Achinea
Глаза и звери любят сыр,
Который с возрастом твердеет
И, произношенный до дыр,
Страдает чуждою идеей
О непорядках в пустяках,
О червяках в запретном плоде...
Печаль молчит в его руках,
И ничего не происходит,
Не потому что сыр и груб,
Не потому что долгий ящик
Мерцает нимбом на ветру,
Смущая праздно говорящих,
Но где-то должен быть предел
Исканий в головах меж вами,
Предел позывов бренных тел,
И обрести, чего хотел,
Но не умел сказать словами.
Смычковая какофонь
Занудно выводил дискант на
скрипочных качелях,
Не позволялось в уголке затронуть
струны альта,
Супруг сопрано был пилим ее
виолончелью,
И контрабасило в грудях
развратного контральто.
Все так икало пиццикато, ныло
флажолетом,
Пленяло выпуклостью форм,
кобенилось в руках,
Так беззастенчиво томилось этим
знойным летом,
И, в ожиданьи, вожделело
чувственно смычка.
Вдохновенная мелодия
Стою один на лобном месте,
Не прогоняемый взашей.
Мне не дождаться злобной мести -
Тиха обитель лобных вшей.
И, норовя мехи порвать,
Стихи в гармонию ложатся,
И невесомы, как семнадцать,
Мои седые двадцать пять.
Полощет по ветру и стынет
Стихов живое полотно.
Их так и тянет жечь в камине,
Да только в руки не дано.
Дано терзаться и искать,
Дано найти и не сдаваться
И брать, как данность на
семнадцать,
Чево дано на двадцать пять.
Белое
Казалось, они были белыми, -
Не бликом иглы ледяной,
Не статуи гладкими бельмами,
Но беглой души белизной.
В отчаянной мгле белых яблок
Встречались бокал и свеча,
Сочилось моченою хлябью,
В ночи источало печаль.
Но лунные дни уходили,
А сырость копилась на дне,
И фрукты сверлили затылок,
Будили Вильгельма во мне.
* * *
Ветры ревут в трубах дворов,
В корке домов преет народ.
Дикая степь, время ветров
Против гостей, против работ.
Небо в степи близко к земле.
Руки скрести, стенам не верь.
Пусть города, пусть даже лес, -
Время скрести твердью о твердь,
Время сдирать с тела лишай,
Время скоблить плоскость стола.
Рви, ветер, плоть, сути лишай
Наши слова, наши дела.
Кино
Глаза закрыты. На изнанке век
Квантует кадры старенький
проектор.
Хронически вперед направлен
вектор,
Мелькает день за днем, за веком
век,
А блики плоти жаждут пить и есть,
Ходить в сортир, плодить живую
нежить...
И веки не поднять, но сжать и
нежить.
Сон разума рождает бытие.
Говорили головы
Говорили головы у малых,
Согревала глотки пикировка.
Слово многим долю поломало
Резонансом в полую коробку.
Выверяли нравственные нормы
По заслугам высеченных ликов.
В пустоту, в штампованные формы
Отливали головы великих.
Восходили новые светила,
Волновали липовые дебри.
Достигались знание и сила,
Выводились розовые зебры,
Все равно все было полосато:
Крепко тормозили, круто гнали...
Смыл прилив, смуссонили пассаты,
Закруглило силой в слив спирали.
Горизонт
Кровь, наигравшись вволю,
холодеет,
И, чувствуя, что в чем-то был
неправ,
Я оставляю старую идею
Прорвать его, стремительно
догнав.
Но все ползет под ноги степь
нагая;
Он дразнит, убегая, ну и пусть:
Мой путь его теснит и раздвигает,
-
Так кажется, пока не оглянусь,
И не сомкнется линия концами,
Мир охватив скользящею петлей.
Нам дан предел, непостижимый
нами,
И в этом небо сходится с землей.
Душа
На грани рассвета прохладного
лета,
Туманом почти не шурша,
Приходит к прогрессом забытому
лесу
Невинная чья-то душа.
Пройдет по дорожке и плачущей
кошкой
Кукушке шепнет на ушко,
Что хочется крошке сережки и
брошку,
И нужно брюшку молочко,
Что в мире все суше и падшие души
В терзаниях злобныя дней
Украли у крошки из ушка сережку
И высох молочный ручей.
Но только светает, она улетает
И прет свое тело вперед,
До одури пашет и жрет, но не
кашу,
А плоть очумелую рвет.
Животное
Ты не хочешь хоть раз глянуть в
очи лемура,
Даже зная, что вся его прелесть -
обман?
Я - не он, и меня заставляет
натура
Семафорить торцом, словно я
павиан.
Я торчу шишаком на носу гавиала,
Чужероден и глуп, как клыки
кабарги.
Но, быть может, захочешь
чуть-чуть для начала
Откусить от моллюсковой нежной
ноги,
Что трепещет под кожей непрочною
зайца?
А изысканность мышки летучей
крыла
И мои черепашьи вкуснейшие яйца
Как всегда - украшенье любого
стола.
Хочешь ребра тушеные просто
скотины
Заедать суповым плавником от
акул,
Зябко кутаясь в плед из
слюны-паутины
Над обрывом угластых пугающих
скул?
Можешь скушать и сгрызть, не
забывши пожарить
Экзотично-животные мякоть и
кость,
Но оставь амулетом на всякий
пожарный
Мой единственный плюс -
человеческий хвост.
Ну, не хочешь - как хочешь. Не
надо. И только
Сводит челюсти горечь во рту. Ну
и пусть.
С благородной осанкой полярного
волка
Я раздавленной жабой на солнце
сушусь.
Лето
Звенела линза солнца,
лезла в глаз,
стояла дыбом
драная крапива
и тоже жглась.
Зудела суетливо
вокруг лица
летающая мразь,
давилась с хрустом,
жалилась на лето...
В засильи света
профили теней
казались убедительней,
черней,
и крепко набирали пиетета:
идея Тьмы
манила все сильней.
Насморочное
Сверло в ушах,
терзания в носу.
В такую рань
толпа еще ни к черту,
и бархатная рвань
бумаг потертых
еще не вжата
в насморочный суп.
Но гнет кольца
сминает и крошит,
а тяжкий снег
сжижает боль окраин,
и человек
стыдливо утирает
тряпицею с лица
потек души.
Ночная красота
Во мгле не торопясь бредет
прохожий скромный,
Приучен суетой ценить ночной
покой.
Кустарник у дорог к ним жмется
экономно,
Секретничает лес, темнящий над
рекой,
Расчетлив и суров полет совы
крылатой,
Что строгой тишине внимает на
лету...
И месяц молодой, почти совсем
бесплатный,
Разумно тратит свет на эту
красоту.
Одинок и брошен, как жребий
Одинок и брошен, как жребий
И покрыт жеребою рыбой
Страстный жрец отборных отребий,
Потребитель зла за спасибо.
Отчего ж так выпали кости,
Что не держат более тела,
И в желудок, кислый от злости
Голова сквозь грудь улетела?
Ах, ты, лобная моя доля
Одного из двух полушарий,
Всплыть бы в желчи тебе на волю,
Да колодец глотки мешает.
И везет организм по кочкам,
И колышет во чреве душу,
Только тошно, и надо срочно
Пальцы в глотку - мозги наружу.
Осенний пикник
День за днем облетали с деревьев
озябшие рыбы,
Потихоньку слипались глазами
и нюхали пыль,
Рыли дерн и напрасно терзались,
хотя и могли бы
Покатиться, свалявшись под
ветром,
в полынь и ковыль.
Мелко вскакивал, рысью
трясясь по дождливой дорожке,
Серый мерин, осеннего ветра
стыдясь на лице.
На ушах продышался лишай,
отрасли ложноножки,
И совсем не хотелось того,
что лежало в конце.
Произрос лежебоко желудок
капризною ленью,
Шевельнулось желание вяло
кошачьим хвостом.
Даже рыжий обрывок улыбки
не внес оживленья,
А неслышно шептался о том,
что случилось потом.
А потом полкило желудей
и лохматого сыра
Намекали, пока не намокли
в клееном плену,
Но засохли, хотя не остыли,
ведь не было сыро,
И совсем неожиданно
начали ползать по дну.
А в кустах завозились
испуганно чьи-то туманы.
Стало весело, только обидно
за то, что без нас,
Потому что всем было тогда
удивительно странно
И никто не хотел отвлекаться
на то, что сейчас.
Осень
Заря, терзаясь, изошла багрянцем,
Оседлый ветер воет на луну,
Которая промозглым померанцем
Свербит сквозь туч ночную седину.
Зевает волк от голода, елозит
Под кожей жабы пузырями грусть.
К чему возиться в прозе, как в
навозе?
Спою я лучше выпью. И напьюсь.
* * *
Холодает. Рощи зябнут в неглиже,
Отрывается с них падшая листва
И бесстыдно кроет землю, но уже
Позабыты непристойные слова.
Цепенеет неприкрытая природа,
Поздней осенью не срам чего
страдать:
Откутюрилось златое время года,
Скоро вьюга будет наша благодать.
Отдохни
Тает снег,
Тает лед,
Гаснет свет,
Меркнет день.
Стопорь бег,
Ведь вперед
Хода нет, -
Просто лень.
И назад
Обернись.
Посмотри,
Видишь, там
Чей-то взгляд,
Чья-то жизнь,
А внутри -
Пустота.
Долгий путь,
Города,
Сильный пол,
Полный сил...
Позабудь
Навсегда
Где ты шел,
Кем ты был.
Не скорбя,
Брось свой труд
В полой мгле
Стольких лет.
Без тебя
Проживут
На Земле.
Или нет?
Да, дела...
Но, поверь,
Все давно
Решено.
Боль ушла,
И теперь
Все равно.
Все равно.
Тихий сон
Заменил
Эти дни,
Этот бег.
Вот и все.
Ты решил.
Отдохни,
Человек.
П.С. Исполняется на мелодию
песенки "Полчаса" группы "Та ту".
Пограничник
День за днем вопреки природе,
Ночь за ночью под сердца стук,
Пограничник вперед не ходит,
Пограничник ходит вокруг.
Шаг вперед так и тянет сделать,
Он бы сделал его давно,
Примирил бы свой дух и тело,
Но пугает его одно:
Может там, в темноте застывшей,
Круговой совершает путь
Пограничник такой же бывший
И не может сюда шагнуть.
Так и держит его незнанием,
Как браслетами на руке,
Пограничное состояние -
Состояние на замке.
Полустансики
(Поток бесознания)
Крепленая судьба
Из горла хлещет.
Поэзия слаба,
Сильнее вещи.
Имущество как дым:
На всех не хватит.
Не выдашь - не съедим:
Панель - не паперть.
Поддайте, господа,
Судье на мыло!
Подъем, и навсегда -
Играй, горнило.
За лучшее из зол -
Ногой на горло,
Скачи, как стрекозел:
Нагой, но горный.
Залезь на Эверест,
Рекордно плюнь и
Пока не надоест
Смотри на слюни.
Расплавленный металл
Шипит и злится.
В стальной игле канал
Есть признак шприца.
Со шприца власть огня
Снимает порчу.
Сосущий из меня,
Ты неразборчив.
Скучающий во мне,
Тебя не выдам.
Протезы для камней
Нужны копытам.
Копыто на груди -
Кошмар обоих.
Людей не доводи
До скотобоен.
Боящихся скотов
Не бей ногами.
Как много прежних снов
Под сапогами.
Подошвы стерты солью
Океанов.
Здесь то ли свалка, то ли
Икебана.
Банзай в горшочке -
Пепел самурая.
Взрастил цветочки
На чужом "ура" я.
Цветок алоэ
Тоже древовиден.
Нас было двое?
Я тебя не видел.
Невидимый во сне,
Живу я дальше.
Шевелится во мне
Мышонок фальши.
К чему же ты поешь,
О, мой покойник?
Заголосилась рожь -
Пора по койкам.
* * *
Рвало водой растительную плоть,
Сочились небеса в текучке сучьей,
Вверх перло, что положено полоть
И распускались волдыри на сучьях.
Канаты шрамов гноем налились,
Набухнув, разнеслись в ошметья
рвани,
Их жрали черви, испражняя
слизь...
Рождалась жизнь и зарастали раны.
Сюда нисходят
...Посвящается Петру Овчинникову
Сюда нисходят все чугунные ручьи.
Я здешний житель и питаюсь
трубной слизью.
Я нужен здесь, и я оправдываю
жизнью
Свой образ жизни и обычаи свои.
Мое сосуще-нагнетающее сердце
В привычном ритме перистальтики
живет,
Пока густой пахучий вал подземных
вод
Играет ребрышками смытого
младенца.
©
Рой Ежов
HTML-верстка - программой Text2HTML