Ева Пунш

"Ваши пальцы пахнут "Флагманом"

Я любила женщину.

***

Я полюбила ее, потому что это женщина – я сама. Я – это она. Только она была совсем-совсем другая. Она была лучше и хуже меня одновременно. В те моменты, когда я была плоха, зла и отвратительна, когда мне было стыдно за каждую свою мысль, я была ничто – 15-летняя скромница, воспитанница пансиона. Мои истерики – это детские слезы, по сравнению с той бурей воплей, рыданий и проклятий, которые вылились бы вам на голову, вздумайте вы довести ее до предела.

***

Она бы дала мне любую фору и выиграла потом с легкостью на любом поле.

Она была в тысячу раз хуже, подозрительнее, мелочнее и меркантильнее меня, что давало мне право возвыситься. Лестное и обманчивое право. Потому что оборотная сторона медали показывала, что она была тоньше и прекраснее меня, ее любовь к ближнему была гораздо искренней, чем моя. И это помогало мне осознавать собственное несовершенство.

***

Самая привычная картина из нашей с ней жизни: она сидит на полу, спиной к кровати, широко раскинув свои роскошные ноги (ноги, про которые она сама говорила: «нога, нога, а потом сразу – жопа»). Между ее ног обычно помещалась литровая бутылочка «Флагмана», которую она строго стерегла, а в руке ее бездействовал пульт от телевизора. В это время я лежала в постели и отчаянно мастурбировала, как художник «моментальной живописи», стремящийся запечатлеть картинку в момент кульминации.

Она не обращала внимания на мои мастурбации. «Флагман» и телевизионный пульт замыкали в этот момент круг ее интересов.

***

Разумеется, настал момент, когда я выебала ее. Практически случайно, что явилось неожиданностью для нас обеих, но никого не шокировало. Мы были у нее дома, на экране крутился самый вечный из фильмов новейшей истории. На столе плескался все тот же «Флагман». В кресле напротив сидел очкастый налаченный юноша, которого она была не прочь выебать (была не прочь выебать и не делала из этого тайны). Я улеглась на пол, в ее слишком маленькой комнатке, улеглась на пол и оказалась слишком близко от этой женщины. По привычке я полезла к себе под юбку, не спуская глаз с экрана, где творилось знакомое непотребство - и снова прекрасного огромного негра ебали в жопу, предварительно засунув ему в рот кляп в виде красного пластмассового шарика.

Под застывшим взглядом налаченного очкарика я готовилась помастурбировать, не с целью кого-то раздразнить или спровоцировать, а скорее по дежурной привычке, потому что уже близилась ночь.

Но моя рука вдруг оказалась в чужой пизде. В этой чудесной, удивительной, теплой, такой манящей и такой близкой пизде.

Я выебала ее без слов и прелюдий, без объятий, поцелуев и нежного воркования, просто выебала. И для меня это стало лишь еще одним способом узнать ее поближе, не было в этом никакого флера влюбленности и вожделения.

Утоленная моей рукой она уснула. А налаченный очкарик вдруг схватил меня в охапку и потащил прочь из этого дома, не останавливаясь ни на секунду, тараторя что-то типа: «Такое ощущение, что я знаю тебя всю свою жизнь, ты очень похожа на мою первую любовь, или на мою маму, или даже на обеих – они ведь тоже очень похожи...», лакированный юноша привел меня на мою же квартиру, раздел и уложил в мою же постель. Не переставая болтать всякую милую чепуху, начал (как лаком) покрывать всю меня липкими юношескими поцелуями, я сдержанно ждала продолжения, не противлясь. Но пробормотав: «Какая же ты уютная» - юноша резко уснул, положив свою налаченную прическу мне на плечо.

***

Я боялась проявлений ревности со стороны этой женщины, потому что у нее самой были планы выебать очкарика, однако все обошлось. Ревностью в наших отношениях и не пахло. Слишком у нас были разные вкусы и предпочтения. Слишком разного мы с ней ждали от мужчин. Хотя одного нам с ней пришлось делить на протяжении целой ночи, но все же ей, а не мне – принадлежала пальма первенства. Сняв случайного мужчину в случайном кафе, я совершенно спокойно уступила его ей. Уступила я и собственную постель. Я сидела на полу и заворожено наблюдала за этой фантастической еблей. Конечно, спустя некоторое время я была вознаграждена и также щедро и обильно выебана. Но мужчина этот уже мало интересовал меня, после того, как я наблюдала в действии ее.

***

Она ебалась при мне неоднократно, не придавая значения моему присутствию, как и раньше не замечала моих мастурбаций. Она была в достаточной степени воспитана, чтобы не обращать внимания на чужие слабости или порицать их. Она ебалась при мне со старыми и новыми мужчинами, со знакомыми и не очень. Я уже не лезла третьей в постель, только осторожно и ненавязчиво опекала, следя за тем, чтобы ей было хорошо и помогая ввести обратно в ее незабываемую пизду хуй, ежели он отличался не слишком стойкой эрекцией.

Я приводила для нее мужчин с улицы, четко разобравшись в ее вкусах, а иногда дрочила их рукой, если ей было лень тратить время на прелюдию.

Захоти она продавать свою любовь за деньги, лучшего сутенера, чем я – ей не найти. Захоти она любого мужчину – я привела бы его и уложила к ней в постель. Я хотела бы всегда заботиться о ней. Я видела в ней себя, только себя, только гораздо лучше и хуже, настоящую себя, идеальную, свободную от глупостей, условностей и лишних знаний.

Мы были слишком близки, даже месячные начинались у нас в один день

***

Иногда ее бывало слишком много. Гром ее голоса приводил в ужас обывателей. Раскаты ее хохота заставляли дребезжать посуду в старинном буфете вишневого дерева. А вопли ее песнопений выводили океаны из берегов. Иногда ее бывало слишком много, это признавали все, но для меня ее никогда не было чересчур.

Один раз я выдернула ее, спящую в моей постели, за волосы и потребовала, чтобы она убиралась из моего дома. А потом, заливаясь слезами, я наблюдала, как методично она бьет тарелки и стопки о стены, расчетливо избегая попадания в телевизор или в монитор компьютера. Но даже это не показалось чересчур для меня.

Уже на следующее утро я притащила к себе все того же налаченного очкарика и потребовала, чтобы он позвонил к ней домой и позвал ее к телефону. Я вела себя как влюбленная первоклассница. Я была зла на нее, я ненавидела ее, но не могла бы прожить без нее ни дня.

Я разбудила ее и возжелала выгнать, потому что приревновала ее к сновидениям. Мне было отказано даже в вербальном внимании, меня оставили наедине в вечной схватке с «Флагманом» и телевизионным пультом.

Хотя обычно я никогда не ревновала ее – никогда, ни к чему и ни к кому. Наоборот, меня иногда скребло чувство вины за то, что я отнимала ее у других. За то, что слишком много ее я брала и оставляла только для себя.

***

Я любила ее.

Высказаться?