«Описывай, не мудрствуя лукаво,
Пимен.
Пушкин «Борис Годунов»
Когда откусываешь яблоко, всегда приятнее увидеть целого червяка, чем половинку...
М. Ларни
Все то, чему свидетель в жизни будешь:
Войну и мир, управу, государей… -- »
В 1961 году в первый раз еду в Ленинград, огромный знаменитый прекрасный культурный литературный театральный легендарный, о котором написал Самуил МАРШАК:
Все то, чего коснется человек, Приобретает нечто человечье. Вот этот дом, нам прослуживший век, Почти умеет пользоваться речью. Мосты и переулки говорят. Беседуют между собой балконы. И у платформы, выстроившись в ряд, Так много сердцу говорят вагоны. Давно стихами говорит Нева. Страницей Гоголя ложится Невский. Вот Летний сад - Онегина глава. О Блоке вспоминают острова, А по Разъезжей бродит Достоевский. А там еще живет петровский век В углу между Фонтанкой и Невою… Все то, чего коснется человек, Озарено его душой живою.
Выезжаю поездом из солнечного, уютного, светло-желтого, увитого виноградом южного города.
Еду в Россию, в которой не была… да считай вообще не была! Дошкольницей была вывезена в далекий южный городок, а в эвакуации – 3 года в русской деревне да однажды уже старшеклассницей были на экскурсии в Москве - вот и все. А тут сразу в Ленинград просто так. Муж там учится и все его родственники там.
Поезд прибывает на Витебский вокзал, и длинная платформа под черно-грязно-закопченной крышей, от которой отражается какой-то жуткий шум-удар-по-ушам, ведет в старое здание, где сразу попадаешь в тоже полутемный зал под статУю Ленина в лапсердаке.
Пахнет то ли какой-то дезинфекцией, то ли застарелой слежавшейся грязью. Словом, не аромат сирени.
«А с платформы говорят: это город Ленинград»…
Едем на трамвае. Меня везут на трамвае. Тогда еще довольно приличном. Во всяком случае, тогда их время от времени мыли, но лязгали и тряслись они как и сейчас. Проезжаем по улицам с серыми или черными закопченными зданиями без намека на какую-нибудь уличную зелень. Мимо Балтийского вокзала и через Обводный канал – на Измайловский проспект. Как мне объяснили, это один из самых непарадных рабочих районов, не для туристов и экскурсий. Для своих, значит. Ну, для своих красить, белить и мыть, конечно, не надо. И так хорошо. Выбоины в мостовой, на тротуаре.
Переезжаем по мосту через Обводный канал (тот самый, про который много позже Муська Плопский, пардон, доктор Плопский, приехав в первый -- и последний -- раз в Ленинград), сказал:
-- А я думал Нева широкая!
На что трамвайное население реагировало веселым смехом).
Слева мрачное черно-красное кирпичное очень старое жилое здание – а это какой стиль спрашиваю?
Хмыкают, говорят: тюремный.
Это был просто жилой дом, именно в нем -- судьба-индейка – впоследствии собиралась компания на вечеринки, о которых расскажу попозже.
Угорел в дыму отечества.
М. Бару
Пока едем на трамвае - оглядываю улицы, дома. Они все темно-серые или грязно желтоватого цвета.
«Тут перед нами развертывается целый мир красно-желтых дворцов, которые, подобно всем русским правительственным зданиям, поражают своею странною окраскою, напоминающею наполовину окраску тюрем, наполовину цвет человеческой кожи», - писал Георг Брандес, 1896 г.
С тех пор закопченности прибавилось, и цвет человеческой кожи превратился в цвет кожи, но очень давно немытой.
Вообще зелени, деревьев на улицах нет, вся зелень кучкуется в парках, в основном в центре – это Екатерининский садик на Невском с величественной Катькой -- «Катькин садик», а у ее подножия – обхожу кругом – ее министры и фавориты. За садиком – с бронзовой квадригой Аполлона над фронтоном драматический театр им. Пушкина, бывший Александринский. Справа – Публичная библиотека, слева – дворец опять же во дворе-парке, пока не знаю, как что называется и что за дворец. Деревня! В парке скамейки для передышки – у людей сумки, пакеты с покупками все руки оторвали.
Потом-то узнала, кто там в основном тусуется издавна – о столетней голубизне его постоянных посетителей узнала из книги К.К.Ротикова (Пирютко) «Другой Петербург».
(Анекдот времен, мною описываемых..
К мужчине, зашедшему в Катькин садик отдохнуть, начал приставать педераст. Тот пожаловался милиционеру. Милиционер, кокетливо:
-- А зачем вы ходите в наш садик?).
Так что все об этом знали и традицию блюли.
Летний сад с решеткой Фельтена – лучшее украшение набережной Невы. В саду – статуи греческих богов и богинь, бронзовый памятник И.А.Крылову, скульптора П.К.Клодта 1855 г. Это был первый памятник российскому литератору, сооруженный по общественной подписке. Во второй половине XIX века многие знали эпиграмму Шумахера на этот памятник:
Лукавый дедушка с гранитной высоты Глядит, как резвятся вокруг него ребята, И думает себе: «О милые зверята, Какие, выросши, вы будете скоты!»
(как в воду глядел...)
А вот что писал Георг Брандес: «… памятники в крупных городах не обладают воспитательными качествами. Кроме бронзовых памятников императорам и генералам, в Петербурге имеется только одна статуя иного содержания. Это совершенно непритязательный, симпатичный памятник баснописца Крылова в императорском Летнем саду, на месте игр детей. Он здесь построен совершенно так, как статуя Андерсена в королевском саду в Копенгагене …а оригинальные рельефы на подножии, с толпящимся миром зверей, забавнее, чем на памятнике в Дании»
Таврический сад с Таврическим дворцом, Михайловский с Михайловским замком и недалеко от него церковь «Спас на крови» с разноцветными куполами, такой домик-пряник; дальше от старинного центра, в светлом Московском районе – Парк Победы, а на самОм проспекте – деревья посередине посажены, но движение большое, выхлопных газов много, поэтому деревья хиленькие. На Петроградской стороне – Александровский сад, театр им. Ленинского комсомола (теперь «Балтийский дом»), планетарий, кинотеатр «Великан», зоопарк. Дальше по Невскому – на Староневский, в конце – Лавра, парк, церкви, соборы, надвратная церковь – редкость вообще, два кладбища по обеим сторонам – мемориалы.
Движение, движение, трамваи, лязг, поток машин, удушливость выхлопных газов.. Город -- сам по себе, зелень – оазисы сами по себе. Либо работа-забота, либо отдых: там мухи, а там котлеты.
На Невском и прилежащих кварталах, конечно, другой коленкор: светло, чисто, универмаги, спешащая деловитая толпа, жаждущая чего-нибудь купить (тогда говорили «набрать»: «Тюля набрала, колбасы…»), а на троллейбусной остановке подходишь – становишься в хвост змейки-очереди, так чинно и входят в троллейбус. Клянусь, так было! Если подойдешь к самОй остановке – тебе указывают на последнего, мол, встань туда, ты после всех подошел. И вставали.
Улицы метут и чистят с 5 утра, зимой слышишь – уже скребут под окнами. К 8-9 часам утра все вычищено, снег-мусор в кучках, лед ломиками надколот и сошкрябан, солью посыпано.
Культурный центр – это просто другой город, хотя погода та же, а с погодой тут дело хуже. Это уж как повезет, но по большей части плохая. В сентябре дождь, слякоть, холод, а может быть даже и снежок. Октябрь – черт знает что, а ноябрь – точно зима.
Помню год, уже в 80-х, когда 1 Мая на демонстрацию смотрела по телевизору, а на нее падал снег, хотя тут же таял, а в начале 70-х шла на работу 1 июня !!! и шел снежок, было 0*! Я шла в осеннем пальто в Лесгафта, а после 2 пар ушла без него, под солнышком, а пальто там даже и забыла.
Вообще всем впервые приезжающим в Ленинград-Питер, особенно с юга, я бы советовала от вокзала до центра ехать в закрытой машине.
Ну, например, с надписью ХЛЕБ.
Шутка. Мрачноватая получилась.
Итак, первым делом – Эрмитаж. Тут слов нет, тут надо ходить раз 7, что и делаю, пристаю к какой-то экскурсии, долго смотрю на «Гладильщицу» Пикассо и думаю: если повешу у себя репродукцию, все будут спрашивать: это ты? Потом отрываюсь, потому что как провинциальный зевака хожу за Татьяной Самойловой, которая вот так одна запросто ходит по залам. Русский музей, Кунсткамера, словом, все знаменитые музеи и места, например, Летний дворец ПетраI в Летнем саду, саду, который Пушкин называл «мой огород» и ходил туда лежать на травке; и Лебяжья канавка с лебедьми. Были лебеди! На одной стороне мосток был у берега с едой для них, а на той, парковой стороне был для них у берега домик. И никто их не убивал, не ел…
Дворцы, музеи, особняки, набережные, Адмиралтейство, Синод, Александровская колонна, Аничков мост с конями, Таврический дворец, Смольный и тд., и проч.,-- все, на что едут смотреть наши и ненаши – это же все царское. Все столетней давности по крайней мере. А что советские построили – теперь-то мы оглядываемся -- почти за 100 лет? Что посмотреть? Дом культуры Промкооперации, Дом культуры 1 пятилетки? Это же ужас, зубная боль и кошмары во сне.
Театры. Здания опять же – те еще.
Спектакль-концерт Аркадия Райкина! А в каком-то галантерейном небольшом магазине на Невском, зашед за чем-то, стою возле Клавдии Шульженко, онемевшая, забыла, зачем и зашла... Без мигалок и охраны передвигались, как нормальные люди, а ведь не чета теперешним типа Афганской борзой ( а ну, кто это?).
Отдав дань культуре, -- по магазинам. В те годы чуть подальше от столиц – магазины попустыннее, потом-то в 70-х совсем плохо стало. Моя Ленинградская подруга ездила в командировки в Краснодар --так вперед себя себе до востребования посылки с продуктами посылала: сливочное масло, консервы и картошку. Потому что там в гастрономах были только хлеб и селедка. И за то спасибо.
Так же, как и наши, жаждущие покупок рыщут по магазинам прибалты, среднеазиаты в национальных халатах и фесках, черные, как головешки, румыны. Сидят потом отдыхают в Катькином садике, только и слышишь: тул (tul – тюль), пантофь (pantofi - туфли), чорапь де дантеле (ciorapi – чулки, dantela – кружева). Кружевные чулки, черные, нейлоновые тогда были криком моды, а колготок тогда еще не придумали..
Гостиный Двор, Пассаж. По нашим понятиям товаров полно, дешево – и промышленных и продуктовых.
Тут я впервые увидела куропаток. Серые и белые, они были навалены под стеклом (потом мне, деревенщине, сказали, что серые – это перепела) в Елисеевском, официально – Центральном гастрономе, но испокон все и всегда называли его Елисеевским. Слева – отдел конфет, тортов, печений, вИна молдавские, грузинские, крымские – настоящие, натуральные без подделки и нарушений технологии – это я к тому, что теперь покупаешь и не знаешь, какой отравы туда навалили. Все контролировалось и было надежно. Справа в этом левом зале – отдел колбас, ветчин и прочих сервелатов. Наверху над отделом – световое табло, где высвечены названия колбас и ветчин, которые есть на сегодня в продаже. В центре – огромная хрустальная люстра, уникальная, еще ТА, но ее потом в 90-х под предлогом ремонта сняли и украли. И никаких следов… Все. Нету люстры. Неизвестно, где люстра. Не могли найти – и все тут. Сейчас без нее только с настенными тюльпанами так темно, так мрачно!
Это зал слева. Прямо как входишь с Невского в такой уличный тупичок – вход в Театр Комедии Акимова, а направо – второй зал гастронома, где эти самые куропатки. Красная икра, черная икра, зернистая икра (не путать). Сельдь копченая, сельдь соленая, сельдь в горчичном соусе, сельдь в укропном соусе, сельдь в… черта в стуле.
Кофе молотый, кофе в зернах – мокко, арабика, сантос, чай грузинский, чай цейлонский, чай китайский – черный, зеленый, желтый, чай индийский «Три слона» и проч…. Сказка по тем временам для провинциала. И не думайте, что на пачке чая – «средний лист» будет мусор с сосновыми щепками – нет, не было этой отрыжки бесконтрольно-рэкетно--мафиозного частного сектора. Зеленый – значит зеленый, а черный крупный – будет крупный. И подумать не могли, что иначе может быть. Чего не было – того не было.
Мне говорят:
-- Ты бы лучше в Эрмитаж сходила!
Я решительно пресекаю:
-- Пассаж – мой эрмитаж!
Шутка.
В самый первый свой приезд живу в гостинице Октябрьская – 4-50 в сутки, цена по тем временам чуть не запредельная, номер комнаты четырехзначный, первая цифра – этаж. Провинциалу все удивительно, даже нумерация – номер примерно, скажем, 5167.
Метро уже было, но полторы линии: одна – от Финляндского вокзала до ст. Дачное, теперь этой станции нет, а другая – от Технологического института до Московской.
Метро отличается от Московского: там налеплено всего, наляпано, накручено – «сделай нам богато», а Ленинградское – элегантное, благородное такое, разве что станция Автово какая-то нелепая. Колонны тяжелые, отделанные какими-то ветвями что ли из серого бутылочного стекла нелепые такие – не то подобие пальметты, не то букранион, но без быков, не то арабеск, но уж очень страхолюдный. Вот такое первое впечатление.
Второе – точно такое же.
В следующие приезды стараюсь летать, благо стоило это не так уж дорого. Теперь я уже в Питере, все знаю где что чего и езжу по пригородам..
Пушкин, Гатчина, Павловск, Ломоносов, Петергоф … А в Петергофском парке с фонтанами был замечательный экскурсовод Глинин, я всегда старалась к его экскурсии пристать. Что тут расскажешь – приезжайте, смотрите, читайте путеводители, сделайте это скорее, а то в наступившем столетии ничего не увидите уже: что не разворуют – то все развалится к чертовой матери. Останутся все первые, полуподвальные этажи и все вестибюли метро – игорные автоматы ( говорят, хозяин – сам глава города), гастрономы «Пятерочка» с несвежими курями, еще сеть каких-то рекламируемых гастрономов (владелец – жена Яковлева – а вот это уж точно: чек есть. На нем так и написано: ЧП Яковлева Л.В.), частные автобусы с буквой «К» (коммерческий, значит платный, люди говорят владелец – сын). Через некоторое время еще что-нибудь появится в собственности невестки или там внуков.
Все, что доход приносит, присвоят, музеи-то им на хер не нужны, начинку постепенно продадут за границу, а стены своим бандитам под склады ворованного, а то и мешков от сахара со взрывчаткой. Ну, да, впрочем, продадут – оно и лучше, там сохранится.
Посмотрите сегодня на дворец Белосельских-Белозерских -- Муниципальный Культурный центр! Грязныйб (б вышло вместо запятой, но кстати), весь в трещинах-выбоинах, смотреть страшно на ету культуру, а Эрмитаж? Пройдитесь по набережной вдоль Зимнего и дальше, дальше, дальше – вдоль Эрмитажа, Эрмитажного театра, Нового Эрмитажа, посмотрите, посмотрите на стены, колонны – грязь, трещины…
И воскликнешь словами Н.Агнивцева (1888-1932) «Подайте Троицкому мосту, подайте Зимнему Дворцу…»
Внутри как-то содержим, а подлатать-побелить снаружи – это же стен как много.
Как тут не вспомнишь паразитов-коммунистов, те хоть белили.
Во дворце Белосельских-Белозерских был Дзержинский Райком партии, так он всегда был покрашен в традиционный бардовый цвет, ни трещинки, золотые ручки надраены и внутри, думаю, была чистота, правда, не зайдешь – а мне это надо?
Однако снаружи подлатают к 300-летию, да и то потому что кремлевская шайка приедет. Но только в центре, на той трассе, где те будут ездить.
Да не хлопочи ты, ваше благородие губернатор! Они же, кремлевские правители, «слуги народа», с бешеной скоростью проносятся, а блюстители в это время и за полтора часа до этого проезда-проскока стоят никого не пропускают – эй, вы, черти босоноги, прочь с дороги, прочь с дороги!!
«Я люблю Ленинград! Я так люблю Ленинград!» - восклицают иные. Давно вы, дорогие мои, там не были. А если и были, то не там, в жилых кварталах, во дворах жилых домов, в их «вестибюлях» с позволения сказать, на тех лестницах и не видели изуродованных почтовых ящиков и «граффити»…! Вы же любовь свою запомнили смолоду, когда, во-первых, другого не видели, во-вторых, с тех пор за 30 лет кое-какие изменения произошли, и не в лучшую сторону. А ну-ка не убирай и ничего не ремонтируй в своей квартире, в своем доме лет, ну, 10 хотя бы… Ну?… Представили?
Вот двор, на фото – дата. Первый двор сбоку от Суворовского проспекта. Слева, от двери, присмотритесь, табличка с номерами квартир…. А присевшая у мусорной кучи старушка-пенсионерка что-то надеется там найти. Но это теперь, в те годы, о которых я сейчас вспоминаю, так не было. Это уже ельцынские дела.
Но вернемся в то время. Все-таки город и в то время был мрачный. Погода в большей части года серая, небо низкое, вечно пасмурно. Но даже когда лето и солнце, то вот идешь по улице по солнцу – шерстяную кофточку снимаешь – тепло. Сделаешь один шаг в сторону – надеваешь кофту, холодно! А солнце ходит даже в середине лета не в зените, не сверху на вас светит, а сбоку, впереди, прямо в глаза.
На юге-то солнце в зените, не в глаза. Строительный материал: там здания из светло-желтого котельца, а не темно-серые закопченные. Да, в южном городке жарко, пыльно, вся страна газонами не засажена, как Америка. Да и в другом с моей тихой, теплой солнечной светлой провинцией никакого сравнения. Тэсэзать, что аверс, то и реверс отличаются.
Всё, всё!
Такие вот довольно мрачные первые уличные впечатления.
Да!!! Совсем нет детей!
Еще одно очень странное наблюдение. Их нет на улицах. Маленькие в садиках, школьники в школах. Я не видела детей в городе. На юге их видишь: то кто-нибудь бежит по улице, то на тебя из двора мяч вылетает, кто-то за ним бежит, слышны выкрики со двора, где бегают и во что-то играют дети школьного возраста, то ватага перебегает из двора во двор…
Летом в Ленинграде детей действительно нет. Как мне объяснили, всех школьников вывозят в пионерские лагеря за город, все детсадики имеют летние дома в зеленой зоне пригородов, а родители по выходным дням их навещают, привозят фрукты, гостинцы.
Спрашиваю у коренного ленинградца: что вы делали, чем были заняты во внеурочное время, в детстве, когда были школьниками?
- Однозначно ответить невозможно. Все были заняты, кто чем.
Недалеко от нас на Петроградской стороне был стадион «Динамо», где было несколько катков, билеты стоили очень дешево, и мы ходили туда кататься на коньках. Нашими кумирами были спортсмены по скоростному бегу на коньках? Главным была захватывающая скорость. Видели мы там, на стадионах и небольшие площадки, где тренировались фигуристы. На последних не обращали особого внимания. Мы считали это не очень серьезным, в наше время они не были так популярны, но какие-то дети и там были.
Было огромное разнообразие камерных занятий. В школе был драмкружок, мы ставили пьесы к праздникам, например, я играл главную роль в пьесе «Красный галстук», нужно было ходить на репетиции. Многие увлекались шахматами – в школе был шахматный кружок.
Кроме того, много кружков было при ДПШ (Дом пионеров и школьников), которые были в каждом районе города и в центре города в Аничковом дворце – Дворец пионеров. Там и там было много кружков и для девочек и для мальчиков: рукоделия, юный художник, танцевальный ансамбль, драматический, радиотехнический кружок, авиамодельный, где-то живой уголок для любителей животных, шахматный клуб. Проводились олимпиады математические, физические – было несколько туров. Победителям это давало льготы для поступления в ВУЗы. Большинство школьников знали, что после окончания школы их ждет поступление в ВУЗ, и свой выбор они делали еще в школе.
У мальчиков приоритетом пользовались технические вузы, у девочек – больше гуманитарные. Кто послабее в учебе – поступали в техникумы, которых было много.
Иногда собирались у кого-нибудь дома играли в шахматы.
А еще я был записан в районную детскую библиотеку и был там активистом в кружке «Друзья книги» по реставрации книг. Детская библиотека организовывала встречи с писателями. В Домах и Дворцах Культуры проводились «недели детской книги» - показывали инсценировки по книгам, книжные викторины, чтение стихов и прозы, приглашенные детские писатели читали отрывки из своих произведений, отвечали на вопросы школьников.
Кто-то тренировался в детской спортивной школе (ДСШ) – там была масса спортивных кружков- секций, проводились тренировки и соревнования команд – участников этих секций.
В Эрмитаже были кружки школьников, (начиная с 5 класса) по истории искусств, тематика была привязана к изучаемой в школе истории. Членам кружка выдавался постоянный пропуск в Эрмитаж, занятия проводились в Эрмитажном театре и в залах.
Это в учебное время года.
А летом – да, летом все дети были вывезены в зеленые зоны пригородов – в пионерские лагеря, а кто послабее здоровьем – в лагеря санаторного типа.
Для детей слабых или болезненных были школы-санатории, где дети и учились. Два года я учился в такой санаторной школе на окраине г. Пушкина для детей с бронхоаденитом. Школа эта была в саду на окраине города. Все вышеописанное было бесплатным.
В послевоенные годы вернувшиеся с войны отцы и старшие братья привезли из-за границы мешки иностранных почтовых марок, так что у некоторых детей было хобби (тогда так не называли, правда, в то время это называлось увлечением или коллекционированием) – коллекционировали марки. За небольшие карманные деньги дети школьники могли собрать неплохие коллекции марок и монет европейских стран. Попадались со свастикой. Попадались марки стран, которые даже трудно было найти на географической карте. Я очень гордился одной маркой с пальмами и слоном страны, название которой я не мог понять. Вскоре узнал, что Goldcoast – это Золотой берег, английская колония в Африке. Была еще у меня марка Cote d'Ivoire - это Берег Слоновой Кости! – французская колония, и еще красивая марка с крокодилом, а что это за страна Laboine, я так и не узнал…
Пришли другие времена, пришли другие имена.
Да, дети не болтались беспризорными по подвалам, все были чем-то заняты, а о наркотиках слышали только при описании заграницы и думали, что наши врут! Пугают!! Не может такого быть!!!. Город, конечно, привлекал своей культурой, памятниками, разнообразием, обилием продуктов (sic! 60-е гг!) и противу маленького провинциального городка хорош был анонимностью существования. В маленьком городе ты все время на виду. Почти нет одиночества. Да, люди все хорошие, приветливые, но они меня вообще утомляют. Куда бы ты ни шел, что бы ни купил – нет случая, чтобы не встретился кто-то знакомый: куда ходила? Что купила? А слышала, что имярек… варианты: заболел, уехала, вышла замуж, развелись, уволилась, перешел на другую работу… А тут – оооо!! ты ездишь, ходишь... кругом так много народу – и никого знакомого! Ходи, смотри, глазей, иди в кафе – не иди в кафе и жуй прямо на ходу; сиди в парке – не сиди в парке, иди одна или с кем-нибудь в театр -- не ходи в театр. Купи что-нибудь и ходи с пакетами, сумками – не покупай ничего, просто на витрины пялься… Шармааан! Далеко Бендеры, Жмеринки, Валуйки, Алхалаки, а здесь в огромных многоквартирных домах–клоповниках… боже, чуть о клопах не забыла! Оооо, порождение нищеты и коммуналок! Тогда это было бедствие какое-то! Правда, местное население вовсе не считало их таким уж бедствием. («Ну, клопы и клопы – они у всех, куда их денешь. Где ж их нет. Травим иногда. Да рази их выведешь»...) Они были везде, как тараканы в Одессе, их иногда травили керосином или кипятком, когда уже спать совсем невыносимо было, а потом появился дихлофос. За ним в очереди выстоять надо было. А вот он все же помогал. Но китайский. На хлорофос русско-советского производства клопы чихали. Иногда вслух. Однако еще долго они все-таки существовали, пока к 80-м совсем не исчезли в неравной борьбе с китайскими средствами.
|