ТОСКА
Вот ведь странное существо - писатель. Все живут просто, а он непросто живет.
Он с похмелья встанет - тоска. Выйдет на кухню, зажжет сигаретку. Сидит в одних трусах (вторые-то лень надеть) - курит под вчерашний чай. То под мышкой поскребет, то в паху поковыряет. Тоска. И пойти некуда...
Федор - тот тоже. Нажрался вчера. А сегодня подскочил в полшестого, заварил чайку, попил горяченького под сигаретку, оделся да и побежал на остановку. Опаздывать нельзя: сначала начальство с работы выгонит, потом жена - из дома. А философствовать Федор не любит. Даже под водку. Простой человек. Умрет, будто и не жил вовсе. Только телевизор после него и останется.
Писатель - другое дело. Сидит за столом, курит под вчерашний чай, в паху ковыряет - думает о жизни, думает о смерти. Все думает, думает... Тоска. И пойти некуда. А умрет, будто и не жил вовсе. Только книги после него и останутся. Тот же, в сущности, телевизор.
А если не умрет писатель после смерти, так значит и Федька выживет. А если выживут оба - тоска. Опять все по новой.
"Зачем, - думает писатель, - я думаю?"
Федор - тот тоже. Нажрался вчера...
О ЛЮБВИ И НЕНАВИСТИ
Людей люблю страшно.
Бывает, перед сном вспомню о людях - жуть. Так люблю, так люблю... До соплей, до чертиков, до крыльев ангельских, до венца тернового... Вот обнял бы всех вместе и каждого по отдельности и расцеловал бы. По-братски...
Господи, обожаю людей!
А в троллейбусе я людей не люблю. И в автобусе не люблю. И в трамвае. Вон ту бабку в позавчерашнем плаще так особенно не люблю. Чего, спрашивается, стоит врастопырку по центру прохода, куда прется вообще... Я-то, понятно, по работе тороплюсь. А ее за каким бесом подкинуло в такую рань?! Сидела бы дома на табуретке, шамкала беззубым ртом, пила кипяток из блюдечка...
Ненавижу людей, Господи!
Так ненавижу - до жути! Вот поставил бы к стенке всех вместе и каждого по отдельности, и только эхо-эхо-эхо-эхо... в расщелине двора. И черный птичий вопль перед тишиной.
За что, Господи?
Что можно передать словами?
Она сидит у стола и сосредоточенно пишет то, чего писать не хочет, но написать должна. И я знаю, что у нее получится. И наши читатели ужаснутся тому, что за двадцать дней произошло (подумать только!) двести пожаров. И погибли люди. Может быть, среди них тоже были наши читатели...
Но, что можно передать словами?
Я сижу за монитором компьютера, но смотрю не на монитор, а в сторону. Туда, где она сосредоточенно пишет о том, о чем писать не хочет. И я тоже не хочу, чтоб она писала об этом. И даже наши читатели этого не хотят. Но если завтра они не прочитают в нашей газете, что за двадцать дней произошло (подумать только!) двести пожаров, и среди жертв, возможно, тоже были наши читатели - они почему-то ужасно огорчатся...
Но, что можно передать словами?
Я смотрю на нее и просто балдею от того, что, вот, она сидит за столом и что-то сосредоточенно пишет. А она сидит за столом и просто что-то пишет. И я просто задыхаюсь от того, что сейчас закончится эта временная вечность и вернется бесконечное время, но...
Что можно передать словами?
И я спрашиваю, во сколько цветов она выкрасила волосы на этот раз? И она отвечает, что, вообще-то, в четыре, но одного цвета (синего) уже не видно, потому что он слился с другим (черным). И я каждым атомом своей несуществующей души постигаю, что...
миром правит интерпретация.
©
Игорь Фарамазян
HTML-верстка - программой Text2HTML