как отблагодарить его, чтобы не испортить спектакль? Купить орешки у торговца – означало бы бесцеремонно вторгнуться на сцену в разгар действия. Долгая возня с заказом в ресторане – такой же зрительский вандализм. А вот похлопать артисту, не отвлекая его покупкой или долгим выбором блюда, – лучшая для него награда.

  

  За напускной важностью, степенностью, подчеркнутой неторопливостью в испанском мужчине, тем не менее, без труда разглядывается темперамент, искрометность, азарт. Как Дон Кихот с копьем наперевес, он всегда наготове, чтобы в любую минуту обезоружить вас улыбкой и молниеносной предупредительностью, которая оглушает, вызывает живую реакцию, но в любом случае оставляет в нашем сознании глубокий отпечаток.

  

  Похлопаем же испанским мужчинам за то, что они есть!

  

  Испанки – сильнейший пол иберийского полуострова. Они – генетическая опора страны, ее темноволосое изящество и суть. Даже самый ярко окрашенный испанец меркнет рядом с более крепкой половиной. Возле женщины мужчина становится ее фоном, матовой оправой, неустанно вращающимся сателлитом.

  

  Женщины в Испании вооружены, но не опасны. Их оружие – обоюдоострый режущий взгляд. Одно острие - агрессивно-вызывающее, направленное на других женщин, другое - обращенное к мужчинам - настойчиво зовущее. На это последнее они и нанизывают зевак, как шашлык на шампур. Надо сказать, что мужчины нанизываются охотно, без сопротивления. Особенно иноземцы, которые только и мечтают соединиться с этими контрастными амазонками, чтобы в любовной возне невзначай оборонить на этой чудо территории свое скромное семя, как бросают в церковную копилку для сбора пожертвований валюту разных стран. Наиболее конвертируемая валюта – глядишь да и прорастет.

  Чтобы заглянуть в интим семейного очага, совсем не обязательно подсматривать в дверную щелочку и наводить приборы ночного видения на окна жилых домов. Сходите на Flamenco. Танец - сценический срез высоких отношений испанских пар за кулисами, – то есть, дома. Призывный и упрямо цокающий каблучок, щелканье кастаньетами, выстреливающий в лицо партнера взгляд танцовщицы – с головой выдает испанку в семье.

  

  Однако, наблюдая за сценой, следует правильно считывать язык тела. Присмотритесь к ее движениям в танце. Да, она доминирует, но не загораживает партнера, а лишь подчеркивает свою женственность и страстный темперамент. Так что "каблук" следует воспринимать лишь как инструмент для экспрессии, а не как орудие подавления личности супруга.

  

  Мужчины – похлопаем испанским женщинам за то, что они есть! Я бы даже рискнул разразиться "бурными и продолжительными аплодисментами, переходящими в овации". Этой фигурой речи идеологическая печать описывала высшую степень восторга масс при виде руководителей партии и правительства на арене советского цирка, именуемого дворцом съездов.

  

  Кто выдержит взгляд огненной "Кармен", кто не спрячет голову в кусты, кто не сморгнет - того ждет тихое блаженство. Уют и уважение к вашей половой принадлежности, которое испанка выражает свойственным только ей образом: удаляет с вас рукой соринки, поправляет на животе болтающуюся пуговицу и приглаживает походным гребешком растрепанный на ветру естественный головной убор. Если этот убор отсутствует, причесывание заменяется массажем с использованием для этого всегда находящегося под рукой предмета - ладошки.

  

  Все это наблюдал "собственноручно". Однако сразу же прошу с рекламациями ко мне не обращаться. Я, как всегда, обобщаю. Все претензии, пожалуйста, к статистикам, которые часто грешат "статистической погрешностью".

  

  Побывав на этой земле в третий раз, я вдруг подумал, а нужен ли Испании такой нагревательный прибор, как солнце, если первую скрипку по части согрева страны играет не оно, а местные жители. Не лучше ли нашему светилу перестать разбазаривать свой ресурс, выпуская лучи туда, где тепла и без них в избытке. Пусть лучше бог Ра с удвоенной энергией несет трудовую вахту, скажем, над Сахарой, восполняя высокой температурой отсутствие на этом безлюдном пляже натуральной теплоты души и тела. Тем более, что над пустыней наше Ярило прочно зарекомендовало себя, как образцово-показательный служака, чьим усердием мы так счастливо любуемся, когда рассматриваем (предпочтительно по телевизору или на открытках) творения солнечного гения - золотые дюны. Или на тех же открытках наслаждаемся "опрятностью" песчаного пляжа, за которую так полюбил пустыню британский борец за объединение арабов – Томас Эдуард Лоуренс.

  

  А что, простите, делает солнце в Испании? Я вам скажу. Оно тащит на Иберию потные массы грязноватых и нечесаных туристов, которые, как утверждают коренные жители, своим суммарным весом скоро пустят полуостров на дно. А осенью солнце вообще откровенно халтурит, не защищая ни страну, ни правительство, ни испанскую корону от дождя и прочей мрази, свойственной этой "прекрасной поре, очей очарованью". Ну а про зиму я вообще помалкиваю.

  

  Испании нужно не столько солнце, сколько солнечные испанцы. Они согреют, они усладят взор своим обликом и умением артистично высекать на пустом месте божью искру. И они же порадуют ухо гитарными и кастаньетными ритмами, пусть даже в сопровождении заунывного напева – мрачного наследия арабских завоевателей.

  

  Ну а ваш язык тем временем нырнет в удивительную гамму racion-ов, то бишь в полстола блюд из хамона, паеллы, и других яств, которые еле удерживает вкусовая память. А, вынырнув из букета волшебных ощущений этот самый язык - насквозь проперченный и пропитанный оливковым маслом и копчеными боками ветчины Serrano с наслаждением окунется в темно-красное, как венозная кровь, вино Sangria, приправленное дольками апельсина и лимона.

  Цена этому - копейка, а право смаковать вышеперечисленное имеют все без исключения. Даже жители... ну хотя бы Алеутских островов.

  

  В Испании вы можете смело забыть, откуда родом и кем являетесь по выездным документам. Ни место вашего рождения, ни интимные паспортные места, типа – еврей ли вы по матери, или только по отцу – никого не интересует. Их интересует charlar - поболтать с вами. О чем? Обо всем. Испанец, как порох, вспыхивает от любой темы, – будь то футбол (массовая эпидемия всей страны) или воспроизводство рецессивного гена у жителей Якутии. Вам нужно лишь самую малость – выучить испанский. В противном случае вы будете лишь пассивным слушателем. Притом – очень пассивным. Не ждите, что испанец будет пытаться подбирать язык к собеседнику. Исключено.

  

  Сразу оговорюсь. Нет, испанцы не национал патриоты своего языка, как французы, которые будут говорить с вами по-французски из принципа, поскольку считают, что ни одна живая душа не имеет право разгуливать по земле без знания их языка. Нет, они не швейцарские немцы, которые из вредности будут молчать, когда к ним обращаются на французском, подозревая вас в принадлежности к враждебному франко говорящему кантону.

  

  Молчание потомков гордых идальго в ответ на чужую речь объясняется не гордостью, не зловредностью и не чувством своей языковой исключительности. Они просто вас не понимают. Почему? Да потому что не учат иноязыки. Почему не учат иноязыки? Да потому что им это "не нужно".

  "В Испании мы говорим по-испански",- как вполне резонно заметил один таксист в ответ на вопрос: "на каком ЕЩЕ языке вы говорите?". И вот после этой фразы я понял, что нахожусь там, где нахожусь, и не перепутал эту страну ни с какой другой, как перепутал языки рассеянный Паганель, выучивший португальский вместо испанского.

  

  В туристском автобусе водитель попросил меня подсказать, нет ли на языке англосаксов эквивалента слову "поменять". Я его уверил, что такой эквивалент имеется, и даже произнес "change". Шофер как-то сразу успокоился и губами сделал вид, что запомнил этот звук. А в магазине, где торговали ТОЛЬКО сыром, на моих глазах один пожилой продавец долго и безуспешно отрабатывал с коллегами правильное произношение неизвестного персоналу слова cheese.

  

  Сегодня среднестатистический испанец чуточку образовывается и с каждым моим очередным посещением выучивает по два, а то и по три новых английских слова. Однако произносит он их с напряженным скрипом и с большой долей шепелявости. Ну никак не могут они освоить чуждое их нёбу произношение и упорно свистят с кастильским акцентом, включая гидов, которым сам Создатель (он же – работодатель) строго повелел говорить на понятном варианте туристского языка.

  

  Поэтому еще один совет отбывающим в испанские места – учиться, учиться и еще раз учиться... кастельяно. Кстати, в отличие от истории КПСС или немецкого – это никакая не повинность, а вполне приятное занятие, по удовольствию не уступающее, скажем... греху.

  

  Язык испанца напоминает задорный щебет растрепанного воробья, который, намылив шею соплеменнику и, поимев двух самок кряду, снова лезет в бой. Именно поэтому по-испански невозможно звучать занудно, уныло, говорить тягучим тоном или цедить слова, как финны – в час по чайной ложке. На нем можно говорить только в темпе "Allegro" окрашенном в "Rondo". Другими словами, говорить так, как комментатор ведет репортаж с первомайской демонстрации или с футбольного стадиона.

  

  Желающим вникнуть в местную языковую мелодику и создаваемое ей настроение рекомендую пару раз проехаться в мадридском метро и послушать, как объявляются остановки. Первую часть"следующая станция"... автоматной очередью выпаливает беззаботный мужской баритон. Затем следует пауза, какую обычно делает ведущий телевикторины, чтобы дать вам секунду на правильный ответ. Если вы знакомы с картой метрополитена, то механически начинаете перебирать всевозможные варианты. Но, если метро для вас - целина, вы все равно напрягаетесь в ожидании чего-то грандиозного, вроде массового карнавального шествия в Рио.

  И вдруг, откуда ни возьмись, совершенно другой голос, женский, почти заливаясь смехом, оглашает название станции. И такой в этом голосе восторг, такая небесная радость, что хочется тут же вылететь наружу, чтобы посмотреть, что же там, наверху, и по какому случаю праздник.

  

  А, когда выходишь из подземки, в самом деле, видишь праздник, но не эксклюзивный, а самый обыкновенный, будничный и без всякого повода.

  

  Испанцу повод не нужен!:)))

 

 

 

Высказаться?

© Андрей Чередник
HTML-верстка - программой Text2HTML

Top.Mail.Ru