Геннадий Каневский
Стихотворения
Самба "Бразилия" Я - тяжелей самой Земли. Ты - легче, чем слепая высь. Нам Лобачевский одолжил Два ящика своих прямых - И мы с тобой пересеклись. В нелепом мире жестяном, Где сны - из струганых досОк, Есть позабытый всеми дом С высоким звездным потолком. А вместо пола там - песок. Он весь следами испещрен И Божьей лампочкой согрет... Там - карнавальный сексодром, Там - старых джипов пантеон, Там - ярко-розовый рассвет. Нам проще там, чем где-нибудь, Под сериальный всхлип бабуль, Десяток строк перечеркнуть, Десяток рюмок взять на грудь И в бар всадить десяток пуль. Туда не ходят поезда. Там даже Киплинг не бывал. Когда тут вторник - там среда. Когда тут осень - там весна. Здесь увертюра - там финал. Там немцев выживших одних - Еще с войны - поселков пять... Закажем ром. Запишем стих. И я скажу: "Ich liebe Dich". И - мне не страшно умирать. ..^.. ИГРА ОБ ОЛЕНЕ "Одним из распространённых символов акта любви является охота на оленя..." (комментарии к монографии К.Г.Юнга "К вопросу о подсознании") I.- на острове каком-то, где во сне мы встретились с тобою, было тихо. журчал ручей, и пятна на сосне (от солнечного света) - олениху напомнили, пугливую, в кустах, которая, подрагивая кожей, старалась, чтоб ни ветер, ни прохожий нас не спугнули в этих летних снах... - не разрушай, рассказывая сон, ту тайну... в прошлой жизни, может статься, был явью, а не смутной грезой он... есть сны, в которых лучше оставаться... тем более, что - помнишь? - плеск воды, охотничьего рога зов - и отклик, и олениха, с возгласом беды, сорвалась прочь - и миг чудесный отнят... - они, поверь. не потревожат нас: у них свои заботы и печали, а сон наш - легкий, веселящий газ, в конце - еще светлее, чем вначале... - но я же помню выстрел у воды, и красный цвет, и ноющую рану... - …и мы проснулись. больше нет беды. забудь. я тоже вспоминать не стану.
II.Пора! - И барон Хильдебрандт поднимает трубу к небесам. Старший конюший Фриц с превеликою дерзостью сам принимает сей вызов, подводит коня и - вперед, ибо время не ждет, ибо в старом лесу, что за замком, двенадцатый день, по словам егерей, как замечена легкая тень - благородный олень. Пора! - Баронесса, и Вы стосковались по лаю собак, по дыханью погонь, что скрывает лесной полумрак ? Что ж, вперед, ибо время не ждет. Пора! - Но и там, средь погонь, в густолиственном темном плену, Хильдебрандт вспоминает весну позапрошлого года, за лесом - селенье, и звон старой церкви к обедне, и смуглую кожу, и стон, и дыхания сладость, и темное губ забытье, и плебейское имя, проклятое имя ее ! Пора! - Благородный красавец - все ближе, и звонко стрелу посылает барон, и никто не заметил в пылу баронессу, упавшую навзничь с коня, и пятно - о, как ярко на белом наряде алеет оно ! ................................. Третий год длится траур. Барон носит темный жилет. По ночам он уходит в селенье. Опасности нет. Ибо гончие чувствуют след, ибо егерь доносит, что скоро двенадцатый день, как замечена легкая тень - благородный олень, ибо снова и снова, беспечна, звонка, весела, бархатистую кожу пронзая, трепещет стрела, ибо время не ждет !
..^.. *** Лето забытое. Желтый подсолнух на синем Фоне - в шкафу платяном - из-под джинсовой куртки. Юбки такие в прошедшем сезоне носили. Их привозили сюда темнолицые турки. Многоглаголющие, черноусые, злые - Где вы теперь? Только снега знобящая вата... Или и впрямь Одиссей не доплыл до России И затерялся в горячих просторах Леванта? Что ж, закрывайте глаза и взахлеб говорите. Переживем эту зиму - и станем моложе. Тот, кто в Керчи засыпает - проснется на Крите, Встанет, потянется, рыбы к обеду наловит... Только вот - эха не слышно, и не оставляет Следа - нога. Всюду - запах смолы и иссопа. В небе - ни облачка. Так у живых не бывает. Яду, Калипсо!... Зови женихов, Пенелопа... ..^.. Открываю старые картоны... Открываю старые картоны… В Разумовском оголились клены. Непривычный свет в аллеях лег – Словно грузный зверь – для зимней спячки, Приготовив мелкие подачки: Дождь с небес, из печки уголек… Хорошо ступать на мокрый гравий. Легкий выдох летних разнотравий Сушится в гербарии, в углу Дома, да и дождь – не столь докучен: Каждый поворот аллей изучен, Вызубрен, как летнее «люблю…» Слово «помнишь…» выпустив из плена, Слово «завтра» выслав на замену, У пруда стоять на берегу, Книгу перечитывать с начала… Только три строки из Марциала Вертятся и вертятся в мозгу. И, казалось бы, к чему томиться? Помнишь, как была Императрица В том году, о чем поставлен знак Мраморный – и три строки из меди… (В скромном деревенском Кифареде Было вдохновенья – на пятак…) А теперь – не радует и это. За спиной горит остаток света. Впереди – лишь тьма на много дней, Мрак забвенья, долгая опала… (Снова – три строки из Марциала… Привязались, право, как репей!) Время задавать балы старухам И, напрягшись ослабевшим ухом, Слышать за спиной «Один конец…», Щекоча потешными огнями Небеса предзимья, где над нами Проплывает сумрачный Стрелец. ..^.. Уроки английского (по Верещагиной / Притыкиной, 2-й кл.) (To my son Nick) Урок 1 What is your NaMe, Nursery RhyMe, What is your NaMe, Black Beetle? “We are to live, We are to die” – That is My NaMe, My little… Буковку – вверх, Буковку – вниз, Криво и неумело. Томно глаза Подняты ввысь. Сладко немеет тело. Сказано «Нет» Раньше, чем «Да». Хохот – предвестник грусти. Нынче – игра, Завтра – беда, Но навсегда – искусство. Вот узелок – Не развязать: Перегрызай отважно! Имя свое Громко назвать… Дальше уже – неважно, Дальше судьба Будет – любой: Капель, калик, Калигул… Так что – пиши, My little boy, Так что – пиши, каллиграф! Может, дойдет Новая весть Сквозь неумелый, детский Почерк: «Живет В городе М Петр Иваныч N-ский…» Тянется нить Вдаль, через тьму, К имени – выше смысла. Может, и мной Лишь потому Этот стишок написан – Строчек косых Каменный плен, Глаз голубая влага… Буковку М, Буковку N Терпит пока бумага. Урок 2 Where are you from? Stop the Globe and point with your finger… Если ты рыба с хвостом – Ты попадешь в океан и тебя уже больше не видно: Спрятан на дне, Синей толщей укрыт от слепого палящего ока, Каменным боком Цвета кованой меди и сна – обращенный ко мне. Here is Africa. You are from Africa – ну-ка, представь… Там, где рассвет озаряет такие места, Пряные, терпкие – здесь не ступала нога Ливингстона… Прячь пистолет – дикари отнимают пистоны, Порох из них вынимают, и с ним – с аппетитом едят You, little boy, и других аппетитных ребят… (Порох у них – вместо соли). You are from Britain… Грубый шотландец, как каторжник, бритый, Виски упившийся в дым, В дудку “G. Rangers” дудит увлеченно Там, у ворот стадиона… Я б не хотел тебя видеть таким. Лучше – послушай, now listen to Aunt Evelina… She is from London. «Цветок розмарина – Ах, это самый пленительный цвет!» И она говорит о любимых картинах Там, в галерее Тэйт… Как же нам быть? Нам с тобою, двум легким созданьям, Тем, что на каждом шагу, от земли отрываясь, летят, И на вопрос, задаваемый нам с придыханьем: “Where are you from?” – Отвечают: “ I am from my heart…” Урок 3. Мы были с тобой на короткой ноге, (Repeat it again) Как два кота – в одном сапоге, Как два гвоздя – в одном каблуке, Как две дождинки с одних небес… (Repeat it again two times, not less!) И мы писали в одну тетрадь: С начала – ты, а я – с конца, И там, где я начинал звучать – Там ты умолкал и читал с листа… А еще говорят, что речь – пуста, Что язык – тяжел, что он – не для нас… (Repeat it once, repeat it twice). Они просто стеснялись летать, как мы: Наслаждаясь стихом, не боясь разлук, Забывая закон тюрьмы да сумы… (Repeat it again and close the book). ..^.. *** Привыкая к морю, Сидя к нему спиной, Начинаешь вскоре Думать о чем-то меньшем: Замечаешь камень, Листочек плюща резной, Юрких синих ящериц И кареглазых женщин. Набиваешь трубку. Разгадываешь кроссворд. Затеваешь с другом Споры, колебля воздух. Подпеваешь песне: Курортник хмельной поет, Перекрыть стараясь Шум электричек поздних. Прижимаешь к уху Раковину. (Игра…) Провожаешь солнце, Севшее за холмами: Новый день уже На круге у гончара – То-то мир наполнен Звонкими черепками! И не думаешь, К закату какого дня, Над старинной дамбой Темною встав волною, Море будет здесь, И поглотит тебя, меня – В тот забытый вечер Севших к нему Спиною. ..^.. *** У моря шепот Бога Слышнее, чем в местах Иных - и Нильса Бора Охватывает страх... Он на песок присядет, А полчаса пройдет - Он с дикими гусями Отправится в полет. Несите Нильса, гуси, К Великой старой скво, К морщинистой бабусе - Праматери всего. Испачканная сажей, Всея Земли вдова, Она ему расскажет Строенье вещества, Истопит баньку жарко, Предложит сто услад, И объяснит про кварки И ядерный распад... Заснуть под это пенье, И видеть дивный сон - Но сердце, как пропеллер, Унять не в силах он. Едва глаза закроет - И чудится ему: Идут солдаты строем В египетскую тьму, В довременное пламя, В какой-то адский рай Идут они цепями Гусиных белых стай... Несите Нильса Бора Назад, в родимый дом, Где Копенгаген скоро Заблещет под крылом... Пробраться осторожно К себе, и обувь снять... Спи, ядерный художник. Не все ж тебе - не спать. ..^.. *** (Г.Д.) Из музыки построить стены. Молчаньем дверь закрыть на ключ. Полночный шепот Ойкумены Так повелительно-могуч, Язык так зыбко-непонятен, И так составлены слова - Из точек, черточек и пятен - Что можно голову сломать... Как сладок твой полет обманный, Твой легкий разворот ночной От рифмы противотуманной - Во тьму метафоры двойной, По тайным закоулкам смысла - Туда, к реке, где гладью вод Отражены стихи и письма, И о любви теченье врет... Так, перелистывая полночь, Зачитывая все до дыр, Мерцает, и поет, и помнит Последний твой ориентир, Твой друг, твой знак, холодный, точный, Ни разу не дававший сбой - Финальный диалог Платона С самим собой. ..^.. ТРИ БЛАГОСЛОВЕНИЯ I. На хлеб Хлебом корми их с руки. Вздутыми пузырьками. Кисленьким запахом дрожжевым. Духом живым тоски. Плотью и голосами. Всем, что еще не превратилось в дым. Хлебом корми их с руки. Слышишь – щебечут? (А говорил – схоронили давно). Ангелы-дурачки, Старые вещи, Черной пластинки колкое веретено. Хлебом кормить – нынче одна отрада. Странные времена. Белый бесплотный шум. Если придет любовь – сладкого винограда, Если придет война – Хлебушка попрошу. II. На воду Щелочь дня и ночи кислота Лишь на миг смыкаются – на грани, В сумерках – и вот течет вода По ножу, поет в моем стакане. В небе ходит Веспер золотой, Гондольера пьяного попутчик… Время воду смешивать с водой И купаться в пузырьках колючих. Юноша, пирующий скромней, Чем пристало, сочинитель боли – Что тебе в прозрачной, в чистой, в ней, В холоде ее, в ее глаголе? Тихо растворяющая соль, Кровь и пепел. Медленная. Злая. Горькая. Забывший обо всем, Тонешь в ней, глаза не закрывая. III. На соль Над нами – соль. И мы живем на дне, Под белой коркой тонкого белья. И в каждой вещи, проступив на ней, Есть медленная соль небытия, Неслышный шепот соляных озер, Степных курганов, миражей, могил… Я помню рабства долгого позор, Я помню речь – а знаки позабыл. Когда олени лижут соль, как плоть, Неведомую больше никому – Их языками говорит Господь, Сходящий в кратковременную тьму. Ты говоришь: «Сошествие во ад…» Я говорю: «Он просто – экскурсант». Потомки раскопают белый сад Застывшей крови, вспомнят и – простят. ..^..