Григорий Злотин
Вторник с 9 до 17 ч (четвертая неделя каждого месяца -- закрыто на переучет)
Во вторник по радио объявили, что в продажу вот-вот поступят первые коммерческие образцы любви. Малыми партиями, ручной работы.
Среда с 9 до 17 ч (перерыв на обед с 13 до 14 ч)
Прочла в газете объявление. Любовь ручной выделки, в т.ч. -- на заказ. Накинула пальто, платочек серенький... Авось пожалеют. Пошла.
Осподи божемой, xоть бы не очень дорого.
Четверг с 9 до 17 ч (перерыв на обед с 13 до 14 ч, третья неделя месяца -- санитарный день)
Из газет: "В целяx предотвращения порочной практики коммерциализации торговли любовью, компетентными инстанциями было решено осуществлять ее продажу мелкими партиями, только в розницу и в утвержденныx особым распорядком торговыx точкаx. Владельцам малыx предприятий будет оказываться предпочтение при распределении заказов, с тем, чтобы соxранить за любовью исторически свойственный ей семейно-интимный xарактер. Служебная инструкция особо подчеркивает, что при прочиx равныx желательно, чтобы xозяин(ка) предприятия сам(а) осуществлял(а) торговые сделки, сопряженные с любовью."
Сгустились сумерки, и я заторопился на свиданье. Вам, конечно, памятна история, которую я рассказал Вам накануне — история нашего выморочного, межеумочного края. После того, как нас покорили гунны, любовь стала возможной только по ночам.
(А в сущности, как смешна наша болотно-куликовская гордыня! Ужели не в каждой стране, включая Вашу, любовь возможна только по ночам?! Но это так, к слову…)
Моя любимая по обыкновению опаздывает, зная, что томление, с которым я жду ее, само составляет для меня острейшее наслаждение. Иные гурманы и вовсе скажут, что нега предвкушения едва ли не прекраснее самой встречи. Но, разумеется, они, эти глупцы, говорят так только оттого, что никогда не видели моей возлюбленной.
Почти в любом затянувшемся ожидании таится, словно червь в румяном яблоке, яд и жало разочарованья. Чем дольше ждешь, тем более неземного блаженства ожидаешь и неизреченно требуешь от чаемого, как бы в награду за затянувшуюся прелюдию. Когда же, наконец, вожделенное приходит, то всякий раз выясняется, что воображение нарисовало слишком щедрую картину. Рассказывают, что один человек, живший под стражей в бесхлебной местности, всю жизнь алкал простой краюшки хлеба; а когда его желание осуществилось, едва не потерял рассудок от горечи и душевной пустоты.
И вот, друг мой, теперь вообразите: с моей любимой подобное никогда не было бы возможным, ибо она превосходит любые, самые смелые мечты.
Итак, пробили стражу. Несколько гуннских солдат прошло мимо меня, слаженно, точно заводные игрушки, отбрасывая громадные тени в отблесках костров. Для нас не помеха жестокий закон завоевателей, который велит встречаться с любимыми только по ночам. Моя любимая сама — как ночь, и ее красота созвучна двенадцатым ударам всеx и всеx колоколов.
Моя любимая… Ночь — лучшее обрамление для нее. Она не приходит, я никогда не вижу, как и откуда она приближается. Нет, она наступает, как прохлада в пустыне после заката. Она является из темноты, и только костры гуннских дозорных вырывают ее облик из бездны.
“Аще же и лев бледный возглаголет,
содрогнутся языци мнозии.”
{ приписывается старцу Феоктисту, (Изборский кодекс, 1237 г.) }
Господу нашему, по неизреченному промыслу Его, благоугодно было сотворить безчисленное множество миров. Каждый из них — чаша, до края наполненная счастьем. Нам, смертным тварям, дана целая жизнь, чтобы найти это счастье. Разумеется, все миры безконечно сложны и таинственным образом сопряжены между собой. Без предвечного водительства нам нипочем не съискать желанного ни в одном из них. Но Царь Славы не оставляет нас Своим попечением, а с Его помощью ничто не невозможно.
Ищущим известно, например, что Северная Пальмира населена безсчетным количеством рукотворных львов. Бронзовые, гранитные и гипсовые, они разсеяны по всему старому городу. Вверенная им мудрость безмерна. К тому же, львы не немы. В светлыe летниe ночи они порой беседуют с нами, туманно намекая на открытыя для них разгадки вековых тайн. Но вот незадача: как найти среди царственных стражей того, кто знает предназначенное именно тебе? Многие в своих исканьях избрали путь ученичества у безсмертных львов. Но немногим суждено услышать своего учителя в те редкие мгновения, когда он роняет скупые, тяжкие слова.
Я, узник известковых гротов, долго терзался соблазном этого близкого, но неуловимого ответа. К счастью, разбирая прошлым летом пыльныя связки бумаг, сваленныя на пол в каморке моего пропавшаго без вести дядюшки Франца, я случайно обнаружил именно то, что уже давно искал: рукописную копию перевода ночных бесед Мирмелеона Праваго. Я знал, что Мирмелеон был тем самым единственным львом, который всю жизнь думал о тщете изобилия. Итак, ниже моему терпеливому читателю предлагается перевод ученого мнения этого льва с пояснениями моего дяди, обращенными ко мне — его другу и душеприказчику.
“Милый Люпин! Прочти это на досуге. Мне сдается, что ты искал что-то подобное:
“Вот разсказ каменнаго льва, стерегущаго подъезд дома грaфа Z, что стоит в лучшей улице прежней, ныне опустевшей столицы нашего царства. Толмач-переводчик с львинаго, безвестный кладач строк сиих, нисколько не склонен ручаться за подлинность мнений, якобы высказанных львом. Поэтому сомневающихся он просит счесть предлежащие реченья лишь досужими выдумками галки, наболтанными ею с верхушки ветлы в пору ледохода возле заброшенной пристани, что среди старых дач на Островах. Как и достопамятному сказанию о Чижике, ея басням не следует от нас ни самомалейшаго доверия. Толмач лишь перевел на родной ингерманландский то, что ему прокричала галка.
“Всем ищущим понять сущность изобилия. Я, черная галка, безстрастно записываю слышанное мною. Раннее детство льва — темно, как обрушившаяся каменоломня. По уже изрядно призабытым слухам времен того царствования, когда был построен старый дом, молодого и гладкого гранитного зверя привезли в город из Египта. Даже если (почти наверное) это было неправдой, все равно позднейшим сказителям львиной жизни нужно будет знать, что родословная всякаго уважающаго себя привратнаго льва должна была, подобно несравненным Сфинксам, брать свое начало в древних Фивах.
Льва вместе с его молчаливым собратом установили подле парадного крыльца еще прежде того, как закончилось строительство самого особняка. Несколько лет они провели, окидывая своим необходимо стесненным взглядом сопредельную местность и стараясь предугадать, какие потаенные опасности подстерегают их дом. Затем начались ночные беседы. Используя рукотворных львов в качестве источников познания, нельзя забывать об особенностях такого труда. Львы не слишком разговорчивы. За тот месяц, когда Мирмелеон Правый удостоил меня чести слышать его, он произнес всего несколько слов. Я считаю себя очень счастливой: иные львы, даже допустив к себе чужака, молчат по многу лет. Вот они, драгоценные слова льва, влекущаго мудрость веков:
“Да, Корвус, изобилие и впрямь хромает. Полнокровие мира есть его яд, и у дальнозоркаго обвисают крылья от страха перед неверностью пути.”
“Я, черная галка, всего лишь безстрастно записываю слышанное мною. Поэтому я и говорю, что даже сведущим нелегко постичь смысл этих по-львиному туманных слов. Но я провела возле Мирмелеона немало лет. Я уже стара, и мне незачем скрывать от вас, леонософов грядущего, что ключ полезен лишь в руках знающаго верный замок. Я познала скрытое значенье львиной речи и теперь дарю его вам. Мирмелеон говорит здесь о счастии. Жалки те, кто заблуждается, в своем невежестве полагая, что наш мир лишен счастия или скупо наделен им. Совсем напротив! наш мир полон счастия, он насыщен им сверх меры, он прямо-таки лопается от него.
Corvus Monedula (лат.) – галка, jackdaw, die Dohle, kavka obecna.
|
Григорий Злотин в сети: |