Сначала я в Ленинград только наезжала, проведать родственников, а когда возвращалась из поездки в свой южный городок и рассказывала обо всем этом, мои слушатели думали: преувеличивает для юмора. Не верили. Какой там юмор, когда до сих пор вспоминаю – волосы стынут в жилах. Переехав на постоянное место жительства, устроившись на работу, наблюдала еще одну особенность. В пятницу в конце рабочего дня едешь домой в трамвае – стоит запах перегара: едет рабочий люд домой, из карманов торчит горлышко бутылки. Иногда можно было видеть на жестком двойном сиденье спящего – уже упился и ездит туда-сюда пока не проспится. Никто его не трогает, держатся чуть отодвинувшись от этой скамьи. Иногда от скамьи тянется лужа… Но попробуйте возмутиться и сказать что-нибудь осуждающее – сейчас найдется сипиеха такая старуха-защитница:
   -- Ну, выпил человек, что такого… С вами что ли не бывает?! (!!!)
   Приезжая летом в свой городок, рассказывала приятелю Коле Блюму о повальном пьянстве. Через пару лет перетянули его сюда (как? Познакомили с приятельницей, они поженились). Устроился на работу в строительную организацию. Через некоторое время мне говорит:
   -- Знаешь, когда ты мне рассказывала о пьянстве, я думал, что ты преувеличиваешь. Но оказалось – все гораздо хуже… Они с утра уже опохмеляются, через пару часов начинают в раздевалке шарить по сапогам - искать спрятанные там пустые бутылки, чтобы сдать и еще выпить.
   В здешней суетливой и многолюдной, многотрудной и повседневной жизни никого не интересуют сплетни кто где, кто с кем, кто куда и какая на столе еда, ибо в конце концов, да и в начале начал, не хлебом единым жив человек. Коммуналки, пьянство, суета, набитый транспорт в конце рабочего дня, перебранки в километровых очередях, но сначала – «что дают? Бананы? А, ананасы.. кто последний?» И стоиишь… А можешь и не стоять. Но бананов тогда не попробуешь. Но зато тут не только это, тут Публичка богатейшая, тишина, благодать, заказ сделаешь – чего только не прочтешь! Порыться в каталоге – фантастика! Сделал заказ – все принесут, ну, конечно, не антисоветское. Все сомнительное для нравственности советского человека – только для научной работы по официальной бумаге. И то, как потом оказалось, под колпаком. А Филармония, а Капелла, а Оперный… Как-то выходим с «Фауста», муж говорит:
   -- Что-то у меня горло болит как-то…
   -- Так ты, наверно, всю оперу с ними мысленно пел…
   -- А и правда, - поражается он. – Как ты догадалась?
   Театр Комедии Акимова. Репертуар тех лет – «Тень» и «Дракон» «Гусиное перо». САМ Акимов выходит на аплодисменты. Там же – концерт Аркадия Райкина, САМ выходит на аплодисменты, белая прядь надо лбом в черных смоляных волосах, букеты, букеты, сотрудник объявляет, что у Аркадия Исаковича сегодня юбилей – 55 лет… Шквал! Боюсь люстра рухнет, море цветов!… Театр Ленсовета. Т-р им Ленинского комсомола на Петроградской стороне, Большой Театр кукол со спектаклями для детей – днем, а вечером для взрослой публики: «Прелестная Галатея» и еще не помню названия, но действующие лица – ведьмы, колдуны и всякая нечистая сила изучают «Основы волшебизма». Ведьма: «Всю жизнь изучаю «Основы волшебизма» – и ничего запомнить не могу!»; Успела посмотреть, потом из репертуара сняли, есссесьно… (Для молодых: тогда всех заставляли на работе изучать в кружках основы большевизма, нет, кажется, называлось это «основы коммунизма» что ли в цикле «История ВКПб», в которых ничего научного не было и запомнить ничего из этой ахинеи было невозможно – на это пьеса и намекала). Большой драматический театр им. Горького (теперь им. Товстоногова), театр им. Пушкина (теперь опять Александринский), Большой оперный им. Кирова, или просто Кировский (музыкант он что ли был? -- ныне снова Мариинский), Малый оперный (теперь просто Оперный им. Мусоргского). Каждая шайка реформаторов первым делом все переименовывает), Филармония (б. Дворянское собрание), Капелла. Театры, выставки, самиздат и тамиздат… Глухие слухи и рассказы о подвальных поэтах, писателях, художниках, реставраторах, тогда нищих-истопниках у котлов центрального отопления… Андерграунд. Пьянь, конечно, голь перекатная, но таланты! Некоторые впоследствии знаменитые. Но пьянью так и остались – хоть бы вот Митьки. На углу Невского и Владимирского – большое кафе от гостиницы «Москва».. Просто кафе: пирожки, пирожные, чай, кофе. Мрачно, темно как-то (хотя Чубайса, напоминаю, еще не было) все встоячку. Но все знали: это «Сайгон». Некоторые произносили «Сайган», рассадник-клоповник, но уже – будущих творческих людей, а то и знаменитостей.

   "Сайгон" (кафе от ресторана "Москва") сейчас стал центром притяжения наших доморощенных "хиппи", панков и прочей плесени, но это выверты прежде всего другого рода... Некрасовский рынок является местом встречи дельцов "черного рынка" наркомании." (Ленинградская Правда, 19.07.87, интервью с начальником Управления уголовного розыска ГУВД Ленгороблисполкома).

   Публика странная. Стоймя за высоким столиком пьешь кофе, жуешь чего-нибудь: вдруг вспомнишь, куда еще сходить надо, кому позвонить – вынимаешь листок, чтобы записать…
   -- Тоже пишете, коллега?
    Шарахаешься, а потом узнаешь, что там-то и тусуется пишущая братия. Там же тусовалась и «система» - так именовала себя братия, употребляющая легкие наркотики, но в отличие от андерграунда они жили в нормальных квартирах и работали нормально на предприятиях, это ими допускалось. А кафе-мороженицы на каждом шагу в центре – 19 коп. порция мороженого, вам с сиропом? С шоколадом? Два эклера, буше и картошку… 98 копеек!. Ого! Это мы сегодня шикуем. А Борис Светличный по прозвищу Змей (студент-медик вообще-то) там раз на спор съел 700 г. мороженого – и хоть бы что Змеюге! На Невском знаменитая пирожковая «Минутка», там пирожки по 6 –11 коп, с чем только нет! С мясом, с рыбой, с черникой, с морковкой, с рисом и яйцами, все это в двух вариантах: выпечные и жареные, бульон в стакане, чай, кофе… На улице Бродского (теперь Михайловская) такое кафе знаменитое, рай для студентов: там каши. Гречневая, пшенная, рисовая -- горячие, с пылу-с жару: со сметаной, с маслом… так дешево, что очень любили туда ходить студенты и старушки-пенсионерки Знакомый студент-негр рассказывает: -- Мы с приятелем ходим в кафе на ул. Бродского. Однажды стоим у столика, кашу едим, и на наш столик ставит свою кашу старушка… а у нее вот здесь гряяязно…, - показывает на одежду и грудь, - ну, мы с приятелем (тоже африканцем) стали есть свою кашу и рычать… Старушка с испугом посмотрела на нас, перекрестилась, схватила свою кашу и отправилась к другому столику… А кстати и я могу сказать о здешних старухах. Они неопрятные – и не только теперь, когда нищета пенсионеров пришибла. Меня поразило это и в те годы. Едешь в транспорте, присматриваешься: волосы грязно-серого-седого цвета, слиплись – давно немытые. Пальто грязные, края обшлагов – ооо! Обувь… Чулки…. Сверх чулок рейтузы на штрипках самых немыслимых цветов, не гармонирующих с остальной одеждой. Шляпы здесь старухи не носят, а на головах вязаные шапки-самоделки, жалкие колпаки… А сумки!…. А ведь пальто, как и жакеты и кофты, не обязательно сдавать в химическую чистку – их можно просто постирать в ванне дома. И это даже лучше! По крайней мере знаешь, что грязь ушла в канализацию, а не размазана по вещи равномерно. Сохнет прекрасно все, выгладишь – отлично! Подруга моя, совсем не бедная, научила меня стирать пальто дома – она не доверяет чистке. Неопрятные они были и тогда, а теперь-то все еще хуже.

   Теперь расскажу, как я переехала в Ленинград насовсем. Способы переезда в другой город были совсем иные, чем сейчас, а прошло всего-то каких-нибудь 10-12 лет, но многие уже забыли, а иные и не знают, как все это было. Мы были крепостные. К какому городу приписан – все, там и живи. Есть работа, нет работы, есть советское нищенское жилье или нет жилья, есть здоровье или нет его в том климате, хочешь ты или не хочешь – это нашу партию и правительство не колыхало. А у колхозников даже и паспортов не было. Из колхозов только после армии отслуживший солдат получал паспорт и мог указать, в каком городе он хочет проживать. Но НЕ в ТАКОМ-ТО и не в ТАКОМ-ТО, а только в том, который есть в специальном перечне с провинциальными городами (см. перечень). А в перечне все столицы республик и еще какие-то города исключались. Можно было прописаться к близким родственникам, но только если ты одинокий. Холостяк. Да если тебе завод, скажем, обещает предоставить работу, в случае прописки. Оооо, это даже вспоминать-то неохота: развод, потом прописка «одинокого» к родителям, престарелым и немощным (справка, полученная «по блату» прилагается), …«по блату» прилагается), потом снова роспись – и вот нате вам, вот жена, извольте прописать.

   Тьфу

   Но это «тьфу» не последнее. Свекор жил на канале Грибоедова, недалеко от Никольского моста (теперь Харламов), комната в двухкомнатной коммуналке, на 1-м заниженном этаже. Из удобств – только туалет и маленькая кухонка. Вход в квартиру прямо со двора. Подробно так описываю, потому что дальнейшее повествование будет связано с этими подробностями – это будет еще раз тьфу, но попозже. А пока… Это места Достоевские. Соседний дом -– это дом старухи – процентщицы, где и случилось знаменитое убиение. И когда снимали фильм «Преступление и наказание», наш дом с улицы загримировали: над окнами повесили большую надпись «МЕБЛИРОВАННЫЯ КОМНАТЫ» (после окончания съемок его не сняли, и к нам еще заходили люди спросить, не сдаем ли мы квартиру), а между окнами тоже что-то было, не помню. Какие-то картины с сапогом и башмаком. Часть улицы-набережной застлали резиновым булыжником, на углу с Малой Подъяческой поставили полосатую будку для городового – и начались съемки. Пригнали артистов главных в этом эпизоде и статистов-прохожих, одетых в старые грязные мятые старинные одежды, когда кто-то из них не участвовал в эпизоде, они бедные, толклись во дворе у наших дверей и просились к нам в туалет. Мы вынесли им стулья и табуретки – с улицы эта часть двора не просматривалась. А по резиновым булыжникам мчался извозчик на лошадях и задавливал персонажа -- чиновника Мармеладова, лежавшего на предварительно подстеленном ватнике, а лошади ведь никогда на человека не наступят, так что это-то было безопасно. Потом лежащий вставал, отдыхал, лошадей прогоняли кругом по Средней Подъяческой на Малую и все начиналось сначала…Да, а во время этого задавления люди-население из нашего двора просто шли – это были прохожие… Потом в фильме интересно было смотреть на наши окна и прохожих, и в кадрах было не видно, что одежда мятая и грязная… А раз не видно – зачем ее стирать?! Съемки ли затянулись или снимали другой фильм, но вскоре снимали другой эпизод на участке, где через Канаву (так в обиходе называют канал Грибоедова) Никольский мост. Уже настала осень, и листья почти все облетели, и для съемок парни залезали на дерево и привязывали искусственные листья… а привезенный мотор и пропеллер со старого самолета крутился и делал ветер, чтобы «листья падали с клёёёна»… Осенью, кажется, 1968-го было наводнение. Вода уже залила наш двор и подошла к дверям. Пришли милиционеры, проложили доски по двору к нашим дверям и велели немедленно выходить из квартиры в соседний подъезд на лестницу. А квартира наша была ниже уровня двора две ступеньки вниз. Схватили мы самое ценное, что у нас было – это новый самый по тем временам лучший холодильник, взгромоздили его на лестничную клетку 2 этажа соседнего подъезда и сами тут же стоим. Попросились к жильцам 2 этажа посидеть переждать наводнение – не пустили. Сидим там на грязном подоконнике, прошел час, наверно, и вода стала спадать. Веселые и довольные поволокли мы свое сокровище обратно, вода так к нам и не залилась. Повезло.

   Тьфу Второе

   В шестьдесятпоследних годах Партией и Правительством было принято постановление, что к 100-летию со дня рождения Ленина (кто не знает – это 1970 год) всем Ленинградцам, живущим в мансардах, подвалах и полуподвалах дать квартиры. Муж был человек предприимчивый, упустить такую возможность не мог. Но что такое «полуподвал»? Мы живем в полуподвале или нет? Узнал. Это когда занижение пола по отношению к тротуару от 44 см. и больше. Ну, с одной стороны вроде почти подходит…Заявление надо написать, комиссию пришлют. Написал. Подал. Самый главный кто? Председатель Районного Исполкома? Нет. Инспектор, у кого картотека -- Варфоломей Коробейников. Инспектрисе-Коробейниковой надо было почаще напоминать о себе с бутылкой коньяка. Бедный мой доктор, жилец-проситель, описывал ей, как низко у нас над тротуаром окна, даже нельзя открыть форточку, так как очень удобно прохожим пьяницам в форточку пИсать, что они постоянно и делают!… И как очень нужно, чтобы комиссия все это обследовала.
    -- Ну, что вы, что вы, зачем же это! – говорила она, быстро пряча бутылку и конфеты себе в стол.
   Она должна была ускорить прибытие комиссии и предупредить – когда. В этот день с утра на плите стояли открытые тазы и кастрюли с водой. Вода кипела, пар шел, и к середине дня на всей кухонной стене и в смежной комнате стены были явно отсыревшие. Сырость была жуткая. А никаких тазов уже и в помине не было – да здравствует пунктуальность Ленинградских чиновников, подогретая самыми лучшими армянскими коньяками! Кроме «заглубления» ровно какого надо и вдобавок ужасной сырости еще оказалось! Что! Над нашей комнатой сверху – ванная!!! Это точно был нежилой фонд. И в 71 году мы получили трехкомнатную квартиру в новом районе. А с работой проблем не было. И компания за несколько лет приездов уже была.