Вечерний Гондольер | Библиотека

Ольга Ляшенко

http://samlib.ru/r/rage/

СОБИРАТЕЛЬ ЧЕМОДАНОВ

Cобрания книг

о жизни и мнениях
выдающихся чемоданных жителей

и прочих лиц

(с приложением избранных извлечений
из сочинений различных авторов)

Москва-2000

Оглавление

(Текущий номер журнала содержит книги I – VIII Первого собрания
Оглавление взято из книги и приведено здесь для справки о Содержании)

СОБРАНИЕ ПЕРВОЕ................................................................................................................... 4

Книга I. Собиратель чемоданов................................................................................................ 4

Книга II («О внешнем и внутреннем строении»)......................................................................... 19

Книга III. ОСНОВЫ ЛОГИКИ И ЛОГИСТИКИ............................................................................ 22

Книга IV (1-я Чемоданов)........................................................................................................ 45

Книга V (2-я Чемоданов)......................................................................................................... 55

Книга VI (3-я Чемоданов)........................................................................................................ 69

Книга VII (1-я Поверхности)..................................................................................................... 82

Книга VIII (2-я Поверхности)................................................................................................. 105

СОБРАНИЕ ВТОРОЕ................................................................................................................ 119

Книга IX (1-я Луны)............................................................................................................... 119

Книга X (2-я Луны)................................................................................................................. 133

Книга XI (3-я Луны)................................................................................................................ 152

Книга ХII (4-я Луны)............................................................................................................... 168

Книга XIII. Дмитрий Иванович Менделеев: Очерк жизни и творчества................................. 179

СОБРАНИЕ ТРЕТЬЕ.................................................................................................................. 189

Книга XIV (1-я Истины).......................................................................................................... 189

Книга XV (2-я Истины)........................................................................................................... 198

Книга XVI (3-я Истины).......................................................................................................... 205

Книга XVII (1-я Судей)........................................................................................................... 216

Книга XVIII (2-я Судей)........................................................................................................... 228

Книга XIX (3-я Судей)............................................................................................................. 244

Книга XX. БЫТИЕ И СОЗНАНИЕ............................................................................................ 265

Часть первая......................................................................................................................... 265

Часть вторая......................................................................................................................... 276

Часть третья.......................................................................................................................... 289

Часть четвертая..................................................................................................................... 302

Книга XXI (4-я судей)............................................................................................................. 309

Книга XXII (5-я судей)............................................................................................................ 324

Книга XXIII (Исход-1).............................................................................................................. 342

Книга XXIV (Исход – 2)........................................................................................................... 365

Приложения.......................................................................................................................... 383

Приложение 1. *1 К ВОПРОСУ О ЧИСЛЕ ЧЕМОДАНОВ В КОЛЛЕКЦИИ ДМИТРИЯ СТЯЖАЕВА 383

Приложение 2. *2 Комментарий Э.Гранатова к СЧ:11............................................................ 384

Приложение 3. *5 Еще раз к вопросу о черепных коробках..................................................... 395

Приложение 4. *4 МИР НА РАСПУТЬЕ: БУДУТ ЛИ ПОДПИСАНЫ ЖЕНЕВСКИЕ ПРОТОКОЛЫ? 395

Приложение 5. *6 О СУДЕ..................................................................................................... 403

Приложение 6. *8 О ВЕЩАХ.................................................................................................. 410

Приложение 7. ОБ УМЕ (из сочинения неизвестного автора ХХ века)................................. 404

Приложение 8. Э.Гранатов. УРОК ИСТОРИИ: КРЫМСКАЯ ВОЙНА И ТАБЛИЦА МЕНДЕЛЕЕВА 411

Приложение 3. Из литературно-философского альманаха «СНАРУЖИ…»......................... 391

СОБРАНИЕ ПЕРВОЕ

Книга I. Собиратель чемоданов.

1. Кто же стремится к ясности, тому надлежит избегать определений и прочих операций с понятиями, и употреблять слова как они есть, в их первоначальных значениях, приданных им заранее, а вместо рассуждений и выводов лучше использовать больше примеров.

Например, если говорить о занятиях, то их подразделяют обычно на полезные, бесполезные и вредные. И, как правило, никто не возражает против такого деления. Есть даже писатели, которые уже написали по нескольку книг о вреде того или иного занятия и планируют написать еще, поскольку подобные книги неплохо расходятся. Но пытался ли кто-нибудь из этих писателей рассуждать следующим образом. Допустим, такое-то лицо все свободное время посвящает такому-то вредному занятию. Это, конечно, плохо. А если запретить ему предаваться этому занятию? Что тогда будет? Не случится ли так, что это лицо начнет причинять еще больший вред и себе, и своим близким, и всем окружающим, и обществу в целом?

Сомнительно, чтобы кто-то из этих писателей пытался рассуждать таким образом.

И это только то, что касается безусловно вредных занятий. Что уж говорить о просто бесполезных?

Вот пример бесполезного занятия: спорить о том, где лучше – внутри или снаружи. Казалось бы, что об этом спорить? Ведь это извечный спор, он ведется чуть ли не с сотворения мира, ну уж, по крайней мере, с того момента, как появились соответствующие понятия. Те, кого тянет наружу, утверждают, что там, якобы, больше свободы, это их излюбленный довод. А те, кого тянет внутрь, отвечают, что свобода – это совсем не то, что бегать по Поверхности и кричать: «О-го-го!»[-1] . Следовательно, внутри свободы больше.

И действительно, опыт показывает, что у себя дома, за закрытыми дверями, без лишних свидетелей, каждый волен делать все, что ему только вздумается. И воспрепятствовать этому в большинстве случаев невозможно, что, собственно, и есть свобода.

Например, некоторые затейники под видом текущего ремонта ухитряются произвести полную перепланировку своей квартиры, вплоть до удаления капитальных стен и несущих конструкций, так что соседи узнают об этом в самую последнюю очередь, когда уже ничего не попишешь. Еще одна категория – это, так сказать, «любители природы», которые прямо у себя дома, чуть ли не под кроватью, разводят птиц, животных, рыб, гадов, грызунов и насекомых.

А один человек, занимая единственную и притом довольно тесную комнату, можно сказать, каморку, умудрился собрать в ней несчетное множество чемоданов[-2] .

Еще в самом начале, когда чемоданов было мало, этот человек, заботясь об их целости и сохранности, постарался поставить дело так, чтобы никто кроме него самого не имел к ним ни малейшего доступа, после чего тут же успокоился и перестал вести учет, почему и не имел даже отдаленного представления о размерах свой коллекции.

Однако из этого не следует, что он не знал своих чемоданов. Если бы он их не знал, то на вопрос: «Сколько?» ответить было бы легче всего, так как в этом случае, чтобы не путать чемоданы, ему пришлось бы их пронумеровать, и тогда, вследствие нумерации, открылось бы искомое число.

Таким образом, этот человек знал свои чемоданы. И даже более того, он знал их столь досконально, что мог с полной отчетливостью мысленно представить себе любой из них, а если хотел, то и все сразу. Хотел – одновременно, а хотел – поочередно, причем в какой угодно последовательности. Все зависело только от его личного желания.

Из сказанного вытекает, что все чемоданы у него были разные, ибо, если бы хоть какие-то из них были одинаковыми, то он не смог бы их различать, и тогда уже нельзя было бы сказать, что он их знает.

Действительно, чемоданы имели сходство только в своих родовых свойствах, то есть в том, что все они являлись чемоданами. По всем же прочим признакам, таким, как

- цвет;

- высота, ширина и глубина;

- степень пузатости;

- шершавость или гладкость поверхности;

- потертость или новизна;

- тембр, высота и сила скрипа;

- наличие или отсутствие чехлов, ремней, карманов, тайных отделений, и пр., - заметно различались.

Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что различий между чемоданами было значительно больше, чем самих чемоданов. И понятно, что для человека, досконально знавшего все эти различия, распознавать сами чемоданы уже не составляло никакого труда.

Вот почему и не было необходимости в нумерации.

Однако это отнюдь не означает, что среди чемоданов царил хаос, что они были разложены случайным образом, где придется, или же свалены беспорядочной грудой посреди комнаты. В этом случае они бы просто в ней не поместились. На самом деле множество чемоданов было вполне упорядоченным и представляло собой отнюдь не кучу, не груду и не какое-то хаотическое скопление, а, как уже было сказано, коллекцию, в которой каждый чемодан знал свое, строго определенное место и занимал положение, однозначно обусловленное его внешними и внутренними габаритами.

Коллекционер дошел до этого не сразу, а на определенном этапе коллекционирования, когда увидел, что ему скоро некуда будет деваться со своей коллекцией. Тогда он начал упорно размышлять и вскоре обнаружил, что между чемоданами существует отношение вложимости. Это открытие позволило ему легко упорядочить коллекцию, так что вся она поместилась в одном чемодане, правда самом большом, но зато и самом красивом, из кожи белого крокодила, с инкрустациями из его же собственных зубов. А в комнате осталось достаточно свободного места для проживания самого коллекционера и размещения его личных вещей, а именно приспособлений, инструментов, материалов и веществ, необходимых для ухода за чемоданами и содержания коллекции в надлежащем виде.

2. Он вел тихую, уединенную жизнь, избегая шумных сборищ и дорогостоящих развлечений. Чемоданы были его единственной страстью, им одним он посвящал все свободное время, на них расходовал все средства. Любимым его занятием было отпирать замки, развязывать завязки, расстегивать застежки, кнопки, пуговицы, пряжки и крючки на чемоданах. Он проделывал это с ними дважды в день, утром и вечером, на что каждый раз у него уходило не менее двух часов: час на то, чтобы открыть все чемоданы, и еще час на то, чтобы снова их все закрыть. Но, учитывая, что разнообразие замков на чемоданах едва ли не превосходило разнообразие самих чемоданов, ему так или иначе пришлось бы это делать, в противном случае он бы очень скоро позабыл, как с каким чемоданом обращаться, каким ключом или иным способом какой замок отпирать. Таким образом, можно сказать, что коллекционер совмещал приятное с полезным.

С некоторыми замками у него не было никаких проблем, они отпирались обычными ключами, которые он держал все на одной связке, место же ее было за дверью, на толстом ржавом гвозде. Но были и такие, к которым каждый раз приходилось подбирать новую отмычку, причем к каждому свою. Иные замки были с шифрами, а иные и еще с какими-нибудь хитростями. К примеру, на чемодане номер восемь[-3] стоял такой удивительный замок, который вообще никак не отпирался. При этом запереть его было легче легкого, чего Коллекционер, заблаговременно уведомленный об его секретной особенности, ни разу себе и не позволил.

Были в коллекции и еще чемоданы с секретами. Один, например, имел потайное отделение, до того незаметное, что даже продавец, у которого он был куплен за хорошие деньги, не смог показать, где оно находится. В другом чемодане была специальная лампочка, строго для внутреннего освещения, со специальным светочувствительным устройством. Принципом работы этого устройства служило то вполне справедливое соображение, что, при прочих равных условиях, внутри чемодана всегда темнее, чем снаружи, если только он закрыт, следовательно, если чемодан не закрыт, то необходимость во внутреннем освещении автоматически отпадает. Поэтому стоило хоть на полмикрона приподнять крышку чемодана, как внутреннее освещение автоматически отключалось. В третьем чемодане было скрыто сигнальное устройство с особым детектором. Когда этот чемодан открывал хозяин или любое дружественное ему лицо, сигнализация молчала, но стоило бы только попытаться в него проникнуть лицу, внешность или поведение которого могли бы внушить обоснованные подозрения, как тотчас же раздался бы громкий сигнал тревоги.

3. Но, как уже было сказано, Коллекционер жил уединенно. Его никогда никто не посещал, за исключением только одного человека, старичка соседа с нижнего этажа.

У этого старичка был сверхъестественно тонкий слух. Малейший новый шум, доносившийся сверху, сразу же привлекал его внимание. Он начинал размышлять о том, что бы это такое могло быть, выдвигал различные версии и сам с собой заключал пари, после чего ему волей-неволей приходилось подниматься по лестнице, чтобы узнать происхождение шума и определить победителя.

Обычные шумы, производимые в процессе работ по уходу за чемоданами, его, как правило, не интересовали. Однако, если новых шумов подолгу не было, он начинал проявлять нетерпение. Тогда стоило только Коллекционеру завести швейную машинку или включить циркулярную пилу, как старичок брал в руки швабру и трижды стучал в потолок, после чего являлся лично.

Коллекционер приносил извинения.

- Да вы не извиняйтесь, чего уж, - добродушно говорил старичок. – Это я так, по-соседски, что там, думаю, за шум? Зайти проведать, а то мало ли что. Время-то сейчас какое. Я уж было спать собрался, а тут шум. Я и на один бок, я и на другой – не спится. Мысли всякие. Нет, думаю, надо проведать, а то ведь не усну. Вот, теперь вижу, что вы работаете, мне и спокойнее. Когда молодежь работает, так чего уж лучше? Это наше, стариков, дело отдыхать, мы уж свое отработали, - и уходил довольный.

Необычные шумы возникали, как правило, вследствие падения на пол различных предметов.

4. Один раз Коллекционер уронил футляр для очков и, справедливо полагая, что произведенный шум относится к разряду необычных, ожидал услышать стук снизу. Но все было тихо.

Коллекционер встревожился: «Что это с ним? Не слышит, что ли? А может, нездоров, или еще того хуже?»

В это время в дверь позвонили.

На пороге стоял сосед, живой и невредимый. Коллекционер уже хотел было принести извинения, как старичок вдруг зачем-то хихикнул и сказал:

- Извиняюсь, что обеспокоил.

Коллекционер опять встревожился.

В руках у старичка был конверт.

- Вот, попало в мой ящик, по ошибке. А адресовано лично вам. И фамилия ваша, вот: «Стяжаеву Дмитрию Васильевичу, лично в руки». Вы ведь по батюшке Васильевич?

Коллекционер взял конверт.

- Я его и вскрывать не стал, раз не мне адресовано, - продолжал старичок. - Даже и не представляю, что в нем. Вы уж сами прочтите.

Коллекционер поблагодарил соседа, но читать письмо при нем не стал. Наконец тот ушел, и он вскрыл конверт.

В конверте лежал сложенный вдвое лист хорошей бумаги, на котором было напечатано всего лишь три строки.

Это было приглашение. Его приглашали на очередное заседание Общества Собирателей Чемоданов.

В первый момент Коллекционер подумал, что сошел с ума. Ведь до сих пор он был убежден, что его коллекция - единственная в своем роде, следовательно, никакого Общества Собирателей Чемоданов на свете быть не может. Но, собравшись с мыслями, он сказал себе: «Ерунда! Это просто кто-то шутит. Либо Виолетта, либо кто-нибудь еще, одно из двух».

5. Виолетта Юрьевна была его напарницей по работе. У них был один кабинет на двоих. Как-то раз директор, по простоте своего сердца полагая, что вдвоем им будет веселее, послал их вместе в командировку в Москву, и там Стяжаев был поставлен в такое положение, что взял и ни с того ни с сего рассказал Виолетте Юрьевне о чемоданах, после чего и она зачем-то рассказала ему о своем неудачном романе с одним знаменитым писателем. Этот писатель, обидевшись на Виолетту Юрьевну за то, что роман оказался таким неудачным, сочинил якобы мемуары, в которых вывел ее в карикатурном виде и вдобавок приписал еще много такого, чего вообще не было. Стяжаев этих мемуаров не читал, автор их был совершенно ему не известен. Поэтому он не раз впоследствии сожалел о происшедшем, говоря себе: «Какой же я осел! Зачем было рассказывать ей о коллекции? Мог ведь придумать что-нибудь другое», - так как Виолетта Юрьевна не упускала случая напомнить ему о чемоданах, он же ей о писателе никогда не напоминал.

Коллекционер стал внимательно перечитывать письмо, и дойдя до конца, понял, что приглашение было не поддельным. Под ним стояла настоящая синяя гербовая печать - и личная подпись председателя.

За окном стало смеркаться, наступил вечер. Но Коллекционер, охваченный смятением, был не в состоянии сдвинуться с места.

«Пора заняться коллекцией, - думал он. – Да-да, давно пора. И пора ложиться спать, ведь это уже завтра, в десять утра. - А может, не ходить? Что я теряю? Я вполне мог не получить письма, меня могли просто не застать дома. Так и сделаю: не пойду, и все. В случае чего скажу, что письмо получил, но не прочел. Потерял. Или забыл прочесть. Нет, лучше потерял. Ведь старик не видел, как я его читал. Да и кому я буду это объясять? С какой стати я должен перед ними отчитываться? Кто они такие? - А действительно, кто они такие? - Пора зажечь свет. - А вдруг они воспользуются моим отсутствием и за моей спиной примут какие-нибудь постановления, во вред моей коллекции? Скажут, мы вас предупредили, пеняйте на себя. – Да какие там могут быть постановления? Это моя собственность! - А мало ли какие. - Пойду! – Нет! – Да, все это надо хорошенько обдумать, утром, на свежую голову. Лечь пораньше, прямо сейчас, а утром встать…- Нет, сейчас заняться чемоданами, заодно и успокоюсь. А потом окончательно решить, идти или не идти, иначе все равно не усну. - А может, на то и расчитано, что я не приду? Выслали в самый последний момент, явный расчет, что дойти не успеет. Не в тот ящик опустили, вполне похоже, что нарочно. Спасибо старику! Они не ожидают, а я возьму и явлюсь. - Хотя спешить не стоит. Зачем лезть на рожон? - И, между прочим, пора подумать об ужине - И пора наконец поднять очешник, не век же ему валяться... - Если не пойду, то ничего не узнаю. - А с другой стороны, может, и лучше ничего не знать... »

Рассуждая таким образом, он простоял как истукан до самого восхода луны.

6. Это была первая ночь полнолуния. В такие ночи Коллекционер любил постоять у окна и поболтать с Луной.

- Что новенького? - спрашивал он обычно.

«Ничего», - отвечала Луна.

- Что ж, каждому - свое, - усмехался Коллекционер.

Опасливо оглядываясь на чемоданы, он игриво понижал голос:

- Между прочим, ты мне нравишься, ты в курсе? По секрету: я даже считаю, что ты не хуже Крокодила, - (так он называл внешний чемодан). - Что на это скажешь? А?

«Ничего», - отвечала Луна.

- Только ведь это – внешность, - дурашливо вздыхал он. - А что за ней?

«Ничего», - отвечала Луна.

- Ошибаешься, красотка! – громко хохотал Коллекционер. - В том-то и беда, что ты - сплошная.

Но в эту ночь ему было не до смеха, он только одно и повторял: «Что делать? Что мне делать?»

«Ничего», - отвечала Луна.

- А ведь она права, - сказал Коллекционер и решил жить так, словно никакого письма и не было.

Он достал связку ключей и, не зажигая электричества, прямо при лунном свете, опустился на колени перед белым чемоданом.

В такие минуты он забывал о постороннем. Едва лишь начал он припоминать шифры, отыскивать ключи, подбирать отмычки, как злополучное письмо вылетело у него из головы. Шаг за шагом продвигался он вглубь, к сердцу коллекции, успевая по пути осмотреть и обласкать каждый чемодан.

Но непонятное стеснение мешало ему радоваться как всегда и разговаривать с чемоданами в полный голос. Казалось, кто-то чужой наблюдает за ним. И когда он открывал самый последний, самый маленький и самый любимый свой чемоданчик, с перламутровыми пуговками на полотняном чехольчике, крепким стальным замочком и алой бархатной подкладкой, то вместо привычного восторга испытал вдруг такую сильную грусть, что едва не заплакал. Он чувствовал себя так, словно был в последний раз со своей коллекцией. В полном безмолвии запер он все чемоданы (за исключением, разумеется, номера восемь) и в тоске пробормотал:

- Идиот! Зачем я не задернул штору? Зачем я занимался этим при Луне?

Всю ночь он просидел на полу подле своей коллекции, а наутро решил: «Будь что будет. Надо пойти и все узнать».

7. В приглашении был указан адрес общества: улица Вокзальная, 2.

«Понятно. Это чтобы не привлекать излишнего внимания», - решил Коллекционер. Однако чемоданов с собой не взял.

Прибыв по адресу, он увидел старое желтое здание с шелушащимися колоннами и высокими стрельчатыми окнами. Он взошел на крыльцо и на заколоченной наглухо облупленной двери прочел надпись мелом «Вход со двора». Он подошел к одному из окон и, приблизив лицо к пыльному стеклу, из-под ладони заглянул внутрь. Помещение представляло собой один просторный зал с рядами деревянных скамей, похожий на зал ожидания. В задней части, где был вход, на свободном от скамей пространстве небольшими кучками топились какие-то люди, все с чемоданами в руках, видимо, хорошо друг друга знавшие, так как переходили из группы в группу и оживленно переговаривались. При этом все часто поглядывали на дверь, как будто кого-то ожидали. В передней части зала стоял длинный стол, покрытый красной скатертью.

Коллекционер понял, что опасаться нечего. Он обошел здание с той стороны, куда указывала стрелка, прошел через грязный запушенный двор, с трудом отыскал дверь черного хода. Никаких надписей на ней не было. Он толкнул дверь - и очутился прямо в зале. Тотчас же собиратели чемоданов, не выпуская из рук своего багажа, с радостным гулом устремились к нему. Каждый норовил пожать ему руку. Но поскольку ни с кем из этих людей он никогда до сих пор не встречался, то решил, на всякий случай, вести себя сдержанно.

В это время председатель зазвонил в колокольчик, и все стали рассаживаться. Коллекционер хотел было тоже сесть на скамью, но два собирателя-активиста, взяли его с двух сторон под руки и решительно провели вперед, где усадили на заранее приготовленное кресло, прямо перед столом президиума, после чего все присутствующие, включая председателя, еще с минуту не садились, а аплодировали стоя, зажав между колен свои чемоданы.

Когда наконец все расселись, председатель снова позвонил в колокольчик, и заседание началось.

«А чемоданы-то у них не лучшего качества, - успел заметить про себя Коллекционер. - Хотя не исключено, что самые ценные внутри».

8. - Как известно, Общество Собирателей Чемоданов существует уже сто лет, - сказал Председатель, и все опять зааплодировали.

- Но совсем недавно мы узнали, что в нашем городе живет выдающийся собиратель чемоданов, владелец редкостой коллекции, который до сих, как это ни странно, не является членом нашего сообщества. И вот, сегодня он - наш гость.

Снова раздались аплодисменты. Коллекционер решил на всякий случай не подавать виду, что понял, о ком идет речь, и, придав своему лицу глуповатое выражение, похлопал вместе со всеми.

- Точнее сказать, - продолжал Председатель, - этот человек пока является только гостем, но через несколько минут, после того, как будут выполнены должные формальности, он станет полноправным членом нашего союза, и все мы сможем поздравить его с этим замечательным событием.

В четвертый раз зазвучали аплодисменты, и те же два активиста прямо к креслу, на котором сидел Коллекционер, живо подкатили специальный столик на колесиках, на котором уже заранее были разложены все документы. Не хватало лишь его подписи.

Подошел и сам Председатель, держа в руках новенький членский билет, чудную маленькую книжечку из лучшей чемоданной кожи, с золотым тиснением. У всех членов Общества Собирателей Чемоданов были такие же. Они носили их в нагрудном кармане и, встретив друг друга в каком-нибудь месте, чуть-чуть выдвигали уголок, что служило секретным знаком принадлежности к сообществу.

9. Но Коллекционер не спешил приступать к выполнению должных формальностей.

- Скажите, пожалуйста, - спросил он у Председателя, - а что я должен буду делать, когда вступлю в ваше общество?

В зале воцарилась тишина.

- Платить членские взносы, - без тени смущения ответил Председатель. - И больше ничего. Все остальное Общество берет на себя.

- Платить деньги? - изумился Коллекционер. - Но у меня нет лишних денег. Все, что я получаю, я трачу на чемоданы.

В зале засмеялись. Сам Председатель не сдержал улыбки.

- Зато вступление в наше общество сулит вам немалые выгоды, - сказал он тоном, каким обычно говорят с детьми.

- Какие же?

- Во-первых, вы сможете участвовать в выставках, которые мы ежемесячно проводим в этих стенах.

- Что?! - возмутился Коллекционер. - Я же еще должен буду таскать мои Чемоданы по пыльным улицам, в зной, в мороз, в непогоду? И только ради того, чтобы на них глазели посторонние?

В зале поднялся страшный шум. «Это как понимать? Выходит, наши чемоданы хуже? Мы-то таскаем!» - кричали одни. – «Выходит! - ехидничали другие. - Видите, он их даже в такой день с собой не взял, решил поберечь». – «И что ж там у него за коллекция, а? Не иначе как золотая! Хоть бы одним глазком поглядеть!» - иронизировали третьи. – «Вот еще, глядеть! Раз мы ему посторонние, так и пускай сидит на своих чемоданах! Нечего ему тут». – «А кто его пригласил-то? Чья была инициатива?» – «Инициатива была Федора Евстафьича. Его сегодня нет». – «То-то, на него похоже. Нам свинью подложил, а сам и не явился». – «Ну зачем уж так! Мало ли, какие причины...»

Председатель поднял руку, и все замолчали.

- Я полагаю, - сказал Председатель, - что каждому коллекционеру приятно, когда его коллекцией восхищаются, разве не так?

- Так! Так! - подтвердили из зала.

- А Ваше собрание, - при слове «ваше» он сделал легкий кивок в сторону Коллекционера, - насколько мне известно, одно из лучших не только в нашем городе, но вполне возможно, что и во всем мире.

- Я знаю, что моя коллекция - лучшая в мире, – сказал Коллекционер.

Собиратели опять зашумели.

- Во-вторых... - Председатель возвысил голос, и шум быстро стих. - Во-вторых, - повторил он уже потише, - мы издаем очень интересный журнал с цветными иллюстрациями. Если вы вступите в наше Общество, то сможете получать его бесплатно.

- О чем же вы пишете в своем журнале? - спросил Коллекционер с улыбкой.

- В журнале мы пишем о том, что полезно знать всякому, кто занимается коллекционированием чемоданов. Ведь ни для кого не секрет, что чемоданы по своей природе очень нежны и не выносят грубого и небрежного обращения. Всем известно, сколько великолепных образцов загубили неопытные коллекционеры.

Зал притих. Все слушали с серьезными лицами, и только Коллекционер продолжал улыбаться.

- Если воздух в помещении чересчур сухой, чемоданы могут пересохнуть и расклеиться, - продолжал Председатель, - а если черезчур влажный - отсыреть и заплесневеть. От неправильного хранения ржавеют замки, лопаются ремни, воздух в чемодане портится, подкладка ветшает, сам чемодан теряет вид и форму, его кожа тускнеет, на ней образуются складки и трещины, отваливаются и теряются украшения, ломаются секретные устройства…

Коллекционер зевнул.

- Все это ужасно, но еще поправимо, - словно не замечая этого, говорил Председатель. - Как известно, чемоданы легко поддаются ремонту и быстро восстанавливаются. Между тем существует еще одна, грозная опасность, о которой мы не должны забывать ни ни минуту. Все сидящие в этом зале наверняка уже поняли, что я имею в виду.

Собирателей охватил трепет. Многие подняли с пола свои чемоданы и поставили их к себе на колени. Коллекционер пожал плечами.

- Я имею в виду всем нам известный список безвозвратно утраченных коллекций, который продолжает пополняться вопреки всем нашим предостережениям. По трагической иронии судьбы, в этот список попадают лучшие собрания самых талантливых коллекционеров. Точнее сказать, бывших коллекционеров, ибо вправе ли называться колекционером тот, кто, сумел собрать блестящую коллекцию, но не смог ее сохранить, виной ли тому его собственная самонадеянность или даже, как пытаются утверждать отдельные из них, чей-то злой умысел? – при этих словах Председатель еле заметно улыбнулся, но тут же посерьезнел и продолжал уже сурово, - И не преступник ли он по отношению к своим же чемоданам? Ведь, попади они в другие, более заботливые, хотя, возможно, и более скромные руки, их, быть может, ожидала бы иная, более благополучная, судьба?

В скорбном безмолвии слушали члены Общества Собирателей Чемоданов своего Председателя.

- Да, я имею в виду те печально знаменитые коллекции, которые можно сколько угодно трогать и гладить снаружи, но которых, увы, уже нельзя коснуться изнутри; те коллекции, которые можно видеть, но нельзя осматривать, о которых мы говорим так, как будто бы они все еще существуют, в то же время с трагической ясностью осознавая, что в сущности их больше нет. Словом, я имею в виду те коллекции, в которых завелись чемоданные жители…

В глубине зала раздался звук, похожий на сдавленное рыдание. Председатель сделал паузу, достал красивый носовой платок в крупную клетку и высморкался, после чего будничным тоном продолжил:

- Итак, в нашем журнале мы публикуем ценные советы и предостережения коллекционерам на все случаи жизни. А кроме того, в каждом номере помещаются красочные изображения наиболее ценных образцов...

- Довольно, - сказал Коллекционр, вставая. - Я пока не нуждаюсь в советах, а все самые ценные образцы находятся сейчас у меня дома.

Ему вдруг ужасно захотелось домой, к чемоданам. Но Председатель остановил его жестом и, не обращая внимания на вопли возмущеных собирателей, без тени обиды сказал:

- Очень жаль, что уважаемый коллекционер не пожелал вступить в наше сообщество. Но ничего. Мы на вас не обижаемся. А чтобы и вы на нас не обижались, мы дарим вам на прощанье вот этот чемоданчик с двойным дном. Самое удивительное в этом чемоданчике - это то, что размеры его скрытого отделения намного превышают его собственные размеры, в чем вы сможете убедиться сами.

С этими словами он вышел из-за стола с красной скатертью, быстро приблизился к Коллекционеру и вручил ему чемоданчик - не больше коробки из-под рафинада, хорошенький, как игрушка, жемчужно-серого цвета, с двумя мельхиоровыми замочками.

- Спасибо! – сказал Коллекционер. Он не ожидал ничего подобного, потому и не сообразил, что бы еще сказать. Взяв чемоданчик из рук Председателя, он еще раз, от всего, сказал «Спасибо!», потом прибавил: «Ну, я тогда пойду», - и быстро удалился.

10. Теперь он думал только об одном: скорее бы прийти домой и присоединить новый чемоданчик к своей коллекции. «Надо же, такой крошечный, а с секретом! – умилялся он. - И тяжеленький! Определенно, он меньше всех чемоданов. Это замечательно! Он будет лежать в самом сердце коллекции, как жемчужина в сердце раковины».

Начал накрапывать дождь. Коллекционер снял с себя плащ и завернул в него чемоданчик. Он держал его обеими руками, крепко прижав к груди. «Здравствуй, мой новый любимчик! - шептал он чемоданчику. - Моя жемчужинка, моя самая маленькая матрешечка! Ничего, потерпи, сейчас придем домой, я открою Крокодила, открою все-все чемоданы и спрячу тебя в самой глубине. Ты будешь лежать у меня в алом бархате, тебе будет тепло и уютно. А я весь день буду думать только о тебе и ждать встречи с тобой». Он уже предвкушал ту блаженную минуту, когда вечером, вернувшись с работы, заперев дверь, вымыв руки и занавесив окно, начнет не спеша, один за другим расстегивать свои чемоданы.

11. Дома он не раздеваясь прошел в комнату, снял с гвоздя ключи и в считанные секунды, не тратя времени на разговоры, открыл все чемоданы, от Крокодила до малыша с бархатной подкладкой, после чего опять засюсюкал с новым чемоданчиком:

- А теперь иди сюда, мой маленький! Взгляни-ка. Нравится тебе твое местечко?

Однако чемоданчик оказался не таким уж маленьким. Коллекционер поворачивал его и так и этак, но он никак не укладывался в отведенном для него бархатном ложе.

Коллекционер присвистнул от удивления.

- Вот так подарок! Что же мне с тобой делать?

Глядя на чемоданчик, трудно было поверить в происходящее, так мал он был с виду.

- Это какой-то обман зрения! - пробормотал Коллекционер. – Постойте-ка, братцы. Дайте-ка, я вас измерю.

Он взял сантиметр и тщательно обмерил оба чемоданчика, один изнутри, другой снаружи.

- Ничего не понимаю!

Наружные размеры новичка были намного меньше внутренних габаритов коллекционного чемоданчика, так что, если верить цифрам, первый не только должен был без труда в поместиться в последнем, но и оставить вокруг себя массу свободного места. Однако, когда Коллекционер еще раз попытался вложить его туда, у него опять ничего не получилось.

Он понял, что все дело в его чемоданах. Они как будто съеживались при одном приближении новенького. Никогда прежде ничего подобного за ними не замечалось.

- Так вот в чем дело? Ну-ка, без фокусов! - тихонько прикрикнул на них Коллекционер. - Сантиметр врать не будет. Это - ваш новый друг, прошу любить и жаловать. Вечером поговорим, а сейчас мне некогда, - и слегка надавил на чемоданчик.

Но чемоданы как будто сговорились не принимать «нового друга».

Коллекционер рассердился не на шутку.

- Ах, вот как! - сказал он. - Не хотите по-хорошему? Ну, держитесь! Посмотрим, кто кого переупрямит, - и начал насильно запихивать в коллекцию дареный чемоданчик.

Чемоданы скрипели, стонали, трещали по всем швам и отчаянно сопротивлялись. Коллекционер все сильнее распалялся. Он решил во что бы то ни стало настоять на своем[-4] .

12. И неизвестно, чем бы окончилась борьба, если бы вдруг не распахнулась дверь и на пороге не появился старичок с нижнего этажа.

- А я и не знал, что у вас так много чемоданов, - сказал он. - Разве, думаю, так бывает, чтобы в чемодане - и вдруг еще чемоданы? К чему столько? Я думал, там у вас что-нибудь другое.

Коллекционер в ответ промямлил что-то невразумительное. Он был страшно смущен. Его еще ни разу не заставали всрасплох с чемоданами, да еще в таком виде! Плащ его и сброшенный впопыхах пиджак валялись прямо на полу, сам он сидел тут же, весь красный, распаленный, в выбившейся рубашке, перед совершенно раскрытой коллекцией…

- В командировку собираетесь? - спросил старичок.

- Да, - пробормотал Коллекционер, видя, что уже бесполезно пытаться заслонить собой чемоданы. - Вот, думал, какой взять.

- Возьмите вон тот, с красным нутром, - сказал старичок и ткнул пальцем в самую середину коллекции. - На него, я вижу, и чехольчик имеется, не замараете в дороге. А этот, что у вас в руках, вместо него положите. Слишком мал, несолидно. Приедете с этакой игрушкой - с вами никто и раговаривать не станет. Вот, скажут, прислали какого-то хлыща, еще и разговаривай с ним. Уж вы мне поверьте, я знаю.

«Как же я сам не догадался»!» - подумал Коллекционер и с молниеносной быстротой, так что чемоданы не успели даже опомниться, вынул из коллекции внутренний чемоданчик и вложил на его место новый, после чего так же быстро позахлопывали и позапирал их один за другим, все, кроме номера восемь

- Вот так-то лучше, - весело сказал старичок. - А я иду мимо, глядь - дверь не заперта. Нет, думаю, это не дело, надо поинтересоваться. Как же так, в рабочее время - и дома?

- А я отпросился, - быстро нашелся Коллекционер, - И... и я как раз уже туда иду.

- Вот и пойдемте, - сказал старичок. - Хотя и отпустили, а все ж таки лучше прийти. Начальник за это только похвалит. Уж я знаю, сам когда-то был начальником.

На самом деле он никогда начальником не был, но Коллекционер об этом не знал. Видя, что избавиться от дотошного старика нет никакой возможности, он начал одеваться.

- Чемоданчик-то соберите, - напомнил сосед.

Коллекционер нехотя положил в коллекционный чемоданчик рубашку и пару носков.

- Щетку зубную не забудьте.

Пришлось сходить в ванную за щеткой.

- Вот теперь пойдемте.

Они вместе вышли на крыльцо, и каждый направился своей дорогой: Коллекционер на работу, а старичок - обратно в подъезд.

13. На работу Стяжаев явился с большим опозданием.

- Что-нибудь случилось? – спросила Виолетта Юрьевна, окинув его критическим взглядом. - А это что? Новый чемодан?

- Да… То есть нет, этот - не новый…

Наконец он сообразил, что сказать:

- Просто я получил письмо… Из другого города, – и, стараясь не смотреть на Виолетту, быстро прошел к своему столу.

- Понятно, - сказала Виолетта Юрьевна и углубилась в подсчеты.

Стяжаев тоже принялся за работу, однако мысли его были далеко. Он изнывал от стыда и раскаяния, вспоминая о том, как обошелся с чемоданами. «Как я был груб, как жесток! - повторял он про себя. - Воспользовался тем, что я сильнее!» В тоске он ронял голову на грудь, но взгляд его падал на чемоданчик, смирно стоявший у ножки его стула в своем скромном полотняном чехольчике. Коллекционер отводил глаза, лицо его заливалось краской. «Бедные! Каково им сейчас? - сокрушался он. - Они так беспомощны и целиком зависят от меня. Скорей бы вечер! Я поговорю с каждым отдельно, я буду стоять перед ними на коленях. Всю ночь. Пока они меня не простят…»

Время тянулось ужасно медленно. Наконец рабочий окончился, и, сгорая от нетерпения, Коллекционер помчался домой.

Там его ждал еще один удар.

Ключей от коллекции не было на месте.

Он обшарил всю комнату, всю квартиру, вывернул свои карманы.

Ключи не находились.

- Все из-за соседа, черт его возьми! - воскликнул Коллекционер и изо все силы топнул ногой.

Сосед не отозвался.

- Глупый старикашка! Заморочил меня своими бреднями, и я, конечно же, сунул ключи в карман, а потом выронил на ходу.

Он топнул изо всей силы несколько раз подряд и, не дожидаясь ответа, помчался на улицу искать ключи.

Четыре раза пройдя весь путь от дома до работы и обратно, осмотрев каждый кустик, каждую ямку, каждую урну, тщательно ощупав все, что только способно блестеть при ярком лунном свете, он понял, что дальнейшие поиски бесполезны.

Но оставалась еще одна, последняя надежда. Он вернулся домой, достал бумагу, тушь, перо и написал:

Утеряны ключи от чемоданов.
Нашедшему - все что угодно !!!

- и свой адрес. За ночь он изготовил около сотни таких плакатов, а утром, первым явившись к открытию канцелярского магазина и закупил достаточное количество клея, расклеил их по всей округе.

Оставалось ждать.

Книга II («О внешнем и внутреннем строении[-5] »)

Чемоданных жителей нередко сравнивают с муравьями или пчелами[-6] . В основе этого сравнения лежит ряд, хотя и относительно достоверных, однако весьма поверхностных и в конечном счете ненаучных наблюдений[-7] .

Действительно, коллективизм и трудолюбие этого народа общеизвестны и даже вошли в пословицу[-8] . Если бы в чемоданах не действовал Закон «О труде», предписывающий, в частности, обязательный ежедневный отдых, то многие были бы готовы хоть круглые сутки трудиться на пользу общества, благо день в чемоданах ничем не отличается от ночи[-9] .

Однако на этом и оканчивается сходство чемоданных жителей с вышеупомянутыми насекомыми[-10] . В отличие от этих неразумных тварей[-11] , которые трудятся, сами не зная зачем и почему, скорее подчиняясь природному инстинкту, нежели доводам разума и осознанной необходимости, обитатели чемоданов не только отдают себе полный отчет в том, чем они заняты в данный момент, но и яснейшим образом осознают как ближайшие, так и самые отдаленные цели и перспективы своей деятельности[-12] . Даже грудному младенцу в чемоданах известно: оказавшись на новом месте, первое, что нужно сделать - это позаботиться о коммуникациях, а проще говоря, прорыть тоннели, проложить дороги, навести мосты, наладить работу транспорта и связи[-13] . С этим в чемоданах справляются в считанные минуты[-14] . Затем, столь же оперативно, расчищается место для строительства, после чего наступает этап первоначального обустройства. Он также не занимает много времени, хотя, в историческом смысле, играет весьма важную роль, ибо лишь с момента его успешного завершения начинается период собственно исторического развития, когда общество наконец вступает в эпоху всевозможных доработок, подгонок, переделок, частичных улучшений и коренных переустройств, которая слагается из жизней многих и многих поколений и может длиться бесконечно, если исключить вмешательство посторонних факторов[-15] .

Внешне чемоданные жители также не обнаруживают сходства ни с одним из известных видов насекомых, разве что в толпе и с большого расстояния[-16] . Но не то же ли самое можно сказать о жителях больших городов и других густонаселенных местностей?

Вблизи же чемоданные жители выглядят практически так же, как и люди, проживающие вне чемоданов[-17] , но только в сильно уменьшенном виде[-18] . Единственным отличительным свойством этих «двуногих без перьев», не считая, как уже сказано, размеров тела, является[-19] <...> насколько можно судить по состоянию данных современной науки, пока не имеет прямых аналогов в живой природе[-20] <...>

Книга III.
ОСНОВЫ ЛОГИКИ И ЛОГИСТИКИ

Введение

Слово «логика» чаще всего употребляют в переносном смысле. Например, говорят: «Поражение Наполеона было предопределено логикой истории», или: «В действиях этой обезьяны прослеживается определенная логика», – как если бы история или обезьяна обладали логосом и могли самостоятельно объяснить, что происходит.

На самом же деле слово «логика» может быть истолковано двояко. Это понятно из того, что логика есть наука о логосе, а слово «логос», в свою очередь, само имеет два значения. Поэтому, в зависимости от того, какой именно логос имеют в виду, и определяется значение слова «логика»[-21] .

Иногда же приходится слышать, как слово «логика» употребляют совершенно некорректно и даже просто неграмотно, а именно когда говорят о «логике вещей». Хотя логика и имеет определенное отношение к вещам (примерно такое же, как медицина вообще – скажем, к лечению зубов и изготовлению зубных протезов), однако для того раздела логической науки, который занимается собственно вещами, давно уже существует особое название – «логистика». К тому же за последние годы логистика сделала гигантский скачок в своем развитии и уже начинает проявлять интерес не только к собственно логическим, но и к искусственным вещам. Во многих отношениях она уже не делает между ними различий[-22] . Поэтому говорить «логика вещей» там, где следовало бы сказать «логистика», равносильно тому, чтобы вместо специального термина «стоматология и протезирование» на всех вывесках писать «медицина зубов». Это выглядит наивно и безграмотно, не только с точки зрения соответствующих наук, но даже и с точки зрения литературного языка.

Да и зачем приписывать слову «логика» еще третье значение, когда и без того достаточно недоразумений с двумя? Не лучше ли подумать о том, как выйти из этих, уже имеющихся недоразумений[-23] ?

Думается, мы можем предложить один простой способ, благодаря которому всегда можно будет понять, о какой именно логике идет речь, по крайней мере в письменном тексте. Поскольку логика есть в любом случае наука о том или ином логосе, то проблема сводится к тому, чтобы ввести какой-нибудь различительный признак для самих логосов, а это совсем нетрудно. Например, можно в одном случае слово «логос» писать всегда с прописной буквы: «Логос», - а в другом случае – со строчной: «логос». И тогда уже трудно будет перепутать Логику как науку о Логосе с логикой как наукой о логосе. А чтобы справиться с аналогичными трудностями в устной речи, можно ввесли еще какое-нибудь различение, но уже воспринимаемое на слух. К примеру, вместо: «наука о Логосе» говорить: «учение о Логосе», и это выражение употреблять, по возможности, всегда, когда речь идет о Логике, имеющей дело с Логосом[-24] .

Наконец можно придумать такое различение, которое будет восприниматься одинаково отчетливо и глазами и ушами. Например, для Логики как науки о Логосе (с большой буквы) ввести обозначение: «логика-1», а для логики как науки о логосе (с маленькой буквы), соответственно, «логика-2». Тем самым мы сразу избавляемся от всех недоразумений.

Понятно, что между логикой-1 и логикой-2 имеется большая разница не только в предмете, но и в методе. Если первая имеет своим предметом природу и строение Логоса (с большой буквы), а также устройство, предназначение и взаимное расположение его составных частей, одной из которых и является логос (с маленькой буквы), то вторая будет иметь своим предметом не столько даже устройство и общее предназначение логоса (поскольку основное об этом уже сказано в логике-1), сколько разнообразные способы его употребления.

Иначе говоря, логика-2 во многом является прикладной наукой, практической дисциплиной, которая, в частности, может научить тому, как правильно провести рассуждение, как лучше построить речь, как с толком использовать понятия, как не потерять тезис, как убедительнее расположить аргументы, как не сбиться во время выступления в суде, как остроумнее ответить на возражения оппонента и как, наконец, в любой ситуации сохранить лицо.

Теперь, когда мы устранили основные терминологические затруднения[-25] , можно перейти к изложению основ логики и логистики. Сначала мы изложим основы логики-1, как учения о Логосе, затем перейдем к изложению кратких сведений из логистики, и завершим все рассмотрением некоторых казусов, коллизий и парадоксов, имеющих отношение к логике-2.

Логика-1,
или
Общее строение Логоса

По своему общему строению Логос чемоданного жителя состоит из трех основных частей: 1) черепной коробки, или головы 2) ее содержимого и 3) облекающих ее снаружи внешних покровов, или логоса в узком смысле[-26] .

Это определение не раз подвергалось суровой критике как черезчур схематичное и «пустое», то есть не дающее представления ни о природе, строении и свойствах каждой из названных частей, ни об их взаимном расположении и способах соединения, ни, наконец, о положении Логоса[-27] относительно тела чемоданного жителя и характере его связи с ним.

Эти упреки можно было бы признать вполне справедливыми, если бы те, кто их высказывает, действовали, как говорится, «без задней мысли», руководствуясь исключительно любовью к истине и бескорыстным стремлением к раскрытию тайн природы и общества. К сожалению, в данном случае это не так. Приведенное определение не нравится, как правило именно тем, с позволения сказать, «ученым», которые не скрывая своих расистских, а порой и прямо античемоданных настроений, правдами и неправдами силятся протащить, хотя бы в замаскированном виде, печально известный тезис о «противоестественном происхождении и антиприродной сущности» чемоданных жителей. И это не удивительно. Ведь признание того неоспоримого факта, что Логос чемоданного жителя создан в принципе по той же схеме, что и аналогичный орган любого другого природного существа, как бы он ни назывался, камня на камне не оставляет от этого пресловутого тезиса. Иными словами, речь идет просто-напросто о том, чтобы подчинить науку идеологической догме. А это, как известно, невозможно без того, чтобы не погрешить против истины.

Поэтому не беда, если исходное определение на первый взгляд представляется слишком общим. Главное, чтобы оно не оказалось ложным. Истинное, хотя бы даже и «пустое» определение, всегда при желании можно наполнить необходимыми, истинными же, уточнениями и разъяснениями. С ложным определением этого сделать нельзя, ибо ложное определение, как сказал один древний автор, – это ни что иное как сосуд, уже заранее и до самых краев наполненный нечистотами.

Итак, по общему строению Логос[-28] чемоданного жителя, как мы видели, не представляет собой ничего из ряда вон выходящего, чего, однако, нельзя сказать об его отдельных частях, к описанию которых мы и переходим.

Черепная коробка, или голова (в чемоданном просторечии ее называют коробкой, ящиком, сундучком, но все-таки чаще всего головой[-29] ), является наиболее устойчивым и постоянным элементом в структуре Логоса, поскольку она, во-первых, в наименьшей степени подвержена физическим изменениям (мы не говорим здесь об органических изменениях, связанных с ростом и старением), а во-вторых, прочнее других его частей связана с туловищем. Последнее утверждение не следует понимать буквально, в том смысле, что голову труднее оторвать, чем, например, уши или волосы. Говоря о прочности связи, мы используем здесь этот термин в переносном, абстрактном, а отнюдь не прямом значении. Тем более, что чемоданные жители, в силу свойственной им от природы склонности к ненасилию, никогда не доходили до такого варварства, чтобы кому бы то ни было отрывать голову, сколь бы тяжкая вина ни тяготела над этим лицом. При том, что закон в чемоданах предусматривает отделение головы в качестве меры наказания для особой категории правонарушений[-30] , соответствующий приговор суда приводится в исполнение естественным способом, не наносящим никакого вреда здоровью.

Королларий 1.

Уникальная особенность организма чемоданного жителя состоит в том, что он может существовать отдельно от головы сколь угодно продолжительное время, в отличие, например, от организма млекопитающего жителя Поверхности, для которого соответствующий временной промежуток составляет всего несколько минут и даже секунд, после чего, если вовремя не подоспеет хирургическая помощь, неизбежно наступает смерть. Правда, известны и исключения. Например, рассказывают, что один американский гипнотизер, ученик знаменитого Милтона Эриксона, проводя ремонт в собственном коттедже, нечаянно сам себе, можно сказать, почти что отрезал голову то ли электропилой, то ли вывалившимся оконным стеклом, так что она буквально держалась на ниточке. Коттедж находился в уединенном месте, и на несколько миль вокруг не было ни одной живой души. Но медик не растерялся. Проведя короткий сеанс обезболивающего самогипноза, он приставил голову к туловищу и быстро направился к машине. Всю дорогу он вел автомобиль одной правой рукой, а левой придерживал свою голову, одновременно зажимая раневую область, чтобы не истечь кровью, и таким образом доставил себя в ближайшую клинику, где ему была сделана операция, причем наркоз на понадобился, поскольку гипноз все еще продолжал действовать. Операция прошла успешно и голова прижилась. Об этом случае сообщалось в Интернете.

Что касается многих других органов нашего тела, то, как известно, с одной стороны, их наличие не является обязательным условием жизнедеятельности, с другой стороны, их приживление остается возможным и по прошествии более длительного промежутка времени, причем происходит оно сравнительно легко, благодаря чему, собственно, и развилось донорство.

Сказанное не следует понимать в том смысле, что мы хотим подвести чемоданных жителей как биологический вид под общий знаменатель, полностью нивелируя его уникальные особенности. Напротив, мы подчеркиваем, что для чемоданных жителей, в отличие от большинства других обитателей нашей планеты, отделение головы от туловища не связано с физической травмой или хирургической операцией, а является естественной способностью организма. Можно привести лишь отдаленные аналогии этой способности в живой природе. Так, ящерица способна практически безболезненно отделять свой хвост, когда в этом возникает жизненная необходимость. Но существенное различие состоит в том, что она не может, по миновании опасности, приставить себе этот же хвост обратно, а вынуждена отращивать новый.

Уместным представляется также сравнение с сумчатыми животными. Например, детеныш кенгуру, отделившись в результате родов от материнского организма, тем не менее еще некоторое время остается в сумке, хотя и способен без вреда для себя временно покидать свое убежище. Тем самым он, выражаясь философским языком, вместе с матерью составляет как бы одну сущность в двух ипостасях, особенно на том этапе, когда не нуждается в посторонней пище, питаясь исключительно материнским молоком.

Но наиблее близкую аналогию представляют, пожалуй, те животные, которые на определенных этапах своего развития отбрасывают ставшие ненужными органы, в результате чего их тело приобретает совершенно иной вид. Между прочим, и для чемоданного жителя естественное отделение головы возможно лишь по достижении определенного возраста, и, кстати, именно этим моментом, а не достижением половой зрелости, как, например, в римском праве, определяется в чемоданах совершеннолетие. Поэтому, если представить, что, например, лягушка является разумным существом, способным к общественной жизни, а хвост, отбрасываемый головастиком, устроен так, что, во-первых, не подвергается гниению, во-вторых, может быть легко присоединяем к телу лягушки по ее желанию, без специального хирургического вмешательства и, в-третьих (что самое главное!), представляет собой такой предмет, который, будучи присоединенным к телу, позволяет лягушке выполнять важные социальные функции и тем самым участвовать в общественном производстве и культурной жизни, между тем как без хвоста выполнение этих же функций становится для нее крайне затруднительным и даже практически невозможным, то аналогия с головой чемоданного жителя будет еще более полной.

Суть этой аналогии состоит в том, что наличие головы на теле чемоданного жителя на определенном этапе онтогенеза уже не является биологически необходимым, а объясняется исключительно социальными факторами, что лишний раз подтверждает огромную значимость общественного начала в жизни данного биологического вида.

Таким образом, вышеназванная мера наказания, применяемая только к совершеннолетним, ни в коем случае не предполагает причинение осужденному физических страданий, а, напротив, оказывая на него исключительно морально-психологическое и воспитательное воздействие, направлена к его скорейшему исправлению и возвращению к полноценной общественной жизни. К тому же анализ судебной практики в чемоданах показывает, что применяется она сравнительно редко.

Кроме того, независимо от срока наказания, приговоренный к лишению головы может не сомневаться в том, что по истечении этого срока его голова будет возвращена ему в целости и сохранности, причем это будет именно его голова, а не какая-либо иная.

Аппендикс 1.

Соответствующее право закреплено на конституционном уровне, в качестве одного из основных личных прав, наряду с такими правами, как тайна переписки, неприкосновенность жилища и личной жизни, права на труд, на отдых, на юридическое образование и др. Что же касается гарантий его защиты, то они содержатся в действующем законодательстве. В частности, на основании Закона «Об обжаловании в суд действий и решений, нарушающих конституционные права граждан», пострадавший чемоданный житель может привлечь к судебной ответственности любое должностное лицо, виновное в похищении, порче, утрате, либо подмене его головы, как злонамеренной, так и неосторожной. При этом, согласно пункту 3 части 8 статьи 12 Закона, жалобы граждан на нарушение их головного права рассматриваются судом вне очереди.

Даже если осужденный к моменту истечения срока наказания, не дай бог, умрет, то его родственники либо заменяющие их лица смогут, на основании свидетельства о преждевременной смерти, получить голову досрочно, для погребения. Более того, службам и организациям, занимающимся в чемоданах погребальными услугами, вменено строжайше следить за тем, чтобы при захоронениях использовались все части тела покойного (за исключением специально оговоренных случаев, когда это невозможно, например, в случае явной инвалидности, полученной заранее, еще до наступления момента смерти, и т.п.). Поэтому, даже если бы родственники покойного, столкнувшись с бюрократической волокитой в органах внутренних дел, и решили махнуть на все рукой и похоронить его без головы, им бы при всем желании не удалось обойти закон.

Аппендикс 2.

В связи с этим правоведы указывают на необходимость внести поправки в вышеупомянутый Закон «Об обжаловании в суд действий и решений, нарушающих конституционные права граждан», а именно, дополнить его нормой, которая давала бы родственникам гражданина, либо иным, уполномоченным на то посредством его завещания лицам, осуществлять от его имени защиту его конституционных прав после его смерти. Такая норма позволила бы избежать коллизий, имеющих место в настоящее время. Например, в журнале «Адвокатские будни» №1244 приводится следующий случай. Один чемоданный житель, приговоренный к небольшому сроку лишения головы, скоропостижно скончался. По запросу его родственников, на основании свидетельства о преждевременной смерти, соответствующим органом внутренних дел с соблюдением установленных законом сроков была выдана голова. Однако, в силу случайного стечения ряда крайне маловероятных обстоятельств, она оказалась не головой покойного, а головой совсем другого осужденного, который в это время, ни о чем не подозревая, спокойно отбывал наказание. Родственники покойного, сразу заметив ошибку, неоднократно и настойчиво указывали на нее, пытаясь привлечь к происходящему внимание компетентных государственных органов и общественных организаций. Обращались они и в суд. Однако, будучи неправомочными возбудить судебное дело на основании Закона «Об обжаловании…», так и не смогли ничего добиться. Суд не принял их жалобу к рассмотрению как исходящую от ненадлежащего лица. После этого они попытались уговорить и даже подкупить служащих государственного крематория, с тем чтобы им позволили осуществить кремацию тела без головы, которая, в чем они были твердо убеждены, никак не могла принадлежать их родственнику. «Посмотрите на нас, – говорили они. – У нас у всех головы квадратные, как сундучки, а эта – ни дать ни взять кубышка! Ну, пусть нашу не возвращают, мы уж смирились. Потеряли – и ладно, с кем не бывает. Но зачем же чужую-то совать! Тут уж не о мертвом, а о живом надо подумать. Ведь он, бедолага, как срок ему выйдет, придет за головой, а головы-то и нет!»

Так бы и случилось, если бы, по счастливой случайности, в тот же самый день не истек срок наказания гражданина Кубышкина. Дождавшись долгожданного часа, он поспешил куда следует – и столкнулся с той же проблемой: вместо его собственной головы ему была предложена голова покойного Сундукова. Но в данном случае дело приняло совсем иной оборот. Поскольку факт нарушения конституционных прав гражданина был налицо, суд, по его собственному заявлению, в считанные минуты рассмотрел дело и восстановил справедливость: в порядке судебного приказа процедура кремации была приостановлена, Сундукову прямо в зале для похоронных торжеств была возвращена его голова, а голову Кубышкина, соединив предварительно с телом, погребли с соблюдением всех подобающих церемониальных правил.

Эта история имела бы совсем иное завершение, если бы Кубышкин явился за своей головой днем позднее. Ведь головное право, относящиеся к широкой группе исключительных прав, будучи нарушенными, по сути дела невосстановимо. Все до сих пор известные способы его защиты сводятся к а) мерам по предотвращению или прекращению нарушения, б) публично-правовым санкциям по отношению к нарушителям и в) частичному возмещению, а точнее сказать, замещению причиненного ущерба, ибо чем можно возместить чемоданному жителю утрату такого жизненно важного органа, как голова?

Именно в вышеуказанном смысле и следует понимать устойчивость связи головы чемоданного жителя с его телом. Эта устойчивость, как мы видим, носит не материальный, а формальный характер. В чемоданах есть старинная поговорка, смысл которой можно выразить одним словом: верность. Поскольку чемоданные жители не любят использовать абстрактные понятия и говорить высокопарно, то вместо заверений в верности (особенно когда речь идет о верности в дружбе или верности общему делу, идее, принципу и т.п.), они говорят просто: «Одна голова – одно тело». Значение этой формулы становится до конца понятным, если принять во внимание, что черепная коробка чемоданного жителя, в отличие от всех остальных его органов, в силу своего химического состава, практически не подвержена тлению, то есть в сущности, при определенных условиях[-31] , бессмертна. Все, что остается от чемоданного жителя после его физической смерти, – это горстка пепла и голова, что и позволяет использовать последнюю в качестве погребальной урны. Так делается испокон веков. Но ни разу с сотворения мира ни у кого в чемоданах и мысли не возникло использовать головы умерших как-либо иначе. Они хранятся из века в век, бережно передаваемые от поколения к поколению, не как святыни или реликвии, а просто, как любят говорить в чемоданах, «на всякий случай»[-32] .

Столь мудрая несуетность, проявляемая в этом конкретном, и пожалуй, единственном вопросе, тем более поразительна, что, как известно, самыми расхожим обвинениеми против чемоданных жителей являются обвинения в прагматизме, утилитаризме и антиисторизме, то есть, попросту говоря, пренебрежении культурными ценностями и памятниками старины, а также склонности во всем усматривать только ближайшую практическую пользу.

По форме головы чемоданных жителей несколько различаются, как, впрочем, и у любых млекопитающих. Наиболее распространенной является форма черепа, без отверстий, с откидывающейся крышкой, откуда, по-видимому, и происходит выражение «чрепная коробка».

Теперь мы можем перейти к изложению основ логистики, или, проще говоря, описать содержимое черепной коробки[-33] .

Логистика,
или
Содержимое черепной коробки

При изложении этого раздела необходима особая тщательность, поскольку относящиеся к нему естественнонаучные факты особенно часто подвергается фальсификациям[-34] .

Например, сплошь и рядом приходится слышать, будто в черепных коробках чемоданных жителей содержатся только такие инструменты, как пилы, ножовки, топоры, бритвы, шила и т.п., применимые в основном для разрезывания, разрубания, протыкания, вспарывания, словом, для порчи чемоданов и прочих материальных ценностей, плюс, в придачу к ним, для большей эффективности производимых разрушений, в каждую голову помещен стандартный набор примитивных взрывных устройств и взрывчатых веществ[-35] . На основании этих, как правило, голословных утверждений и создается искаженный образ чемоданного жителя как существа духовно бедного, ограниченного, лишенного творческой искры, способного к исключительно механической деятельности, преимущественно разрушительного характера, и склонного к вандализму.

Этот карикатурный образ не имеет ничего общего с реальным чемоданным жителем, в сундучке которого можно найти практически все, что только может понадобиться разумному высокоразвитому существу в процессе осмысленного, плодотворного и социально организованного труда[-36] . Всеми мыслимыми и немыслимыми орудиями, приборами и приспособлениями, на изобретение которых людям снаружи пришлось потратить целые тысячелетия упорных поисков и ошибок, мать-природа сразу, уже при рождении, щедро одаряет своих любимцев[-37] . Поэтому вместо того, чтобы верить досужим вымыслам, лучше просто взять и заглянуть в сундучок новорожденного чемоданного жителя. Чего только вы не обнаружите в нем: и скрипку, и утюг, и хирургический скальпель, и электродрель, и логарифмическую линейку, не говоря уж о ножничках, пилочках, ножовочках, сверлышках, шильцах и прочих колющих и режущих предметах, которые, хотя и вправду количественно преобладают в чемоданах, но, как должно быть нам известно и из собственной практики, могут использоваться не только для порчи вещей[-38] , но и с не меньшим толком для того, чтобы их чинить и даже создавать новые.

Как должно быть ясно уже из сказанного, все перечисленные, а также многие другие ценные и полезные предметы в чемоданах являются природными продуктами. Поэтому не случайно чемоданные жители здесь были названы любимцами природы. При этом, однако, они никогда не ходили у нее в любимчиках и не довольствовались ее бесплатными дарами. Не менее половины всех инструментов в чемоданах изготовлено самими жителями[-39] , причем ни по качеству, ни по своим полезным свойствам эти инструменты ничуть не уступают натуральным, а с виду и вовсе не отличаются от них.

Что же касается взрывчатых веществ и взрывных устройств, как природных, так и искусственных, то, кажется, ни для кого не секрет, что всякое разумное сообщество использует их в своей жизнедеятельности в той мере, в какой сочтет нужным, исходя из масштабов осуществляемых преобразований. И чемоданы в этом отношении не составляют исключения. Однако здесь эти предметы, во-первых, используются строго по назначению[-40] . Во-вторых, никто никогда не станет носить их в своем сундучке, хотя бы уже потому, что это запрещено законом[-41] . Специально для хранения таких средств строятся особые помещения, вроде сараев, которые располагаются на достаточном расстоянии от жилья. Детям и лицам, страдающим психическими заболеваниями, запрещено даже и приближаться к этим строениям.

В-третьих, взрывательные вещества и приспособления обнаруживаются далеко не в каждой черепной коробке[-42] , причем их наличие или отсутствие никак не связано с психическими особенностями индивидов[-43] .

Кроме того, в интересах общественной безопасности, в чемоданах осуществляется строгий надзор за содержимым черепных коробок. Непосредственно перед регистрацией новорожденного чемоданного жителя специально приглашаемый эксперт-логистик в присутствии нотариуса проводит анализ содержимого его головы, и составляет его полную опись. После нотариального удостоверения эта опись служит обязательным приложением к свидетельству о рождении. При этом все взрывчатые вещества, а также инструменты, неумелое применение которых может представлять опасность для жизни и здоровья самого чемоданного жителя или окружающих, а также для целости и сохранности чужого имущества[-44] , в присутствии того же государственного эксперта, нотариуса, независимых свидетелей и родителей новорожденного изымаются из его черепной коробки и заносятся в специальный реестр, о чем составляется акт в трех экземплярах. Первый экземпляр хранится у родителей, второй – в государственном комитете по безопасности, третий – у нотариуса. Все три экземпляра имеют равную силу. После этого все изъятые вещества и инструменты передаются депозитарию, который гарантирует, что по достижении новорожденным совершеннолетия ему будут возвращены либо те же самые вещи в натуре, либо иные равноценные им, либо номинальная стоимость этих вещей вместе с дивидендами за весь истекший период, в зависимости от условий договора, который от имени новорожденного заключают его родители. Им же предоставлено право выбора депозитария. Иногда родители изъявляют желание сами выступить в этом качестве, что по закону не запрещено. В этом случае от них требуется только получить специальную лицензию на осуществление такого рода деятельности[-45] и подать письменную декларацию на имя министра внутренних дел о том, что они принимают на себя всю полноту ответственности за возможные последствия использования их ребенком принадлежащих ему опасных веществ или приспособлений.

В свете только что сказанного не представляется ли злонамеренным вздором регулярно подаваемые в средствах массовой информации сообщения о том, что, дескать, в чемоданах творится полный беспредел, и то и дело раздаются взрывы? Заведомо ясно, что авторы подобных «новостей», если изредка и заглядывают в чемоданы, то разве что на ежегодных выставках ВОСЧ[-46] , гласными или негласным членами которого они, по-видимому являются[-47] .

Столь же безосновательны и усиленно распространяемые легенды о скаредности, нелюдимости и замкнутости чемоданных жителей, опровержению которых необходимо посвятить хотя бы несколько слов.

Начнем со скаредности, которую ни в коем случае нельзя смешивать с бережливостью. Второе из названных качеств, действительно, является отличительной чертой чемоданных жителей. Однако беречь вещи, заботясь о том, чтобы они дольше служили, и дрожать над ними – отнюдь не одно и то же. Как ни парадоксально это звучит, но при всей своей бережливости чемоданные жители совсем не привязаны к вещам. Легкость, с которой они расстаются с содержимым своих сундучков, возведена в чемоданах в ранг закона. Это означает не только право любого гражданина в устной или письменной форме обратиться к владельцу (держателю) понадобившейся ему вещи с предложением передать ему эту вещь, но и возможность легальной реализации данного права: в случае отказа он может повторить свою просьбу еще дважды (через трое суток и через неделю), а затем, вооружившись либо письменными подтверждениями своих обращений и полученных отказов, либо свидетельствами очевидцев, обратиться в суд.

Аппендикс 3

Некоторые законоведы, плохо осведомленные в области чемоданного (или, как говорят в чемоданах, внутреннего) права, делают из этого скороспелый вывод о том, что, дескать, в чемоданах нет частной собственности. Чтобы понять его ошибочность, достаточно заглянуть в закон. Статья 130 Гражданского Уложения к видам объектов гражданских прав относит, в частности, «материальные предметы искусственного и природного происхождения, кроме вещей». Статья 11 Вещного уложения, определяющая институты, понятия и термины, используемые в Уложении, определяет вещи как «материальные предметы естественного происхождения, являющиеся объектами свободной передачи на основе права востребования». Логично предположить, что к данной категории объектов относится не то, что принято относить к вещам на Поверхности. Действительно, деньги, ценные бумаги, недвижимое имущество, произведения искусства и некоторые другие объекты, которые человеку, воспитанному в нормах внешнего права, кажется естественным рассматривать как вещи, в чемоданах таковыми не являются. Кажущаяся низкая оборотоспособность этих объектов в чемоданах, по сравнению с вещами, объясняется не отсутствием отношений собственности, как полагают многие поверхностные авторы, а как раз-таки наличием этих отношений, обусловливающих смену владельца совершением гражданско-правовой сделки. Что же касается вещей, то их передача по праву востребования не предполагает смену собственника, и вообще никоим образом не затрагивает ни права собственности, ни каких-либо иных гражданских прав, означая исключительно смену владельца (держателя) вещи. Вообще же следует отличать владение вещами от владения объектами гражданских прав. Право владения вещами, составляя особый правовой институт, относится не к гражданским права, а к основным конституционным правам и свободам граждан. Согласно ч.2 ст.34 Конституции, ст.8 (ч.2) Гражданского Уложения и ч.2 ст.5 Вещного Уложения, вещи в чемоданах не могут выступать в качестве объектов купли-продажи и прочих сделок. Для них предусмотрена только смена владельца (держателя), но не собственника (ч.1ст.5 Вещного Уложения). Таким образом, эти объекты, при том, что они весьма часто переходят из рук в руки, фактически исключены из гражданского оборота. В системе чемоданного права отношение между владельцем (держателем) вещи и востребователем рассматривается как публично-правовое отношение. Публично-правовая природа вещного права отражена в ст. 57 Конституции. Согласно ч.1 ст.57 каждый обязан отдавать законно востребуемые вещи. Согласно ч.2 ст.57 Конституции каждый имеет право законно востребовать любую нужную ему вещь, в чьем бы владении она ни находилась, включая собственника и официального депозитария.

За злостное удержание особо ценных вещей, к каковым относятся в первую очередь редко встречающиеся в природе и трудно воспроизводимые средства производства, уголовный закон предусматривает высшую меру наказания в виде временного лишения головы. Понятно, что оставшись, даже на время, без головы, а значит, и без всего ее содержимого, осужденный автоматически лишается возможности участвовать в вещевом обмене[-48] .

Что касается нелюдимости, то это понятие требует более точного определения. Если под нелюдимостью понимать особый уклад жизни и формы ведения хозяйства, отличные от принятых вне чемоданов, то ничего дурного в этом нет. Из того, что кто-то предпочитает жить снаружи, а кто-то – внутри, еще не следует, что одни люди лучше, а другие хуже. К тому же именно те, от кого обычно исходят эти упреки, в то же самое время горько сетуют на то, что, якобы, чемоданные жители черезчур активно внедряются в их среду обитания. Как этим людям удается совместить в своем сознании два взаимоисключающих тезиса – одному богу известно.

Нелюдимость может означать также нетерпимость, враждебность или высокомерие по отношению к исконным обитателям Поверхности, пренебрежение или безразличие ко всей внешней культуре[-49] . Но тогда говорить, что чемоданные жители нелюдимы – значит заблуждаться, не зная истины, или же откровенно лгать, поскольку на самом деле обитатели чемоданов всегда проявляли живой и доброжелательный интерес ко всему происходящему снаружи. Другое дело, что до изобретения телефона, радио, TV и всемирной сети Интернет они не имели возможности удовлетворять его в полной мере. Но это не их вина. К тому же и здесь новоиспеченные «гуманисты» сами с собой вступают в противоречие. Ведь именно они, например, призывают людей (разумеется, людьми они называют только жителей Поверхности) бойкотировать всемирную электронную сеть и требовать от своих правительств, чтобы те поскорее установили жесточайший контроль над информационной магистралью, на том основании, что, дескать, при теперешнем положении дел нет никакой возможности распознавать пользователей. Именно они запугивают людей «пауками из чемоданов», которые, якобы, задумали затянуть все человечество в свою паутину. Именно они, прибегая к дешевым аналогиям, сравнивают самих чемоданных жителей с компьютерными вирусами (каковых, дескать, они же, чемоданные жители, и выводят в своих секретных лабораториях!), поскольку цель как одних, так и других, выражаясь словами небезызвестного Э.Гранатова, – «проникнув исподтишка, быстро распространиться и испоганить все изнутри». Вот что он пишет в одном из последних номеров своей скандальной многотиражки: «Америка уже барахтается во всемирной паутине. Тем хуже для нее. Мы пока успешно пролетаем. Но надо быть начеку!»

Не меньшую, а пожалуй, и большую опасность, чем самые воинствующие из расистов, представляет их «пятая колонна» – неисчислимая армия безхребетных журналистов, писателей и просто дилетантов, обожающих порассуждать и пофантазировать на досуге, причем непременно в письменной, и предпочтительно, печатной и публичной форме. К несчастью, в последнее время именно чемоданы стали излюбленной темой их праздных рассуждений и фантазий. При этом они, конечно же, «ничего не имеют против жителей чемоданов»! Цель их публикаций – только продемонстрировать свое остроумие, и ничего более.

Ограничимся лишь одним примером такого остроумия. Вот что пишет один из этих «ничего не имеющих против...», автор небольшой заметки-эссе в журнале «Компьютерра»: «Разве, входя в Интернет, вы можете знать, с кем имеете дело? <…> Представьте на минуту, что все посещаемые вами сайты составлены чемоданными жителями! Что ваша любимая поисковая машина, которой вы так давно пользуетесь, создана в Чемоданах! Что все, с кем вы часами болтаете в чате, живут в чемоданах! Разве от одной этой мысли вы не сойдете с ума?» Что ж, ты сказал, говоря словами Писания.

Другой «ничего не имеющий против...» автор (между прочим, профессиональный писатель, даже маститый), прикрывая свое мракобесие, словно фиговым листком, формой фантастического рассказа, рисует перед взором читателя еще более бредовую картину: в Чемоданах, дескать, завелся суперхакер, который скачивает из Интернета игры on line вместе с живыми игроками, в результате чего на Поверхности, исчезают люди. В конце рассказа выясняется, что исчезнувшие жители Поверхности на самом деле существуют, но уже только в виртуальной форме, на винчестере какого-то суперкомпьютера, глубоко запрятанного в мрачных лабиринтах Чемоданов. По воле своего нового властелина, они получили бессмертие, но в обмен на это навсегда лишены возможности вернуться во внешний, реальный мир. Более того, каждый из них обречен вечно носить личину своего персонажа и до бесконечности продолжать одну и ту же, давно надоевшую игру[-50] .

Опровергать все эти домыслы бессмысленно, ибо для тех (к счастью, немногих), кто в них действительно верит, такие аргументы, как факты, логика и здравый смысл, веса не имеют.

Лучше уделить оставшееся время опровержению тезиса о мнимой замкнутости чемоданных жителей. Сделать это нетрудно, так как данный тезис основан на элементарной подмене понятия, которая становится очевидной, если обратиться к простому сравнению. Из того, что чемоданные жители могут жить только в запертых чемоданах, не следует, что их собственные жилища запираются на множество замков, точно так же, как из того, что мы живем на открытом пространстве, не следует, что мы никогда не пользуемся замками и всегда держим двери нараспашку. Возможно, именно замкнутость общественного уклада способствует открытости, радушию и коллективизму внутри общества, когда же общественный организм в целом располагается как бы на семи ветрах, то каждый его член, естественно, стремится восполнить эту всеобщую бездомность индивидуальным домостроительством, в результате чего люди, как правило, и замыкаются в своих жилищах, своих семьях и своем внутреннем мире. В чемоданах же, как сказано, все наоборот.

Но если под замкнутостью понимать просто молчаливость, или неразговорчивость, то эта черта проявляется у чемоданных жителей исключительно во время работы, что обусловлено, с одной стороны, их физической конституцией, а с другой стороны, трудовым законодательством, которое категорически запрещает находиться на рабочем месте с покрытой головой[-51] .

Это станет более понятным после того, как мы завершим описание Логоса[-52] . Как о самой черепной коробке, так и о ее содержимом сказано уже достаточно, поэтому нам осталось только рассказать, какую форму и внешний вид имеют покрывающие ее снаружи мягкие ткани, или, иначе говоря, логос.

Логика-2,
или
Сущность и предназначение логоса

В чемоданном просторечии логосы нередко называют колпачками, что, вероятно, и служит источником одного из ошибочных мнений об их природе и предназначении.

Сторонники этого мнения считают, что логос, или, как они сами предпочитают его называть, колпачок - это всего лишь часть одежды чемоданного жителя, и не более того. Против этого мнения можно привести следующие неоспоримые доводы.

Во-первых, одежду в собственном смысле слова чемоданные жители шьют, точно так же, как и мы, либо на фабриках, либо в специальных ателье, либо на дому. Известно, что они отдают предпочтение готовому платью, но это следует понимать лишь как свидетельство их бытовой непритязательности и скромности, а вовсе не в том смысле, что свое платье они получают в готовом виде от природы и не меняют его на протяжении всей жизни. Между прочим, индустрия одежды в чемоданах весьма развита, так что среднему чемоданному жителю гораздо легче приобрести новую рубашку, чем заниматься стиркой или починкой старой[-53] .

Что же касается так называемого колпачка, то с ним дело обстоит совсем наоборот. Чемоданный житель рождается и умирает вместе со своим логосом и не расстается с ним на протяжении всей жизни. Обмен логосами, равно как и использование чужого логоса без ведома его владельца, рассматривается в чемоданах как серьезное правонарушение. Жить под чужим логосом для чемоданного жителя - то же, что для нас с вами жить под чужим паспортом. Еще более строго преследуется изготовление фальшивых или поддельных логосов. Таким образом, если одежда в чемоданах представляет собой продукт труда и искусства, то искусственный колпачок - это вещь вне закона[-54] , которая в случае обнаружения подлежащит немедленному изъятию и уничтожению. Естественно, что каждый чемоданный житель стремится к тому, чтобы его логос как можно дольше ему служил и оставался новым, бережет его, старается содержать в чистоте, а при необходимости отдает в починку. Ведь логос - это, можно сказать, его лицо.

Во-вторых, эти колпачки коренным образом отличаются от одежды по своему предназначению и использованию. Если основная функция одежды заключается в том, чтобы защищать тело чемоданного жителя, то колпачок-логос предназначен главным образом для защиты головы, а точнее, ее содержимого, от пыли, влаги и других неблагоприятных внешних воздействий. Таким образом, помимо чисто логических функций, таких как речь, мимика, удостоверение личности и т.п., логос выполняет и логистическую функцию, которая является для него первичной. В этом и состоит предметная связь между логикой и логистикой[-55] .

Наконец, на то, что логос не есть часть одежды, указывает и следующая закономерность: при всем многообразии своих занятий и способов времяпрепровождения чемоданный житель практически всегда пребывает либо в одежде, но без логоса, либо в логосе, но без одежды, либо в том и другом одновремено. Но весьма трудно представить себе ситуацию, не чрезвычайного характера, в которой здоровый и психически нормальный чемоданный житель появился бы и без одежды и без логоса. С непокрытой головой его можно увидеть практически только во время работы, поскольку, как уже было сказано, трудиться с покрытой головой в чемоданах строго-настрого запрещено[-56] . Но само собой разумеется, что на работу в чемоданах, как и во всяком цивилизованном сообществе, принято приходить одетыми. По окончании же работы, каждый, убрав инструменты, натягивает на голову свой логос и остается в нем до начала следующего рабочего дня, то есть во время еды, сна, прогулок, занятий спортом, общения с друзьями и всех прочих видов активного и пассивного отдыха, связанных с раздеванием и одеванием.

Таким образом, логос отличается от одежды не только по своей природе и предназначению, но и по практической совместимости. А именно: эти предметы являются несовместимыми по своему отсутствию, хотя и совместимы по присутствию[-57] .

О том, что логос не является частью одежды, сказано достаточно, чтобы перейти к опровержению следующего заблуждения.

Это заблуждение выражается в том, что отдельные исследователи, понимая очевидную ошибочность трактовки логоса как части одежды, но в то же время не желая принять и противоположную точку зрения, несостоятельность которой будет показана ниже, пытаются «усесться между двумя стульями», объявляя логос головным убором.

По сравнению с предыдущим заблуждением, данное ошибочное мнение разделяют немногие. Тем не менее, даже и один искренне заблуждающийся заслуживает того, чтобы ему был указан путь к истине. Тем более, что нам это ничего не стоит, поскольку мы знаем, что любой из существующих или когда-либо существовавших головных уборов, будь то шляпа, берет, шапка-ушанка, фуражка, тюрбан, тиара, или косынка, обязательно оставляет значительную часть головы (как правило, переднюю) открытой. А раз этот признак присущ всем предметам данного класса, то его можно считать определяющим для головного убора.

Королларий 2.

Нам могут возразить, что этим признаком не обладает паранджа, однако паранджа и не является головным убором. Так, словарь С.И.Ожегова и Н.Ю.Шведовой[-58] дает следующее определение паранджи: «Широкая верхняя одежда с закрывающей лицо сеткой, без к-рой ислам не разрешает женщинам появляться перед посторонними»[-59] . Аналогичным образом, как разновидность верхней одежды, а именно «длинный широкий халат с волосяной сеткой, закрывавшей лицо», определяет паранджу словарь Ушакова[-60] . Таким образом, ссылка на паранджу не может быть принята во внимание. Не является головным убором и противогаз. Словарь Ожегова и Шведовой определяет его как «прибор для защиты органов дыхания, глаз и лица человека от отравляющих и радиоактивных веществ, бактерий, вирусов»[-61] , а словарь Ушакова – как «надеваемое на лицо особое приспособление для защиты от ядовитых газов, дыма»[-62] . Обратим внимание на общий признак, содержащийся в определениях обоих предметов: как паранджа, так и противогаз предназначены для того, чтобы закрывать лицо, либо находящиеся на нем жизненно важные органы человека (глаза и т.п.), в то время как логос ни лица, ни вообще каких-либо жизненно-важных органов чемоданного жителя не закрывает, а используется, как уже сказано, в целях сохранности вещей.

Этот королларий помещен здесь на тот случай, если у кого-то возникнет соблазн проводить неуместные аналогии между упомянутыми здесь предметами и внешними покровами головы чемоданного жителя.

В отличие от всех упомянутых головных уборов, логос покрывает всю голову целиком, наподобие плотно облегающего чехла, не пропускающего даже воздух. Более того, чтобы вредные для инструментов вещества не могли проникнуть снизу, каждый логос снабжен шнурком, продергивающимся по самому краю и туго затягивающимся на шее.

Разве теперь не очевидно, что, если бы кому-то и пришло в голову изготовить такой головной убор, то вряд ли среди нас нашлись бы модники, которые согласились бы носить его сколько-нибудь продолжительное время!

Таким образом, не может быть сомнений в том, что логос никак нельзя считать головным убором.

И по виду он совсем не похож на головной убор. С изнанки колпачок выглядит как обыкновенный кожаный мешочек. Если же вывернуть его на лицевую сторону, то можно увидеть, что на передней его части расположено лицо, а по бокам - два уха. Остальная часть его поверхности в большинстве случаев бывает покрыта волосами, у мужчин обычно коротко остриженными, а у женщин, как правило, подлиннее и уложенными согласно моде. Благодаря этому логос, будучи надетым на голову чемоданного жителя, обеспечивает ему полное сходство с представителем человеческой расы[-63] , если не принимать в расчет значительную разницу в росте и наличие бантика под подбородком.

Лица у чемоданных жителей, как правило, энергичные, приветливые и легко различимые, вопреки расхожему[-64] мнению, что в чемоданах все на одно лицо.

Что же касается собственно головных уборов, то никому не возбраняется надевать их поверх логоса, что многие нередко и делают, но исключительно из соображений моды, поскольку климат в чемоданах, как правило, мягкий, и смена времен года практически не ощущается[-65] .

Из того самоочевидного факта, что все части лица чемоданного жителя находятся на внешней стороне логоса, а не непосредственно на голове, следует вывод о исключительной роли этих «колпачков» для всей культуры внутри чемоданов, как материальной, так и духовной. С одной строны, не вызывает сомнений, что невероятно высокая производительность труда чемоданных жителей обусловлена во многом (если не только!) тем обстоятельством, что во время работы они физически не способны ни есть, ни пить, ни курить, ни рассказывать анекдоты, ни слушать радио, ни глазеть по сторонам, благодаря чему достигается высочайшая степень концентрации на выполняемых действиях. С другой стороны, все излюбленные формы их культурного досуга, на основе которых формируются соответствующие виды искусства, как-то: судебное красноречие, игра на духовых инструментах, хоровое пение, кулинарно-кондитерское и парикмахерское искусства, портретная живопись, искусство макияжа и др. - самим фактом своего существования обязаны логосам, поскольку предполагают их прямое использование. Перечисленные виды искусства в чемоданах, как правило, достигают наивысшего расцвета во все времена.

Сомнительно, чтобы какой-нибудь головной убор, равно как и часть одежды, пусть даже самая необходимая, были способна в такой степени направлять развитие цивилизации, определять ее облик и служить ее центральным элементом, будь то оселком, ядром, клеточкой, кирпичиком, краеугольным камнем, солью, перцем, или хотя бы уж горчичным зерном[-66] .

Приведенных аргументов, думается, вполне достаточно для опровержения одинаково ошибочных мнений о том, что логос чемоданного жителя является частью его одежды или головным убором.

Противоположное этим двум, но не менее превратное мнение состоит в том, что логос - это не часть одежды и не головной убор, а часть тела чемоданного жителя.

Если сторонники первых двух мнений абсолютизируют трудовую активность чемоданных жителей и те особенности их физической конституции, которые отличают их от нас, изображая обитателя чемоданов в виде какого-то индустриального монстра или биоробота, то вторые видят в нем просто живую куклу, единственная особенность которой состоит лишь в том, что голова у нее, непонятно только зачем, набита всякими железками. Это в буквальном смысле досужее мнение, поскольку в основе его лежат наблюдения исключительно за досугом в чемоданах. Будучи совершенно ненаучным, оно, в сущности, и не заслуживает научной критики.

Аппендикс 4.

Достаточно указать на то, что это мнение противоречит не только очевидным фактам, но и действующим юридическим нормам, в соответствии с которыми колпачок разрешается носить только на голове, а отнюдь не на теле. Это положение существовало не всегда, а сложилось в результате принятых на конституционном уровне изменений, известных в истории внутреннего права как «поправки Упендры». Важность этих поправок состоит не столько даже в их содержании[-67] , сколько в том, что именно с них началось активное развитие всей нормативной системы, которая до этого практически не пересматривалась. Одна из «поправок Упендры» гласит, что ношение колпачка на той части тела, которая не предназначена для этого природой, впредь должно квалифицироваться законодателем как преступление против личности и основ конституционного строя, а появление в таком виде в здании суда – как злостное неуважение к последнему[-68] .

Аппендикс 5.

В то же время надевать колпачок на любые выпуклые предметы, не являющиеся частями тела, закон не запрещает. В чемоданах существует добрая традиция всевозможных розыгрышей и шуток, основанных на том, что колпачок натягивают на какой-нибудь неодушевленный предмет и оставляют в самом неожиданном месте, например, у себя дома, перед приходом гостей (хозяева при этом прячутся). Юмор состоит в том, что лицо в этом случае ведет себя совершенно как живое: оно может плакать и смеяться, шутить и подмигивать, имитировать голоса других людей, а также птиц и животных, отвечать по телефону, читать стихи, разучивать песни, загадывать и отгадывать загадки, решать кроссворды, плеваться и даже курить.

С таким же успехом, если самому идти некогда, лицо можно послать вместо себя на день рождения, в цирк, на елку и даже, за некоторыми исключениями, в суд[-69] .

После всего сказанного ни у кого не должно остаться сомнений в том, что логос не является ни частью одежды, ни частью тела чемоданного жителя. Единственно верная точка зрения состоит в том, чтобы считать его частью головы, или Логоса (с большой буквы), как и было сказано в самом начале.

Так устроена голова чемоданного жителя. Во всем остальном его организм принципиально не отличается от нашего.

Книга IV(1-я Чемоданов)

1. Щедро одарив чемоданных жителей средствами труда, благосклонная природа не обделила их и талантами. Чтобы составить жизнеописания всех выдающихся чемоданных жителей, понадобились бы сотни томов. Но, как известно, не всякий талант достоин того, чтобы служить образцом для подражания. Например, Плутарх полагает, что умно сказал Антисфен, услышав об одном афинском жителе, что он хороший флейтист: «А человек он скверный; иначе не был бы он таким хорошим флейтистом»[-70] . Поэтому, приступая к составлению жизнеописаний, надо сто раз подумать, прежде чем остановить свой выбор на той или иной персоне, неоднократно задавая себе вопрос: а заслуживает ли она, при всех ее несомненных достоинствах, того, чтобы ее дела и мнения делать предметом обсуждения вне чемоданов? Только после этого можно приступать к писанию биографий.

Эта книга содержит биографии Упендры и Чемодасы, двух выдающихся чемоданных жителей, не схожих ни в одной из своих добродетелей, но при том бывших чрезвычайно полезными своему отечеству, причем даже не столько кротостью и справедливостью (а эти качества выше всех прочих ценятся в Чемоданах), сколько прежде всего способностью переносить ошибочные суждения народа и товарищей по положению с такой же легкостью, как и свои собственнные. А о том, достигли ли мы нужной цели, можно будет судить по завершении нашего сочинения.

2. О рождении Чемодасы в Чемоданах существует немало легенд. Согласно одной из них, его прадед по материнской линии был выдающимся законодателем. Если верить этой легенде, то именно он дал чемоданным жителям законы и установил государственный строй, смешав в нем элементы разных политических систем, вполне целесообразно для согласия и благополучия граждан. Однажды его внучке приснилось, что она родила льва, и через некоторое время она действительно, причем совершенно неожиданно для всех, родила Чемодасу. Телесных недостатков у него не было; только голова была продолговатая и несоразмерно большая. Вот почему, как объясняет легенда, он изображается почти на всех статуях без головы, - очевидно, потому, что скульпторы не хотели представлять его в позорном виде. Но есть и другие объяснения этому факту.

Впрочем, учитывая распространенность имени Чемодаса (в Чемоданах так зовут чуть ли не каждого четвертого), вполне возможно, что в этой легенде имеется в виду совсем другой гражданин.

Как бы то ни было, Чемодаса, о котором рассказываем мы, с ранних лет пользовался авторитетом. Достоверно известно, что еще в школе учителя постоянно ставили его в пример другим.

Так было до тех пор, пока он не познакомился с Упендрой.

3. Имя Упендра в Чемоданах не давали никому ни до, ни после Упендры. Не давали его и Упендре. Это имя он выбрал себе сам, уже будучи взрослым. При рождении он получил имя Чижик, в Чемоданах также весьма распространенное и вполне пристойное. Тем не менее, он однажды во всеуслышание объявил, что отныне его будут звать Упендрой, и с этого момента, если кто-нибудь, по старой памяти, и называл его Чижиком, просто делал вид, что не слышит. Таким способом он быстро приучил чемоданных жителей к своему новому имени, так что могие даже забыли о том, что когда-то его звали иначе.

При этом, однако, ни один из рассказов об Упендре не заслуживает полного доверия. О его происхождении, путешествиях, политической и иной деятельности существуют разнообразные показания, в том числе самые фантастические. Но в особенности мало сходства в рассказах о времени его рождения. Одни считают его ровесником Чемодасы; другие, указывая на полное отсутствие каких бы то ни было свидетельств о его школьных годах, утверждают, что по возрасту он превосходил большинство своих современников; третьи вообще ничего вразумительного по этому поводу сказать не могут.

О размерах и форме его головы судить невозможно, так как ее никто никогда не видел, по той простой причине, что Упендра никогда не снимал своего логоса. Возможно, именно вследствие этого его колпачок потерся и облысел раньше времени, чем и объясняется мнение об его чрезвычайной старости.

4. Согласно одной из легенд, в молодости Упендра обладал исключительной общительностью и незаурядным, даже для чемоданного жителя, даром красноречия. Кроме того, он учился играть на продольной флейте и в совершенстве овладел губной гармошкой, благодаря чему всегда был душой общества.

Однако с годами, а особенно, говорят, после смерти матери, характер его сильно испортился, исполняемые им мелодии стали неблагозвучными, а шутки обидными, и чемоданные жители мало-помалу стали его сторониться. Первое время к нему еще обращались то за тем, то за этим, но после того, как он раздал все свои вещи, кроме губной гармошки, которой никто у него не востребовал, все от него отошли. Печальный и одинокий, в своем старом и беззубом логосе, бродил он по улицам и только изредка, останавливая случайных прохожих, задавал им вопросы, на которые никто не мог ответить.

К тому времени чемоданные жители уже построили все возможное и приступили к переустройствам и улучшениям. Для начала было задумано перекрасить все здания в совершенно другие цвета, провести полную перепланировку улиц и изменить движение транспорта. А в перспективе намечалось над всей центральной площадью соорудить сплошной прозрачный навес, из особого, сверхпрочного и сверхлегкого материала, на всякий случай.

Задача была не из легких. Химикам, архитекторам, строителям, инженерам предстояло немало потрудиться, чтобы изобрести и произвести подходящий материал, создать проект, а главное, учитывая постоянный дефицит природных ресурсов, изыскать необходимое сырье в нужном количестве.

Понятно, что настроение Упендры шло вразрез с этими грандиозными планами. При той огромной впечатлительности, которой отличаются чемоданные жители, один его вид на многих нагонял тоску, не говоря уж об его странных мелодиях, не менее странных высказываниях и еще более странных поступках. Случалось, что чемоданные жители шли на работу полные оптимизма и разнообразных планов и замыслов, но, встретив по дороге Упендру и поговорив с ним пять минут, впадали в полную растерянность и глубокое уныние. Ими овладевало безразличие к насущным делам, охота заниматься улучшениями попадала, и хотелось все оставить как есть.

За это некоторые сильно невзлюбили Упендру. Другие его защищали, но что с ним делать никто не знал.

5. Тогда-то и выступил на сцену Чемодаса. «Давайте я к нему схожу и поговорю с ним по душам», - предложил он. И все на него положились, хотя до этого он видел Упендру лишь издали и не имел с ним никаких личных контактов.

Приняв это решение, Чемодаса до положенного времени оставался на работе, а потом пошел домой. Перед сном он снял свой логос и внимательно его осмотрел. Обнаружив едва заметную дырочку возле правого уха, взял иголку с ниткой и аккуратнейшим образом ее заштуковал, затем бережно прополоскал копачок в прохладной воде со специальным моющим средством и повесил на просушку в прихожей[-71] . После этого он переложил инструменты в своем сундучке, чтобы не гремели на ходу, вымыл сандалии и лег спать. Все это время, и даже засыпая, он представлял, как будет говорить с Упендрой, перебирал различные доводы и сравнивал их по силе убеждения.

Утром Чемодаса снял с сушилки еще чуть влажный колпачок, натянул его на голову и, встав перед зеркалом, некоторое время разглаживал лицо ладонями вдоль массажных линий, чтобы ни осталось ни одной морщинки. Затем он почистил зубы, причесал волосы, надел новую рубашку и, захватив с собой пачку печенья «К чаю», отправился в гости к Упендре.

6. Упендра в это время сидел на полу в своем доме и подстригал себе ногти на ногах. Увидев входящего Чемодасу, он обрадовался, потому что уже очень давно к нему никто не заглядывал.

- Между прочим, принято стучать, когда входишь в дом, – приветливо сказал он.

- Во что же стучать? – удивился Чемодаса. – Двери-то нет.

И вправду, в доме Упендры не было двери. Ее взял по востребованию один чемоданный житель. Это было не совсем законно, поскольку на предметы интерьера, строительные и отделочные материалы и конструкции, сантехнику, мебель и прочие изделия право востребования не распространяется. Но как раз в то время, когда приходили за дверью, Упендры не было дома, а вернувшись, он не сразу заметил ее отсутствие и не успел вовремя подать иск.

Поэтому он ничуть не растерялся и ответил:

- Ну и что! Мне запираться ни к чему. Я никого не боюсь. Знаешь, какой я сильный? Вот пощупай, – он согнул руку и дал Чемодасе пощупать свои мускулы. – Один раз на меня хотели напасть сразу восемь человек! И представь себе, ни один из них не смог меня догнать. Потому что я бегаю как ветер. Смотри, - Упендра поднялся с пола и сделал круг по комнате. – Давай наперегонки?

Они побежали, и Чемодаса на первом же круге обогнал Упендру. «Пока все идет по плану», – подумал он, но ничем не проявил своего торжества.

- Я сейчас не в форме, – признался Упендра, отдышавшись. – Мало тренируюсь, времени нет.

- Чем же ты занят? – живо спросил Чемодаса, желая завязать разговор.

- Вообще-то это секрет. Но тебе, раз уж ты интересуешься, так и быть, скажу. Я сочиняю книгу.

- Вот это да! – искренне изумился Чемодаса. – Настоящую книгу? А можно на нее посмотреть?

- Посмотреть пока нельзя, она еще не готова, – ответил Упендра. – Если хочешь, могу рассказать.

- Конечно, хочу!

- Только обещай: никому ни слова. Все равно эти ослы ничего не поймут. Будут смеяться, и больше ничего. Я уже кому только ни рассказывал. Никто ничего не понимает, и все смеются.

Чемодаса дал честное слово, и Упендра начал. Книга оказалась такой смешной, что Чемодаса не заметил, как пролетел день. Лишь поздно вечером, вернувшись домой, он вспомнил, что собирался поговорить с Упендрой по душам. Поэтому на другое утро, чуть свет, он снова отправился к нему.

7. Приблизившись к домику Упендры, Чемодаса хотел было войти как и вчера, без стука, но перед самым порогом передумал и решил пошутить. Он обошел на цыпочках вокруг дома, подставил лестницу, влез на крышу и громко постучал по ней. Ответа не было. Тогда он постучал еще и еще. Из домика выбежал заспанный Упендра.

- Эй, ты! – закричал Упендра, - Ты что там делаешь? Слезай сейчас же с моей крыши, хулиган! А не то я сейчас вызову моего друга Чемодасу, он с тобой разберется!

Когда Чемодаса слез с крыши и подошел к нему вплотную, Упендра сказал:

- А, это ты! А я сразу тебя узнал. Недаром говорят, что у меня орлиный взгляд. Я за тысячу метров могу узнать кого угодно, даже практически незнакомого.

- За тысячу метров? – засмеялся Чемодаса. – Ну, это ты слегка преувеличиваешь. Разве у нас бывают такие расстояния?

- А что здесь вообще бывает? – сказал Упендра, безнадежно махнув рукой. – Здесь вообще ничего не бывает. Никакой жизни, никакого движения. Все только и знают, что бегать как сумасшедшие – туда-сюда, туда-сюда. Лично я с этими местами уже не связываю никаких надежд.

Он замолчал, погрузившись в свои невеселые мысли. Молчал вместе с ним и Чемодаса.

Наконец Упендра вспомнил о своем госте.

- Что ж мы стоим на сквозняке? Проходи в дом. Это хорошо, что ты меня разбудил. У меня как раз назначена встреча с одним чемоданным жителем. Вот-вот должен подойти, я вас познакомлю. Что-то он запаздывает. Ты себе не представляешь, до чего нудный парень! Но между прочим, ему нравятся мои вещи. Вчера я здесь рассказывал свою книгу, а он как раз случайно зашел. Послушал – и просто обалдел! Никогда, говорит, ничего подобного не читал. Договорились сегодня опять встретиться. Слушай! У меня идея: сейчас мы с тобой быстро выпьем чаю – и смоемся, пока он не пришел!

Чемодаса задумался.

- Послушай, - сказал он. – А ведь вчера здесь, кажется, никого, кроме нас с тобой, не было.

- Правда? – обрадовался Упендра. – Так значит, это ты и был. Ну, тогда и спешить не надо. Спокойно напьемся чаю и пойдем. Правда, стакан у меня только один, так что будем пить по очереди, Не возражаешь? Кстати, я тебе вчера досказал до конца или нет?

- Нет, не досказал.

- Правильно. Конца пока что нет. Может, ты что-нибудь посоветуешь? Кстати, мы могли бы даже вместе написать какую-нибудь вещь. Ты, надеюсь, писать умеешь?

- Конечно.

- Отлично! Я буду говорить, а ты записывать.

- А разве ты сам не можешь записывать?

Упендра не ответил, потому что как раз в это время на него напала зевота.

- Ты что, не выспался? – спросил Чемодаса, - Может, я тебя раньше времени разбудил?

- А как ты думал! – сказал Упендра. – Теперь у меня весь день будет плохое настроение. Для писателя самое главное – это хорошо выспаться, и пока ты этого не поймешь, даже не знаю, как с тобой и быть. Ведь ты, небось, как пришел вчера домой, так сразу спать и завалился. Разве не так?

- Так, – признался Чемодаса.

- То-то же. А я до семи утра сочинял.

- Не может быть! Сейчас только половина седьмого.

- Вот видишь! А я еще и не ложился.

8. С этими словами Упендра налил себе второй стакан.

- Да, чувствую, мне сегодня лучше из дому не выходить, – сказал он, озабоченно покачав головой. – Если выйду, обязательно схвачу простуду. Я свой организм знаю: стоит постоять на сквозняке – и простуда обеспечена. А ты как думаешь: идти или не идти?

- Движение – лучшее лечение, - автоматически произнес Чемодаса.

Именно такой плакат, с изображением прыгуна с шестом в виде градусника, висел над его рабочим местом. Вдогонку за прыгуном бежали перепуганная нянечка с ложкой и микстурой и доктор Справкин с развевающейся бородой, очками на затылке и в распахнутом халате, из карманов которого пачками вываливались лекарства и рецепты.

Чемодасе стало стыдно, что он говорит такими шаблонными фразами, он стал напряженно думать, как бы сказать то же самое, но своими словами. Однако Упендра не только над ним не посмеялся, но даже одобрил его суждение.

- Правильно, – сказал он. – Именно так и надо писать для молодежи: коротко, ясно и, желательно, в рифму - чтобы сразу запоминалось. И обязательно иллюстировать! Лично я бы это знаешь как изобразил? Представь себе прыгуна с шестом, только вместо шеста – гигантский термометр. И вот он уже разбежался, прыгнул и взлетел на высоту. А вдогонку бегут медсестра и доктор Справкин. У медсестры в руках огромный шприц с лекарством, а доктор Справкин держит за бороду собственный логос: лицо вверх тормашками и перекошено, рот открыт, как будто что-то кричит, волосы дыбом и очки вот-вот свалятся! А череп на бегу приоткрылся, и из него вываливаются разные рецепты, справки, лекарства. Видно, доктор полез за рецептом, а больной в это время от него сбежал, поскольку в лечении не нуждается. Зачем ему уколы, если для него самое лучшее лечение - это движение? Вот скажи: если бы у тебя на работе висел такой плакат, запомнил бы ты его?

- Еще бы. - сказал Чемодаса.

- Вот видишь. Я, когда работал с молодежью, именно так и писал. Всегда кратко, динамично, остроумно и с изюминкой! И художникам спуску не давал. Меня, конечно, считали тираном, но зато я всегда добивался нужного образа. Кстати, наверняка я не ошибусь, если то, что ты процитировал, – это один из моих старых текстов. Хотя, возможно, что и не мой. Возможно, это какой-нибудь плагиат. Ведь у меня очень многое украдено. Изменят одно слово – и уже выдают за свое. А чаще всего даже ничего и не меняют. Картинку другую пририсуют – и все. Не могу же я только тем и заниматься, что ходить по улицам и разглядывать плакаты, как бы чего у меня не позаимствовали. Да пускай заимствуют, мне не жалко! Мне легче новое придумать.

9. Он занялся своим чаем, и Чемодаса решил, что наступил подходящий момент, чтобы начать серьезный разговор.

- Между прочим, все чемоданные жители о тебе беспокоятся, – сообщил он.

Упендра поморщился и поставил стакан.

- Скажи, могу я, как старший, дать тебе совет? – спросил он.

- Смотря какой.

- Никогда не говори за едой о чемоданных жителях.

- О чем же тогда говорить? – опешил Чемодаса.

- О чем угодно. Есть ряд нейтральных тем, от которых не портится аппетит. Например, погода.

«Какой смысл в чемоданах говорить о погоде?» – подумал Чемодаса, но вслух этого не сказал, чтобы снова не испортить Упендре аппетит.

- Еще можно поговорить об искусстве, – продолжал Упендра. – Или об общественной жизни. К примеру, ты мог бы поинтересоваться, как продвигается моя книга, или порассуждать о том, какое она окажет влияние на общественную жизнь.

Чемодаса попытался представить себе, какое влияние на общественную жизнь окажет книга Упендры, но, как ни старался, мысли его не выходили за пределы чемоданов. Наконец он не удержался и спросил:

- А почему все-таки нельзя говорить о чемоданных жителях?

Упендра взглянул на него с выражением безнадежности и отставил уже почти пустой стакан.

- Сам подумай: приятно ли мне о них слышать, если я точно знаю, что они, все как один, меня ненавидят?

- Все как один?

- Конечно.

- Но за что?!

- А ты не догадываешься?

- Нет.

- Неужели?

- Честное слово! Скажи! – Чемодасу разбирало любопытство.

- Представь себе, ни за что. Обыкновенная зависть, и ничего больше.

- Но чему же тут завидовать? – не удержался Чемодаса.

- А ты полагаешь, нечему? – с улыбкой ответил Упендра, - Так знай, что всегда и всюду больше всех завидуют не тому, кто богат или имеет власть, а тому, кто красив, умен, кто интересный собеседник, кого все любят…

- Все любят?! Постой, ты же сам только что…

- А как же ты думал? Взять хотя бы меня. Если бы ты только знал, как я устал от этой назойливой всеобщей любви, от которой уже просто деться некуда! Ты не поверишь: стоит только где-нибудь появиться - так и кидаются навстречу. Проходу не дают, а особенно молодежь. Даже дети – чуть только меня завидят – «Дядя Упендра, сыграй песенку! Дядя Упендра, расскажи стишок!» И думаешь, мне это льстит? Совсем наоборот. Я только размагничиваюсь. Мне бы, по идее, лучше вообще не выходить из дому, чтоб только никого не видеть. Но сегодня я дал себе зарок совершить долгую прогулку. Зайти куда-нибудь подальше и остаться наедине с собой. Надеюсь, составишь мне компанию?

- Конечно! – обрадовался Чемодаса. – Вот только… - он вспомнил о недавних опасениях Упендры.

- Что «только»?

- Как бы тебе не простудиться.

- Мне? Простудиться?! – Упендра расхохотался. – Да ты не знаешь, какой у меня организм! Мне иногда кажется, что я мог бы хоть целый день гулять под проливным дождем – и хоть бы что! А в детстве – знаешь, каким я был крепким? Меня еще бычком звали.

10. Чемодаса про себя подумал, что в чемоданах дождя не бывает, и что в детстве Упендру звали не Бычком, а совсем другим именем, но вслух ничего не сказал. Он решил, что лучше пока его не раздражать, а уж на прогулке, когда они зайдут куда-нибудь подальше, он не упустит подходящий момент, чтобы завести разговор по душам. Он терпеливо дождался, когда Упендра покончит с очередным стаканом чая, и бодро сказал, вставая из-за стола:

- Ну, что? Пошли?

- Куда? – изумился Упендра.

- Как «куда»? – Чемодаса даже сел от растерянности. – На прогулку. Разве мы не собирались?

- И куда тебя все тянет! – с заметной ноткой раздражения проговорил Упендра. - Что тебе на месте не сидится? Впрочем, если спешишь, я тебя не удерживаю, можешь меня не ждать. Мне просто хочется спокойно попить чаю, только и всего. Разве я не имею на это права? Признаться, ты меня издергал своей спешкой.

Чемодаса почувствовал себя совершенно сбитым с толку.

- Я думал, ты уже напился, - пробормотал он, - Три стакана…

- А ты и сосчитал! – уже всерьез возмутился Упендра, - Так что же, что три? Захочу – и четвертый выпью. Кстати, почему сам не пьешь? Небось, начитался, что много жидкости – вредно? Так знай, что ничего подобного. Я всегда всем рекомендовал пить чай, и уверен, что еще никто от этого не умер. Наоборот, должны быть благодарны. Так что зря отказываешься.

- Спасибо, я бы выпил, - сказал Чемодаса, но Упендра, немного успокоившись, уже наливал себе четвертый стакан.

Тогда Чемодаса решил попытаться завести с ним разговор по душам прямо здесь, не выходя из дома. Но на этот раз он начал издалека:

- Нет! Все-таки какое счастье, что мы родились не какими-нибудь тлями или мокрицами, а чемоданными жителями!

Упендра поставил стакан и пристально посмотрел ему в глаза, а потом серьезно спросил:

- Ты полагаешь, они нам завидуют?

Чемодаса на миг растерялся, но решил не сдаваться.

- Конечно! Еще как!

- В таком случае, объясни, что им мешает и себе устроить точно такую жизнь? Или перебраться к нам? Разве мы препятствуем? Колько я бывал в суде, а почему-то мы ни разу не рассматривали прошений о гражданстве.

Не сразу Чемодаса нашел что ответить. Он уже чуть было не обнаружил свою полную растерянность, но в последний момент нужные слова вдруг нашлись сами собой:

- Не фантазируй! Просто тебе скучно. А скучно оттого, что ничем не занят. Посмотри вокруг: все заняты. Каждый нашел себе занятие по душе - и никто не фантазирует.

- Хорошо, что ты сам об этом заговорил, – произнес Упендра со вздохом облегчения. - Я давно собирался дать тебе совет, но опасался, что не так поймешь. Нашел бы ты себе какое-нибудь занятие. И тебе веселее, и мне за тебя спокойнее. А то сидишь здесь уже который день, бездельничаешь. А от безделья чемоданные жители портятся, особенно молодежь. Да и мне, честно говоря, мешаешь: с самого утра хочу пройтись, а ты задерживаешь.

Чемодаса задохнулся от возмущения. Ни слова не говоря, он сорвал свой колпачок, сунул его в черепную коробку, с грохотом захлопнул крышку и вышел вон.

- Куда ты? – закричал ему вслед Упендра, - Хм… Что за странное существо? Взял и ушел ни с того ни с сего. Чаю не выпил. Даже не попрощался. Как после этого их воспитывать?

11. - Ну, что? Поговорил с Упендрой? – спросили у Чемодасы.

- Упендра? Да он лодырь и бездельник! – отвечал он, - Никчемнейший чемоданный жителишка! Два дня на него потратил, и все впустую. Он еще ругает нашу жизнь, говорит, что у нас ничего нет.

- Эх, выгнать бы его! – сказали те, которые не любили Упендру.

Но те, которые его обычно защищали, стали говорить, что у него слабое здоровье.

- Это у него-то слабое здоровье? Ха-ха! – сказал Чемодаса. – Больше ему верьте! Он здоров как бык, только притворяется больным, чтобы не работать.

Но о книге, которую сочинял Упендра, он, помня свое обещание, не сказал никому ни слова.

Книга V (2-я Чемоданов)

1. Прошло два дня. Чемодаса с головой погрузился в работу, стремясь наверстать упущенное. Но отчего-то с каждым часом ему становилось все скучнее. В конце концов и работа стала не в радость.

«А не проведать ли мне Упендру? – вдруг подумалось ему. – Как-никак, целых два дня не виделись». От этой мысли скука сразу прошла. Не дожидаясь конца рабочего дня, Чемодаса живо собрал свои вещи, натянул колпачок, и ноги сами понесли его по знакомой дорожке.

2. В домике Упендры было пусто. «Должно быть, пошел прогуляться», - решил Чемодаса. Он быстро обежал все окрестные улицы, но Упендру нигде не встретил. «Не иначе, как уже вернулся. Наверное, мы с ним где-нибудь разминулись». Он вернулся к дому. Но Упендры там все еще не было. Чемодаса забеспокоился: «А что, если он умер? И его уже похоронили? А я даже с ним даже не простился!»

- Эй! Ты что там ищешь? – раздался вдруг голос Упендры.

Чемодаса оглянулся, но двор был пуст.

- Да-да, ты! Я к тебе обращаюсь. Что тебе понадобилось в моем доме? – голос доносился из динамитного сарайчика. Такие сарайчики в чемоданах имеются в каждом дворе. Их нарочно строят подальше от дома. Хранят в них обычно взрывчатые вещества, а также слесарные и столярные станки, помпы, домкраты и другие крупногабаритные предметы, которые нельзя засунуть в сундучок.

3. Сарайчик Упендры был совершенно пуст, если не считать нескольких завалявшихся в углу шашек динамита. Только на пол была брошена охапка свежих поролоновых обрезков, на которой и восседал Упендра.

- Ты что здесь делаешь? – спросил Чемодаса, усаживаясь рядом с ним.

- Ч-ш-ш! – зашипел Упендра. – Прошу тебя, говори вполголоса. И затвори поплотнее дверь.

- Зачем? – удивился Чемодаса.

- Затем, что сквозняк. Представь себе, еще ни одна живая душа не проведала моего нового адреса. Я словно растворился для всех! Кстати, и тебя попрошу: если станут обо мне расспрашивать…

- Вот еще! Не стану я врать.

- А я тебя врать и не прошу. Если спросят, не видел ли Упендру, скажи: «Видел. Только где – не помню. Вспомню – скажу».

Чемодаса хотел было поспорить, но подумал: «Вряд ли кто о нем и вспомнит, так что врать все равно не придется». Поэтому он только спросил:

- А давно ты здесь?

- Давно. Сегодня – уже третьи сутки, как мне пришлось оставить свое насиженное гнездо. Последние два дня я там места себе не находил. Меня осаждали как никогда. Впечатление было такое, будто хотят выжить из собственного дома.

«Странно, - подумал Чемодаса. – Последние два дня я находился при нем почти неотлучно, и, кажется, никто его не беспокоил».

- Кто же это был? – спросил он.

- Понятия не имею! – ответил Упендра. – Может, и вправду поклонники, а может, подосланные шпионы. Последнее время я не даю себе труда проводить тонкие различия между чемоданными жителями. Пустое занятие! Все различия – чисто внешние. Да и кто бы они ни были, а от разговоров с ними я ничуть не поумнел. Наоборот, начал замечать, что и сам превращаюсь в праздного болтуна. И тогда я сказал себе: Хватит! Уж лучше обменяться мнением с самим собой или с каким-нибудь воображаемым собеседником, чем вести нескончаемые беседы с никчемными созданиями, которые забредают к тебе с единственной целью – убить время. Так я подумал, собрал вещички, и – только меня и видели.

4. Из вещей в сарайчике были только ножницы, губная гармошка, да еще – Чемодаса задумался, можно ли считать вещами в беспорядке разбросанные по полу лоскутья чемоданной клеенки, и каково их предназначение. Вдруг – он вздрогнул от испуга! – ему показалось, будто черная оскалившаяся рожа глянула на него с пола. То был самый большой лоскут, дырявый и бесформенный, с рваными неровными краями. Дыры на нем своим расположением напоминали глаза, ноздри, рот и уши какого-то злобного чудовища. Впечатлительный, как и большинство чемоданных жителей, Чемодаса стал смотреть в другую сторону, опасаясь, как бы неприятное впечатление не сказалось потом на его работе.

- Послушай-ка, ты случайно не знаком с Чемодасой? И вообще, слышал о таком? – вдруг спросил Упендра.

Чемодаса почувствовал себя глубоко уязвленным, но виду не подал и ответил с достоинством:

- Чемодаса – это мое собственное имя. А ни о каком другом Чемодасе я не слышал.

- Не может быть! – обрадовался Упендра. – Так это, значит, о тебе все говорят, что, мол, «золотые руки»?

- Должно быть, - скромно потупившись, ответил Чемодаса. – А еще обо мне говорят: «светлая голова».

- Этого утверждать не могу, не слышал. Я говорю только то, что сам слышал и знаю наверняка. Скажи: ты с ножницами обращаться умеешь?

Чемодаса в ответ только фыркнул. Вопрос Упендры показался ему смешным.

- Не исключено, что мне понадобится твоя помощь, - сказал Упендра. – Вот, решил навести здесь уют.

- Хорошая мысль, - одобрил Чемодаса.

- Повесить на стены какие-нибудь изображения. Для начала решил сделать свой портрет. Уже почти закончил. Но что-то мне в нем не нравится, даже не могу сказать что именно. Чего-то не хватает. Думаю, сходства. Ведь зеркала у меня нет, приходилось работать ощупью. Вполне возможно, что-то упустил. Но, с другой стороны, когда проверяю - как будто все сходится. В общем, посмотри сам, со стороны все-таки виднее.

С этими словами Упендра поднял с пола тот самый страшный лоскут и наложил его себе на лицо. К удивлению Чемодасы, все отверстия в портрете в точности совпали с отверстиями на колпачке Упендры.

- Ну, как? – спросил Упендра

- По-моему, похоже, - сказал Чемодаса, - Все совпадает. Вот только края бы подровнять. А так все сходится.

- Ты полагаешь? – Упендра выглядел разочарованным. По всей видимости, он ожидал другого ответа. – Ну, что ж. Вот тебе ножницы. Действуй. Доведешь до конца – и можешь считать своим собственным произведением. В конце концов, какая разница, кто автор. Главное, чтобы удачная вещь получилась.

Чемодаса заработал ножницами, и через минуту портрет выглядел совсем не страшным.

- Если хочешь, можешь оставить его себе, – сказал Упендра, лишь мельком взглянув на свое изображение. – Честно говоря, я представлял его себе несколько другим.

5. Пока Чемодаса любовался подарком, он пребывал в глубокой задумчивости. Потом наконец произнес:

- Мне все ясно. На самом деле в этом портрете слишком много сходства. Больше чем надо.

- Как это? – не понял Чемодаса.

- Он похож на всех чемоданных жителей сразу. А я хотел, чтобы только на меня одного. Ладно, переделывать не будем, только название надо изменить. Напиши: «Портрет неизвестного», и можешь вешать на стенку. Только, пожалуйста, не здесь, а у себя дома.

- Спасибо, - сказал Чемодаса, скатывая портрет в рулон.

- Знаешь, о чем я сейчас подумал? – сказал Упендра.

- О чем?

- Я подумал о том, что и внешние различия между чемоданными жителями – одна только видимость.

- Что значит видимость?

- Видимость – это значит, что они только вблизи кажутся разными, а на самом деле у каждого – один и тот же стандартный набор: две ноги, две руки, один нос, два уха… Между прочим, когда ты сегодня появился возле моего дома, я тебя в первую минуту принял за своего соседа. А кстати, вот и он. Полюбуйся!

6. Чемодаса выглянул в окно и увидел незнакомого чемоданного жителя, быстро пересекавшего двор, в расстегнутых сандалиях и небрежно выпущенной затрапезной рубахе с закатанными рукавами. Логос его был надет набекрень, отчего лицо перекосилось и имело злобное выражение. Приблизившись к домику Упендры, чемоданный житель несколько раз громко, но невнятно позвал его, а затем сквозь зияющий дверной проем вбежал в комнату.

- Что скажешь? – спросил Упендра.

- А что сказать? Видно, что спешит. Небось, работу дома оставил.

- И это все? А его вид тебе ни о чем не говорит?

- Вид как вид, – пожал плечами Чемодаса. – Чем ты недоволен? Товарищ забегает на минутку, по-соседски, не иначе как по срочному делу. Неужели ты ждешь, чтобы он по такому поводу наряжался?

- Я от него уже ничего хорошего не жду, - мрачно сказал Упендра.

- Как это?

В это время чемоданный житель выбежал из домика Упендры, со злостью плюнул на крыльцо, сорвал с головы свой логос и убежал в том же направлении, откуда появился.

- Он помешался, – многозначительно и убежденно сказал Упендра.

- С чего ты взял?

- Я за ним наблюдаю. Мечется, третий день не работает. Взгляни.

В задней стене сарая было несколько широких щелей, сквозь которые хорошо просматривался двор соседнего дома, а поскольку в чемоданах нет обычая занавешивать окна, то и вся комната соседа была как на ладони. Посередине стоял большой портновский стол. На столе был расстелен отрез ткани, здесь и там лежали разноцветные мелки, катушки ниток. Поблескивали иголки. У окна стояла подготовленная к работе швейная машинка. Приникнув к щелям, Упендра и Чемодаса жадно смотрели, как сосед бегом пересек двор, влетел в комнату, бросился к столу, сорвал с него материю, снова ее расстелил, схватил мелок, бесцельно повертел его в руке и положил на место, после чего стал бегать вокруг стола, потрясая кулаками. Чемодаса смотрел затаив дыхание. Еще ни разу в своей жизни ему не доводилось видеть настоящего сумасшедшего.

Через несколько минут несчастный опять выбежал во двор, выхватил из кармана свой измятый колпачок, нахлобучил его задом наперед и, уже в который раз, устремился по протоптанной дорожке к дому Упендры.

- И вот так – третий день, - сказал Упендра. – Думаю, пора сообщить о нем куда положено.

Чемодасе стало жаль сумасшедшего.

- А может, не стоит? Его ведь сразу поставят на учет и ограничат в правах. Может, он еще сам как-нибудь выздоровеет?

- До тех пор, пока он выздоровеет, я сам, глядя на него, помешаюсь! – с отчаянием в голосе сказал Упендра. – Думаешь, мне легко на это смотреть? Отлучитьсяне могу, не могу, связан по рукам и ногам.

- Чем же он тебе-то мешает? – удивился Чемодаса.

- Чем мешает? А попробовал бы ты пожить под носом у психа! И ведь пока еще он, слава богу, не проведал, где я. А как услышит шум, да ворвется – что тогда? Между прочим, у меня здесь динамит, это не шутки. Вот и приходится сидеть, притаившись, как мышь. По-твоему, чего ради я взялся за портреты? Думаешь, не понимал с самого начала, что это – не мое? Отлично понимал. У меня к этим портретам с самого начала душа не лежала. Просто надо же было чем-то себя занять, когда нет возможности ни порассуждать, ни помузицировать.

- А ты не пробовал рассуждать молча, про себя? – спросил Чемодаса.

- Бесполезно. Стоит только задуматься о серьезном - глядь, а он тут как тут.

7. - А о чем, например, ты думаешь? – поинтересовался Чемодаса.

- О разном. Последнее время, главным образом, о ничём.

- Ты хотел сказать: ни о чем? – поправил Упендра.

- Если тебе лучше известно, что я хотел сказать, то зачем спрашиваешь?! – вспылил Упендра. – И между прочим, к твоему сведению, так не бывает, чтобы кто-нибудь думал ни о чем. Ни о чем можно только не думать. А думать можно только о чем-то, например, о ничём.

Чемодаса ничего не понял, но уступать не хотел.

- Нет такого слова – ничём, - настаивал он.

- Почему?

- Да потому что так никто не говорит.

- Что значит – никто. А я? Да ты и сам только что это сказал.

Чемодаса не сумел возразить и сдался.

- Ну, ладно, - сказал он. – А давно ты об этом думаешь?

- О чем?

- Да о ничём!

- Строго говоря, давно, – сказал Упендра. – Еще там, - он махнул рукой по направлению своего дома, - я не раз собирался навести порядок в своей голове. Проверить, что есть, чего нет, все пересчитать. Но все как-то руки не доходили. И вот, наконец, на днях решил: пора продвести итог. С каким багажом я покидаю свой дом, что я нажил за все эти годы в Чемоданах, кроме вот этих ножниц и вот этой гармошки, которая мне досталась от отца. И когда я открыл свой сундучок, то как ты думаешь, что я там обнаружил?

- Что?

- Ничего. Оказалось, что все это время я думал о ничём.

8. - Постой-постой, - сказал Чемодаса. – Что-то я тебя не пойму. Чем ты недоволен? И что значит «нажил»? А все, что мы нажили сообща: тоннели, мосты, больницы – чье это, если не твое и не мое и не каждого из нас? Вещи тебе нужны? Бери любую! У меня или у кого угодно – никто тебе не откажет, если, конечно, она тебе нужна для дела, а не для баловства.

- А если она мне вообще не нужна?

- Тогда не бери.

Упендра усмехнулся.

- Видишь ли, - сказал он, - не знаю, как тебе и объяснить. Когда вещь моя, и при этом она мне не нужна, это лучше, чем когда она мне просто не нужна.

- Как это? – снова не понял Чемодаса. – Что же ты будешь делать с ненужным инструментом?

- Все что захочу. Например, вот ножницы. Они мне не нужны. Соседу тоже.

- Какому соседу?

- У которого я их взял. Он о них не спрашивает, значит, пока не нужны. Да ты его видел.

- А-а, тот самый.

- Ну, да. Даже если бы он у меня их востребовал, я бы ему отказал, назаконном основании. Пускай подает на меня в суд! В крайнем случае, я и на суде скажу. Разве можно? Он сейчас в таком состоянии, что запросто может выколоть себе оба глаза. Да лучше я эти ножницы просто выброшу.

- Зачем выбрасывать! Отдай их мне. Я еще чей-нибудь портрет вырежу.

- Отдавать не хочу, - просто сказал Упендра. – Не обижайся. А вот подарил бы с удовольствием.

- Спасибо! – обрадовался Чемодаса. – Только не все ли равно, отдать, или подарить? Какая разница?

- Разница большая. Свои ножницы я, если бы захотел, мог бы, к примеру, выгодно продать. Но я дарю их тебе, чтобы ты мог делать с ними все что тебе заблагорассудится[-72] , - объяснил Упендра.

Чемодаса засмеялся.

- Интересно, кто бы тебе позволил их продавать? Ты когда-нибудь видел, чтобы кто-нибудь торговал вещами? Да здесь ни у кого и денег-то таких нет[-73] .

- А кто тебе сказал, что я собираюсь продавать их здесь? – невозмутимо ответил Упендра. – Я их продам, когда выберусь наружу. Там наверняка найдутся люди, которые интересуются такими вещами. Как-никак, ножницы выдающегося чемоданного жителя чего-нибудь да стоят.

9. Улыбка исчезла с лица Чемодасы. В первую минуту он не знал, что и сказать. Упендра тоже умолк, занятый свими размышлениями.

Наконец, собравшись с мыслями, Чемодаса спросил:

- Ты что же, всерьез решил уйти, или шутишь?

Упендра взглянул на него так, словно только что вернулся издалека. На губах его блуждала загадочная, отстраненная улыбка.

- Ты не обидишься, если я на прощанье дам тебе совет? – спросил он, - Если хочешь стать остроумным собеседником, и при этом не прослыть пошляком, никогда на шути по поводу чемоданов и всего, что в них находится. Это тема - не подходящая для шуток.

После такого ответа Чемодаса совсем растерялся.

- Не понимаю, что тебя не устраивает, - пробормотал он. – Ну, может, чего-то у нас пока и не хватает, не все же сразу. Но, по крайней мере, у каждого чемоданного жителя есть крыша над головой, уж этого-то никто не может отрицать. Ну, а на самый крайний случай – достроим навес…

Упендра в ответ лишь пожал плечами.

- Вот скажи, разве тебе так уж плохо живется? – не унимался Чемодаса.

Упендра молчал.

- А мне показалось, что настроение у тебя сегодня получше, чем в прошлый раз. И, вот увидишь, завтра оно будет еще луче…

- Несомненно, – сказал Упендра. – Это потому, что я уже принял окончательное решение. Теперь, что бы ни происходило, я спокоен. Я говорю себе: «Спокойно, Упендра. Они еще о тебе вспомнят, но будет поздно».

10. И Чемодаса понял, что отговаривать его бесполезно. Но все-таки ему было до слез жаль Упендру.

Как известно, чемоданные жители не приучены к роскоши, но зато им незнакомо и чувство тревоги о завтрашнем дне. «А там? – думал Чемодаса. – Кто там с ним, таким, нянчиться будет? Он и здесь-то никому не нужен, а там и подавно. Но здесь, что ни говори, а все свои, какие ни на есть. В случае чего к любому можно обратиться. И вообще, у нас, хоть и сквозняки, а как-то уютно…».

Но переубеждать Упендру он больше не пытался. Он знал по себе, что если уж чемоданный житель принял окончательное решение, никакие доводы не заставят его свернуть с намеченного пути.

- Что же ты там станешь делать? – даже не спросил, а вслух подумал он.

- Где?

- Снаружи, где ж еще!

- А-а. Странный вопрос… Найду, чем заняться. Сначала допишу книгу…

- Пиши здесь! Кто тебе мешает?

- Здесь не пишется.

11. Они помолчали.

- Да. Трудновато тебе придется, – сказал Чемодаса. – Я читал, что чемоданные жители могут жить только в чемоданах, что к другим условиям мы не приспособлены.

- Ничего, приспособимся, - ответил Упендра. – Люди живу, и мы привыкнем. Я все рассчитал. Продам ножницы, и на первое время мне хватит. А там издам книгу, или еще что-нибудь подвернется. К чему загадывать наперед?

«Так все-таки дарит он мне ножницы, или нет?» – встревожился Чемодаса. Но спросить об этом напрямик постеснялся и сказал:

- Боюсь, что сразу ты их не продашь. Там ножниц хоть пруд пруди.

- Зачем же сразу? – невозмутимо ответил Упендра. - Сперва осмотрюсь, поторгуюсь. Ну, а если предложат хорошую цену, так почему бы и сразу не продать.

Опять наступило молчание. Каждый думал о своем.

- Нет. Все-таки продавать ножницы – это последнее дело, – сказал Чемодаса. – Если бы у меня были ножницы – я бы ими знаешь как дорожил!

- Понимаю, - сказал Упендра. – У меня когда флейту взяли, так я почти трое суток места себе не находил – боялся, что уплывет.

- И чем кончилось? – спросил Чемодаса.

- Уплыла, – ответил Упендра[-74] .

Наступило тягостное молчание.

12. - А может, у тебя в сундучке что-нибудь завалялось? – с надеждой спросил Чемодаса.

- Я же сказал: ничего.

- А вдруг все-таки осталась какая-нибудь вещь, - настаивал Чемодаса, - У меня самого сколько раз так было. Ищешь-ищешь, думаешь, потерял. Глядь – а она лежит себе в уголке.

- Да нет же! Я искал. Да у меня там и углов особых нет, все кругло, как кастрюле.

- Давай вместе поищем!

- Хочешь – ищи. Только я тебя уверяю, что это напрасный труд.

Упендра стащил свой колпачок и откинул крышку черепной коробки. Она, действительно, оказалась круглой, как кастрюля, и совершенно пустой. Чемодаса навсякийслучай постучал рукоятками ножниц по дну сундучка, в надежде, что оно окажется двойным[-75] . Но двойного дна не оказалось.

Упендра захлопнул крышку и натянул колпачок.

- Ну, теперь убедился, что я был прав?

- Да, – вздохнул Чемодаса.

Обоим было невесело.

13. - Даже передать не могу, до чего все-таки неприятное ощущение, – сказал Упендра.

- От чего? – невинным тоном спросил Чемодаса, а про себя подумал: «Ясно от чего: совесть заела. За ножницы. Сейчас оправдываться начнет».

- От этой пустоты, – с горечью проговорил Упендра, - Чувствую себя так, словно меня обокрали. Веришь ли, с той минуты, как я это обнаружил, меня моя голова стала просто раздражать. Вот скажи, пожалуйста, на что она мне теперь? Каково ее предназначение?

Чемодаса пожал плечами.

- Вот видишь! И я не знаю, хотя все время только об этом и думаю. Хоть возьми да продай, честное слово! Лишняя тяжесть, да и только.

13. Чемодаса сидел, понурив голову. Маленькие ножницы в его руках тускло поблескивали прощальным стальным блеском. И вдруг – он чуть не вскрикнул, ослепленный внезапно сверкнувшей идеей. Не в силах усидеть на месте, он встал и произнес зазвеневшим от волнения голосом:

- Слушай! А почему бы тебе и вправду ее не продать?

- Гармошку – ни за что! – твердо сказал Упендра.

- Да не гармошку! Голову!

- Ты с ума сошел, – убежденно произнес Упендра, отодвигаясь от него. – Вы все здесь с ума посходили. Остаться без головы, чтобы меня все принимали за осужденного?! А о лице моем ты подумал? На чем мне прикажашь его носить? На заднем месте?

- О лице ты не беспокойся! – быстро, как в лихорадке, заговорил Чемодаса. – Найдем мы, на чем тебе его носить. Вот увидишь, найдем! Ты еще знаешь, с какой гордостью будешь его носить? Как никто! Лицо – это не главное. Были бы руки где положено. А для лица всегда место найдется.

Он стоял посреди сарайчика с пылающими от волнения щеками и блестящими глазами, вдохновенно потирая руки. Решения, одно другого дерзновеннее, проносились перед его мысленным взором. Он зажмурил глаза. Все смелее, смелее! Все невероятнее! У него даже дух захватило. Так бывало всякий раз, когда он придумывал что-нибудь новое, небывалое. Вот сейчас, сейчас родится самое лучшее, самое неожиданное, самое окончательное решение, и вместе с ним – твердая уверенность, что так тому и быть.

- Есть!

- Что там у тебя есть? – с тревогой спросил Упендра. – Сделай милость, объясни, что с тобой происходит. Ты весь горишь. И кстати, молодец, что напомнил. У меня как раз ничего нет к обеду. Предлагаю выйти где-нибудь перекусить, заодно и разомнемся. Я, честно говоря, засиделся. Или лучше я сам сбегаю, а ты отдохни.

14. Но Чемодаса даже не слышал его. Мускулистый, широкоплечий, он стоял перед Упендрой, загораживая дверь, и помышлял лишь о том, чтобы как можно скорее провести в жизнь свою дерзновенную идею. Проскользнуть мимо него не было никакой возможности.

- Сейчас, сейчас! – нетерпеливо повторял он. – Сейчас ты убедишься. Снимай!

- Что снимать? – испуганно спросил Упендра.

- Все! Колпачок, штаны. Рубашку можешь оставить.

- Зачем оставлять рубашку? – почему-то еще больше испугался Упендра.

- Увидишь. Раздевайся.

Надо сказать, что настоящий чемоданный житель никогда не станет тратить время на пустопорожние рассказы о том, что он задумал совершить. Он действует. А о том, плох был замысел или хорош, судят по результатам.

Завладев колпачком и штанами Упендры, Чемодаса швырнул ненужное в угол и быстро заорудовал ножницами. Не прошло и мигуты, как он вручил свое изделие ничего не понимающему Упендре.

- Надевай!

- Колпачок или штаны? – спросил Упендра на языке жестов.

- Штаны, – жестом же ответил ему Чемодаса.

15. Облачившись в обновку, Упендра сразу же заговорил.

- В чем дело? Почему все перевернулось? – причем голос его звучал теперь значительно ниже, чем раньше.

- Все на месте, - поспешил заверить его Чемодаса. – Перевернулось только твое лицо. Зато видел бы ты, как оно помолодело! Будь у тебя зеркало, ты бы себя не узнал!

И действительно, из-за того, что ткань колпачка теперь была натянута туже обычного, лицо заметно пополнело, морщины разгладились, щеки округлились. Благодаря своей незаурядной изобретательности и истинно чемоданной сноровке, Чемодаса сумел в считанные секунды, не имея в руках ничего кроме ножниц, превратить поношенный колпачок в новую, а главное, совершенно беспрецедентную часть туалета. В Чемоданах, как уже было где-то сказано, любят пошутить, и иной раз шутки выходят, прямо сказать, солоноватыми. Но чтобы использовать собственный логос вместо подштанников, да еще натянуть его задом наперед, - до этого, кажется, еще никто не додумался. «Вот смеху-то будет!» – подумал Чемодаса, и тут же огорчился. Ему стало обидно, что никто не узнает, чья на самом деле была придумка, все будут считать, что это Упендра такой выдумщик и мистификатор. «Надо бы как-нибудь невзначай «проговориться», чтоэто моя идея…»

- К чему мне зеркало? Я и без зеркала себя не узнаю! – возмущенно басил Упендра, - Во что ты меня превратил? Ну, хорошо. Я согласен считать это неудачной шуткой, но только при одном условии. Сейчас я закрою глаза и сосчитаю до трех. Даже до десяти. А уж ты постарайся, чтобы, когда я их открою, моя голова была там, где ей следует быть. Раз, два…

«И верно! Про голову-то я и забыл! – подумал Чемодаса. – С головой на плечах и лицом на заднем месте он действительно имеет нелепый вид».

- Три. Четыре…- медленно считал Упендра.

16. В два счета Чемодаса отвинтил черепную коробку, а еще через секунду она уже стояла у стенки возле двери, готовая к продаже. Однако счет «пять» не последовал. Как только тяжелый сундучок отделился от плеч Упендры, с ним произошло удивительное превращение. Он издал пронзительный, ликующий вопль, высоко подпрыгнул и с громкими криками «Э-ге-гей!» и «О-го-го!» начал носиться вприпрыжку по всему сарайчику, натыкаясь с разбегу на стены и поминутно сбивая с ног не успевавшего увертываться Чемодасу. Куда только девалась его обычная степенность.

Наконец Чемодасе удалось отыскать безопасное местечко в углу, рядом с динамитом. Он уже понял, что происходит с Упендрой, читал, что подобное состояние испытывают и преступники, приговоренные к временному лишению головы[-76] . В первые минуты их охватывает чувство безумной радости и умопомрачительной легкости во всем теле, особенно в области гловы. Им кажется, что они способны без труда преодолевать пространство и время, и что законы природы и общества больше не тяготеют над ними. С течением времени ощущения эти становиятся привычными и постепенно притупляются, настоящие же муки начинаются по истечении срока наказания. После того, как исправившемуся правонарушителю снова возлагают на плечи его драгоценное бремя, он некоторое время, до тех пор, пока не привыкнет, чувствует себя глубоко несчастным[-77] .

Постепенно прыжки Упендры стали менее высокими, а крики менее пронзительными. Попрыгав напоследок на одной ножке, он в изнеможении повалился на поролон, нащупал подле себя гармошку, поднес ее к губам и вдохновенно заиграл свою любимую мелодию. И Чемодаса, невольно заслушавшись, с удивлением заметил, что никогда прежде звук этого надоевшего всем инструмента не был столь сильным, глубоким и проникновенным.

17. Но он не успел дослушать мелодию до конца, так как внимание его привлек подозрительный запах паленой шерсти. «Уж не сосед ли чудит?» – с тревогой подумал Чемодаса. Но в тот же миг другая, страшная догадка озарила его сознание. Он оттянул завязку на своем колпачке, просунул руку под край – и тут же ее отдернул, коснувшись раскаленной поверхности сундучка. Так и есть! Непростительная, преступная оплошность!

Еще ни разу в жизни Чемодаса не допускал ничего подобного. Напротив, он всегда беспощадно осуждал тех, по чьей вине то и дело случаются в чемоданах пожары и взрывы, нередко приводящие даже к жертвам.

Дело в том, что умственная деятельность чемоданного жителя обычно сопровождается заметным повышением температуры на поверхности его пенала. Чем напряженнее работа ума, тем выше температура черепа. Под влиянием творческого подъема голова может раскалиться настолько, что, если не принять специальных мер предосторожности, дело может кончиться возгоранием окружающих предметов[-78] .

Именно поэтому, во избежание перегрева головы, чемоданные жители стараются никогда не работать в колпачках. Кроме того, в чемоданах широко применяются различные охлаждающие процедуры, как-то холодные обертывания, компрессы, обливания, ванны и пр. Простейшим и доступнейшим средством от перегрева является стояние на сквозняках, которые в чемоданах устраиваются где только возможно (при планировке улиц и зданий эта цель ставится во главу угла). А наиболее талантливым изобретателям и рационализаторам бесплатно, из общественных фондов выделяются специальные холодильные камеры, в которых они могут творить сколько им вздумается в полной безопасности для окружающих. Со временем таких камер станет еще больше, и они станут доступными любому труженику.

Несмотря на все это, среди обитателей чемоданов нет-нет да и находятся «горячие головы», пренебрегающие не только нормами трудового законодательства, но и элементарной осмотрительностью. Как был далек от них Чемодаса! Как часто ставили его в пример этим незадачливым Ньютонам! А сегодня, заболтавшись с Упендрой, он забыл о простейших правилах, которые свято соблюдал еще ребенком!

18. Раздумывать было некогда. Чемодаса рванул завязку и, рискуя рискуя вывихнуть челюсть, одним рывком сдернул с головы уже затлевший колпачок.

В сарайчике сразу стало жарко, как от раскаленной печки, воротник рубашки задымился. Выход оставался только один: голову – долой. Не думая о боли – доставать перчатки было некогда, да и невозможно – Чемодаса стал голыми руками отвинчивать уже раскалившийся добела сундучок. Только бы успеть!… Еще четыре оборота… Три…Два… Последний оборот! В два прыжка он очутился у стены и опустил голову на пол. Теперь – открыть дверь. Там, во дворе он видел бочку с водой…

Двери не было.

Чемодаса водил обожженными ладонями по шершавой стене, еще не понимая, что произошло.

- Ложись! – донесся до него отчаянный крик Упендры.

В следующее мгновение раздался оглушительный взрыв, и Чемодасу подбросило так высоко, что за время падения у него успела сложиться полная картина происшедшего. Вследствие слишком быстрого отвинчивания головы он потерял ориентацию в пространстве, перепутал направления и положил свою пылающую голову рядом с динамитом. «Теперь для меня все кончено», – заключил он в момент приземления.

Книга VI (3-я Чемоданов)

1. Упендра и Чемодаса не погибли при взрыве. Тело чемоданного жителя, в противоположность его голове, подвержено ожогам и простудным заболеваниям, но зато почти нечувствительно к ударам, толчкам и сотрясениям. Поэтому можно считать, что Упендре и Чемодасе повезло: та счастливая случайность, что в момент катастрофы они оказались свободными от своих сундучков, спасла им жизнь. Однако мало кто в Чемоданах позавидовал бы такой жизни.

2. Колпачок Чемодасы остался цел. Только на затылке выгорела небольшая плешь, на лицевой же стороне серьезных повреждений не было. Сначала он думал просто залатать плешь, но поразмыслив, понял, что так у него выйдет то же, что и у Упендры, только еще и с латкой на самом виду. Тогда, еще поразмыслив, он взял у Упендры ножницы, вырезал испорченный кусок и на его место вшил ширинку из заранее подобранной в тон обычной ткани. Кроме того, он приделал в поясе шлевки, из того же материала, а ремень взял от брюк, которые теперь стали не нужны.

К сожалению, в противоположность Упендре, он уродился большеголовым. Поэтому его логос теперь висел сзади, словно брюки, сшитые горе-портным, лицо осунулось и выглядело постаревшим. Пришлось ушить в боках. Из-за этого немного оттопырились уши, но зато морщины разгладилось, и в целом вид стал вполне приличный, даже стильный, не то что у Упендры, который носил свой логос как детские трусики со шнурком вместо резинки.

Оставшись без головы, Чемодаса, разумеется, перестал ходить на работу. Близких друзей у него почти не осталось, хотя в первый момент его остроумную шутку многие оценили по достоинству, на какое-то время он даже стал героем дня. Однако дружба в чемоданах – дело нешуточное, друзья, как правило, друг к другу очень взыскательны, а с Чемодасы теперь нельзя было взыскать даже старой стамески. К тому же первое время, пока не приучился видеть все окружающие предметы в перевернутом виде, он путал направления, и, когда на улице у него спрашивали, как пройти, к примеру, направо, он посылал налево, и наоборот. Конечно, никто не верил, что он делает это без умысла[-79] .

Увидев, что даже самые испытанные друзья от него отошли, Чемодаса впал в беспросветную тоску. Ему грозила бы верная смерть, если бы не чудо. Чудом не потерялись среди обломков ножницы, и чудом были они сами, маленькая, умная вещица, такая живая и разная – горячая в ладони и быстро отывающая на сквозняке, такая желанная – и не своя.

3. - Ты можешь пользоваться моими ножницами без стеснения. В твоей аккуратности я не сомневаюсь. – говорил Упендра. – Я даже рад, что они пока у тебя. Должен же я хоть чем-то платить за твое гостеприимство.

После катастрофы он стал бездомным и временно поселился у Чемодасы.

Не сомневась, что он скрывает свои истинные планы, Чемодаса, уходя, никогда не оставлял ножницы дома. На улице, завидев прохожего, он торопливо - а вдруг востребует! - прятал их под рубашкой, когда же они, согревшись на груди, переставали источать привычный сладкий холодок, сам холодел от мысли: «Потерял!».

Как истинный чемоданный житель, он и прежде не сидел без дела, но теперь, в своем новом положении, и вовсе не мог сидеть. От сидения на твердом у него невыносимо ныла переносица, а сидя на подушке, он задыхался[-80] . Не мог же он, как Упендра, позволить себе целыми днями валяться на кровати и играть на губной гармошке. Поэтому ему оставалось только с утра до вечера бродить по улицам, навлекая на себя насмешки и подозрения.

Впрочем, с течением времени чемоданные жители привыкли к его виду и перестали его третировать. К тому же они убедились, что от него не только нет никакого вреда, но даже в каком-то отношении он полезен для общества, как городской санитар, поскольку помогает очищать улицы от строительного мусора.

Строго говоря, Чемодасу интересовал не всякий мусор, а только обрезки кожи, клеенки или картона, причем определенных размеров, не слишком большие и не слишком маленькие. Из этих обрезков вечерами он создавал портреты чемоданных жителей. Моделью ему служило лицо Упендры.

4. Как-то раз Чемодаса приплелся домой неимоверно усталый, сгибаясь под тяжестью тяжелого, скользкого и пыльного рулона старой клеенки, который он протащил на своих плечах через все Чемоданы. Он раздобыл его на какой-то свалке, в самом дальнем районе, куда до сих пор еще не забредал. Жители этого района, впервые его видя и еще не зная, что он является городским санитаром, встретили его недружелюбно. Поэтому он пребывал в самом скверном настроении.

Еще издали услышал он резкие звуки губной гармошки.

«Бездельник! – пробормотал Чемодаса. – Лодырь и бездельник! Если бы не он, ничего бы этого не случилось. Заварил кашу, а я расхлебывай. Ему-то что! Лежит себе. А я тружусь за двоих. И никто спасибо не скажет!»

Обида на Упендру копилась в нем давно. У него даже была мечта: «Вот закочу этот портрет, верну ему ножницы – и тогда уж выскажу прямо в глаза все, что о нем думаю».

Ножницы да эта мечта – вот и все, что оставалось у него еще в Чемоданах.

Обычно с приходом Чемодасы Упендра откладывал гармошку и беспрекословно ему позировал. Не исключено, что он догадывался о мечте, которую лелеял гостепримный хозяин. Но на этот раз, войдя в дом, Чемодаса застал необычную картину. Во-первых, Упендра почему-то музицировал не лежа, как всегда, а стоя. Во-вторых, в самом лице его что-то решительно, хотя и неуловимо, переменилось. Взгляд уж точно стал другим. По-крайней мере, Чемодасе показалось, что смотрит он как-то свысока.

В-третьих, при появлении Чемодасы Упендра даже не подумал прервать свое занятие.

Но по-настоящему Чемодаса возмутился лишь тогда, когда заметил, что и стоит-то он не как положено, а совсем наоборот.

Упендра стоял на руках, одной ногой опираясь о стену, а другой покачивая в воздухе в такт мелодии. Гармошка была закреплена у его рта при помощи какого-то шнурка, концы которого неопрятно свисали с ушей.

Чемодаса застыл в дверном проеме. Он даже забыл о тяжелой ноше на своих плечах. В эту минуту он должен был произнести какие-то главные слова, от которых наконец проняло бы Упендру. Казалось, все Чемоданы стоят у него за спиной и ждут от него этих слов. Но он не находил их. И вышло так, что он, как бы добровольно, дослушал всю мелодию до конца.

5. - Ты как будто забыл, что ты здесь хозяин, - приветливо сказал Упендра. При этом воздух попадал в отверстия гармошки, и она вторила ему тихими, но грубыми и неприличными звуками. – Входи, не стесняйся. Я рад, что ты мало-помалу начал приобщаться к искусству.

- К искусству?! – Чемодаса задрожал от негодования. Пыльный рулон с грохотом упал и покатился по полу. – К искусству, говоришь? Мало-помалу? – сжав кулаки, он, пятясь, стал надвигаться на Упендру. – А это? – он жестом обвел стены, обильно украшенные портретами чемоданных жителей. – Вот это вот все, по-твоему, - не искусство?!!

Упендра отступил к стене и уперся в нее коленками.

- Видишь ли, - произнес он мягко, но, как показалось Чемодасе, дьявольски язвительно, - не хотелось тебя огорчать, но раз уж ты сам завел речь… В общем, должен тебе сообщить, что все твои портреты – неправильные!

Чемодаса опешил.

- Как неправильные? Что значит – неправильные?

- Очень просто, - ответил Упендра. – На всех этих портретах я изображен вверх ногами.

- Какими еще ногами? Что ты болтаешь? – возмутился Чемодаса. – Где ты здесь видишь ноги? На всех портретах – только твое лицо!

- Совершенно верно, – сказал Упендра. – На всех твоих портретах мое лицо изображено вверх ногами.

- Глупости! – Чемодаса даже немного успокоился, видя, что Упендра, как всегда, несет явный вздор. – Где это ты видел, чтобы на лице были ноги? Ноги бывают только на теле. И, если уж на то пошло, так ты сам сейчас стоишь вверх ногами.

- Ну и что? – невозмутимо ответил Упендра. – Для человека главное – это лицо, а отнюдь не ноги. Что мне за дело до ног? Пускай себе стоят как хотят, лишь бы лицо располагалось правильно, не вверх ногами. Но ты, я вижу, сегодня настроен возражать. Поэтому, если не возражаешь, давай прекратим этот бесполезный спор.

С этими словами Упендра оттолкнулся ногой от стены и медленно, враскачку, как и стоял, на руках, двинулся к выходу.

Чемодаса преградил ему дорогу.

- Погоди. Куда это ты собрался? А работать?

Упендра брезгливо покосился на принесенный рулон.

- Ты имеешь в виду это? Слушай, у меня к тебе предложение: отложим это до следующего раза. Признаюсь, сегодняшний день был для меня нелегким. Я многое передумал, принял важные решения, к тому же устал физически. Мне просто необходимо развеяться. Хочу немного пройтись, навестить старых знакомых. Да и ты, между нами говоря, выглядишь не лучшим образом. Извини за совет, но по-моему, все, что тебе сейчас нужно – это как следует выспаться. Только поэтому и не приглашаю тебя с собой.

Вся кровь кинулась в лицо Чемодасе. Он сжал кулаки и, не помня себя от гнева, прокричал Упендре прямо в лицо:

- Это мне решать, как я выгляжу!.. Попрошу мне советов не давать!.. Не хочешь трудиться – так и скажи!.. И нечего тут!..

Упендра удивленно поднял брови. Потом холодно усмехнулся и произнес:

- Ну, что ж, ты меня не удивил. Прощай. И огромное спасибо за готеприимство, - после чего неуклюже повернулся и, раскачиваясь всем телом, зашагал на руках к выходу.

На пороге он задержался и проговорил не оборачиваясь:

- Каждый волен называть искусством все что ему вздумается. Но никто не вправе требовать, чтобы ради того, что ему вздумалось называть искусством, другие жертвовали здоровьем и красотой.

- Ты о чем? – не понял Чемодаса.

- О том, что не мешало бы тебе мыть руки с мылом, прежде чем совать мне в лицо всякую дрянь, которую приносишь с помойки, – сказал Упендра и вышел вон.

6. Дверь осталась открытой и тихо поскрипывала, качаясь на сквозняке.

«Вот и все», – подумал Чемодаса. Он стоял посреди пустой комнаты. Ему казалось, будто у него кружится голова, и будто кто-то чужой незнакомым голосом повторяет и повторяет бессмысленную фразу: «А ножницы остались! А ножницы остались!»

7. В это время Упендра шел по улице. Он еще не привык к новому способу ходьбы, поэтому двигался медленно и осторожно, сосредоточенно глядя себе под руки, чтобы не наступить на стекло. Но некоторое время спустя он обратил внимание на несмолкаемый хохот, сопровождавший его на протяжении всего пути. «Похоже, происходит что-то забавное», - подумал он, поскорее доковылял до ближайшей стенки и, прислонившись, посмотрел вокруг.

Его окружала плотная толпа зевак, которые, тыча пальцами прямо в него, продолжали громко смеяться.

Первую минуту Упендра ничего не понимал. Потом он начал догадываться о причине смеха и наконец понял, кто во всем виноват. Это была последняя капля, переполнившая чашу его терпения. Пинками растолкав зевак, забыв обо всех предосторожностях, он почти бегом устремился к дому Чемодасы. По дороге он несколько раз упал и сильно ушибся, но даже это не заставило его встать на ноги.

Увидев Упендру, неловко взбирающегося на крыльцо, Чемодаса, забыв обо всех обидах, бросился к нему навстречу, но Упендра отстранил его ногой и гневно прокричал:

- Не смей ко мне приближаться, я не желаю тебя видеть! Я все терпел, но есть вещи, которых я не прощаю никому! Я считал тебя другом, а ты, ничтожество, выдал мой секрет!

- Какой секрет? – опешил Чемодаса.

- Какой? Не прикидывайся невинным идиотом! Будто сам не знаешь какой! Разболтал всем про мою книгу, и теперь эти ослы смеются мне прямо в лицо, а ты, предатель, хихикаешь за спиной, когда меня нет дома! Навырезал карикатур!

- Сам ты карикатура! – не помня себя от обиды выкрикнул Чемодаса и опрометью выбежал из дома.

8. Он бежал, не разбирая дороги, по-старому, носками вперед. Слезы стекали по его лбу, и скоро волосы стали мокрыми, как морская губка. Он и сам не заметил, как достиг границы чемоданного пространства, крайней оболочки внешнего чемодана. Дальше бежать было некуда. Улицы, полные деловито снующих прохожих, горы строительного мусора, причудливые силуэты новостроек – все родное осталось позади. И пока глаза его вглядывались в расплывающиеся за пеленой слез опрокинутые очертания полностью освоенного, давно обустроенного и многократно переустроенного мира, простирающегося за его спиной, пальцы его – неутомимые пальцы чемоданного жителя – блуждали по девственной поверхности от века нетронутой стены, которая нигде не имеет ни начала ни конца.

Пустынно у подножия этой стены и всегда безлюдно, хотя и нет закона, который воспрещал бы чемоданным жителям посещать эти места. Отнюдь не страх перед наказанием, не суеверие и не уважение к заветам предков – иное, высшее чувство заставляет их умерить шаг, едва лишь в просвете строений забелеет матовая изнанка крокодиловой кожи.

Тем, кто считает чемоданных жителей приземленными созданиями, для которых не существует ничего святого и возвышенного, следовало бы хоть раз побывать на празднике Последнего Чемодана, чтобы удостовериться, что вряд ли хотя бы один из остальных населяющих нашу Вселенную народов, столь же высоко чтит свои святыни, как этот народ, меньше всех во Вселенной располагающий досугом. В отличие от многих других идей, знаний, умений и навыков, идей неприкосновенности Последнего Чемодана не врождена чемоданным жителям[-81] . Она не есть природный дар, а представляет собой высшее достижение культуры. В свою очередь, и культура чемоданных жителей самим своим существование обязана Последнему Чемодану. Не будь его, чемоданные жители, осваивая все новые и новые пространства, разбрелись бы в разные стороны и затерялись в бесконечной вселенной. Последний Чемодан – причина всех изменений, преобразований, переустройств и улучшений, ежедневно, ежечасно и ежеминутно совершаемых чемоданными жителями. Последний Чемодан – это основа всех основ, необходимое и достаточное условие жизни в Чемоданах.

9. Но Чемодаса не ведал, что творили его «золотые руки», ибо разум его и воля, сраженные несчастиями последних дней, на время как бы уснули, и неразумные, младенческие мечты, выскользнув из своей темницы, беспрепятственно миновали помраченное сознание и оживили маленькие острые ножницы, которым все равно что кроить. Ножницы лязгнули и взвились, как стальная оса. Сначала они ковыряли и буравили на одном месте, пока не пробуравили свозную дырочку, а потом стали жадно въедаться в толстую крокодилову кожу. Давясь, скрежеща, едва не разламываясь пополам, миллиметр за миллиметром продвигались они дальше и дальше по огромной кривой, словно вырезая чей-то гигантский портрет, до тех пор, пока овальный, в рост чемоданного жителя, негнущийся лоскут не вывалился с глухим шумом наружу.

Тут только Чемодаса очнулся от своего забытья. Еще ничего не видя, он понял, что произошло: догадка мелькнула как молния, и все недавние беды померкли перед ее убийственным светом. С ужасом, как на ядовитую гадину, взглянул он на ножницы, стальными кольцами обхватившие пальцы, и как гадину, стряхнул их со своей руки, и они полетели прочь, во внешнюю тьму.

10. Еще минуту назад, всего лишенный и всеми отвергнутый, Чемодаса все-таки оставался самим собой, чемоданным жителем. Теперь он стал ничем. И вместе с ним лишились своего существования сотни и сотни невинных, которые ни о чем не ведая, мирно трудились у него за спиной. Когда они узнают о том неслыханном, что содеялось здесь, его руками…

«Нет!» – сказал себе Чемодаса.

Сегодняшнему читателю трудно осознать, что означало для него, воспитанного в традиционных понятиях чемоданного жителя, это наедине с собой произнесенное «Нет!». В тот момент он чувствовал себя так, словно через его сердце прошла граница бытия и небытия.

«Нет, – повторил он. – Не бывать этому. Мне-то уже терять нечего. Меня уже по сути дела нет. А они – другое дело».

После этого он перестал думать и начал действовать.

На ближайшей стройке нашлась незакупоренная бочка с клеем. Чемодаса украдкой взял пустое ведро, зачерпнул им из бочки. К счастью, время было нерабочее, не то обязательно кто-нибудь вызвался бы помочь, начались бы расспросы.

Ему удалось незаметно вернуться. Прямо пригоршнями брал он из ведра густой, душистый клей и обмазывал им края проема. Ни одного лишнего движения! Если клей засохнет раньше времени, придется все начинать сначала. Впрочем, он знал, что этого не случится, как знал и то, что клея обязательно хватит, и что никто не помешает довести дело до конца. В такие минуты он никогда не сомневался, но действовал безошибочно и наверняка.

Когда все края были густо обмазаны клеем, Чемодаса ни секунды не медля шагнул в зияющий проем.

Уровень пола снаружи оказался ниже, чем внутри, но не намного. Чемодаса упал, но тут же встал на ноги, ощупью нашел выпавший кусок стены, с натугой поднял его и, держа перед собой, как щит, приблизился к стене, а затем, собрав последние силы, приподнялся на цыпочках и вложил его в проем. Края совпали точь-в-точь, не оставив ни щели, ни просвета. С минуту Чемодаса придерживал лоскут, и только убедившись, что клей сделал свое дело, опустил руки.

11. Когда глаза привыкли к темноте, Чемодаса огляделся. Недалеко от его ног, крестом распластавшись на полу, лежали ножницы. Он подобрал их и положил в карман.

В первую минуту слух его поразила тишина, какой никогда не бывает в Чемоданах. Но скоро в этой тишине он стал различать непонятные ритмично повторяющиеся звуки, напоминающие храп огромного невидимого существа. «Должно быть, это океан», - подумал Чемодаса. Он слышал как-то от Упендры, что шум прибоя может напоминать все что угодно.

Странные сооружения невероятных размеров возвышались вдали. Самое высокое из них представляло собой плоский навес на четырех исполинских столбах, два других по своим очертаниям издали напоминали два стула. Остальные строения были скрыты во мраке.

Еще один звук, похожий на замедленное тиканье гигантских часов, доносился сквозь шум прибоя. Удары были редкими-редкими, но каждый из них падал точно вовремя, ни на миг не опередив и не упустив своего срока. И Чемодаса поверил этому мерному тиканью и пошел в том направлении, откуда оно доносилось, еще ничего не различая впереди, но уже твердо зная, что и в этом небытии найдется для него какая-то опора.

Все дальше и дальше уходил он от Чемоданов, но пока ничего не встречал на своем пути. Надежды одна за другой стали покидать его, как вдруг он наткнулся на какой-то предмет разумных размеров. Обследовав его со всех сторон, он пришел к выводу, что перед ним ни что иное, как низкий длинный чемодан из твердого материала, похожего на пластик, с гладкой поверхностью. Он приложил ухо к стене. Внутри было тихо. Он постучал, но на стук никто не ответил. Тогда Чемодаса, поднатужившись, приподнял крышку чемодана и, подтянувшись на руках, перевалился через край.

Чемодан был совершенно пуст, зато пол его был устлан мягким ковровым покрытием. Это было все, в чем нуждался сейчас Чемодаса. Ни минуты не раздумывая, он растянулся на полу и провалился в сон.

12. Спал он долго, и видел разные сны, а в самом конце ему приснилось, будто все, что произошло с ним вчера – на самом деле только сон. А в действительности он лежит в своем доме, на своей кровати, а под боком у него храпит и ерзает во сне Упендра. Чемодаса проснулся и открыл в темноте глаза, но храп не прекращался. «Выходит, и вправду приснилось, - подумал он, не чувствуя при этом ни радости, ни печали. В то же мгновение он получил толчок коленом в бок. «Ну, погоди же!» – сказал он про себя и начал потихоньку подталкивать своего соседа, намереваясь столкнуть его спящего с кровати. Но в чем дело? Чемодаса двигал и двигал Упендру, а тот все не падал. Кровать не кончалась! «Где мы?» – с ужасом подумал Чемодаса. В это же самое время, прижатый к стенке, проснулся и Упендра.

- Кто здесь? – прокричал он, отвешивая Чемодасе удар кулаком.

Чемодаса вскочил на ноги – и окончательно понял, что было сном, а что – явью, ударившись со всего маху головой в крышку чемодана. От удара крышка приподнялась.

- А, и ты здесь? – сказал Упендра, жмурясь от яркого света. - Так я и знал. Давно тебя выдворили?

- Никто меня не выдворял. Я сам, – гордо ответил Чемодаса. Но Упендра взглянул на него с такой снисходительно-уничтожающей улыбкой, что ему стало неловко, словно он и в самом деле солгал. Чтобы скрыть смущение, он спросил:

- А тебя за что?

- Ни за что, – спокойно ответил Упендра. – Я ведь говорил, что они все меня ненавидят. Помнишь? Ты еще мне не верил. Я и сам не предполагал, что до такой степени! Состряпали дело. Якобы уклоняюсь от востребования. Кстати, не у тебя ли мои ножницы? Я их искал повсюду, хотел поскорее отдать, чтоб отвязались.

- Здесь они, – с неохотой ответил Чемодаса.

- Это хорошо, – обрадовался Упендра. – Не исключено, что они скоро мне понадобятся. – Я, кстати, и на суде показал, что вещь у тебя. В этом была моя ошибка. Эти крючкотворы обвинили меня в незаконной передаче по сговору. А это уже знаешь, какая статья?

- Знаю[-82] , - Чемодаса сразу посерьезнел.

- Оказывается, этот псих, мой сосед, возомнил себя Последним Владельцем. По-видимому, у него мания величия. Я, конечно, прошляпил, надо было сразу потребовать судебной медэкспертизы. Но я промолчал из деликатности, думал, для всех и так очевидно, что истец неправоспособен. Когда он выступал, я все время подмигивал присяжным и ясно видел, что они меня понимают: они с трудом удерживались от смеха. Поэтому я был на сто процентов уверен в исходе дела. Но по правде говоря, я сильно рассчитывал на тебя. Достаточно было тебе подтвердить, что ты взял их у меня раньше[-83] , - и суд решил бы дело в нашу пользу. Но тебя нигде не нашли. Так что на твоем месте я бы как можно скорее попросил политического убежища. Потому что ты до сих пор числишься в розыске.

- Я?!- испугался Чемодаса.

- А как же ты думал? Твои портреты красуются на всех перекрестках.

- Откуда же они взялись? – удивился Чемодаса, - я уже сто лет не фотографировался[-84] . Последний раз еще, кажется, в школе.

- Ты меня удивляешь! Как откуда взялись? Из твоего же собственного дома. Ты ведь сам их наштамповал в несоразмерном количестве. Хотя я тебя с самого начала предупреждал, что не следует этим увлекаться, мало ли что. Когда меня спросили, не остался ли случайно какой-нибудь твой портрет, я, конечно, отдал все до единого. А что мне оставалось делать? Извини, но своя рубашка ближе к телу.

13. - Что же теперь? – Чемодаса был перепуган не на шутку.

- Да ничего. В крайнем случае, предстанешь перед судом. С тобой быстрее разберутся, поскольку уже приняты недостающие статьи. Это со мной не знали что делать.

- Почему?

- Видишь ли, на определенном этапе процесса – а он был шумным, и, я думаю, войдет в историю – примешалась политика.

- Политика? – удивился Упендра, - С каких это пор в чемоданах заговорили о политике?

- Представь себе, у нас теперь даже есть политические партии.

- Ну и ну!

- Пока победили радикалы. Так сумели обработать общественное мнение, что на референдуме все единогласно проголосовали за поправки. Теперь в Конституции новая глава – «Чемоданы и личность». Между прочим, составлена наверняка бездарно. Но, разумеется, ко мне за советом обратиться не догадались, нашлись другие умники.

У Чемодасы ревниво заныло в груди. Ведь он еще в школе как-то получил звание лучшего правоведа. Да и по сочинению у него всегда были одни пятерки. Если бы ему не пришлось покинуть Чемоданы, его наверняка включили бы в состав комиссии по выработке проекта поправок к Конституции и прочему законодательству. И возможно, одну из поправок даже назвали бы его именем.

14. - А началось с невинного, казалось бы, вопроса: как я отношусь к Последнему Чемодану? – продолжал Упендра.

- И что ты ответил? – машинально спросил Чемодаса.

- Разумеется, согласился, чтобы не разводить неуместных дискуссий. Сказал, что вполне допускаю его существование. Тогда меня спросили, действительно ли я так думаю. Я сказал: «А почему бы и нет, хотя какое это имеет значение, верю я в него или не верю? Главное, чтобы другие верили. Особенно молодежь»[-85] .

- Ну, это уж ты слишком, – с осуждением и даже со страхом произнес Чемодаса, - Теперь-то ты, надеюсь, убедился?

- Теперь убедился, и даже очень рад, что этот чемодан действительно есть. С ним как-то спокойнее. Я считаю, если бы даже его и не было, то следовало бы его придумать, на всякий случай.

Чемодаса хотел возразить, но вдруг осознал, что теперь, после всего происшедшего, ему и самому при мысли о Последнем Чемодане становится «как-то спокойнее».

- Что же было дальше на суде? – спросил он.

- Да ничего. Слушание отложили, потому что начались беспорядки: митинги, собрания, дебаты. Кончилось всеобщим референдумом. Меня об этом никто не информировал, все происходило за моей спиной, да это и к лучшему, по крайней мере я не несу никакой ответственности за то, что они там напринимали. Потом снова был суд. В общем, мне предложили – на выбор: или высшая мера, или пожизненное изгнание.

- Пожизненное изгнание? Раньше такого не было, – удивился Чемодаса, - И что же ты выбрал?

- Странный вопрос. Конечно, высшую меру. Головы-то все равно нет.

- А они?

- Сказали, раз головы нет, чтобы выбирал из того, что остается.

- А ты?

- Слушай, тебе не надоело задавать глупые вопросы? – неожиданно вспылил Упендра, - Что я мог выбирать, один против всех? На меня навесили кучу самых нелепых обвинений. Припомнили все, вплоть до взрыва, который ты тогда устроил в моем сарае. Приписали даже неуважение к суду!

15. «Да, дело нешуточное!» – подумал Чемодаса. При всей своей неприязни к Упендре, который принес ему столько зла, сейчас он не мог не испытывать к нему сочувствия.

Упендра молчал, погрузившись в горестные воспоминания. Наконец он тяжело вздохнул и произнес:

- Все, что угодно для себя допускал! Никаких не исключал возможностей. Но чтобы вот так, на старости лет, лишившись всего, оказаться одному на чужбине!

«Отчего же одному? А я?» – удивился Чемодаса. Но другой вопрос волновал его куда больше, и его он задал вслух:

- Скажи, а как ты вышел оттуда? Как прошел сквозь стену?

- Очень просто, – устало произнес Упендра. – Выпилили кусок размером с дверь, выпустили меня наружу, а потом вставили этот кусок на место и залили клеем. И кстати, выяснилось, что уже и раньше кто-то так делал.

«Так вот оно что, – подумал Чемодаса. - Выходит, я не первый».

- Откуда ты об этом знаешь? – спросил он.

- От судьи, конечно. По этому поводу еще завязался спор. Прокурор начал ему доказывать, и между прочим, был совершенно прав, что это не прецедент, а он ни в какую не соглашался. В конце концов я не выдержал, взял слово и сам доказал, хотя перед этим дал себе слово не выступать[-86] , из принципа. Какой же это прецедент, если неизвестно, кто, когда и зачем это сделал. Может, это природный дефект.

- Природный дефект?

- Ну да, то есть какое-нибудь случайное повреждение, которое было уже заранее. Судья не смог меня переспорить и объявил перерыв в заседаниях.

«А может, это и правда было заранее. Тогда я все-таки первый!», - с глубоким разочарованием подумал Чемодаса.

Больше он ничего не успел подумать, так как пол под ним вдруг зашатался, его и Упендру стало швырять от стенки к стенке, и оба почувствовали, что их временное убежище взмывает на головокружительную высоту.

Книга VII (1-я Поверхности)

1. Предмет, который Чемодаса ошибочно принял за чемодан, был тем самым злополучным футляром для очков, с которого все и началось. Все это время он провалялся на полу, потому что Коллекционер так ни разу о нем и не вспомнил. А в это утро он, проснувшись, вдруг подумал: «А не могло ли так случиться, что я записал все шифры чемоданных замков мелким почерком на маленькой бумажке, а эту бумажку вложил под подкладку очешника?» И действительно, он вполне мог поступить таким образом.

Подумав так, он решительно встал, поднял футляр и открыл его.

2. Яркий солнечный свет ослепил чемоданных жителей. Чемодаса вскрикнул от неожиданности, а в следующее мгновение, разглядев Коллекционера, заорал от ужаса и, закрыв лицо руками, бросился ничком на подстилку, между тем как Коллекционер с Упендрой, оглохшие и онемевшие, во все глаза смотрели друг на друга.

Первым вышел из оцепенения Коллекционер. С трудом унимая дрожь в руках, он поставил футляр на стол, сказал: «Здравствуйте», - потом еще зачем-то: «Извините», - и, механически переставляя ноги, удалился на кухню.

3. Там он присел на край кушетки, ценой больших усилий овладел собой и попытался рассуждать.

«Во-первых, - думал он, - можно предположить, что они не местные. Причем явно прибыли издалека. Это очевидно. Во-вторых, остается непонятным, каким путем они проникли в квартиру. Дверь на замке. А что, если они подосланы нарочно, чтобы разведать о коллекции?!»

От этой мысли его бросило в жар, способность рассуждать пропала. Тогда он, чтобы успокоиться, поставил чайник и занялся нарезкой бутербродов.

Раскрошив полбатона, он спохватился: «Стоп. Так не годится. Этот нож не подходит. Надо взять сапожный».

Задача заключалась в том, чтобы отрезать настолько тонкий ломоть, насколько позволяла рыхлость выпечки. Для этого нужна была предельная сосредоточенность и хирургическая точность движений, почти как при починке чемоданов. И еще твердая рука, ведь плотность хлеба неравномерна, однако нож не должен от нее зависеть, он должен пройти сквозь ноздреватое тело батона как гильотина, без малейших торможений.

С первого раза не вышло, дрогнула рука, и лезвие пошло вкось - видно, сказалось все пережитое за последние дни. «Ладно, это съем сам», - подумал Коллекционер и, собрав всю свою сноровку на острие ножа, отбросив прочь посторонние мысли, сделал полный вдох и, не выдыхая, одним идеально плавным и неумолимо твердым движением срезал испорченный край.

Получилось! Поверхность среза была абсолютно ровной.

Но это – только подготовительная операция, теперь предстояло самое трудное - провести второй, параллельный разрез, предельно приближенный к первому.

И это получилось!

Дальше было легче. С сыром все прошло как по маслу. После этого уже ничего не стоило разрезать хлеб и сыр на квадратики и сложить их в бутерброды. Тем временем вскипел и чайник.

«Что бы там ни было, - решил Коллекционер, - прежде всего надо как можно больше о них узнать, получить всю возможную информацию, а там уже решать. Сделаю вид, будто ничего не подозреваю, заведу разговор стороной и вытяну из них всю подноготную».

Он сложил все чайные принадлежности на большой поднос, придал своему лицу беспечно-глуповатое выражение и, насвистывая несложный мотив, направился в комнату[-87] .

4. Тем временем Упендра и Чемодаса уже успели оправиться от перенесенного потрясения. Они не спеша прогуливались по столу, что-то тихо обсуждая, но при появлении Коллекционера остановились и замолчали. Он, в свою очередь, перестал свистеть. Тогда Упендра сказал «Доброе утро», а Чемодаса пожелал приятного аппетита.

- Спасибо, – сказал Коллекционер, не забыв при этом простодушно улыбнуться, и поставил поднос на стол. – Вот, не знаю как быть. Вам, наверное, удобнее было бы пить из блюдца, но блюдце у меня только одно.

- Не придавайте значения таким мелочам! – успокоил его Упендра. - Мы с моим другом вполне можем пить по очереди.

- Тогда прошу к столу, – сказал Коллекционер.

5. За чаем они разговорились, и когда Коллекционеру показалось, что наступил подходящий момент, чтобы завести разговор стороной, он сказал:

- … И кстати, у меня очень плохая память.

- Не завидую вам, – отозвался Упендра, - У меня, сколько я себя помню, память всегда была превосходная.

- Судите сами, – продолжал Коллекционер. – К одному моему знакомому приехали родственники из другого города, или даже, если не ошибаюсь, из другого государства. Так представьте себе, я никак не могу вспомнить, как это место называется. И между прочим (почему я об этом и вспомнил), у одного из них тоже ноги расположены на голове.

- Ноги на голове? – ужаснулся Упендра. – Честно говоря, не понимаю вашего знакомого! Если бы с кем-нибудь из моих близких, не дай бог, такое случилось – да я бы ни одной ночи не спал спокойно! Я собрал бы лучших врачей и добился, чтобы ему сделали срочную операцию и переставили ноги куда следует.

- А-а! – догадался Коллекционер, - Так вы, как я понимаю, приехали сюда на операцию?

- Вы меня не поняли, – ответил Упендра. – Сам я, к сожалению, не хирург и практическую помочь оказать не могу. Просто даю совет. К таким вещам нельзя относиться легкомысленно. Сейчас, как я понимаю, этот ваш родственник еще слишком молод, и ему наплевать, где у него ноги. Но рано или поздно он начнет задумываться о своей внешности.

Коллекционер растерялся и не знал, что сказать.

- По-моему, он намекает, что у тебя самого ноги на голове, - тихонько хихикнув, прошептал Чемодаса.

- Это не остроумно. Посмотрел бы лучше на себя, – вполголоса ответил ему Упендра.

6. Вслед за тем он громко сказал, обращаясь к Коллекционеру:

- Извините, что секретничаем в вашем присутствии. Дело в том, что мой друг очень застенчив. Он сомневается, удобно ли обратиться к вам с просьбой. Пришлось мне его приободрить.

«Ну, вот. Начинается. Сейчас не я у них, а они у меня начнут вытягивать подноготную», – подумал Коллекционер, но не подавая виду, что догадывается об истинных намерениях пришельцев, с энтузиазмом сказал:

- Вы совершенно правильно сделали! Я с удовольствием выполню любую его просьбу, если только смогу, – и взлянул на онемевшего от растерянности Чемодасу.

- Он все равно ничего не скажет, такая уж натура. Слушайте меня, – сказал Упендра. – Не найдется ли у вас лишней пары сантиметров какого-нибудь шнурка, а еще лучше тонкой резинки?

- Сколько угодно! – обрадовался Коллекционер, подумав про себя: «И только-то!»

Он тут же принес вместительную шкатулку, в которой было все, что только может понадобиться при мелком ремонте чемоданов, включая, впервую очередь, швейные принадлежности. Достав из шкатулки моток самой тонкой портновской резинки, он отрезал кусок нужной длины.

- Большое спасибо, – сказал Упендра. – Буду рад при случае оказать вам встречную услугу. Знаете ли, как говорится, самая ненадежная вещь в мире – это собственная память. Лично я на свою память никогда не полагаюсь. Как только появляется какая-нибудь идея, стараюсь тут же ее реализовать, чтоб уже больше к ней не возвращаться. Вот здесь у меня, видите, - он на секунду оторвал одну руку от пола и коснулся края своего логоса, - был продернут шнурок. Но мне пришлось им воспользоваться, чтобы закрепить инструмент.

Тут только Чемодаса понял, каким шнурком тогда Упендра привязал гармошку к своим ушам. Сейчас она болталась у него с левой стороны, держась только на одном ухе.

- Конечно, теперь особой необходимости в шнурке уже нет, – продолжал Упендра. – Но, знаете ли, я люблю, чтобы все прилегало плотно. А иначе поддувает, да и вид какой-то неопрятный, рубашка постоянно выбивается и мешает ходить.

С этими словами, он встал с рук на ноги и на глазах у изумленного Коллекционера начал стаскивать с себя логос. Больше всего Коллекционер ужаснулся тому, что при этом он продолжал говорить:

- Будь добр, - это относилось уже к Чемодасе, - вдерни-ка мне сюда резинку, у тебя это лучше получится. О! Да ее много, тут и на тебя хватит. Кстати, рекомендую, а то ведь со шнурком столько хлопот: каждый раз его развязывая да завязывай.

Когда он договаривал последнюю фразу, спущенный логос уже болтался у него в руке, но губы при этом шевелились, и глаза смотрели на Коллекционера!

Чемодаса с полной невозмутимостью взял у него из рук колпачок.

7. Минута, пока он вдергивал резинку, прошла в полном безмолвии.

Наконец усовершенствованный логос снова оказался на своем месте. К Коллекционеру вернулся дар речи, но способность рассуждать и способность скрывать свои мысли несколько запоздали. Поэтому, совершенно не отдавая себе отчета в том, что делает, он произнес срывающимся голосом:

- Можно задать вам вопрос?

- Задавайте, – с готовностью ответил Упендра.

- У вас полностью отсутствует голова, или же она помещена в каком-нибудь незаметном месте?

- Голова отсутствует полностью, – слегка изменившимся тоном ответил Упендра.

- Поразительно! – сказал Коллекционер. – Я всегда считал, что никто не в состоянии жить без головы.

- Теперь вы видите свою ошибку, – холодно заметил Упендра.

- Но существует мнение, - продолжал Коллекционер, - что, не имея головы, невозможно мыслить.

- Смею вас уверить, - ледяным тоном произнес Упендра, - что это мнение столь же ошибочно, как и первое. Более того, доказано, что и наличие головы далеко не свидетельствует об умственных способностях.

- Уж это точно, – подтвердил Чемодаса, - Голова здесь совершенно не при чем. На работе без нее, действительно, как без рук, а мыслить – это…

- Как прикажешь тебя понимать? – перебил его Упендра, - Выходит, труд лектора, страхового агента, писателя, музыканта, философа – это не работа? Лично я, например, всегда занимался такими видами деятельности, при которых голова непосредственно не используется. Бывало, месяцами в нее даже не заглядывал, открывал только когда другим что-то было нужно. Так что же, по-твоему, я всю жизнь тунеядствовал?

- При чем здесь работа? Речь не о работе, а об уме. Просто многие люди до сих пор считают, что ум помещается в голове, мы это еще в школе проходили, по социальной психологии.

- Ну, это у кого как, в зависимости от размеров ума, – сказал Упендра. - У кого-то он помещается где угодно, хотя бы даже и в голове. А у кого-то нигде не помещается, хотя таких мало, считанные единицы, как, например, мой младший брат - он сейчас в холодильнике[-88] . Но это – образно выражаясь, а на самом деле, ум – вещь нематериальная, он, так сказать, витает где желает. А поселяется преимущественно в сердце, там же, где и прочие душевные способности[-89] .

- Это сказки, не слушайте его! – сказал Чемодаса. - Если бы ум был вещью, то его можно было бы набрать сколько угодно по востребованию. Тогда и дураков бы не было[-90] .

- Позволь с тобой не согласиться, - возразил Упендра. – Дураку никогда и в голову не придет, что у него не хватает ума. Так что, если бы ум был вещью, то умные становились бы только умнее, а дураки глупее.

- Ну, вот, сам же и признал, что ум – это не вещь…

«О чем это они?» - подумал Коллекционер.

8. В это время зазвонил телефон. Коллекционер поднял трубку.

- Алло!.. Да, это я. Здравствуйте, Виолетта Юрьевна… Нет-нет, я здоров, спасибо, Виолетта Юрьевна … Просто ко мне неожиданно приехали гости… Я все понимаю. Извините, Виолетта Юрьевна … Вы зря беспокоились, у меня все в порядке... Нет, я не в том смысле, безусловно, вам наплевать… Я в том смысле, что я вас не подведу, я могу сегодня подольше задержаться… Да, уже выхожу,прямо сейчас. Я уже стоял на пороге, когда вы позонили… Извините … Ч-черт!

Он повесил трубку и растерянно посмотрел на своих гостей.

- У вас какая-то проблема? – спросил Чемодаса.- Мы не можем помочь?

- Нет-нет, спасибо! Да это и не такая уж проблема, ничего особенного. Это – из патентного бюро.

- Вы что-то изобрели? – заинтересовался Упендра.- Я с этим немного знаком. У меня ведь брат – известный изобретатель. Так что, если надо, могу дать совет.

- Спасибо, но я пока ничего не изобрел. Просто я опоздал на работу.

- Так что же вы? Бегите, – сказал Чемодаса. - Лучше поздно, чем никогда.

- Да. Но… - Коллекционеру не хотелось оставлять их одних в своей квартире, но он не знал, как об этом сказать. – Мне жаль с вами прощаться. От вас узнаешь столько интересного.

- А мы и не прощаемся, – сказал Чемодаса. – Придете с работы - еще и не то узнаете.

Коллекционер странно на него посмотрел и ничего не ответил. Потом постоял еще с минуту, как бы что-то обдумывая, тихо повторяя: «Так-так-так…. Угу…», после чего сказал непринужденным тоном:

- Да, кстати, вам, наверное, хотелось бы осмотреть город. Мне это как раз по пути, так что я мог бы вас проводить. Здесь есть очень интересные исторические места. По дороге и договорили бы.

- С удовольствием, но только не сейчас, – категорически возразил Упендра. – Лично я смертельно устал. К тому же, мне кажется, мы уже все обсудили.

- Не волнуйтесь, мы без вас никуда не уйдем, – успокоил Коллекционера Чемодаса. - Охота нам бродить одним по чужому городу! Времени у нас навалом, так что успеем нагуляться.

И Коллекционеру ничего не оставалось, как удалиться. Однако, на всякий случай, он запер входную дверь на два замка.

9. - Ну, как он тебе? – спросил Упендра, когда Коллекционер ушел.

- По-моему, ничего, – ответил Чемодаса.

- Ты прав, – саркастически заметил Упендра, - Ничего – это, пожалуй, все, что можно о нем сказать. Яркой личностью его никак не назовешь. И, признаться, я не мог смотреть, как он ест. Накладывал себе сахар целыми ложками, а в каждой ложке как минимум тысяча кусков. А сыр! Мне не жаль продуктов, но существует какая-то культура. Воспитанный человек должен знать, что сыр такими кусками не едят.

- Ну, знаешь, кто как ест – это личное дело каждого, - возразил Чемодаса, - А вот его отношение к работе мне действительно не нравится. Мало того, что опаздывает, так еще и инструменты забыл, – он указал на шкатулку, которую Коллекционер в спешке оставил на столе.

- Не забыл, а нарочно оставил, чтобы был повод вернуться. Он нам не доверяет, – сказал Упендра, - Даю голову на отсечение, что очень скоро он придет обратно.

- Ладно, давай не терять времени. У тебя есть какие-нибудь идеи?

- А что?

- Надо наметить план действий, – сказал Чемодаса, потирая руки и окидывая восхищенным взглядом практически беспредельное пространство комнаты. – Ты только посмотри, какая кругом красотища! Дух захватывает! Тишина! Воздух! Просторы! Есть где развернуться! Работы – невпроворот! Раз уж мы здесь очутились, мы должны все переделать по-своему, и как можно скорее. У меня прямо руки чешутся…

- Руки следует содержать в чистоте, тогда и чесаться не будут, – назидательно сказал Упендра. – Советую тебе начать с того, что лечь и как следует выспаться. Признаюсь откровенно, мне не терпится побыть одному. Посидеть в тишине, допить свой чай, просмотреть газеты – вон их здесь сколько. Не обижайся, но это моя давняя мечта. К тому же ты ведь всю ночь не дал мне даже глаз сомкнуть. Все время вертелся под боком, толкался, храпел, разбудил ни свет ни заря.

С этими словами Упендра влез в очешник и опустил над собой крышку. Немного погодя из-под крышки глухо прозвучал его голос:

- Удивляюсь, как можно жить в таком хлеву! Занимать огромную жилплощадь и не попытаться навести хотя бы минимальный уют!

- Идея! – воскликнул Чемодаса.

- Не починить часы! – вновь раздался голос Упендры. – Как можно надеяться куда-то успеть, если не знаешь точного времени? Не удивительно, что он всюду опаздывает.

- С этого мы и начнем, – сказал Чемодаса.

Из очешника донесся храп.

10. Коллекционер пришел на работу совершенно разбитый.

Виолетта Юрьевна окинула его скептическим взглядом. Он поздоровался.

- По-моему, вы все-таки нездоровы, - сказала она в ответ.

- Да нет, как будто… – промямлил Коллекционер и, стараясь не встречаться в ней взглядом, прошел к своему столу.

Некоторое время спустя напарница спросила:

- Может, что-то с коллекцией?

Тут он впервые не сдержался.

- Типун вам на язык, Виолетта Юрьевна! Сколько раз я вас просил не болтать попусту о чемоданах!

Виолетта удивленно подняла брови.

- Вы меня ни разу об этом не просили. Ну, ладно, учту, - и пожала плечами.

Немного погодя он сказал:

- Простите меня, Виолетта Юрьевна. Но подумайте сами: если б, не дай Господь, что-нибудь такое случилось, разве бы я вообще пришел?

Она промолчала. Тогда он тяжело вздохнул и погрузился в работу.

Через некоторое время Виолетта Юрьевна, не отрывая глаз от калькулятора спросила:

- Может, вы своим гостям не рады?

Тогда Коллекционер отодвинул лежавшую перед ним кипу бумаг и сказал с отчаянием в голосе:

- Где уж тут радоваться! Я вот должен сейчас здесь торчать, а они у меня там одни, без присмотра!

Виолетта Юрьевна поймала его взгляд и, чуть прищурившись, спросила:

- Скажите честно: это женщины?

- Нет, - честно сказал Коллекционер и, подумав, добавил: - По крайней мере, один из них – точно не женщина.

Виолетта Юрьевна прыснула.

- Ну, тогда и волноваться не о чем. Не станут они рыться в ваших чемоданах, они же не маленькие. Успокойтесь.

- В том-то и дело, что маленькие! – вырвалось у Коллекционера.

Виолетта Юрьевна больше не стала ни о чем его спрашивать. Но, некоторое время исподтишка за ним понаблюдав, молча встала и вышла.

Походка у нее, вопреки довольно-таки хрупкой комплекции, была чеканная, так как обувь Виолетта Юрьевна носила особенную, московскую – простые черные шнурованые ботинки на грубой подошве, без каблуков. Один раз, когда ездили в ту самую командировку, Стяжаев даже видел, как она их шнуровала – сильными привычными движениями, похожими на то, как взнуздывают коней. А еще раньше из случайно подслушанного разговора двух сотрудников в уборной узнал, что ботинки эти английские и стоят дорого, хотя по виду ни за что не скажешь, а продаются в Москве в специальном магазине. В другие города их не возят, поскольку там не найдется на них нужного числа покупателей, скоро, наверное, и в Москву возить перестанут, невыгодно, лучше торговать подделкой.

А потом открылось, что они у нее не одни.

Было это ранней весной, он пришел на работу, совершенно не ожидая ничего необычного, и вдруг, прямо с порога, ощутил тонкий запах новой кожи. Взволнованный, остановился он в дверях, еще не понимая, откуда тянется эта чистая, дразнящая струя, но уже безошибочным чутьем коллекционера угадал, что кожа редкая, какой-то особенной, заграничной выделки. Тут же припомнился ему разговор об английских ботинках. Виолетта сидела за своим столом, как всегда, широко расставив ноги, а не как обычные женщины, нога на ногу. Он взглянул на ботинки – и все понял.

Внешне они выглядели почти как те, в которых она была вчера, если не знать, не отличишь. Новизну выдавала только прошивка на рантах, еще совсем чистая, ярко-желтая на черном…

После уже он стал присматриваться и насчитал еще четыре пары.

А куртка у Виолетты Юрьевны была всегда, и летом и зимой, одна и та же, довольно потертая, тоже кожаная, с потемневшей от времени молнией, которую она почти беззвучно разнимала одним длинным жестом, сверху вниз по диагонали, от левого плеча. А одеваясь, и застегивала таким же длинным точным жестом, снизу вверх, от правого бедра. Лицо ее при этом становилось сразу замкнутым и строгим, как будто она давала кому-то окончательный отказ.

Остальной ее гардероб был тоже небогат: старые джинсы, старый ремень с потускневшей пряжкой, старая, когда-то темно-синяя, под цвет глаз, а теперь линялая рубашка, вся на кнопках. Верхнюю кнопку она имела привычку теребить, то расстегивая, то застегивая. И когда начиналось это еле слышное, но отчетливое в тишине «щелк-щелк», Коллекционер почему-то нервничал и не мог сосредоточиться на работе.

К директору Виолетта вошла, как всегда, неожиданно. Секретарша, неизвестно почему перед ней робея, никогда не предупреждала об ее приходе.

- А, Виолетта Юрьевна? Ну, что у вас новенького? – спросил директор.

- Все то же, - сказала Виолетта, глядя в сторону. - Стяжаев опять явился к обеду, и опять не в себе. Сегодня у него новая история: гости приехали.

- Что ж поделать, он – человек творческий, - сказал директор. – Ты же мне сама рассказывала, что он ведет уединенную жизнь, коллекционирует редкие вещи, помнишь?

Но Виолетта Юрьевна в ответ не улыбнулась, а только мрачно уточнила:

- Чемоданы.

- Ну, а хоть бы и чемоданы. Тоже, можно сказать, произведения искусства и народных промыслов. Для такого человека приезд гостей, к тому же из другого города, – разве не волнующее событие?

Виолетта Юрьевна нахмурилась.

- У вас, Кирилл Иваныч, не поймешь, когда вы шутите, а когда серьезно, - и защелкала кнопкой.

Директора она знала с детства, потому и входила к нему запросто. Он был другом покойного ее отца, оба служили в одной части, вместе стали полковниками, вместе вышли в отставку, только один из них скоропостижно умер, а другой возглавил патентное бюро.

- Я к нему в отчет заглянула, а там одни ошибки, - сказала Виолетта, продолжая хмуриться и рассеянно глядя по сторонам. - Мне легче сразу все самой сделать, чем потом исправлять. Кирилл Иваныч, может, пускай уж он сегодня идет домой, а? Все равно от него никакого толку, я от него только нервничаю.

- Нервничаешь? – Кирилл Иванович лукаво улыбнулся.

- Да ну вас, Кирилл Иванович! Вечно вы… - и так взглянула на директора, что он сразу посерьезнел и сказал:

- Ну, не знаю, решай сама. Только так ведь тоже нельзя. У нас не частная лавочка. Глядя на него и другие разболтаются.

Виолетта молчала.

- Да у тебя, небось, и своей работы по горло.

- Я все успею. Будет надо - задержусь, мне торопиться некуда.

Директор вздохнул, вспомнив своего покойного друга, и согласился:

- Ладно, пускай идет. Скажи, я разрешил, в виде исключения. Только уж завтра чтоб не опаздывал.

Когда Виолетта Юрьевна сообщила Коллекционеру, что он может быть свободен, он был так ей признателен, что даже не мог сразу уйти, хотя и очень ему этого хотелось, долго мялся на пороге, не находя что сказать, пока сама Виолетта его не прогнала:

- Идете – так идите, не маячьте! - и еще ниже склонилась над своим столом.

11. Дома Коллекционера ждали большие перемены. Еще из-за двери услышал он голоса Упендры и Чемодасы. Они о чем-то оживленно спорили. Коллекционер остановился и приложил ухо к двери.

- А я тебе еще раз повторяю, что так говорить нельзя, – настаивал Чемодаса. – Вверх ногами может находиться только то, у чего есть ноги. Вот, например, ты... – на секунду его голос заглушил какой-то резкий короткий звонок, - А у портретов ног нет, они не живые. Поэтому то, что ты говоришь – это полная бессмыслица.

- Правильно, – соглашался Упендра, - Я говорю то, что виду, а вижу полную бессмыслицу. Хотя, собственно говоря, это даже забавно... – в комнате снова прозвучал звонок. – Мне иногда нравятся такие абсурдистские вещи. Они как-то будоражат. Пожалуй, на твоем месте, я бы так все и оставил.

- А я и не собираюсь ничего менять. Вот еще! – горячился Чемодаса.

- И молодец, – отвечал Упендра. – Мало ли, кто что скажет, хоть бы даже и я. Всем не угодишь. Почему-то считается, что только большой талант дает право… - новый звонок заглушил его слова. – Как думаешь, что скажет сосед о твоих работах? Он – довольно оригинальный человек, лично мне интересно его мнение.

«Какой еще сосед? – встревожился Коллекционер, - И что это за странные звонки? На телефон, как будто, не похоже».

Он слегка приоткрыл дверь, и почувствовал запах серы.

12. Тотчас же, забыв о приличиях, он распахнул дверь и, ни на кого не глядя, прошел прямо к коллекции.

Но снаружи чемодан, даже на его придирчивый взгляд, был совершенно невредим. Тщательно осмотрев его со всех сторон и не найдя никаких изменений, Коллекционер облегченно вздохнул.

Упендра и Чемодаса с интересомнаблюдали за ним. Наконец Упендра прервал затянувшееся молчание.

13. - Извините за нескромный вопрос, – обратился он к Стяжаеву, - Вы, случайно, не коллекционер?

- А что? – Коллекционер насторожился.

- Да ничего особенного. Просто еще совсем недавно у нас с другом была пара довольно редких вещиц.

- Что вы говорите! – встрепенулся Коллекционер, - Пара редких чемоданов?

- Нет. Это были не чемоданы. Точнее сказать, не совсем чемоданы, – уклончиво ответил Упендра.

- В каком смысле не совсем? – заинтересовался Коллекционер, - Значит, все-таки, в каком-то смысле…

- Нет-нет, – заверил его Упендра. – Я бы их ни в каком смысле не назвал чемоданами. Я бы даже сказал, что это совсем не чемоданы. Да и что о них говорить? Все равно их больше нет. А если бы даже они и были, то мы, я думаю, вряд ли стали бы их продавать. Это я просто так поинтересовался, на всякий случай. Не придавайте значения этому разговору.

- И верно, – согласился Коллекционер. – Раз это не чемоданы, то и не стоит о них говорить. Меня интересуют только чемоданы.

Упендра многозначительно посмотрел на Чемодасу, после чего непринужденным тоном осведомился у Коллекционера:

- Так вы, как я понимаю, - собиратель чемоданов?

«А почему, собственно, я должен это скрывать?», - подумал Коллекционер и ответил:

- Да.

14. Удостоверившись, что коллекция пока цела и что в ближайшее время ей ничто не грозит, он на какое-то время успокоился и с интересом разглядывал свою комнату. Первым делом его внимание привлекли небольшие клочки газетной бумаги, беспорядочно наклеенные на обои. Вглядевшись пристальнее, он обнаружил, что все они представляют собой перевернутые изображения человеческих лиц, с прорезанными дырочками на месте глаз, ртов, ноздрей и ушей. Несмотря на это, отдельные изображения сохранили частичное сходство с некоторыми довольно известными персонами.

Очередной пронзительный звонок прервал его занятие. Оказалось, что эти звуки издавал стоявший на столе будильник, стрелки которого как сумасшедшие, обгоняя друг дружку, неслись по кругу. Примерно раз в минуту они занимали положение, соответствующее семи часам утра, и именно в этот момент будильник звонил.

Коллекционер взял будильник, отключил звонок и спросил:

- Вы не знаете, что случилось с часами?

- Ничего серьезного. Просто пружина растянулась, – ответил Чемодаса. – Я ее укоротил, и теперь, как видите, все в порядке. Мне это ничего не стоило, так что можете даже не благодарить.

- Понятно, – сказал Коллекционер, хотя на самом деле ничего не понял.

И еще было странно вот что. Он отчетливо помнил, что, уходя, оставил Упендру и Чемодасу на столе, где они сейчас и пребывали. Однако газетные обрезки красовались не только над столом, но и на противоположной стене, над диваном. «Как им удалось преодолеть пространство? – недоумевал он, - А что, если, кроме этих здесь еще кто-то?» От этого предположения ему стало не по себе.

- И как, по-вашему, я добрался до той стены? – словно подслушав его мысли, сказал Чемодаса.

- Понятия не имею. Как же вам это удалось?

Чемодаса торжествующе засмеялся.

- Представьте себе, я сначала и сам понятия не имел, как это сделать, пока меня не осенило. Так, между прочим, всегда бывает. Ты помнишь, - обратился он к Упендре, - когда появились первые компьютеры, все удивлялись и не имели понятия, что с ними делать? А потом вдруг раз – и разобрались. Теперь свои производим, не хуже[-91] . Взгляните-ка сюда.

И Коллекционер увидел свисающую со стола длинную, до самого пола, нитяную лестницу. Перекладинами служили спички с отпиленными головками, а держалась лестница на двух булавках, пришпиленных к скатерти.

- Ну, как? – спросил Чемодаса, - что скажете?

- Тонкая работа, – похвалил Коллеционер.

- Тонкая – это не то слово, – возбужденно заговорил Чемодаса. – Главное, надежная. Такая лестница кого угодно выдержит. Здесь одних ниток – не меньше полкатушки.

Еще одна такая же лестница спускалась с дивана.

- Дело даже не столько в работе, - продолжал Чемодаса, - сколько в идее. Изготовить хорошую лестницу для меня – пара пустяков. Я этим занимаюсь чуть ли не с детства. Это, можно сказать, мое хобби, или вторая специальность, как хотите. Об этом все знают. Как только кому понадобится лестница – сразу ко мне. Потому что знают: лучше никто не сделает. Но что возможна лестница такой длины – согласитесь, что до этого еще надо было додуматься!

- Верно, – сказал Коллекционер.

15. Сам не зная почему, он заражался энтузиазмом Чемодасы. Возможно, потому что сам был мастером на все руки и знал толк в тонкой работе. А возможно, просто был счастлив оттого, что за время его отсутствия ничего не стряслось с коллекцией. Такая мелочи, как испорченные обои и поломанные часы, нисколько его не беспокоили. Он был даже рад, что его новые знакомые нашли себе столь невинные занятия, как оклеивание стен газетными вырезками и плетение нитяных лестниц. «Пусть тешаться чем хотят, лишь бы в чемоданы не лезли. Да чемоданы им, судя по всему, и не нужны», - решил он про себя и почти успокоился.

- А хотите, расскажу, как я додумался до этой мысли? – предложил Чемодаса.

- Расскажите.

- Даже, лучше сказать, не додумался, это не то слово. Я ведь обычно не то чтобы думаю…

- Уж это точно, – ехидно вставил Упендра, по-видимому, уязвленный тем, что временно оказался в тени.

- Не то, чтобы специально думаю, а как бы это объяснить, - продолжал Чемодаса, словно не расслышав слов Упендры, - Просто я очень четко себе представляю, что мне нужно, а одновременно с этим смотрю, что у меня есть. И тогда идеи появляются сами, даже трудно сказать, откуда они берутся. Самое главное в любой работе – это исходить из того, что есть. А то ведь я знаю таких, которые целыми днями ничего не делают, а только лежат и рассуждают и том, чего у них нет. Ну и что? В конце концов так ни с чем и остаются. Только и могут, что критиковать других.

- Да, есть такие, - согласился Упендра, - Других критикуют, а у самих все шиворот-навыворот.

Чемодаса не успел отпарировать, потому что Коллекционер спросил у него:

- Так как же вам пришла эта идея?

- Очень просто. Поставьте себя на мое место. С одной стороны, вам позарез надо спуститься, потому что здесь уже все что надо сделано, а та стена совем голая. Вы, я так понимаю, тоже здесь недавно, не успели обжиться?

- Да как сказать, – растерялся Коллекционер.

- Или на работе загружают?

- Да, бывает, приходится задерживаться.

- Это нормально. Но жилище тоже требует заботы. Если быт не организован, то и в работе будут сплошные просчеты. Вот сегодня, например, вы так торопились, что свой пенал мало того, что забыли, так еще второпях и захлопнули. Пришлось мне взрывать замок.

- Взрывать замок?! – в голосе Коллекционера послышались нотки тревоги.

- И, между прочим, не так-то это было просто, – сказал Чемодаса. – Одной серы ушло с двух коробков. Кстати, я вам не досказал, как меня осенило. Так вот, стою я над этой грудой спичек – это уже после того, как взорвал замок, клей отыскал, эту стену всю полностью оформил - здесь тоже, кстати, не обошлось без приключений, но об этом потом, – стою и не знаю, что мне с такой прорвой делать. Было б их поменьше – и думать нечего, сделал бы веревочную лестницу. Лестница всегда рано или поздно в хозяйстве пригодится. Но здесь материала – на сотню лестниц, и еще останется. А я, вы знаете, терпеть не могу, когда что-нибудь остается. У меня никогда ничего даром не пропадает. Вот даже и сейчас говорю с вами, а у самого душа болит. Смотрю на эту пустую катушку и мучаюсь: куда бы ее пристроить? И что делать со спичечными коробками?

16. - Если хочешь, я могу тебе сказать, что с ними делать, – вмешался Упендра.

- Скажи! – обрадовался Чемодаса.

- Обычно в спичечных коробках хранят спички, – серьезно начал Упендра. - Их используют по одной, по мере надобности, а когда они кончаются, коробок выбрасывают и покупают новый. Подобным же образом поступают с нитками. Между прочим, и то и другое стоит денег.

- Ну, такой подход меня не устраивает, - засмеялся Чемодаса. – Если каждый день выбрасывать по два коробка, пробросаешься.

- В таком случае тебе остается только сделать себе из них два шикарных автомобиля и разъезжать в них по комнате, - сказал Упендра.

Тут только Чемодаса понял, что он попросту издевается. «Ну, уж на этот раз спуску тебе не будет!» – сказал он про себя и начал подыскивать самый что ни на есть уничтожающий ответ. Но и на этот раз ему помешал Коллекционер.

- Когда я был маленький, - сказал он, - один раз моя мама из пустой катушки и спичечного коробка сделала для меня самоходную тележку.

Упендра задумчиво улыбнулся и проговорил с теплотой в голосе:

- Так значит, и у вас тоже была мама.

Вдруг Чемодаса изо всей силы хлопнул себя по лбу, подпрыгнул на месте и ликующим голосом прокричал:

- Идея! Блестящая идея! Меня осенило.

- Я вас поздравляю! – ироническим тоном сказал Упендра, обращаясь к Коллекционеру, - Нашего друга опять осенило. Говори же, что ты на этот раз задумал?

- Ничего особенного, – сказал Чемодаса с наигранной скромностью, но торжествуя в душе. – На этот раз я всего-навсего изобрел одну вещь, совсем простую, но зато жизненно необходимую. Да ты и сам легко догадаешься, что я изобрел. Посмотри вокруг. Обрати внимание на гигантские размеры всего, на эти бескрайние просторы, и скажи: чего здесь не хватает в первую очередь?

- Скажу, – не задумываяь ответил Упендра. – Здесь не хватает крепкого забора для тех, кто рвется все переделать на свой лад, не принимая в расчет остальных.

- Не угадал! – торжествующе сказал Чемодаса. – Здесь не хватает транспорта. Видишь, какие расстояния! Пешком ходить – никаких ног не хватит. Поэтому я изобрел катушечный автомобиль.

- Если все дело в ногах, - сказал Упендра, - то есть и более простой способ их поберечь. Я, кажется, тебе не раз советовал…

17. Но Чемодаса его уже не слушал. Он потребовал, чтобы Коллекционер рассказал, как его мама делала самоходную тележку. И Коллекционер начал рассказывать:

- Мы с мамой часто переезжали, а при переездах теряется много вещей. Поэтому у меня было мало игрушек. Один раз я заболел корью. Когда я стал выздоравливать, мне было скучно, и тогда мама сделала самоходную тележку, чтобы я с ней играл.

- Это понятно! Вы скажите, как! Как она ее сделала? – нетерпеливо переспросил Чемодаса

- Это было очень давно, – смущено сказал Коллекционер. – Я только помню, что тележка не ездила.

- Как не ездила? – упавшим голосом переспросил Чемодаса.

- Совсем никак. Катушка вертелась на одном месте, тележка подпрыгивала и переворачивалась.

- И что же предприняла ваша мама? – недовольно спросил Чемодаса.

- Мама сказала: «Не плачь, я старалась. Когда вырастешь, придумаешь, как сделать лучше».

- И что же? Вы придумали?

- Пока нет.

- Как же так? Ведь я на вас рассчитывал! – с разочарованием и глубокой обидой сказал Чемодаса. - Вспомните хотя бы, какие подручные материалы использовала ваша матушка, кроме коробка и катушки.

- Постараюсь. Она использовала еще свою шпильку и кусок резинки. Кажется, больше ничего. Концы шпильки она загнула внутрь, и получилась треугольная рамка. На эту рамку она насадила катушку. Один конец резинки был привязан к свободному углу рамки. А другой – к катушке. Тележка тоже была привязана к рамке. В тележку мы сажали желудевого человечка. Потом резинку, растягивая, наматывали на катушку и отпускали. Мы думали, что резинка будет разматываться и вращать катушку, а катушка будет катиться и тащить за собой тележку. Но почему-то тележка каждый раз переворачивалась, и у человечка отваливалась голова... - Коллекционер испугался, что сказал лишнее и замолчал.

Но Чемодасе было не до обид. Выслушав рассказ Коллекционера, он деловитым тоном сказал:

- Хорошо. Сколько раз она запускала машину?

- Пять или шесть раз.

Чемодаса рассмеялся:

- Это все равно, что ни разу. Когда что-нибудь не получается, надо пытаться делать это еще и еще, пока не получится. И только после этого думать, что можно изменить.

- Последний раз голова куда-то закатилась и больше не нашлась, – признался Коллекционер.

- Это не причина. Есть у вас шпилька?

- Нет.

- Как же быть?

18. – Никак, – решительно вмешался Упендра. – Я считаю, что это дурная затея. По крайней мере, я в ней участвовать не собираюсь.

- Это почему же? – удивился Чемодаса.

- Потому что я – не желудевый человечек. В отличие от него, мне есть что терять.

- Что же это? – Чемодаса как раз-таки полагал, что, в отличие от желудевого человечка, Упендре терять нечего.

- Это, во-первых, моя жизнь, – сказал Упендра, - во-вторых, моя честь, достоинство и деловая репутация. А в-третьих, я на понимаю, чем ты огорчен! Сам-то ты можешь делать все, что тебе вздумается. Я только прошу не рассчитывать на меня, потому что я тебя предупредил.

- Я и не думал на тебя рассчитывать, – сказал Чемодаса, и явно покривил душой.

- В-четвертых, - сказал Упендра, - хотел бы я видеть, как ты будешь управлять этим, с позволения сказать, транспортным средством.

- Очень просто! – оживился Чемодаса, - Сейчас я тебе все объясню. Ты сам убедишься, что бояться нечего. Все настолько просто, что ошибиться практически невозможно. Смотри: сперва ты растягиваешь резинку сколько есть силы и одновременно наматываешь ее на катушку. Потом отпускаешь, быстро прыгаешь в тележку, и – вперед! Резинка расматывается, и машина тебя везет куда следует. С этим кто угодно справится.

- А если машина повезет куда не следует? – спросил Упендра.

- Ну, это зависит от тебя самого. От твоей ловкости и смекалки. Ведь ты – не желудевый человечек. Вот и постарайся так направить катушку, чтобы автомобиль двигался точно в избранном направлении.

- Так я и думал, – сказал Упендра. – Нет уж. Думаю, мыслящее существо найдет себе более достойное занятие, чем прыгать на ходу в спичечный коробок. Если уж на то пошло, то лично я с удовольствием пройдусь пешком по свежему воздуху, пока ты будешь накручивать свою резинку. Тем более, что сил у тебя на это уйдет не меньше.

- Согласен. Но зато я буду ехать.

- Если тебе хочется ехать во что бы то ни стало, то это можно устроить гораздо проще, – сказалУпендра, - Возьми резинку покороче, один конец заранее закрепи в том месте, куда собираешься прибыть, а другой возьми покрепче в зубы и иди туда, где стоит твой автомобиль. Как придешь, садись и поезжай. Тут уж точно никакого риска. Если будешь по дороге помалкивать, приедешь куда задумал.

- Ну, знаешь ли, - не на шутку обиделся Чемодаса, - ты можешь не помогать, если не хочешь, никто тебя и не обязывает. Но зачем же доводить до абсурда?

19. Коллекционер понял, что назревает ссора, и решил вмешаться.

- Кстати, ведь вы так и не рассказали, как вас осенило, - обратился он к Чемодасе.

- Как меня осенило по поводу автомобиля?

- Нет, еще по поводу лестницы.

- А разве я не рассказал?

- Вы остановились на том, что, с одной стороны, вам нужно было спуститься, а с другой стороны, спички пропадали.

- Вот тут меня и осенило. Что же еще рассказывать? Если хотите, могу рассказать, как я добывал клей. Вот это действительно целая история.

- Расскажите, – согласился Коллекционер.

20. И чемодаса начал.

- Представьте себя на моем месте. Перед вами ворох готовых портретов, осталось их только расклеить. А клея нет. Сначала я, конечно, решил, что он у вас, как водится, в пенале. Добыл серу, взорвал замок, забрался внутрь. Кстати, инструменты у вас отличные, я, как забрался, - просто вылезать не хотелось. С такими инструментами – только и работать.

- Спасибо, – сказал польщенный Коллеционер.

- Не за что. Тем более, что клея-то там и не оказалось.

- Да, клей у меня в столе, – сказал Коллекционер.

- Я так и понял. Но не сразу. Сперва очень долго искал, даже в отчаяние пришел. Неужели, думаю, из-за такой ерунды не удастся осуществить задуманное? Но потом успокоился, отбросил все лишние мысли, сконцентрировался только на клее - и сразу понял, что он внизу. Понять-то понял, а как его оттуда добыть? Конечно, можно было просто дождаться вас, но я-то хотел сделать сюрприз.

- Как же вам все-таки удалось выдвинуть ящик? – спросил Коллекционер.

- А я его и не выдвигал!

- Тогда как же?

- Попробуйте догадаться!

- Честное слово, не могу, – признался Коллекционер.

- Посмотрите внимательно. Ничего не замечаете?

Что стол завален всякой всячиной, и скатерть вся в саже, – это Коллекционер заметил давно, но сейчас, внимательно приглядешись, он обратил внимание на то, что в одном месте на ней красуется дыра, явно прорезанная ножницами, а в центре дыры имеется небольшое круглое сквозное отверстие в столешнице, с обуглившимися краями, похожее на дырочку от пули.

- Пришлось прибегнуть к самому первобытному способу, – сказал Чемодаса. – Сначала я продолбил небольшую лунку, и в ней развел костер. Когда костер прогорел, я выдолбил поглубже, снова развел костер. И так – пока не прошел насквозь. Представляете, как я рисковал при последних ударах? Ведь высота приличная, провалишься – костей не соберешь. Но все обошлось. И место для скважины удачно выбрал. Спустился по веревке, и тут же – двух шагов не прошел – наткнулся на тюбик с клеем. Даже искать не пришлось. Обвязал его веревкой, вылез. Тяну – не проходит! Верите ли, чуть не заплакал. Ну что за напасть такая! Потом успокоился, начал искать решение. Точнее, не искать а выбирать, потому что у меня сразу было несколько вариантов, оставалось только выбрать наилучший. Конечно, самое естественное было – это устроить взрыв и расширить проход. Но я решил остеречься. Стол пожалел, да и опасно. Может, думаю, насекомые какие-нибудь живут, еще пришибет кого.

- Насекомых у меня нет, – сказал Коллекционер.

- Никогда не утверждайте с такой уверенностью, - философски заметил Упендра. – Никто не может знать наверняка, что у него есть, а чего нет.

«Ну что за завистливая натура! – подумал Чемодаса. - Вместо того, чтобы тогда помочь – а ведь я просил! - так он теперь умничает», - и, даже не взглянув в сторону Упендры, продолжал:

- Принимая окончательное решение, я обязан был все предусмотреть. Тем более, что, как я уже сказал, у меня было много вариантов. Например, скатать все портреты в трубочки, протолкнуть в дырку и расклеить внутри ящика. Но, проведя рассчеты, я понял, что, даже если оклеить сплошь все стенки, дно и потолок, все равно для всех картин места не хватит. Да, собственно, и кто ими там, в темноте, любоваться станет? Были и еще варианты. Но угадайте, как я в конце концов поступил?

- Не знаю, – сказал Коллекционер.

- Подумайте!

Коллекционер развел руками.

- Ничего не могу придумать.

- Тогда слушайте. Я вам помогу. Давайте рассуждать вместе. В чем состояла проблема?

- В том, что клей не проходил в дырку.

- А если точнее?

- Точнее? Сейчас. Дайте подумать. Проблема состояла в том, что габариты найденного вами тюбика с клеем превышали размеры отверстия, которое…

- Стоп. Это все лишнее. Вы уже сказали достаточно. Габариты тюбика! Вы слышите? А что мне было нужно? Только точно!

- Сейчас. Вам нужен был клей, чтобы…

- Все! Вот вам и решение. Теперь вы поняли?

- Не совсем.

- Ну как же! Габариты тюбика, а нужен – клей. Клей – тюбик, тюбик – клей. Разве не ясно? Это же разные предметы. Проблемы, по сути дела никакой и не было, а было чистое недоразумение. Мне нужен был клей, а не тюбик. Как только я это сообразил, я уже знал как поступить.

- И как же вы поступили? – все еще не понимал Коллекционер.

- Как и следовало! Раскрутил тюбик, извлек из него клей, а потом, по мере надобности, набирал и носил в крышечке от игольника. Конечно, пришлось потрудиться, но зато и стол не поврежден, и пострадавших нет, и картины висят где положено. Между прочим, - чуть не забыл! - там, в ящике, лежит целая пачка денег. Я, когда возился с клеем, наткнулся на нее и подумал: «Надо будет сказать соседу. Может, ему деньги нужны».

21. Коллекционер нахмурился. Под ходу рассказа Чемодасы его радужное настроение постепенно рассеивалось. А последнее сообщение, похоже, его совсем не обрадовало.

- Я знаю об этих деньгах, – сказал он, становясь замкнутым. – Но тратить их нельзя. Я их коплю, чтобы купить одну вещь.

- Зачем покупать вещи? – изумился Чемодаса. – Это же бессмысленная трата денег! Вы знаете, у кого эта вещь сейчас находится?

- Разумеется.

- Так пойдите и возьмите ее. Чего проще?

- Вы предлагаете мне украсть?

- Зачем красть? Просто придите и потребуйте.

- Я вас не понимаю!

- Ты несешь вздор, – вмешался Упендра. – Нас могут не так понять. Это же не Чемоданы, чтобы… - он смутился и замолчал.

- Нет, даже если это чемоданы! - решительно сказал Коллекционер. - Я не собираюсь садиться в тюрьму. Вся моя коллекция собрана исключительно легальными способами. У меня на многие чемоданы даже имеются квитанции и приходные ордера. Вот и сейчас я собираюсь приобрести один чемодан. И если у меня пока не хватает денег, это же не значит, что я должен идти на грабеж!

- Вы не так поняли, – сказал Упендра. – Мой друг совсем не то имел в виду. Мы тоже стараемся действовать исключительно легально. Просто в каждом месте свои законы. Лучше расскажите, если это не секрет, какой чемодан вы собираетесь купить. Это очень интересно.

- Я собираюсь купить чемодан великого полководца Александра Македонского, с которым он ездил в Индию, – охотно поведал Коллекционер. – Это старинный чемодан, ему уже больше ста лет, но он прекрасно сохранился и выглядит почти как новый.

- Значит, полководец аккуратно пользовался, – вставил Чемодаса. - Великого человека сразу отличишь: у него во всем порядок.

Но Коллекционер пропустил его замечание мимо ушей.

- Человек, которому он сейчас принадлежит, - продолжал он, чрезвычайно довольный, что нашел в Упендре заинтересованного слушателя, - обещал не продавать его никому, кроме меня. Он сказал, что будет ждать сколько угодно, пока я не соберу нужной суммы. Я вижу, вы тоже интересуетесь чемоданами? Жаль, что я сейчас не могу показать вам свою коллекцию.

- А что с ней случилось? – насторожился Упендра.

- К счастью, пока ничего, – сказал Колекционер. – Просто я потерял ключи от чемоданов, но мне их скоро принесут. А пока можно любоваться снаружи, – и он с любовью устремил взгляд на белый чемодан.

22. - Да. Снаружи они великолепны, – сказал Упендра. – Я думаю, это самый выгодный ракурс, когда стоишь вот так, достаточно далеко, да еще на возвышении. Вблизи это воспринимается тяжеловато.

- Я бы так не сказал, – возразил Коллекционер, но, спохватившись, согласился:

– Пожалуй, вы правы. Лучше всего любоваться отсюда, - а про себя подумал:

«Хорошо бы и вовсе не подпускать их к коллекции. Только как бы это устроить?» Упендра внушал ему меньше опасений, а вот на счет Чемодасы он сильно беспокоился. «Странно, что он до сих пор не предложил повзрывать замки на чемоданах. Не стоило вообще упоминать о замках. Это была явная ошибка».

Чемодаса и вправду чуть было не предложил в два счета решить проблему с замками. Просто он вовремя сообразил, что как раз в случае с чемоданами это лишнее, и прикусил язык. Но, невольно залюбовавшись возвышающейся вдали белой громадой, он вдруг почувствовал прилив вдохновения и не удержался, чтобы не поделиться своими идеями:

- А я бы знаете, как сделал? Я бы возвел вокруг Чемоданов художественную ограду. И еще можно снаружи пристроить башенки, а по всему периметру, на достаточном расстоянии, - ров с водой, чтобы было похоже на крепость. Для большей неприступности. Но только я за то, чтобы все работы производить исключительно снаружи!

- Это правильно, – поддержал Упендра. - Зачем нам соваться в чужие чемоданы? Тем более, что это – коллекция.

- Ну, что ж. Снаружи – так снаружи, - согласился обрадованный Коллекционер. – Я не против.

Он рассудил, что препятствовать им он все равно не в состоянии, для этого ему пришлось бы бросить работу и сидеть безвылазно дома. «Но чем больше они будут заняты снаружи, тем меньше им захочется совать свой нос в чемоданы. Так что пускай», - решил он.

К тому же он мысленно уже видел Чемоданы преображенными, в виде прекрасного архитектурного ансамбля, от которого веет стариной и неприступностью. Этот образ как нельзя лучше выражал его меланхолию.

- А здесь, на столе, я поставил бы что-то вроде беседки, - продолжал Чемодаса. – Для наблюдения.

- Что может быть лучше! – мечтательно произнес Упендра, – Вечерами сидеть в беседке, пить чай и любоваться стариной.

- Действительно, что может быть лучше? – согласился Коллекционер. - Сидеть в беседке с видом на Чемоданы, пить чай… Кстати, не пора ли нам перекусить?

- Честно говоря, не отказались бы, – признался Упендра.

И Коллекционер отправился на кухню за чаем и бутербродами.

23. Едва он остался один, как на него вдруг снова нахлынули сомнения. «И чему обрадовался? – начал он укорять сам себя.- Ведь до сих пор так и не выведал, кто они такие. Хуже того: сам, как дурак, зачем-то рассказал о коллекции. Теперь придется все начинать сначала, а насчет чемоданов сказать, что пошутил».

Он наточил поострее сапожный нож, достал из холодильника сыр и уже собирался заняться бутербродами, но вдруг подумал: «А все-таки странно: как они успели все это проделать за такое короткое время? Что-то здесь не то… Что-то во всем этом есть такое…»

Неожиданная и ни на чем не основанная догадка пронзила его, словно удар электрического тока. Позабыв о дипломатии, он вскочил, опрокинув табурет, опрометью бросился в комнату и прямо с порога, севшим от нового потрясения голосом спросил:

- Скажите пожалуйста, вы случайно не чемоданные жители?

Чемодаса просиял в радостной улыбке и, без сомнения, закивал бы в ответ, если бы только у него было чем кивать, но, увидев у Коллекционера в руке сапожный нож, оцепенел от ужаса и так и остался стоять с открытым ртом. Упендра же быстро выступив вперед и, заслонив его собой, решительно сказал:

- Нет, разумеется, мы – не чемоданные жители. Как только вам могло такое прийти в голову? Мы – лунные жители.

- Лунные жители? – в один голос переспросили Коллекционер и Чемодаса. Неизвестно, кого из них больше поразило заявление Упендры.

- Да, мы – лунные жители, – твердо сказал Упендра. – Сегодня ночью мы прибыли с Луны. Несите чай, и мы ответим на все ваши вопросы.

И Коллекционер вновь отправился на кухню.

Книга VIII (2-я Поверхности)

1. Когда-то, довольно давно, чуть ли не в детстве, Коллекционеру довелось прочесть воспоминания одного знаменитого путешественника, достоверно описывающие жизнь на Луне. В этих воспоминаниях между прочим сообщалось, что лунные жители способны носить свои головы подмышкой и даже, в случае надобности, посылать их с различными поручениями[-92] . Поэтому у него не было особых оснований не верить Упендре. «Что ж, – думал он, - это похоже на правду. В каком-то смысле мне даже повезло, что они остановились именно у меня. От них можно узнать много интересного».

Например, его давно интересовал вопрос о том, как на Луне обстоят дела с чемоданами, поскольку в той книге об этом не было ни слова.

2. Тем временем между Упендрой и Чемодасой происходил следующий диалог.

- Зачем ты обманул коллекционера? – спросил Чемодаса, как только они остались одни.

- Какого коллекционера? – удивился Упендра.

- Что значит «какого»? Нашего соседа, Стяжаева. Зачем ты сказал ему, что мы не чемоданные жители? Все равно он рано или поздно узнает правду, и будет стыдно.

- Начнем с того, что он не коллекционер, – сказал Упендра.

- Как это?

- Очень просто. Коллекционер - это тот, у кого есть коллекция. Надеюсь, с этим ты спорить не станешь?

- Допустим. И что из этого?

- А то, что, насколько мне известно, о твоем Стяжаеве этого уже не скажешь.

- Верно, – согласился Чемодаса, – Только знаешь, может, пока не стоит ему об этом говорить? А то еще расстроится.

- Вот именно. А ты заладил: «Чемоданные жители! Чемоданные жители!» Какие мы с тобой чемоданные жители, если давным-давно не живем в Чемоданах?

- Но мы и не лунные жители.

- А что нам мешает ими стать? Лично я не исключаю для себя ни одну из возможностей. Кто может поручиться, что в скором времени мне не представится возможность отправиться на Луну?

- Как? Ты уже решил лететь на Луну? – засмеялся Чемодаса. - Не рановато ли?

- А почему бы и не полететь, если предложат? Что тебя в этом удивляет? Если кто и достиг предела своих мечтаний, так только не я. Может, для кого-то это хоромы, а я них смотрю лишь как на временное пристанище, и не более того.

3. В комнату вошел Коллекционер с чайным подносом.

Когда стакан и блюдце были наполнены, Упендра сказал:

- Если не ошибаюсь, вы собирались о чем-то спросить.

- Да. Мне очень интересно было бы узнать, как на Луне обстоят дела с чемоданами.

Упендра отхлебнул из блюдца и сказал:

- На Луне с чемоданами дела обстоят двояко, – и занялся бутербродом.

- А не могли бы вы рассказать об этом поподробнее? – попросил Коллекционер.

- Отчего же не мог бы? Конечно, мог бы, – сказал Упендра и снова отхлебнул из блюдца. – Не стесняйтесь, спрашивайте по порядку обо всем, что вас интересует.

Коллекционер немного подумал и спросил:

- Кто на Луне занимается изготовлением чемоданов?

- Никто, – ответил Упендра с набитым ртом.

- Никто? – удивился Коллекционер, - Но откуда же они в таком случае берутся?

- Из природных источников, - сказал Упендра. - Они возникают естественным путем, а затем используются в хозяйстве, по мере надобности. Все, что есть на Луне: мосты, дороги, общественные здания, дома местных жителей – сделано исключительно из чемоданов, причем самого лучшего качества.

- Но почему лунные жители решили использовать в своем хозяйстве именно чемоданы? – взволнованно спросил Коллекционер?

- Очевидно, потому что в природе Луны нет ничего другого, – сказал Упендра, - Сама Луна, как известно, имет форму чемодана.

- Что вы говорите! А мне она всегда казалась круглой, как тарелка.

- Совершенно верно, – сказал Упендра. – Всем земным жителям Луна представляется круглой как тарелка, точнее сказать, как шар, а еще точнее – как глобус, потому что они живут на Земле, которая сама, как теперь уже точно установлено наукой, имеет форму глобуса. Те же, кто живет в чемоданах и чье зрение лучше приспособлено к восприятию чемоданных форм, видят Луну такой, какова она и есть на самом деле, то есть в форме чемодана.

- Вы о ком говорите? – насторожился Коллекционер.

- Да о ком угодно. Если хотите, о тех же чемоданных жителях.

- Если можно, давайте лучше о них не упоминать, – попросил Коллекционер, - Поскольку я имею дело с чемоданами, мне о них слышать лишний раз неприятно.

- С удовольствием, – согласился Упендра. – Честно говоря, я и сам от них не в восторге. Просто к слову пришлись. Итак, Луна имеет форму чемодана. Снаружи она напоминает огромный чемодан, сделанный из белой крокодиловой кожи, с блестящими украшениями из крокодильих зубов.

- Как это, должно быть прекрасно! – восхищенно произнес Коллекционер. – И как досадно, что мы, жители Земли, не можем любоваться Луной в ее настоящем виде!

- В этот огромный чемодан, - продолжал Упендра, – самой природой вложен чемодан чуть поменьше, в него – еще меньше, и так далее, вплоть до разумно допустимых размеров. Ученые подсчитали, что кора Луны состоит из нескольких сотен или даже тысяч чемоданов. Таким образом, Луна представляет собой как бы гигантскую коллекцию, которая возникла сама собой, в силу естественных причин.

- Так значит она не сплошная! – проговорил Коллекционер, устремляя взгляд за окно, где на еще светлом вечернем небе виднелся тускловатый неровный полукруг.

Вдруг на лице его отразилось беспокойство.

- Разрешите задать вам еще несколько вопросов,- заметно волнуясь, обратился он к Упендре.

- Разумеется, сколько угодно.

- Только что вы сказали, что все постройки на Луне состоят исключительно из чемоданов.

- Да, я это сказал, – подтвердил Упендра.

- Но если это так, то поверхность Луны, вследствие строительной деятельности лунных жителей, должна неуклонно разрушаться!

- Ваши опасения совершенно напрасны, – успокоил его Упендра. – Поверхности Луны ничто не угрожает. Она такая же белая и глазкая, как и сто лет назад. Я бы даже сказал, черезчур гладкая. Настолько гладкая, что на ней нетрудно поскользнуться и скатиться вниз, так что и костей не соберешь. Потому-то, собственно говоря, на ней никто и не живет. Все лунные жители обитают не на поверхности Луны, а внутри нее.

- Но в таком случае опасности подвергаются лунные недра!

- К сожалению это так, – печально вздохнув, сказал Упендра.

- Что же думает об этом ваше правительство? – не унимался Коллекционер. – Намерено оно предпринимать какие-нибудь меры? Ведь если так пойдет и дальше, от Луны останется одна оболочка!

- Наше правительство только об этом и думает, – заверил его Упендра. – Для того оно и избрано. Между прочим, до тех пор, пока переднами не встала эта проблема, мы прекрасно обходились безо всякого правительства. Уже разработана специальная программа, которая предусматривает постепенное переселение всех лунных жителей на прилегающие планеты и превращение Луны в чемоданный заповедник. Более того, открою вам секрет: нас двоих как раз и прислали сюда с заданием отыскать на Земле места, пригодные к заселению лунными жителями, с учетом законных интересов здешнего населения.

- Зачем искать? Я готов предоставить свою комнату, – не задумывась сказал Коллекционер.

- Я передам о вашем предложении своему правительству, – ответил Упендра. – Думаю, ваш великодушный поступок не останется без награды.

Коллекционер зарделся.

- Что вы! Зачем? Мне не нужно никакой награды. Ради такой цели, как спасение Луны, - добро пожаловать! Разве что... – он замялся.

- Не стесняйтесь, - сказал Упендра – Если вас что-то смущает, лучше скажите сразу. А то ведь, когда начнется заселение, будет уже поздно.

- Меня ничего не смущает. Просто я представил: если бы мне только разрешили хоть одним глазком взглянуть вблизи на ту уникальную природную коллекцию, о которой вы только что так увлекательно рассказывали!

- Отчего же разрешить? Я уверен, что вам первому и разрешат. Кому же, как не вам? – сказал Упендра. - Тем более, что в этом нет ничего сложного. Не исключено, что наше правительство даже изыщет возможность подарить вам один из лунных чемоданов.

- Нет-нет, не надо! – запротестовал Коллекционер. - Зачем разрушать целостность коллекции?

- Коллекцию никто разрушать не станет, – успокоил его Упендра. – Чемодан останется на своем месте, просто он станет вашей собственностью, в порядке владения недвижимостью, и вам выдадут соответствующий документ.

Коллекционер побледнел от восторга. Через минуту, собравшись с мыслями,он сказал:

- Если вам уже сейчас нужна какая-нибудь помощь, вы можете мной располагать…

- Помогите мне спуститься! По лестнице слишком долго, – неожиданно потребовал Чемодаса. – Так. Теперь давайте сюда коробок и резинку. Ножницы при мне.

Коллекционер послушно выполнял все его распоряжения.

4. - Что случилось? – недовольно спросил Упендра. – Ах, да, автомобиль. Постой! Ты забыл катушку.

С этими словами он подошел к лежавшей неподалеку на столе катушке и пнул ее рукой. Катушка покатилась, и - счастье, что Коллекционер успел поймать ее на лету, не то она неминуемо свалилась бы на голову суетившемуся внизу Чемодасе.

- Катушка не нужна! – отозвался Чемодаса. – У меня возникла идея еще получше той.

- Что он еще задумал? – встревожился Упендра. – Надо бы проследить.

Коллекционер и ему помог спуститься.

Тем времени Чемодаса уже успел привести в исполнение свой замысел.

Возле одной из ножек стола стоял коробок, привязанный к ней за один бортик ниткой. От противоположного его бортика тянулась туго натянутая резинка, конец которой был обвязан вокруг ножки дивана.

- Видите, как просто! – похвалился Чемодаса, - Всего-то и требуется, что сесть в автомобиль и перерезать завязку. Такой машиной может управлять даже полный идиот. Садись! – скомандовал он Упендре, - Держи ножницы. Режь.

- И что тогда произойдет? – спросил Упендра.

- Сам увидишь, если еще не догадался. Машина поедет.

- Ты полагаешь? Так и быть, я это сделаю, но только для того, чтобы ты смог лучше проанализировать свою ошибку. Со стороны тебе будет виднее.

С этими словами Упендра влез в тележку, взял у Чемодасы свои ножницы и, балансируя на одной руке, перерезал резинку. Как он и предупреждал, тележка не двинулась с места.

- Что ты наделал! – воскликнул Чемодаса. – Ты перерезал переднюю завязку, а надо было – заднюю. Ну, конечно. Ничего удивительного! Ты же в тележке стоишь задом наперед!

- Ничего подобного, – возразил Упендра. – Стою как положено, вперед лицом.

- Лицом-то ты, может, стоишь и вперед, - язвительно проговорил Чемодаса, - Но если учесть, что само лицо у тебя сзади…

- Опять вздор! – решительно перебил Упендра. - Лицо не может быть сзади. Лицо всегда впереди.

- Это почему же?

- Нетрудно догадаться. Потому что перёд – там, где лицо.

- Не всегда. Если лицо спереди, тогда я согласен, а вот если лицо сзади, то перёд не там, где лицо, а с противоположной стороны.

- Если рассуждать так, как ты, - сказал Упендра, - то вообще невозможно понять, что такое перёд.

- А я, к твоему сведению, и не думал рассуждать! Вот еще! – запальчиво сказал Чемодаса. - Я делаю, а не рассуждаю. А ты со своими бесконечными рассуждениями докатился до того, что ходишь задом наперед, да к тому же еще и вверх ногами.

5. Коллекционеру пришлось четыре раза кашлянуть, прежде чем спорящие вспомнили об его существовании.

- Могу я задать вам еще два вопроса? – спросил он, когда на него наконец обратили внимание.

- Безусловно, – сказал Упендра.

Это были самые щекотливые вопросы, которые Коллекционер никак не решался произнести вслух, но, ободренный радужными перспективами, которые нарисовал ему Упендра, наконец набрался храбрости.

- Боюсь показаться нескромным, – признался он, - но все-таки любопытство не дает мне покоя.

- Так задайте свои вопросы, и дело с концом, - энергично сказал Упендра. - Стоит ди терять покой только ради того, чтобы показаться скромным?

И Коллекционер спросил:

- Ваши головы вы оставили дома, в своих семьях, или же они выполняют какое-нибудь секретное задание здесь, на Земле?

- Наши головы погибли при взрыве, – сказал Упендра.

- О! Поверьте, я очень сожалею…

- Охотно верим. И давайте, наконец, закроем эту тему.

«И черт же меня дернул опять заговорить о головах!» – подумал Коллекционер. Сконфуженный, он решил ничего больше не спрашивать, но Упендра сам ему напомнил:

- Какой у вас там второй вопрос?

И он, тщательно подбирая выражения и слегка запинаясь, сказал:

- Дело в том, что я слышал, будто на Луне время течет медленнее, чем у нас, и что будто бы лунные сутки во много раз длинее здешних.

- Так и есть, – сказал Упендра.

- Но, исходя из этого, - продолжал Коллекционер, - логично было бы предположить, что существа, живущие на Луне, двигаются с меньшей скоростью, чем мы.

- Логично, – согласился Упендра. - И я бы на вашем месте предположил то же самое.

- Но на вашем примере, а особенно на примере вашего друга, я убеждаюсь в обратном. Как это объяснить?

- Очень просто, – ответил Упендра. – Вы путаете то, что творится на поверхности Луны, с тем, что происходит внутри. На Луне время одно, а в Луне совсем другое, как, впрочем, и не только время, но и все остальное. Снаружи время действительно течет крайне медленно. Поэтому и естественно предположить, что существа, живущие на поверхности Луны - если таковые вообще имеются, в чем я сильно сомневаюсь, - должны ходить также очень медленно, чтобы не поскользнуться. Что же касается настоящих лунных жителей – я говорю «настоящих» в обоих смыслах: в том смысле, что они по-настоящему существуют, и в том смысле, что вы видите их сейчас перед собой в нашем лице – так вот, что касается настоящих лунных жителей, то первое, что они делают, когда выбираются наружу – это переводят часы на новое время.

- Что я и сделал, – подтвердил Чемодаса. – А теперь мне нужен крючок, желательно, металлический, вот такого размера, и к нему кольцо, – все время, пока Упендра отвечал на вопросы Коллекционера, он возился со своей тележкой. - Я тут придумал одно усовершенствование, специально для бестолковых пассажиров.

- Для каких пассажиров? – переспросил Упендра.

- Для бестолковых, которые не знают, где у них зад, а где перед, – пояснил Чемодаса.

- Правильно, – одобрил Упендра, тем самым давая ему понять, что своей неуклюжей остротой он сам же себя и уязвил.

Но Чемодаса не понял намека и остался доволен.

6. Тем временем Коллекционер отыскал в своей бездонной шкатулке маленький стальной одежный крючочек и к нему такую же стальную петельку.

- Не подойдет ли вот это вместо кольца? – спросил он, протягивая петлю Чемодасе.

- Вполне, – ответил тот.

Не прошло и минуты, как все было готово, и Чемодаса торжественно объявил:

- Внимание! Перед вами усовершенствованный бескатушечный автомобиль многократного использования. В обращении предельно прост: резать ничего не надо, ни спереди, ни сзади.

- Как же в таком случае ехать? – удивился Упендра.

- Объясняю. В настоящее время тележка автомобиля находится в исходном положении, крючок застегнут. Чтобы привести ее в движение, достаточно отстегнуть крючок. Для тех, кто не понял, показываю.

Он залез в тележку и отстегнул крючок, который удерживал ее возде ножки стола. В то же мгновение тележка рванула вперед и на страшной скорости врезалась в ножку дивана. Чемодаса взлетел в воздух и, описав большую дугу, зарылся в не убранной с утра постели. Тотчас же оттуда донесся его голос:

- Резинка коротковата, надо нарастить. Принесите-ка еще сантиметров пять.

Коллекционер выудил Чемодасу из пододеяльника, поставил его на пол и вручил ему требуемый кусок резинки.

Следующее испытание показало, что резинка черезчур длинна: коробок с Чемодасой тащился еле-еле и стал посреди дороги. Зато в третий раз все прошло как нельзя лучше. Тележка плавно подъехала к ножке дивана и, чуть замедлив ход, остановилась. Довольный и гордый вылез из нее Чемодаса.

- По окончании поездки, - сказал он, взваливая коробок себе на плечи, - необходимо привести тележку в исходное положение.

7. Как только он застегнул крючок, Упендра, с интересом наблюдавший за его экспериментами, сказал, обращаясь к Коллекционеру:

- А вы не чувствуете желания прокатиться? Лично я, признаться, не отказался бы.

- В таком случае уступаю вам первую очередь, – любезно ответил Коллекционер.

Упендра влез в тележку, устроился в ней поудобнее и отстегнул крючок. Но, поскольку ему пришлось в этот момент стоять на одной руке, он не удержал равновесия и перевалился через бортик, а пустая тележка умчалась прочь.

- Только полный идиот мог придумать такой способ передвижения! – проворчал он, потирая ушибленные места.

И Коллекционер, желая его утешить, сказал:

- Между прочим, если я не ошибаюсь, саму идею бескатушечного транспорта впервые высказали вы. А Чемодаса привел ее в исполнение и усовершенствовал технические детали.

«Какой вздор!» – подумал Чемодаса. Зато Упендра сразу воспрянул духом и сказал:

- Вы это верно подметили. У нас так повелось: я обычно даю идеи, а другие по мере сил их реализуют.

Чемодаса онемел от возмущения. «Другие? Да с тобой в Чемоданах никто и знаться-то не хотел, один только я попался на твою удочку!»

Однако то, что произошло дальше, заставило-таки его высказаться вслух.

8. - Смотрите! Моя гармошка! – вдруг закричал Упендра, - А я и забыл о ней. С самой Луны не прикасался.

В результате падения гармошка отвязалась от его уха и отлетела сантиметров на десять в сторону. Упендра поднял ее, любовно протер отверстия воротничком рубашки и начал пристраивать на обычный манер, при помощи шнурка. Вот тут-то Чемодасу и прорвало. Уже не стесняясь Коллекционера, он заворчал противным голосом, совсем как в Чемоданах:

- Опять за старое? Выходит, и здесь от тебя покоя не жди. Далась же тебе эта гармошка! И как только в Чемоданах ее у тебя не конфисковали?

- В чемоданах? – насторожился Коллекционер.

- Так мы зовем между собой нашу Луну, – нашелся Упендра. – Между прочим, само слово «Лу-на» на лунном языке означает «Малые Чемоданы».

- Значит, есть и большие?

- А что же такое, по-вашему, Солнце, как не Большие Чемоданы? – ответил Упендра и с большим чувством заиграл свою любимую мелодию.

- Немедленно прекрати! – завизжал Чемодаса. – У меня от твоей музыки руки трясутся! Я работать не могу!

Упендра прервал игру и невозмутимо ответил:

- А у меня, между прочим, трясутся руки от твоей работы, – и указал ногой на бескатушечный автомобиль. – Видишь, едва стою.

- Стоял бы как положено, так тебе руки и вовсе бы не понадобились! Все равно ничего не делаешь.

- Вот видишь, - отпарировал Упендра. - А так – хоть какое-то применение. И опять же, смотря что называть делом…

9. Коллекционер понял, что пора вмешаться.

- Если вы не любитель музыки, обратился он к Чемодасе, - то я могу предложить вам беруши.

- Беруши? А что это такое? – в один голос спросили Упендра и Чемодаса.

Коллекционер принес небольшую картонную коробочку, на которой было написано: «Вкладыши противошумные БЕРУШИ».

- Вот, – сказал он.

- Это и есть беруши? – спросил Упендра.

- Да.

- А можно посмотреть, что внутри?

- Разумеется! – спохватился Коллекционер.

Он открыл коробочку и вынул из нее пару белых квадратов.

- Все ясно. Это – вата. Так бы и писали, – сказал Чемодаса.

- Я и сам поначалу так думал, – сказал Коллекционер. - Но нет. Это не вата, это какой-то особый материал, еще получше ваты. Прекрасно защищает от шума! Я даже соседу хотел предложить, специально для него и купил. У меня сосед очень страдает от шума…

Но Чемодаса уже его не слушал.

- Отлично, – сказал он. – Давай сюда инструмент! – и протянул руку за гармошкой Упендры.

- Зачем это? – быстро от него попятившись, спросил Упендра.

- Затем, чтобы вставить беруши. Видишь, это такие специальные вкладыши. Вкладываешь их в инструмент – и никакого шума.

- Я не позволю! – запротестовал Упендра. - Надо же додуматься до такого вандализма – в музыкальный инструмент совать вату! Засунь их себе в уши, если не хочешь слушать!

- Тебе же объяснили, что это не вата! – наступая на него, сказал Чемодаса, - А если будешь хамить, так я тоже найду как ответить.

- Позвольте, я вам покажу, как пользоваться берушами, - вмешался Коллекционер, - Вот, смотрите.

Он сложил вкладыши вчетверо и плотно заложил ими уши, после чего громко сказал:

- Можете говорить все что угодно! Я ничего не слышу!

- Мне, честно говоря, иногда кажется, что он немного с придурью, – сказал Упендра Чемодасе, - Как по-твоему?

- Да нет, соображает-то он неплохо, – ответил Чемодаса. - Просто медлительный очень. Тугодум.

Коллекционер вынул беруши и сказал:

- Вот видите, ничего не было слышно. А теперь вы.

Упендра замялся.

- Признаюсь честно, лично мне не хочется рисковать. Все-таки материал неизвестный.

Он опасался, как бы Чемодаса, пока он не слышит, не сболтнул чего-нибудь лишнего. «За такими, как он, нужен глаз да глаз!» - думал он про себя.

- Дайте-ка мне, – попросил Чемодаса.

- Пожалуйста.

Чемодаса ножницами отрезал от одного вкладыша два небольших комочка и вложил их себе в уши.

- Ну, что? Слышишь что-нибудь? – спросил Упендра.

- Нет, – ответил Чемодаса, - ничего не слышу.

- Ну, и слава богу, – сказал Упендра, обращаясь к Коллекционеру. – Может, он хоть с этими вашими берушами поспокойнее станет. Парень, сами видите, неплохой, и между прочим, на родине пользовался авторитетом. А нервы у него расшатались после той катастрофы, о которой я, кажется, вам рассказывал. Между нами говоря, его потому сюда и послали, на поправку.

«Вот заливает!» - подумал Чемодаса и принялся осматривать автомобиль.

- Что ни говори, а обстановка у нас там очень нездоровая, – продолжал Упендра. – Во-первых, постоянные сквозняки. Во-вторых, теснота, скученность, воздух спертый. В-третьих, нехватка витаминов. Все это, безусловно, сказывается на нервах. Поэтому все наши такие нервные, не только один Чемодаса. Между прочим, страшно любят судиться, чуть что – сразу в суд. Пожалуй, единственное исключение – это я. Честно говоря, даже не представляю, что могло бы вывести меня из равновесия. На родине о моей выдержке ходили легенды. У нас ведь там каждый день что-нибудь случается, только и слышно: где-то пожар, кто-то куда-то провалился, кто-то кому-то иск вчинил. Все бегают, переживают, а мне – хоть бы что. И не потому, что я черствый. Один раз произошла непредвиденная катастрофа, много народу пострадало. Так я даже хотел им отнести свою гармошку.

10. Вспомнив о гармошке, Упендра замолчал, и вскоре звуки его любимой мелодии наполнили комнату. При этом Чемодаса с самым невозмутимым видом продолжал возиться с автомобилем[-93] .

Но не успел отзвучать первый такт, как раздался громкий стук снизу.

- Это сосед, – испуганно сказал Коллекционер. – Сейчас сюда явится.

- Добро пожаловать, – дружелюбно отозвался Упендра.

Коллекционеру было ужасно неловко просить его не играть, но ничего другого не оставалось.

- Видите ли, - начал он, покраснев до ушей, - если говорить обо мне, то я от вашей музыки получаю просто неземное наслаждение. Я бы вас просил играть еще и еще, если бы только не мой сосед. К сожалению, он – человек преклонных лет, у него свои причуды.

- Вполне вас понимаю, у самого на Луне был сосед с причудами, – сказал Упендра. – Как вспомню, таки вздрогну. Между нами говоря, из-за него-то мне и пришлось согласиться на эту командировку.

- Наши земные обычаи требуют по мере возможности учитывать пожелания окружающих, – продолжал Коллекционер, - Если мы не будем этого делать, нас могут осудить.

- У нас с этим не лучше, – сказал Упендра. – Мы вообще друг другу ни в чем не отказываем. А попробуй только отказать – тут же задержат и осудят. Не беда! Так уж и быть, поделимся с ним берушами. Здесь на всех хватит.

- Боюсь, что он не захочет ими воспользоваться, – сказал Коллекционер.

- Чего же он хочет? – изумился Упендра.

В это время позвонили в дверь.

- Это он,- обреченно произнес Коллекционер.

Выйдя из комнаты, он плотно затворил за собой дверь.

11. Как всегда, он принес своему соседу самые глубокие извинения.

- Ничего, ничего, – сказал тот. – Я ведь понимаю, ваше дело молодое. Сам когда-то был молодым. А мое дело стариковское, вы уж меня тоже поймите. Вот доживете до моих лет, узнаете. Счастливо оставаться.

И он уже было повернулся, чтобы уйти, но вдруг остановился и хлопнул себя по карману.

- Чуть не запамятовал! Объявленьице не вы давали?

Коллекционер обмер.

- Какое объявление?

- Мол, любое вознаграждение тому, кто найдет ключи и доставит по адресу. Мне-то вознаграждения не надо, я их вам и так отдам, по-соседски. Какое уж мне вознаграждение на старости лет? Для меня теперь одно вознаграждение – это тишина и покой. Вы только ключики свои опишите для порядка, и точную цифру назовите, сколько их у вас там было общим числом.

Коллекционер без заминки сказал, сколько было ключей, и начал по порядку описывать их приметы.

- Достаточно, – остановил его сосед. – Я уж и так вижу, что ваши, – и достал из кармана всю связку.

Коллекционер стоял как вкопанный и молча смотрел на ключи.

- А я как прочел объявление, так сразу и давай припоминать, у кого это я много чемоданов видел. И только вас вспомнил, гляжу – а и адрес ваш, и фамилия ваша. Вот так и догадался.

- Спасибо, – только и смог вымолвить Коллекционер.

И сосед ушел, пообещав еще наведаться.

12. «Ну, вот и все, – подумал Коллекционер. – Теперь все позади».

Однако он не помчался стремглав к своей коллекции, не бросился перед ней на колени, наощупь выбирая в связке ключ от белого чемодана. Он тихо вошел в комнату и тихо повесил связку на обычное место, решив про себя: «Открою позже, когда буду один».

- Ну, что? Договорились с соседом? – спросил Упендра.

- Не беспокойтесь, я все уладил, – ответил Стяжаев. – Я думаю вот о чем: что если нам после чая совершить небольшую прогулку? Вы могли бы лучше ознакомиться с земными условиями, а заодно захватить свой инструмент и поиграть на свежем воздухе. Я бы с удовольствием послушал.

Он нарочно придумал эту хитрость, чтобы не сталкивать соседа с лунными жителями.

- Неплохая идея, – сказал Упендра. – А кому не нравится, те пускай остаются дома.

13. - Скажите, здесь поблизости случайно нет какой-нибудь свалки? – вдруг спросил Чемодаса.

- Есть, – сказал Коллекционер, - и совсем недалеко.

- Отлично! Тогда у меня к вам будет одна просьба. Мне нужен кусок какого-нибудь материала, желательно поплотнее, типа дерматина, диаметром примерно с ваше лицо, но можно чуть пошире. На свалках такие материалы обычно встречаются.

- Разумеется, мы подберем, – охотно согласился Коллекционер.

Но тут запротестовал Упендра.

- Послушай, нельзя ли обойтись без поручений?

- Почему? – искренне удивился Чемодаса. - Вы же все равно гуляете. Какая вам разница?

- Разница такая, что мы хотим гулять как приличные люди, а не как два старьевщика.

- Просто так гулять неинтересно, - возразил Чемодаса. - От бесцельной прогулки вы не получите никакого удовольствия.

- Нечего сказать, большое удовольствие – рыться в помойках! – возмутился Упендра. – Если хочешь знать, то сама прогулка и есть цель. От прогулок улучшается аппетит, восстанавливается сон, укрепляются нервы. Кстати, почему бы тебе самому не прогуляться? Заодно и подыскал бы все что тебе нужно.

- Рад бы, да не могу, – сказал Чемодаса. – Сам видишь, дел невпроворот.

- Мне кажется, мы легко сможем совместить приятное с полезным, – вмешался Коллекционер. – Я и сам во время прогулок иной раз зайду на свлку – и ничего. Там даже бывает живописно.

О том, что добрая половина его чемоданов была принесена оттуда, он умолчал.

- Ну, не знаю, – сдался Упендра. – Возможно, ваши свалки, действительно, лучше. Ладно, пойдем посмотрим.

Когда Коллекционер вышел из комнаты, чтобы надеть плащ, Чемодаса сердито сказал Упендре:

- Кто тебя дергал за язык? Чуть все не испортил!

- Лучше скажи, что ты задумал? Зачем это тебе понадобился дерматин?

- Хочу Стасу сюрприз сделать. Он ляжет спать, а я незаметно подкрадусь и вырежу его портрет.

- А-а! Так бы сразу и сказал.

---

[-1]Между прочим, оригинальное определение свободы дает так называемый Новый словарь «Гранат»: «Свобода – это провокация». Говорят, что весь этот словарь, от «А» до «Я», составил один человек, небезызвестный Эразм Гранатов, в прошлом одиозный писатель, а ныне одиозный политик, лидер и кумир фашиствующих неогуманистов. - сост.

[-2]См. ПРИЛОЖЕНИЕ 1 - сост. (здесь и далее: ПРИЛОЖЕНИЯ будут опубликованы в следующих номерах – изд.)

[-3]Из сказанного выше понятно, что номер восемь был присвоен этому чемодану уже заранее, до того, как он попал в коллекцию, и не обязательно соответствовал его местоположению в ней. - сост.

[-4]К этому месту, начиная от цифры 11, имеется комментарий Э.Гранатова (см.: ПРИЛОЖЕНИЕ 2). – сост.

[-5]Эта книга, по всей видимости, представляет собой фрагмент какого-то неоконченного, а возможно, даже и не начатого, научного трактата (хотя, откровенно говоря, научность его вызвает у нас большие сомнения). Заголовок текста никак не отражает его содержания и, скорее всего, относился первоначально к какой-то другой книге. Каким образом этот фрагмент попал в настоящее собрание, объяснить пока не удалось, хотя на этот счет нами выдвигался целый ряд различных гипотез (ни одна из них не подтвердилась). Скорее всего, текст попал сюда совершенно случайно. Мы неоднократно пытались удалить его из собрания и пришли к выводу, что это невозможно: всякий раз после его удаления все последующие книги становились нечитаемыми, прежде всего из-за страшной путаницы в их нумерации. Попытки заменить заголовок книги на более подходящий пока также не увенчались успехом: было перебрано 256 различных заголовков, в алфавитном порядке, до буквы «Д» включительно, однако каждый последующий из них оказывался еще менее подходящим, чем предыдущий. Поэтому мы и решили пока все оставить как есть. В конце концов, читатель, по своему личному усмотрению, может просто пропустить эту книгу, тем более, что мы его предупредили. - сост.

[-6]Непонятно, где и от кого мог автор слышать столь нелепое сравнение! - сост.

[-7]Эта фраза полностью разъясняет содержание предыдущей. Собственно, то, что сравнение чемоданных жителей с насекомыми могло возникнуть только на Поверхности, было очевидным и для нас, просто мы об этом умолчали, исключительно из соображений политической корректности. Но раз уж сам автор это признает, то нам и добавить нечего. В самом деле, если какой-нибудь житель Поверхности вдруг заявит, будто он наблюдал за происходящим в Чемоданах, после чего начнет подробно описывать результаты своих наблюдений, то понятно, что применять к его рассказу критерий научности было бы не совсем уместным. Чемоданные жители могут предстать перед таким наблюдателем даже не обязательно в виде насекомых, а, скажем, в виде маленьких чертиков. Судя по описаниям, которые содержатся в психиатрической литературе последних лет, последнее даже более вероятно. Словом, выражение «относительная достоверность» в устах автора – не более чем политкорректный эвфемизм. - сост.

[-8]Это - одно из темных мест книги: непонятно, о каком народе, а главное, о какой именно пословице идет речь. Можно предположить, что это место либо безнадежно испорчено, либо представляет собой позднейшую вставку из какого-то другого сочинения, на совершенно постороннюю тему. - сост.

[-9]В этом одном предложении содержится целых четыре фактических ошибки!

Во-первых, в Чемоданах нет закона с таким названием, которое указывает автор.

Во-вторых, если предположить, что речь идет о разделе VII Гражданского Уложения, нормы которого регулируют трудовые отношения, то ни одна из его статей не запрещает гражданам трудиться когда и сколько им вздумается, хоть круглосуточно. Обязательная сила большей части этих норм распространяется на работодателей, которым вменяется в обязанность обеспечить своим работникам подобающие условия труда, в частности, 8-часовой рабочий день.

В-третьих, утверждая, что каждый чемоданный житель готов, пренебрегая своими личными делами и семейными обязанностями, круглосуточно заниматься коммунистическим трудом, автор, мягко говоря, впадает в преувеличение. Из того, что в Чемоданах вообще принято, чтобы каждый по мере своих сил заботился об общественном благе, вовсе не следует, что все на этом буквально помешаны и ни о чем другом не способны даже помыслить.

Наконец, в-четвертых, полной нелепостью является утверждение, будто бы в чемоданах день не отличается от ночи. На самом деле в Чемоданах, как и на Поверхности, существует множество надежных способов распознать время суток с точностью до сотой доли секунды. В конце концов, даже если в доме остановились все часы, и, по случайному совпадению, не работают также ни радио, ни телевизор, ни компьютер, и невозможно дозвониться в службу точного времени, то можно просто выйти из дома и у любого прохожего спросить, который час, либо, в крайнем случае, если уж очень надо, постучать к соседям. - сост.

[-10]Которое, добавим от себя, нигде и не начиналось. - сост.

[-11]Очевидно, автор способен быть политкорректным лишь по отношению к себе подобным. - сост.

[-12]Это место в комментарии не нуждается. - сост.

[-13]Здесь автор не только грубо искажает действительность, но и противоречит своим же собственным ранее высказанным утверждениям. Во-первых, где это видано, чтобы грудные младенцы занимались строительными работами! В соответствии с КЗоТ, несовершеннолетние граждане могут приниматься на работу (причем далеко еще не на всякую!) только в исключительных случаях, да и то лишь с разрешения родителей и на сверхльготных условиях – не более чем на полтора часа в день, в свободное от учебы время, при условии хорошей успеваемости. И это понятно: главной заботой подрастающего поколения должно быть получение образования, а не рытье тоннелей и траншей. Во-вторых, приписывая детям чемоданных жителей какие-то врожденные знания о том, чем должны заниматься взрослые, и что их, детей, в сущности, пока что не касается, автор, по сути дела, возвращается к только что им же самим отвергнутой идее «строительного инстинкта», лишь по-другому ее формулируя. В самом деле, если чемоданные жители чуть ли не с рождения только и думают о том, как бы поскорее взяться за кирку и лопату, то чем они отличаются от муравьев? Разве что внешним видом? - сост.

[-14]На самом деле здесь все на так просто, как представляется автору. Проблема соотношения внешнего и внутреннего времени пока не получила удовлетворительного решения ни в одном из возможных аспектов, включая физический, философский, эстетический и пр., несмотря на то, что над ней многие годы бились лучшие умы, как снаружи, так и внутри чемоданов, включая такого гения науки, как Д.И. Менделеев. - сост.

[-15]Эту периодизацию нельзя назвать иначе, как высосанной из пальца. В действительности переделки имеют место уже на втором и даже первом этапах (см.: ПРИЛОЖЕНИЕ 4). - сост.

[-16]Это утверждение лишено всякого практического смысла, поскольку в Чемоданах просто не может быть столь больших расстояний. - сост.

[-17]Вот с этого и надо было начинать. - сост.

[-18]Бессодержательность последнего добавления становится очевидной, если заключнное в нем утвеждение сформулировать в противоположных терминах: «Издали же обитатели Поверхности выглядят практически так же, как и люди, живущие внутри Чемоданов, только в сильно увеличенном виде». - сост.

[-19]Это место безнадежно испорчено, восстановить хотя бы общий его смысл не представляется возможным ввиду размытости содержания окружающего контекста. - сост.

[-20]На этом тект, слава Богу, обрывается. - сост.

[-21]Необходимо предуведомить читателя о том, что все последующее рассуждение о двух логосах представляет собой от начала до конца чисто поверхностную спекуляцию, построенную на вымышленных предпосылках. В Чемоданах слово «логос» имеет только одно, совершенно определенное значение, а именно второе из тех двух значений, которые, следуя собственной фантазии, приписывает ему автор этой книги и которое, в его терминологии, соответствует «логосу» с маленькой буквы. Что же касается того предмета, а лучше сказать, той совокупности предметов, которую автор называет Логосом с большой буквы, то она и не нуждается ни в каком особом обозначении. Это все равно, что придумывать специальное слово для обозначения, например, груженого судна с командой и пассажирами на борту, в отличие от просто судна, без груза и людей. Судно всегда есть судно, хоть полное, хоть пустое, а хоть бы даже и затопленное. Точно так же голова – она и есть голова, хоть полная, хоть пустая, хоть в логосе, хоть без логоса, хоть на плечах, а хоть отдельно. - сост.

[-22]Это неверно. Логистика – прежде всего наука о вещах. Вещи же могут иметь только естественное, природное происхождение, что вытекает из соответствующей нормы-дефиниции Вещного Уложения. «Искусственная вещь» – это абсурдное словосочетание, которое никто, кроме автора данной книги, никогда и нигде не употреблял, и уж тем более в чемоданах. Если же автор имеет в виду искусственные инструменты и другие предметы, то логистика интересуется ими лишь постольку, поскольку этого требуют от нее интересы судопроизводства: нередко в делах о наследовании, о недобросовестной передаче, об отказе при востребовании и пр. возникает спор о том, является ли оспариваемый предмет вещью. Тогда-то в суд, в порядке особого производства, и приглашают эксперта-логистика, который, пользуясь научными методами, точно устанавливает природу спорного предмета. С развитием техники качество искусственных предметов постоянно повышается, и их все труднее становится отличить от натуральных. Но и логистики тоже не дремлют. Постоянно совершенствуя свои методы и приборы, они достигают все более высокой степени точности и практически всегда дают безошибочные ответы. - сост.

[-23]Каковые, напоминаем, всецело выдуманы автором, на самом же деле никогда не существовали. - сост.

[-24]А еще можно, когда речь заходит о Логосе с большой буквы, прищелкивать пальцами или постукивать себя по лбу, а когда имеется в виду логос с маленькой буквы – подмигивать или показывать язык. Тогда уж точно не запутаешься. - сост.

[-25]Оптимизма автору не занимать! - сост.

[-26]На самом деле логосом называют только логос, и ничто иное. Голова же, что бы вы в нее ни вложили, и что бы ни нацепили поверх, все равно останется головой, и ничем иным, точно так же, как и голова с содержимым, но без логоса, или голова с логосом, но без содержимого, или совершенно пустая и голая голова. Как уже было сказано в предуведомлении, учение о двух Логосах автор изобрел, по-видимому, лишь для того, чтобы как можно безнадежнее запутать читателя и тем самым внушить ему возможно большее почтение к своей персоне. Замечено, что поверхностные писатели вообще чрезвычайно любят теоретизировать, причем всегда не к месту. Чего они этим добиваются, непонятно. Ведь чем больше их почитают, тем меньше читают. - сост.

[-27]Читай: «головы». Вообще, если во всем этом тесте всюду заменить Логос (с большой буквы) на голову, то он от этого только выиграет. Возможно, нам и следовало так поступить с самого начала, из уважения к читателю. Но не имея возможности встретиться с автором лично и не зная, что он за человек, мы не решились на этот шаг. «Конечно, интересы читателя – превыше всего, - рассуждали мы. – Но с другой стороны, кто его знает? А вдруг он окажется склочным сутягой и затаскает нас по судам, добиваясь защиты своих авторских прав, причем не столько имущественных, сколько неимущественных?». Ведь хорошо известно, как болезненно относятся поверхностные авторы к своему моральному праву. А нарушенное моральное право, как известно, восстановлению не подлежит. Так что тут никакими деньгами не расплатишься. Эти-то вполне обоснованные опасения и склонили нас к тому, чтобы, как и в случае с предыдущей книгой, оставить все как есть, на усмотрение читателя. - сост.

[-28]Опять же, читай: «голова». Собственно, только с этого места и следует читать данную книгу, а все предыдущее можно было бы безболезненно опустить. Но это – опять же на усмотрение читателя. - сост.

[-29]В этом нет ничего удивительного. Последний термин является наиболее точным и уместным с точки зрения литературного языка, хотя в судебных заключениях, а также медицинских, логистических и иных научных текстах в местах, допускающих разночтение, применяется наряду с ним такой термин, как «черепная коробка», либо равнозначный ему «пенал» (от лат. penal – голова). Что же касается всевозможных сундучков, коробков, бочонков, кумполов, черепов, чемоданов и иных слэнговых выражений, которыми изобилует чемоданное просторечие, то им и вовсе не место в серьезной книге. - сост.

[-30]А именно, уголовных правонарушений, или, иначе говоря, преступлений, то есть виновных, общественно опасных и угловно наказуемых деяний, посягающих на охраняемые законом отношения в сфере вещевого обмена. Как известно, сам термин «уголовный» происходит от слова «голова». По мнению некоторых историков, все право когда-то было уголовным, но со временем, по мере развития и кодификации правовой системы, от него отпочковались такие отрасли, как вещное и гражданское право, административное право, гуманитарное и конституционное право и т.д. С этим мнением однако нельзя согласиться, по крайней мере, в части, касающейся гражданского права, которое изначально представляло собой отдельную и совершенно особую систему правоотношений. –сост.

[-31]Будучи весьма устойчивой к химическим и термическим воздействиям, черепная коробка в то же время является весьма хрупкой и может быть легко разрушена вследствие удара или резкого сотрясения. - сост.

[-32]См.: ПРИЛОЖЕНИЕ 5. – сост.

[-33]Ведь может же автор, когда хочет, говорить просто! Так почему бы ему и всегда так не поступать? - сост.

[-34]В этом мы полностью согласны с автором. - сост.

[-35]Дейставительно, подобный бред приходится выслушивать постоянно. - сост.

[-36][1] Совершенно верно! - сост.

[-37]Точно и сильно сказано. – сост.

[-38]Очевидно, что слово «вещи» здесь употреблено автором в поверхностном смысле. – сост.

[-39]По данным последних логистических исследований – уже более 76, 7%. - сост.

[-40][1] Это действительно так. - сост.

[-41][1] Верно. - сост.

[-42]По данным статистики – в каждой пятнадцатой. - сост.

[-43][1] Это не совсем верно. На самом деле психологи отмечают определенные корреляции между характером индивидуальных различий в багажной и поведенческой сферах. Другое дело, что механизм этих корреляций пока глубоко не исследован, почему и не стоит делать на этот счет никаких скороспелых утверждений. - сост.

[-44]Официальный перечень таких предметов утвержден в законодательном порядке. Любые изменения в него, согласно Конституции, могут вноситься также лишь на основании закона. - сост.

[-45]Чаще всего они выбирают лицензию особого типа, с оговоркой «только по отношению к своим детям», поскольку такая лицензия выдается бесплатно, и процедура ее оформления значительно проще, чем при получении аналогичной лицензии общего типа. - сост.

[-46]Всемирного Общества Собирателей Чемоданов, реакционной международной организации, которая, прикрываясь лозунгами защиты материальной культуры и общечеловеческих ценностей, последовательно проводит сегрегационистскую политику, основанную на антинаучной теории о расовом превосходстве уроженцев внечемоданного пространства. - сост.

[-47]В приведенных сообщениях СМИ используется недопустимый прием убеждения, называемый частичной ложью. В Чемоданах бы за такое судили. Согласно определению Закона «Об аргументации», частичная ложь - это ложь, которая незаметно проходит в сознание слушателя, «спрятавшись за плащом идущей вместе с нею истины» (п 8 ст.18).

Действительно, в чемоданах то и дело раздаются взрывы. Это – чистая правда, и любой, кто там бывал, может это подтвердить. Но взрывы эти происходят не вследствие якобы творящегося там «беспредела», а в ходе вполне законной, целенаправленной и планируемой хозяйственной деятельности, согласованной со всеми уполномоченными инстанциями. Таким образом, из одной вполне безобидной истины («в чемоданах раздаются взрывы») вырастают две далеко не безобидные лжи: 1) «в чемоданах творится беспредел» и 2) «взрывы являются следствием этого беспредела, что характеризует его масштабы».

Этот пример показывает, насколько опасны силы, которые не гнушаются подобными и даже еще более гнусными уловками ради достижения своих политических целей. Поэтому остается лишь пожалеть, что в поверхностном законодательстве, которое в целом по своему объему во много раз превосходит чемоданное, совершенно отсутствуют законы, ограничивающие применение недопустимых приемов аргументации. - сост.

[-48][1] Это неверно. Такой санкции, как конфискация вещей, Уголовный кодекс не предусматривает. Просто лица, лишенные головы, как правило, сами не желают участвовать в вещевом обмене. - сост.

[-49]В этом месте автор демонстрирует непродуманность и шаткость своей собственной позиции. Пытаясь полемизировать с неогуманистами, он фактически идет у них на поводу, хотя бы уже тем, что принимает их терминологию. С нашей точки зрения, не следовало бы вообще приводить здесь подобных недостойных мнений, а уж тем более пускаться в их обсуждение. – сост.

[-50]По сути дела, сюжет этого рассказ – лишь чуть-чуть модернизированный миф о Сизифе. Данный пример прекрасно демонстрирует характерные свойства поверхностного мышления: его неискоренимую тягу к суевериям и ту удивительную легкость, с которой оно впадает в язычество при малейшем столкновении с любым непривычным или даже просто интересным явлением.- сост.

[-51]Это заблуждение. Ни один закон такого запрета не содержит. Поведение на рабочих местах регулируется правилами внутреннего распорядка отдельных предприятий либо, за отсутствием таковых, добрым обычаем.- сост.

[-52]То есть, попросту, головы. - сост.

[-53][1] Это неверно. Никто в чемоданах одеждой не разбрасывается, причем именно в силу бережливости, а не скупости, о чем так хорошо сказано выше. Что же касается индустрии одежды, то она включает не только предприятия по изготовлению готового платья, но и прачечные, химчистки, мастерские по ремонту и перешиванию одежды и пр. - сост.

[-54]Слово «вещь» здесь употреблено в поверхностном смысле, поскольку закон не относит логосы, как впрочем, и предметы одежды, к вещам. - сост.

[-55]Последняя фраза представляет собой чисто схоластический привесок к в общем-то верному описанию основных функций логоса. - сост.

[-56]См. комментарий 9. - сост.

[-57]Еще один образчик поверхностной схоластики. - сост.

[-58]Толковый словарь русского языка. 4-е изд., дополненное. М., 1999.

[-59]Указ. соч. С. 493.

[-60]См.: Толковый словарь русского языка: в 4 тт. / Под сост.Д.Н.Ушакова.М., 1939. Т.III. С. 43.

[-61]Указ. соч. С. 624.

[-62]Указ. соч. С. 1023.

[-63]Крайне некорректное выражение, некритически заимствованное из лексикона неогуманистов. - сост.

[-64]А лучше сказать – злонамеренно распространяемому. - сост.

[-65]Это верно. – сост.

[-66]Это не остроумно. – сост.

[-67]Глубочайшее заблуждение! Именно благодаря своему революционному содержанию эти поправки сыграли столь важную роль в развитии внутреннего права. Впрочем, по степени революционности они, безусловно, неравнозначны. - сост.

[-68]Соответствующий закон так и не был принят, поэтому судебная практика пошла по пути непосредственного применения конституционной нормы в соответствии с ч.1 ст.15, согласно которой Конституция имеет высшую юридическую силу и прямое действие. Обычно суд не применяет данную норму к лицам, у которых отсутствует голова, если только лишение головы не произошло а) по решению суда; б) вследствие несчастного случая, причиной которого послужила собственная небрежность или халатность данного лица. Надо заметить, что данная поправка - наименее существенная из поправок Упендры, среди которых самой важной является поправка к ч.3 ст. 4 Конституции. - сост.

[-69]Такая возможность исключена только для обвиняемого и членов суда в уголовном процессе. Члены адвокатской коллегии обычно также придерживаются этого правила, из солидарности с подзащитным, диктуемой профессиональной этикой. Для всех остальных участников процесса, в том числе свидетелей, достаточно личного присутствия (каковое может выражаться в присылке своего логоса). На гражданский процесс указанное ограничение не распространяется.

[-70][1] Об этом можно прочесть в биографии Перикла. - сост.

[-71]Не рекомендуется стирать колпачки в горячей воде, тереть, отжимать, выкручивать, сушить над огнем или на батарее и категорически запрещается утюжить. Если тщательно соблюдать эти правила, то колпачок всегда будет выглядеть как новый. - сост.

[-72]Упендра здесь говорит о сближении права собственности и права владения в применении к вещам, то есть рассуждает явно не по-чемоданному. - сост.

[-73]Чемодаса здесь не просто напоминает о противозаконности сделок с вещами, но, как истинный чемоданный житель, считает, что вещи в принципе, по своей природе не могут продаваться, а следовательно, бесценны, иными словами, если бы и продавались (что невероятно), то стоили бы бесконечно дорого. - сост.

[-74]По Закону о востребовании, последний бывший владелец востребованной вещи обладает преимущественным правом ее востребования у нового владельца, однако само право востребования наступает для него лишь по истечении трех суток с момента передачи. На третьих лиц данное ограничение не распространяется. Таким образом, последний бывший владелец востребованной вещи может реализовать свое преимущество только при условии, что в течении трех суток вещь не будет востребована третьим лицом. Если бы Упендра был более сообразительным, он мог бы сохранить свой инструмент, воспользовавшись лазейкой в законе, а именно договориться с каким-нибудь незаинтересованным чемоданным жителем о том, чтобы тот, не дожидась истечения трех суток, востребовал флейту у нового владельца и сразу же передал ее ему. Подобным образом поступают многие бывшие владельцы. Хотя такая практика в чемоданах осуждается, и даже на официальном уровне был принят ряд постановлений о мерах по упорядочению оборота вещей, однако эти постановления носят скорее декларативный характер, поскольку в большинстве случаев доказать фиктивность востребования практически невозможно, и новому бывшему владельцу, не успевшему вдоволь попользоваться вещью, легче прибегнуть к такому же способу ее возврата, чем судиться с прежним бывшим владельцем. - сост.

[-75]Такая игра природы изредка наблюдается в чемоданах. - сост.

[-76]В Чемоданах ни за какие преступления закон не предусматривает пожизненного наказания. - сост.

[-77]Надо иметь в виду, что лишение головы, как высшая мера наказания, по закону не может быть применено повторно к одному и тому же гражданину, сколь бы тяжкие преступления он ни совершил по отбытии первого наказания. - сост.

[-78]При этом, благодаря высокой теплостойкости черепной коробки, даже если сама голова и все вокруг нее пылает, внутри нее всегда сохраняется нормальная температура. Так мудрая природа позаботилась о сохранности содержащегося в сундучках вещного имущества. В то же время к ударам и сотрясениям сундучки весьма чувствительны. – сост.

[-79]Всем известно, что чемоданные жители превосходно ориентируются в пространстве любой конфигурации. С такими предметами, как путеводитель и географическая карта, они знакомятся только на уроках географии земли и семинарах по межкультурной коммуникации. Первое, что бросается в глаза в Чемоданах – это полное отсутствие на улицах вывесок и указателей в сочетании с той уверенностью и быстротой, с которой каждый прохожий пролагает свой маршрут. При этом следует учесть, что назначение и внешний вид зданий, равно как названия, застройка и даже направление улиц, в Чемоданах то и дело изменяются до полной неузнаваемости. Исключение составляет, пожалуй, только здание суда. - сост.

[-80]Чемоданне жители не могут надолго задерживать дыхание, не в силу своей физической конституции, а в силу того, что воздух в Чемоданах очень беден кислородом, поэтому дышать приходится часто. – сост.

[-81]Именно поэтому с раннего детства педагоги и родители терпеливо и настойчиво, на разных примерах внушают юношеству мысль о том, что все на свете имеет свои пределы. Тем самым шаг за шагом они подготавливают юные души к постижению идеи Последнего Чемодана. Безусловно, есть и неоспоримые доводы разума в пользу этой идеи, доступные пониманию даже младенца. Например: «Покушаясь на целостность Последнего Чемодана, вы покушаетесь на самих себя. Ведь вы – чемоданные жители. А быть чемоданным жителем можно лишь до тех пор, пока существует хотя бы один чемодан. Следовательно, нет чемодана – нет и вас». Но ведь ни для кого не секрет, что даже самые истинные и ясные доводы становятся по-настоящему неоспоримыми лишь тогда, когда достигают как следует подготовленного сознания. – сост.

[-82]Если простое уклонение от передачи вещей относится к административным правонарушениям, то незаконная передача, совершенная группой лиц по предварительному сговору, квалифицируется как тяжкое уголовное преступление и наказывается лишением головы на срок от трех месяцев до пяти лет. – сост.

[-83]То есть до истечения трехсуточного срока, в течение которого не действует преимущественное право востребования, которым пользуется последний бывший владелец вещи. – сост.

[-84]Одной из особенностей внутреннего права является отсутствие паспортно-визовой системы, хотя в целом административное законодательство в чемоданах находится на достаточно высоком уровне. Указанное обстоятельство можно объяснить тем, что большая часть норм административного праве направлена на регулирование порядка передачи вещей. - сост.

[-85]Вопрос о Последнем Чемодане задается всем, кто дает показания в суде. Но Упендра и здесь, как и во многих других случаях, рассуждает совершенно не по-чемоданному. Не верить в Последний Чемодан невозможно, поскольку это – объективная реальность. Заданный Упендре вопрос состоял не в том, существует ли Последний Чемодан, а в том, признает ли его Упендра в качестве высшей ценностью и способен ли, если понадобиться, пожертвовать собой ради его неприкосновенности, как это сделал, например, Чемодаса. Столь редкая неосведомленность в вопросах судопроизводства, как и в вопросе о существовании Последнего Чемодана, поистине удивительна и не может быть объяснена тем, что Упендра, будучи домоседом, никогда не бывал в суде и не доходил до границ чемоданного пространства. – сост.

[-86]См.: ПРИЛОЖЕНИЕ 6. – сост.

[-87]«Ученые»-неогуманисты в своих многочисленных комментариях на 1П:3 в один голос утверждают, что это место якобы «недвусмысленно показывает», как чемоданные жители, недобросоветно используя свои «гипнотические способности» для злостного «зомбирования людей», с первой же встречи превращают их в своих «прислужников» и «пособников». «Не успев еще толком узнать своих новых хозяев, - читаем мы в одном из «комментариев», - Стяжаев, как послушный слуга, уже готовит для них бутерброды». Создается впечатление, что это пишет дикарь, незнакомый с элементарными нормами поведения, принятыми в человеческом обществе. На самом деле действия Коллекционера свидетельствуют лишь о том, что он с первого же взгляда признал в Упендре и Чемодасе людей, и, будучи настоящим (а не нео-) гуманистом, да и, наконец, просто воспитанным человеком, конечно же, не мог в их присутствии усесться за стол, не предложив и им, с дороги, по чашке чая. И, казалось бы, трудно не уразуметь, что, если бы он поставил перед ними блюдо с бутербродами обычной величины, то это было бы либо откровенным издевательством, либо откровенным идиотизмом. А Дмитрий Стяжаев, что бы ни писали о нем новоиспеченные «гуманисты», все-таки не идиот и не мерзавец. Он поступает в полном соответствии с общепринятой этикой, которая требует сначала накормить гостя, а уж затем спрашивать, кто он и зачем явился. Тем не менее, возражая на это, один из наших оппонентов, выдвинул поистине убийственный довод: если бы, дескать, Коллекционер не подпал под влияние чемоданных жителей, то он «мог бы запросто позавтракать один на кухне». К этому нам добавить нечего. Как говорится, комментарии излишни. – сост.

[-88]Холодильниками в Чемоданном просторечии называются Центры безопасного творчества - специально оборудованные помещения, где живут и работают ученые и специалисты самый высокой квалификации. В помещениях таких центров постоянно поддерживается низкая температура, для радикальной защиты от перегрева голов (см.: 1П:7). - сост.

[-89]В словах Упендры, при всей их видимой противоречивости, содержится доля истины. Многие авторы, в том числе даже ученые, в разное время высказывали предположение о том, что у чемоданных жителей имеется два рода восприятия: телесное и нетелесное. При помощи нетелесных органов чувств, расположенных на логосе, они воспринимают эмпирические объекты, с которыми имеют дело в повседневной жизни, а все, что по той или иной причине недоступно этим органам (например, в отсутствие логоса), постигают телесно. По образному выражению одного древнего писателя, «глазами они видят то, что и мы бы на их месте разглядели, а сердцем прозревают сквозь чемоданы». То же можно сказать и о слухе. Единственная способность, не имеющая своего телесного аналога, – это речь. - сост.

[-90]О том, что ум по своей природе не является вещью, конечно, известно и Упендре, который употребил это слово в чисто фигуральном смысле. Чемодаса намеренно снижает уровень обсуждения проблемы, переводя ее из философского плана в чисто житейский. Однако сам по себе вопрос о природе ума заслуживает внимания, поэтому мы советуем читателю ознакомиться с сочинением на эту тему неизвестного автора, выдержки из которого помещены в ПРИЛОЖЕНИИ 7. - сост.

[-91]См.: ПРИЛОЖЕНИЕ 8.- сост.

[-92]По-видимому, речь идет о воспоминаниях барона Мюнхгаузена. - сост.

[-93]Сказанное не следует понимать в том смысле, что чемоданные жители воспринимают музыку только внешним слухом, то есть ушами. Просто через уши, кроме самой музыки, проникают также ее звуки, а именно они, как правило, и являются источником неприятных ощущений. – сост.

Высказаться?

© Ольга Ляшенко