*** (Сквозь трещину в сером асфальте...)

Сквозь трещину в сером асфальте растет твое гибкое тело. Пришелица в городе нашем - а кажется, век мы знакомы. Альты в твоем голосе, скрипки, и флейты и виолончели... Какой-то фигляр-итальянец, возможно, что Паизиелло, писал для тебя партитуры, любви повинуясь закону. И вот мы идем возле дома, где жил замороченный критик, а я от тебя оторваться на этом асфальте - не в силах...Водой утоления жажды - бредущих в пустыне поите, лечите заблудших - наукой, умеющей множество гитик, а я утону в этих буднях, то серых, то изжелта-синих. Я мерил тобой этот город, как самой последнею мерой, и строчками хроник газетных, с извечным квартирным вопросом, а ты оставалась, как прежде, в его зоопарке - пантерой, за серыми прутьями клетки несущей ленивое тело, точеное, гибкое тело всем сирым, и нАгим, и бОсым... Вот так я любуюсь тобою, бессонниц своих не скрывая, сквозь толщу московского грунта увидев подземные воды. Но есть, среди темных и мутных, у нас, в нашем городе вольном, иная вода - ключевая, и, ей повинуясь несмело, сквозь трещину в сером асфальте растет твое гибкое тело.

                ..^..



...Понимаешь - он так говорит...


…Понимаешь – он так говорит!
Захлебнувшись, невнятно, бездумно
Откровением новым дарит
И по комнате кружит безумно,

И – внезапно запнется, замрет,
Руку к сердцу приложит, бледнея,
Или – взглянет надменно, сожмет
Складку горестных губ иудея…

В москвошвейной сумятице зал,
Где в затылок стрекочут машинки,
Погляди – он «кусавой» назвал
Эту бабочку, что на картинке!

Он бубнит, он бормочет под нос,
По панели шагая неловко…
Боже! Что ж ты никак не поймешь?
Это – музыка, это – уловка,

Чтобы ближе тебя подманить,
Прикоснуться – ведь любит, бродяга!
Это – тонкая, нежная нить
Строк, которыми бредит бумага,

О которых тоскует она
В сердцевине древесной, в начале…
Он соломинкой в спальне назвал
Чью-то тень – погоди – не тебя ли?

В это надо – зажмурив глаза,
Как в холодную воду – с обрыва,
Раздвигая плечом небеса,
Плыть легко и глотать торопливо,

А не так, как педанты из школ,
Все вокруг разбирая по фразам…
Это – Солнце ловили сачком
И спустили, горячее, наземь.


                ..^..



Восхождение (Реквием)


I.

Моряки неба, белых облак пехота, чающие спасенья, знающие маршруты – киньте нам якорь из тропической пробки: здесь нам дышать трудно – давит вода, давит…Здесь нам кидают с неба горстку семян бурых: станешь жевать – больно, держишь во рту – горько; некоторые говорили – надо спуститься глубже, там, мол, свои восторги – жар глубины бессонной…Слушали – и спускались, темного света ради, слышалось долго эхо, их не видали больше…Моряки неба, белых облак пехота, как бы к вам подольститься? – рома вам, что ли, женщин? – хочется к вам, на небо, в живую воронку из голубых, бесплотных трав, что колышет ветер…Эй, Саргассовы веки, поднятые вручную, ложка золотая для насыщенья тела – а насыщенье сладко, только недостижимо: возле небесного супа сытыми не бывают, но все равно стремятся в эту воронку снова…Там их пока немного, в Новой Александрии…Но в восходящих снизу чистых, холодных струях – видишь? – мелькают крылья…

                ..^..



II.


Запах сна. Полупрозрачный дым
И голубоватые волокна
Между первым кругом и вторым.

Бьются в кровь, отыскивая окна.
Отыскали. Шалые, летят
Ввысь и ввысь. Слезами высь намокла.

Крылья, как у ласточек, назад,
Сморщенные, машут неумело:
Только что из куколки. Летят.

Легкие. Прозрачные. Без тела.
Невозможен отдых и возврат.
На Твоих ладонях – оробелых

Много нас. Мы не допили яд
Сладкой жизни. Не убрали сад.
К твоему надежному оплоту

Мы стремимся в выси голубой:
«Видишь, как я наг перед Тобой –
Так зачем Ты звал меня к полету?..»


                ..^..



III.


…Легче
Станет там, где рождается дождь.
Где ты ждешь
С рыжей челкой, и нежною влагой
Ты астматику память вернешь,
И пакетик – вощеной бумагой –
На ладони протянешь: «Бери!» -
Леденцы… Третий круг, будто в лифте,
Загорается цифрою «Три».

Там,
Там, на синей записке дождя,
Неразборчивых детских караку-
Лей теснится курчавый каракуль.
Мы сглотнули комок. Погодя
Полминуты
(Моряки не забыли маршруты)
Мы лицом повернемся на юг,
Где четвертый, пылающий, круг
Ждет, горячечным ветром продутый.


                ..^..



IV.


Гул - у летящих - в ушах от болезни кессонной:
«Бог ваш есть огнь поедающий, меч занесенный».

То, что внизу им сирены пожарные пели:
«Бог ваш есть куст несгорающий. Вы же – у цели».

Вились вокруг, не давали лететь, намекали:
«Бог ваш есть длань, для ответной воздетая кары.

Дайте приказ, поверните, нажмите на кнопку –
Бог ваш есть Бог, призывающий гневных – не робких!»

«Бог наш – иной, - им ответим спокойно и тихо, -
Бог наш есть свет незакатный. К нему и летим мы.

Вы же – молитесь Астарте, молитесь Изиде…
К пятому кругу – на крыльях окрепших.
Изыди!»


                ..^..



V.


В этом круге все лица
Поднимаются к небу:
Позабывши о сроках,

Самолеты и птицы –
В нисходящих потоках,
В восходящих потоках…

Только – слезы металла
Вниз стекают устало,
Растворяются в грунте,

Ну а птицы-ресницы
Вверх взлетают – и лица
Освещаются. Люди

Озираются. Плачут.
Удивляются свету.
Пишут смелою кистью.

Ждут высокие ноты.
Заполняют пустоты
Недосказанных истин.


                ..^..



VI.


Капли сливаются в центре чаши.
Крылья сливаются в вихре белом.
Видишь – пылинки летят лучами,
Хрупкость и тяжесть оставив телу.

Нету отдельного в мире новом.
Не на чем взвесить. Нечем исчислить.
Пей эту гибель – одну на многих.
Пой это счастье – одно из тысяч.

Линии, точки, лучи и стрелы
Воздух пронзают в потоке вечном.
«Части отныне пребудут целым» -
Провозглашает крылатый вестник.

Кто он такой? Мы его не знаем.
Знаем. Внимаем. Летим в иное.
Нотой согласной сопровождаем
Это сияние неземное.


                ..^..



VII.


Золотое облако без тени.
Лестница. Осталось две ступени.
Дальше – Тот, кто был непостижим.

Помнишь, ты считал себя песчинкой?
Жертву приносил в тряпице чистой?
Помнишь, ты боролся ночью с Ним?

Плыл пустыней и ходил по водам,
Парус подчиняя непогодам.
Он был всем на свете, ты - ничем.

Радуйся же, полон новой вестью
О весах, пришедших к равновесью:
Вы - на равных. Навсегда. Совсем.


                ..^..



VIII.


От неба взят – и небу возвращен.

Теперь – забудь. Так просто: крылья лягут
На воздух, где упругий холодок
Предутренний – надежная опора.
Снег ляжет на любовь. Моря - на сушу.
Страница – на страницу. Век – на век.
Всем, что осталось: смутным отраженьем,
Задутым угольком в печурке зимней
В приюте на заснеженной горе,
Водой из крана, скользким тротуаром,
Костром, мелькнувшим за окном вагонным,
Рождением детей (троих – четвертый
Не прожил и недели), скарлатиной
В четвертом классе; голосом из зала,
Сказавшим неуместное (Ты вспыхнул
И, комкая программку, вышел вон);
Горячим чаем, утренней зевотой,
Запомненными сгоряча словами
(«Сестра, переключите аппарат
На гипервентиляцию… А впрочем –
Не надо. Бесполезно. Отключите.») –
Клянись, что ты обратно не вернешься.

Ты помнишь, как пришел туда дождем?
И вот – в одном мгновении жестоком
Отброшен ввысь сияющим потоком:
От неба взят – и небу возвращен.


                ..^..



IX.


Один… И другой… И третий…
Закрыли дорогу сердцем.
Закапали мир слезами.

Один… И другой… И третий…
Как долго круги по небу
Идут – и не исчезают.

Один… И другой… И третий…
Летят – и не оглянутся.
Как будто сдали экзамен.

Requiem aeternam dona eis, Domine,
Et lux perpetua luceat eis.
Amen.


                ..^..