Георгий Плужников

Миниатюры

Метаморфоза

Максим встал поздно - всю ночь просидел за компьютером, заканчивал проект, который надо было сдавать сегодня вечером. Чтобы не опоздать на работу, утренний ритуал долговременного пробуждения пришлось сократить. Уже одевшись, сделал несколько больших глотков кофе, затянулся сигаретой и затушил ее, взял портфель, тяжело вздохнул и вышел на улицу.

Быстрым шагом к метро. Практически бегом, перепрыгивая через лужи и ямы, обходя встречных пешеходов, которым посчастливилось жить там, где он, Максим, работает, и работать там, где он живет. Это ведь только на проезжей части для каждого направления своя полоса, и то машины сталкиваются, а люди, они, вообще, ходят, как хотят.

Максим запрыгнул на тротуар и тут же столкнулся с Джонни, чернокожим парнем, местной знаменитостью. Джонни был, по-видимому, студентом, но никто не знал, какого института, и никто не знал, как же в действительности его зовут. Он подрабатывал грузчиком у местных ларечников, частенько получал пинки от накачавшейся пивом патриотической молодежи, и почти каждый вечер сидел на ступенях, поставив открытую бутылку пива между ног и обхватив большими черными руками голову. Из глаз его капали слезы.

Уронив ящик чипсов, Джонни что-то прокричал Максиму, что-то обидно-непонятное, матерное и недоброе. День Максима начинался.

***

Евгений Федорович сидел за столом и пил крепкий чай с лимоном. В правой руке он вертел согнутую пачку долларов, перехваченную золотым зажимом с изображением игральных костей. Он был невесел. Уже долгое время он ловил себя на том, что цель его жизни достигнута, а жить интересней не стало. Когда-то в юности он считал, что, заработав кучу денег, он сможет прожить жизнь весело, интересно. Но большие деньги радости не принесли, юношеские мечтания погасли, а работа так и осталась работой - средством зарабатывания денег, он не любил ее, и удивлялся, когда другие говорили, что работа для них - все. Но и бросить работу он не мог. Он жил, пока был в обойме. Брось он работу - старые враги не преминули бы попинать пенсионера. Да посильнее. И никто не помог бы. Друзья были, да вышли все, и уже лет пять никто не называл его Женькой.

Евгений Федорович подошел к аквариуму и постучал по стеклу. К источнику стука тотчас рванулась пиранья Роза, немой свидетель всех тайных переговоров Евгения Федоровича. Рванулась и, ткнувшись в стекло, вновь поплыла по своему ограниченному мирку.

***

Максим вышел от шефа невеселым. Нет, проект был сдан, и клиент был, как всегда доволен. Но кроме сданного, на Максиме числились еще три текущих проекта, и, как обычно, вскоре добавятся новые. Жизнь не предвещала никаких улучшений.

- Как же надоел этот День Сурка. Хоть бы какие-нибудь новости…У людей карьеры, семьи, ремонты, дети, новости, бурная жизнь. Ну почему же у меня все так тягомотно-единообразно?! Уж лучше не жить, чем жить так.

Обычное дело, у Максима была депрессия.

- Вот бы с кем-нибудь поменяться. Жизнями. Чтобы он мою прожил, а я его. Наверняка ведь есть такие люди, которым бы нравилось жить моей жизнью? А мне все равно какую. Лишь бы другую. Другую.

***

Евгений Федорович отошел от аквариума и сел за стол. Допил чай и закурил сигарету.

- Иногда мне кажется, что нет жизни, прожитой более глупо, чем моя. Поверни я на любом из перекрестков не туда, куда я повернул, глядишь, все было бы иначе. Все было бы лучше. Потому, что хуже некуда. Всего боюсь, ничем не доволен, нет радостей, ничего хорошего. Наверняка есть кто-то, кому моя жизнь понравилась, я бы отдал ее ему в обмен на его. Тихую и спокойную. Любую другую жизнь. Другую.

***

Этой ночью происходило нечто необычное. Нечто, что происходит лишь в сказках и рождественских историях. Небо светилось от молний, и гром грохотал до утра. Ветер сдувал ветки с деревьев и бросал их в окна. Подхватывал осколки и бросал их на машины, припаркованные во дворе. Лишь к утру все стихло. И все было, как вечером. Почти все.

Кто-то включил свет. И Евгений Федорович увидел, что какой-то человек, бросив газеты на стол, подошел к аквариуму и постучал по стеклу пальцем. Евгений Федорович кинулся к пальцу, ткнулся в стекло и удрученно отплыл. Он все вспомнил. Теперь его звали Розой.

И каждый вечер Максим брал бутылку пива, делал большой глоток, садился на ступеньки, обхватывал голову своими огромными черными кистями и беззвучно плакал.

Коробка

- У меня проблема. Я никогда к тебе не обращался, да и друзьями мы не были, но, поверь, теперь прижало, край просто, очень нужна твоя помощь. Ты можешь меня выручить, помоги…

Я помню этот разговор, словно он только что закончился. Хотя случился он лет этак пятнадцать назад. Да, мы как раз заканчивали школу. Помню, но, честно говоря, такое лучше забывать. Был я никем, пришел в ту школу год назад и долго старался, чтобы меня, новичка, заметили. Честно говоря, не нравилось быть ничтожеством. Класс был дружный, все росли вместе и к редким чужакам относились плохо. Нет, если бы ко мне относились плохо, я бы привык, но все было хуже, гораздо хуже – меня не замечали. Впрочем, ничем я тогда не выделялся, был средним во всем, начиная с роста, тихоня, неглуп, но и звезд с неба не хватал. Особенно переживал я, что девочки нашего класса, уже улыбавшиеся вовсю моим одноклассникам и молодым учителям, смотрели сквозь меня, не замечая. Сейчас уже я далек от мысли, что за этим стоял какой-то молчаливый заговор, думаю, что просто не был им интересен, но тогда я был просто убежден в том, что мне объявлен бойкот. Это вовсе не удивляло. Так было принято.

После школы все пошло как-то само собой. Во всяком случае, я не помню своего участия в собственной судьбе. Мать недолго взирала на мои бесполезные шатания, и пристроила к себе, в больницу санитаром. И почти сразу начала убеждать меня, что уход за больными – это не профессия для такого молодого умного мужчины, как я. Что делать, через пару лет за меня было принято решение, и я стал студентом медицинского института. Денег и способностей для поступления в московские «меды» в нашей семье не было, и мне пришлось покинуть столицу.

Олежек был моей противоположностью. Его знали и любили в классе все. Его любили и учителя. Да и как его было не заметить – яркий, высокий, заметный. Вдобавок с хорошим чувством юмора и бунтарским духом. Его выходки, несомненно, радовали ребят и задевали учителей, но чувствовалось, что и преподаватели относятся к Олегу с уважением. Конечно, Олежек был любимчиком у девчонок. Он встречался со всеми штатными красавицами класса, о нем шептались, на него бросали взгляды.

Еще одним Олег отличался от одноклассников – у него всегда были деньги, и он был модно и дорого одет. А на выпускной он приехал, подумать только, на собственной машине. Завидовал ли я ему? Нет, не так. Я был бы просто счастлив, если бы он обратил на меня внимание, благодаря ему я мог бы стать если не популярной личностью в классе, то хотя бы своим. Но привлекать его внимание для этого – нет, это было ниже моего достоинства.

Окончив институт, вернулся в Москву, где мать, будучи главврачом одной из клиник, без проблем подобрала мне новую работу. Денег ординаторское место много не приносило, но, честно говоря, я не уставал. Через пару лет женился, родился ребенок. Когда обставляли детскую, жена нашла коробку и поинтересовалась ее содержимым. Что я мог ей сказать? Никогда эта коробка не открывалась, моим предположениям относительно ее содержимого не было счета, но точно я не знал.

Олег был фарцовщиком. Я узнал это случайно, услышав разговор двух одноклассниц. Тогда все знали, кто такие фарцовщики, занятие это было модным и недоступным, оно связывалось с иностранцами, красивыми тряпками, веселой жизнью и некоторой романтической опасностью. Такой вот тайный, но всем известный бизнес и приносил Олегу деньги и фирменные шмотки.

Мать часто повторяла, пытаясь меня усовестить, – Для тебя ничего святого нет, ни к чему ты не привязан, ответственности на тебе никакой. Но я всегда знал, что это не так. Кое-что все-таки было. Все пятнадцать лет я хранил коробку и вместе с ней хранил тайну. Секрет, разгадку которого знал только он. Когда я уезжал учиться, коробка была со мной. Я аккуратно прятал ее, как только переезжал на другую квартиру. Возвращаясь из отпуска, я первым делом проверял, на месте ли она, а уж потом проверял все остальное. Все остальное было моим, и я легко мог свыкнуться с потерей всего немногого нажитого. Коробка же мне не принадлежала. Так что мать ошибалась всякий раз, когда говорила, что нет на мне никакой ответственности.

Мы встретились в банке, куда я зашел почти случайно. Я почти забыл, как он выглядит, однако сразу узнал его. Повзрослевший, чуть располневший, но, как и прежде, одет дорого, глядит уверенно, немного даже высокомерно. Меня он не узнал, это было объяснимо и странно одновременно. Пришлось около десяти минут объяснять, кто я и откуда.

– Слушай, одноклассник, давай перекусим, я тут один ресторан знаю, посидим, поболтаем, глядишь, и вспомню. Лет-то уж сколько прошло.

В день последнего звонка я рано вернулся домой. Совершенно не хотелось проводить вечер с людьми, которые так и остались мне чужими, несмотря на проведенные вместе годы. Как обычно, я сидел и читал что-то. В дверь позвонили, на пороге стоял он, Олег, краса и гордость столь нелюбимого мной класса. Не могу сказать, что одноклассники часто заходили ко мне в гости, честно говоря, помню только, что когда я сильно болел, мне позвонила Катечка, наша красотка-староста, и попросила сказать классной, если та спросит, что делегация из класса посетила умирающего товарища. Я согласился, но классная так и не поинтересовалась. Так что визит одноклассника, да еще Олега, удивил меня.

Мы изрядно выпили, разговор как-то не получался. Олег все время рассказывал о себе и интересовался судьбой наших одноклассников. Я, не будучи другом кого-либо из них в школе, не интересовался ими и после окончания. Мы сидели уже около часа, после очередного «За встречу», я решился и спросил его напрямую. Он недоуменно посмотрел на меня.

- У меня проблема. Я никогда к тебе не обращался, да и друзьями мы не были, но, поверь, теперь прижало, край просто, очень нужна твоя помощь. Ты можешь меня выручить, помоги…Меня контора загребла, с обыском придут, нельзя, чтоб нашли у меня, потом все объясню. Спрячь, сохрани, может случиться, ты меня долго, очень долго не увидишь. Но я обязательно за ней приду. Сам приду. Меня искать не надо. И не надо, не смотри что там, ладно? Я умею быть благодарным.

- Я никак не мог предположить, что это так надолго. Тебя забрали через месяц после выпускного, я ждал, пока ты вернешься за коробкой. Знаешь, мне не нужна была благодарность, просто хотелось иметь друга, такого, как ты. Ну, вспоминаешь? Поехали, отдам, если, конечно, это еще нужно.

Олег насупился, и сразу перестал быть похожим на того Олежку, что учился со мной. Это новое лицо немного удивило меня.

- А ты ее не открывал? - спросил он. И через паузу: - Я думал, ты не удержишься.

- Ну, слава богу, вспомнил. Поехали? А скажешь, что там было?

- Господи, как глупо. Жестоко и глупо. Ты правда хранишь ее столько лет и так и не открыл ее? Я думал, любопытство заставит тебя открыть коробу сразу же, как за мной закроется дверь.

- Сначала у меня такая мысль была. А, думал, ерунда какая-нибудь. Вряд ли при том отношении ты мне доверился бы. Но потом тебя забрали, и я понял, что это нечто серьезное.

Я вбежал в квартиру, отодвинул шкаф и, дрожа, достал небольшую коробку, хранителем которой был столько лет. Она была завернута и заклеена, но я не стал рвать обертку, решив продлить удовольствие овладения тайной. Все так же дрожа от нетерпения, пытаясь успокоиться, я ножом для бумаг взрезал тонкую обертку и медленно раскрыл коробку.

- Черт, совпало все как. Знаешь, давай я ее заберу, впрочем, ты, наверное, хочешь знать, что там? Ты имеешь право.

- Помнишь, ты говорил тогда о вознаграждении? Подожди, если я и хочу чего-то получить, так только узнать, что же там, черт побери, было? Валюта? Оружие? Записная книжка? Да я ждал этого столько лет!

- Знаешь, ничего интересного. Боюсь, тебя это разочарует. Впрочем, столько лет прошло. Только сейчас все вспоминается. Мы не любили тебя тогда, хотя, вроде бы, ты был нормальным парнем. Какими мы были… Прости меня, надо бежать, дела. Вот тебе мои координаты, позвони мне как-нибудь, только обязательно позвони.

- Постой, а коробка? Сколько мне ее еще хранить? Или подвезти ее тебе?

- Знаешь, тебе следовало давно ее открыть. Давным-давно. Она твоя. Прости, друг…

В коробке лежал свернутый лист бумаги. Всего один лист. Все остальное пространство коробки занимали пенопластовые кусочки, обычно ими засыпают бьющиеся предметы. Что же такого может быть на этой бумажонке? Я развернул лист и увидел лишь короткую фразу, написанную аккуратным ровным почерком: «Господи, Гальцев, ну почему же ты такой урод?»

Гальцев – это я.

Уходи

- Я устала. Мне все надоело, понимаешь? Я не могу так больше жить. Скрываться, прятаться, врать. Я ведь совсем не умею этого. Знаешь, есть люди, которые умеют врать с честными, чистыми глазами. Я - не могу. И все ради чего? Любовь? Не надо, я тебя прошу, ради Бога, не надо…

Я слушал ошеломленно. Я так любил ее. Всегда. Как же так? Как все это понимать?

- Пойми, ты мне очень близок, мне трудно будет без тебя, но я смогу. Я решилась, и я все смогу. Пойми, у меня есть семья, муж, которого я очень люблю, люблю, понимаешь? И мне дорога моя жизнь, дорого все, что у меня есть, я не хочу больше мучиться, изворачиваться, лгать. Не хочу. Я просто устала от всего этого.
- Но разве нам было плохо вместе? Скажи мне, разве нам было плохо?
- Хорошо. Но этого мало. Понимаешь, мне мало, чтоб было «хорошо». Я нормальная женщина, я хочу быть счастливой. А так, полунабеги-полувизиты, цветы-поцелуи-любовь - нет, я больше не хочу такого.

Она больше не хочет такого. Она хочет счастливой жизни в браке.

- Уходи. Просто уйди сейчас. Скоро придет муж, я не хочу, чтобы он застал тебя. Да еще в последнюю нашу встречу. Я вообще не хотела, чтобы ты сегодня приходил.
- Последнюю? Ты хочешь сказать…Невероятно.

Невероятно. Невероятно!

- Все, уходи. Я больше не могу тебя видеть, не могу и не хочу.

Я услышал шаги, затем приоткрытая дверь распахнулась, и из-за нее прямо на меня вышел высокий насупленный лысеющий блондин, мельком посмотрел на меня и, не останавливаясь, пошел к лестнице. Я вошел в квартиру. Меня не ждали так рано.

Исполнение желания

Я вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь. На улице заметно похолодало. Посмотрев по сторонам и прищурившись от злого ветра, я поднял воротник старого пальто. Постоял еще мгновение и пошел в сторону метро. Мыслей в голове не было. Вот ведь как - с утра были, а к вечеру - хоть шаром покати, хоть кубом. Нет ничего, только усталость. Иду по улице. Фонари горят через один, машины толпятся, явно желая поскорее разбросать свое содержимое по домам, к холодному пиву и горячему чаю. Но уж больно много их…

Ах, если бы…

Среди витрин бутиков и цветочных магазинов заметил не то неброскую вывеску, не то яркое объявление. Всего два слова.

И С П О Л Н Е Н И Е Ж Е Л А Н И Я

Конечно, я вошел. За небольшой стойкой, похожей на трибунку президента США, но без орла, стояла девушка в ярко-голубом костюме и улыбалась, глядя на меня. Я подошел к ней поближе. Улыбнулся в ответ и заметил на груди бэджик с надписью, которую уже видел снаружи:

И С П О Л Н Е Н И Е Ж Е Л А Н И Я

- Вы исполняете желания?
- Мы исполняем желание! - подчеркнула она единственность, не снимая улыбки.
- Любое?
- Только одно.
- Мое?
- Да, только ваше…
- Я бы хотел…

Я задумался. Единственное - это вам не рыбка с тремя желаниями и не престарелый джинн с огромной лохматой бородой, способной исполнить все желания окружающих. Одно единственное…
Я даже не пытался подойти к ситуации с точки зрения материалиста, скептика и циника, боясь, что за время, пока я буду себе объяснять, почему все, что со мной сейчас происходит, невозможно, все исчезнет. Кроме корыта, разумеется.

- Хочу все уметь и знать. - Тихо пробормотал я.

Я знал, что при отсутствии второй и третьей попытки, желание все знать и уметь - то, что надо. Обладая всезнанием и всеумением, остальные свои желания я смогу исполнить уж как-нибудь сам. Не то, чтобы я так быстро соображал, просто все давно уже продумано…

- Простите?
- Хочу все знать и уметь. - Уже четко и громко сказал я, следя, какое же впечатление произвело на девушку мое единственное желание.
- Простите, я не совсем понимаю… Одну минуточку, думаю, вам лучше поговорить с менеджером.

И она, немного отвернувшись, прижала пальцами нечто невидимое в ухе и зашептала страстно и беззвучно.

Через минуту откуда-то появился менеджер. На его довольном лице сверкала улыбка, словно срисованная с лица девушки в ярко-голубом. Шагами длиной метра в полтора он подошел ко мне и спросил:

- Да?
- Что да? Я хочу все знать и уметь. Вот мое единственное желание.
- А, я понял. Должен вас расстроить. Вы не совсем верно оцениваете ситуацию. Попробуем разобраться. Некоторое время назад, когда вы прогуливались мимо витрин, вам захотелось, чтобы здесь появилось нечто, что исполнило бы, цитирую ваши мысли «хотя бы одно, самое маленькое желание». Вот это нечто.
- То есть, проблем нет?
- Проблем нет.
- И вы выполните мое желание?
- Вы не поняли. Оно уже выполнено. Мы - это то, что исполняет одно желание, и, поверьте, вы именно так себе и представляли этот офис. К сожалению, второе желание мы выполнить не можем.
- Ну почему же? - глупо спросил я, понимая, что парень прав.
- Да потому, что вы хотели, чтобы было исполнено лишь одно желание. За язык вас никто не тянул. Прощайте.

Он подмигнул мне и растворился. Я подождал, пока растворится девушка со стойкой и бэджем, и вышел из опустевшего помещения. Выходя, я оглянулся на вывеску. «Помещение сдается» - не то неброская вывеска, не то яркое объявление. Всего два слова.

Слава Богу, на улице надо мной никто не смеялся…

Реки текут

Все реки текут. Москва - нет. Уже минут двадцать стою на Крымском мосту, курю и смотрю вниз. Вода не течет. Не течет, не волнуется и даже ряби не видно. И тихо. Никогда бы не подумал, что в Москве бывает тихо настолько. Четыре часа утра. Восхода еще нет, закат уже был. Межвременье…

Не отрывая взгляда от воды, ощущаю, что не один. Так и есть, среди этой тишины я не заметил, как по бокам от меня примостились, в полном смысле этого слова две невероятные личности. Они сидели на парапете по разные стороны от меня и смотрели друг на друга. Слева - мужчина, лет сорока, в морозно белом костюме, таких же ботинках, шляпе и, думаю, даже носках. В руке у него незажженная сигара. Справа от меня - девушка лет девятнадцати-двадцати, а может, пятнадцати, в голубом платье. У нее рыжие волосы и очень красные губы. В правой руке она держит бокал красного вина. Обуви на ней нет.

Они сидят на парапете, по бокам от меня, совсем по-детски свесив ноги с моста, девушка же еще и болтает ими. И смотрят они не в воду, а друг на друга. Я пожелал им доброго утра. Мужчина кивнул, а девушка улыбнулась.

- Гуляете? - спросил я. Мужчина пожал плечами, а девушка кивнула. Они явно не были настроены поговорить.
- Не знаете, почему это вода не движется? - попытался я избежать молчания, пообещав себе, что это последний безответный мой вопрос.

- Нет, не знаю. А Вы кто?

Я задумался. А вы пробовали ответить на такой вопрос сразу?

- Никто, в общем. Прохожий. - Я попытался улыбнуться девушке и одновременно протянуть руку мужчине. - А вы?

- А мы - ангелы - неожиданно шепотом сказала босая девушка и расправила крылья.
- Ангелы, - подтвердил господин в белом и, взмахнув крыльями, которые были светлее его костюма, приподнялся над мостом.

Я поднялся на парапет, взглянул на воду, что не течет только здесь, улыбнулся, отряхнул ладони.

- Ангелы - прошептал я, - это хорошо… И сделал шаг вперед. Распрямил свои затекшие крылья и полетел над водой.

А река подо мной сразу потекла обратно.

Щенок

У одной рыжей девочки были огромные красивые глаза, а еще у нее был щенок. Девочка очень любила щенка, гладила его все время, целовала его в нос и называла смешными и необидными именами.

Шло время, девочка росла, и щенок рос вместе с ней. Из девочки получилась очаровательная девушка с невероятно огромными и красивыми глазами и рыжей копной волос. А щенок стал огромной служебной собакой. Девушка очень любила огромную служебную собаку, гладила ее все время, целовала ее в нос и называла смешными и необидными именами.

А когда девушка болела, огромная служебная собака лежала у кровати, поскуливала и часто-часто приподнимала брови с глазами, чтобы увидеть больную девушку. А когда болела огромная служебная собака, девушка делала ей уколы, поила таблетками, сидела рядышком и вздыхала.

А однажды, когда девушка гуляла с огромной служебной собакой, подошел девушкин молодой человек и погладил девушку по рыжим волосам и заглянул в огромные глаза. Потом они поговорили некоторое время тихо, потом громче, еще громче, а потом молодой человек вдруг ударил девушку по щеке, резко развернулся и хотел было уйти.

Огромная служебная собака схватила молодого человека за ударившую девушку руку и какое-то время держала ее крепко в своих мощных челюстях. А потом отпустила и, когда молодой человек с криком убегал, громко-громко лаяла ему вслед.

А девушка с огромными глазами подошла к огромной служебной собаке, пнула ее в бок сильно и больно и сказала: «Сволочь!», и потом еще несильно, но обидно ударила ее ладонью по голове.

И тогда огромная грустная собака умерла…

Или нет,

И тогда огромная злая собака набросилась на девушку с огромными глазами и растерзала ее…

Или нет,

И тогда огромная старая собака побрела прочь…

Или нет,

И тогда огромная добрая собака принялась слизывать слезы, которые текли из прекрасных огромных глаз девушки…

Или нет…

НУ НЕ ЗНАЮ Я!

Высказаться?