Вечерний Гондольер | Библиотека

Билл Холм

перевод Валерия Чижика

 
 Билл Холм родился в 1943 году в семье фермера в штате Миннесота, США.
По происхождению исланский иммигрант в третьем поколении.
Фулбрайтовский профессор-стипендиат.
Объехал практически весь мир, кроме (надеемся, пока) России.
Автор более десятка книг поэзии и прозы.
Свыше 30 лет преподает английскую литературу в Юго-западном
государственном университете штата.
 
РАЗМЫШЛЕНИЯ ОБ АМЕРИКАНСКОЙ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКЕ НА БЕРЕГУ ОРЕГОНА
 
Неважно, что говорит закон. Америка кончается
на берегу океана. Тут: Панама, завоеванная
рок-н-роллом и ночными парашютистами.
Там: не завоевано ничего, кроме
подводных пещер в скале.
Золотистые морские львы лениво бездельничают на черных
камнях, наблюдая своими глазищами
за передислокацией войск по прибрежным дорогам.
У этих бродяг и любителей отливов
нет документов. Их посольство - эта скала,
этакий дипломатический корпус прибоя.
Стоит вторгнуться в их жилище и они быстро скользнут вниз
и исчезнут в бурунах в мгновение ока,
а потом, из своих территориальных вод, большеглазыми поплавками
будут наблюдать как ты наблюдаешь за ними и вслушиваешься
в круглосуточно рокочущую музыку морских волн.
Давай, спускайся к нам, говорят они, в этот мир,
где с тобой может случиться все, что угодно.
 
 
 
ПО СЛУЧАЮ КОШЕЛЬКА, ПОТЕРЯННОГО В ОРЕГОНЕ
 
Я все время теряю свой кошелек; первый раз это случилось в лангустовом баре в Портланде. Деньги забрали, но кредитные карточки не тронули; кто-то отдал найденный кошелек полицейскому в пригородном поезде. Друзья считают, что я должен быть доволен, что все так обернулось, но мне, вместо этого, взгрустнулось. Мне кажется, что и я сам не прочь потеряться... Скоро мне стукнет пятьдесят, я достаточно долго был Биллом Холмом. Без денег ничего не купишь, но сейчас мне и не хочется ничего такого, за что нужно платить деньги. Без кредитных карточек я ничто, я лишь то, что я есть на самом деле, да и это может измениться - все в этой жизни меняется в мгновение ока.


Несколькими днями позже, гуляя по длиннющему пляжу между орегонскими дюнами и шумным тихоокеанским прибоем, я снова ощутил, что его нет в кармане. Опять потерял! А может я машинально выбросил его в море, не сознавая, что делаю. Ну и пусть достается приливу... Буду теперь арендовать машину, покупать обед в ресторане или веселиться с камнем в кармане вместо кошелька. Я даже не понимал до сих пор, насколько он мне не нужен, этот кошелек, эта жизнь в Америке, до тех пор, пока море не подсказало мне, громко и недвусмысленно, как стать другим.
 
 
 
СОВЕТ
 
Тот, кто танцует внутри нас,
выучил только самые простые движения:
"Делай свое дело" в размере четыре четвертых
и вальс "Чего тебе хочется?"
Он еще не заметил той женщины,
которая скромно стоит в тени, подальше от света рампы,
той черноглазой,
которая знает как танцевать румбу
и все странные движения, которые нужно совершать
под волнующую музыку болгарских гор.
Если они станцуют вместе,
произойдет нечто непредвиденное.
Если нет, мир иной
будет весьма похож на мир здешний.
 
 
ФОРТЕПИАНО
 
Проснувшись, он потащился из спальни,
ощущая тяжесть всего лишнего на своем теле.
Сидя один у фортепиано, он играл Шопена,
пока кровь снова не прилила к пальцам, а ноты
не зазвучали там, где ему было нужно,
и перестали ненавидеть свое собственное молчание.
 
Так вот, подумал он, в чем мудрость Шопена:
руки движутся в пространстве таким особо чувствительным образом,
словно черные точки и палочки нот на бумаге
это инструкция им, как любить, записочки ему на память
на маленьких молоточках в крови, когда и как ударить по клавишам.
 
Однажды, когда он играл "Баркаролу", эмоции
овладели им настолько, что он смог бы прожить всю жизнь
только с ним вдвоем, вот так, извлекая веселые звуки. В ответ он сыграл
несколько признательных аккордов. У них были друзья,
и немало: флейты, певцы, скрипки.
 
Но порой вечная тоска по общению с другими
овладевала им, как болезнь,
и тогда он изменял ему.
Это всегда происходило одним и тем же образом:
сумерки, тишина и окаменение пальцев.
 
Но когда он возвращался к фортепиано,
оно прощало ему все и оказывалось, что их союз по-прежнему крепок,
и музыка звучала допоздна в ночи.
Мозг опять притекал к рукам, к своему дому, где
ему всегда и надлежало бы находиться.
 
 
 
НА ПИСАТЕЛЬСКОЙ КОНФЕРЕНЦИИ
 
После моего невыдержанного словесного наезда
на двухтысячелетний багаж христианского наследия,
на три тысячи ошибок, сделанных Европой,
энергичная пожилая женщина со сколотыми вьющимися волосами
и печальными глазами спросила:
"Почему Вы назвали христианское наследие багажом?"
 
Продолжать этот разговор не имело смысла. И мы оба знали это.
Как возможно за три минуты объяснить,
почему все шло абсолютно неправильно
с самого начала?
Власть, существовавшая на бумаге, стратегия, состоявшая только из риз,
милосердие с протянутой рукой, воскресшие покойники,
девственные матери, просто армии... К чертям логику!
 
То, что для меня багаж, для нее - привычное окружение. Она живет
среди того же, что я распродаю по дешевке, как после пожара в доме.
Каждый день, разливая чай в тонкие
фарфоровые чашечки, она представляет, как я
буду крушить их вдребезги, одну за другой,
с самоуверенной неуклюжестью выбрасывая их
в пугающую темноту из окна ее гостиной.
 
 
 
РОЗА БАРДАЛ
 
Роза, со сморщенным к Богу лицом,
обычно уединялась во время церковных пикников и
мужчинам приходилось цепью искать ее в поле перед отъездом.
Они находили ее, громко проповедовавшей что-то на исланском языке
стеблям кукурузы.
Ее всегда увозили прежде, чем
ей удавалось обратить кукурузу в христианство
и кукуруза стояла, по-прежнему не покаявшись,
ожидая или града или уборки.
 
В 1939 году она написала Римскому Папе,
четко изложив, в чем состоит
ошибочность его мнений, и в своей выдержанной манере
предоставила ему последний шанс
перейти в лютеранскую веру.
Ее сестра нашла письмо
до того, как успела Роза найти для него марку,
и спрятала его подальше,
незаклеенное, но с подписанным адресом.
Так оно и пролежало, пока обе они не умерли.
Я нашел письмо готовым к отправке:
МИСТЕРУ ПИЮ XII, ВАТИКАН, РИМ, ИТАЛИЯ, ЕВРОПА.
 
Я наверно отправлю его сейчас, сорок лет спустя, -
просто посмотреть, что из этого выйдет.
Гитлеру, Рузвельту и Сталину тоже.
Пока весь остальной мир застыл в ожидании
еще одной горы трупов,
эта сумасшедшая женщина сумела увидеть как,
среди листьев кукурузы, Божья рука уверенно
прореживала сорняки.
 
 
ИСЛАНДСКИЙ ЯЗЫК
 
В этом языке нет слов типа "индустриальная революция",
"пастеризованное молоко", "кислород" или "телефон" -
одни лишь овцы, рыбы, лошади да шум водопадов.
Люди с приличным доходом вряд ли смогут на нем общаться.
 
В этом языке нет унитазов; выходишь наощупь
ночью во двор, под дождем, с куском газеты в руке.
Дверь громко скрипит; застойный запах снизу,
из-под земли встречает тебя как в детстве.
 
Но этот язык верит в привидения; кресло
напротив начинает раскачиваться само собой при свете лампы,
кони жрут в пустой конюшне и головокружительная пустота внизу -
только лунный свет да черные скалы.
 
Женщина с мраморно-белыми руками что-то шепчет
на этом языке тебе во сне; какие-то лица
заглядывают в окна, декламируя или напевая что-то; длинноволосые старухи,
мурлыча себе под нос, вяжут, сворачивают блинчики с джемом.
 
На этом языке не удастся посплетничать,
держа в руке виски с содовой, на нем нельзя
даже вежливо разговаривать. Стоит лишь предложению начаться
и все твое горе, вся твоя несостоятельность сразу становятся явными.
 
Древние флексии изменяются от падежа к падежу,
от одного грамматического рода к другому, смягчая согласные,
размывая гласные - до тех пор, пока речь не переходит плавно в шум океана,
полощащего айсберг в своей гортани.
 
 

Высказаться?

© Билл Холм
HTML-верстка - программой Text2HTML

Top.Mail.Ru