Евгений Мякишев
Я - Тайга!
* * *
Я - Тайга! Не руби во мне просек. Не стоит стрелять мою дичь.
Не пугай моих леших, трескучим костром на опушке...
Пусть как ведьмы поют из трясины чумные лягушки -
Не пытайся их песнь земноводную всуе постичь!
Не раскидывай сеть для поимки пернатых созданий,
Ибо грешные души умерших вселяются в них...
А деревья смолой истекают от гулких рыданий,
Недоступных для слуха живых лесорубов своих.
Я - Тайга! Не ищи во мне тропы к забытым, туманным
Заколдованным кладам, к серебряным россыпям тьмы,
Ибо каждый твой шаг меж коряг будет шатким, обманным
И по кругу тебя поведет проводник кутерьмы.
Я и сам заблудился в себе, закатившись под стланник,
Опоенный до одури волглой, глухой тишиной -
Ты меня не ищи, одинокий блуждающий странник,
Ибо ты - это я за моею древесной спиной!
* * *
У девочки тоненькой ножки похожи на палочки -
И длинная шея тонка.
И бабушка девочки этой стара и слепа - очки
Её украшают слегка.
А муж её старый от славы родного оружия
Изведал большую беду:
Последнее десятилетье, без ног и без рук живя,
Он что-то бормочет в бреду.
А брат его лысый, обрюзгший безрадостен, тих, не нов;
Он девочку бьёт по руке -
За то, что красивый артист в телевизоре - Тихонов -
Её сострадает тоске...
Когда же "Семнадцать мгновений" жестоко кончаются
И гаснет дрожащий экран -
У девочки тоненькой нервный припадок случается,
И девочку прячут в чулан -
Отец её - грузчик багровый, и пьяный, и злой, как сыч,-
И мать - продавщица в ларьках,
Ей в школе кричит
"косишь?!"
Когда со скакалкой в руках
Она подбегает к окну, что свободно распахнуто, -
Навстречу лучам и ветрам...
И тянет её мостовая - прохожие ахнут там,
Когда, вырываясь из рам
Пропахших безрадостной пылью обсосанных школьных дней,
Раскинувши руки окрест,
Взлетит она, чувствуя кожей предплечий и голеней
Холодные руки небес.
ПРОКУРОР
Горит во лбу у прокурора
Звезда из чёрных прутьев тюрем,
А воры терем его тела
Одели шорохом и тюлем.
Вот прокурор грядёт по жизни,
Ступнёй скупая мостовую, -
В его петлицах цепь бренчит,
А цапля голоса скупая,
Вращаясь, кашляет в ночи,
Но кажется, что цапель - стая.
У прокурора на ладони
Стучит железная дорога,
А на ступнях пасутся кони
И прочей живности премного.
Вот прокурор, забравшись в высь,
Уже сидит на водостоке,
Рысь представляя из себя,
Когтями всем впиваясь в ноги.
* * *
Я знаю, что ты не обычный Петров,
Но тайный работник сигнальных сирен.
Я знаю, что ты моложав и здоров,
Ядрён и заборист, и сочен, как хрен.
Ты утром бежишь на работку трусцой,
В обед выпиваешь нежирный кефир,
А вечером ловишь проворный эфир
Спецьяльной антенной в экран голубой.
В газете "Гудок" про тебя есть статья
О том, как в канун первомайских торжеств
Verzeihung! Нажрался твой друг, как свинья,
А ты сделал истинно дружеский жест -
Отвёл в вытрезвитель ты друга, а сам
Всю ночь горевал и в глубокой тоске
Ты слушал напевы седых партизан,
И дырку заштопал на старом носке.
ПЕРВОАПРЕЛЬСКАЯ ИСТОРИЯ
Раздается звук печальный, я встаю с улыбкой сонной,
Открываю дверь - начальник, мой стоит; демисезонный
Плащ на нем просторномягкий, а в руках - бутылка
шнапса;
Изучив основы магий, говорит он слово Grapsa
Вместо "здравствуй", вот скотина... Я зову его обедать,
Ибо время. Половина всей еды - ему. Отведать
Я надеюсь мерку шнапса или лучше полбутылки
Засандалю разом, на спор. Я раскладываю вилки,
Ложки, рюмочки, сервизы, нож спецьяльный для икорки,
В сеть включаю телевизор, на экране - мочат корки,
Травят байки, делят бабки... Мой таинственный начальник,
Приобняв меня за плечи, тусклым голосом печальным
Тихо шепчет мне: "Евгений... к нам вчера пришло заданье -
В сжатый срок, без промедлений дней за семь разрушить
зданья
Эрмитажа, Ленсовета и Казанского собора...
Я решил: возьми-ка это на себя... Тебе на сборы -
Два часа... На нашем складе есть различные устройства.
И не надо, Бога ради, мне тут нервное расстройство
Имитировать... Евгений, я ведь знаю - ты же сможешь...
Ты ж любое из строений на кирпичики разложишь
Кулаком своим неслабым... Ну а я... Мне как-то сложно -
Понимаю, что пора бы мне от комплексов - возможно -
Избавляться - но, признаюсь (тут он выпил
рюмку шнапса) -
Не могу... я заикаюсь, даже просто слово Grapsa
Говоря - а тут - разрушить то, к чему привязан
с детства..."
Тут он начал хищно кушать колбасу. -
"Тебе в наследство -
Если справишься, Евгений, - я оставлю бриллиантов,
Разных древних сочинений двадцать восемь фолиантов -
Орден Льва тебе повесят - я скажу о том Магистру -
Только справься... дней за десять... пусть не семь..." и тут
же быстро
Съел обед, и даже крошки - самой мелкой - не оставил.
Сгреб со скатерти ладошкой и проворно в рот отправил.
Проглотив же, непристойно скаля зубы - засмеялся:
"Пошутил я. Спи спокойно". И ушел... А я остался.
* * *
Я сижу в электрической штуке,
На колёсиках едет она,
Издавая протяжные звуки,
Как любовная, на фиг, струна.
Рядом людики в шапках из плюша
Потребляют какую-то дрянь,
С костылями идёт побируша -
Колченогая наглая пьянь.
Под ногами лежат нечистоты,
За окошком - помои и грязь;
Промелькнула, снимая колготы,
Под кустами какая-то мразь.
Запах гадкий, отвратный, тлетворный;
Свет мучительный, гадостный, злой,
Как в общественной склизкой уборной...
Эх, ударюсь я, на фиг, в запой!
В КРУГУ ЗЕЛЁНОЙ ЛАМПЫ
Я по лесу ехал вдоль логов звериных,
Берлог одичавших сибирских мужей;
Со мой в тарантасе сидела Ирина
И молча жевала варёных ужей.
Ужель жизнь ея, петербургской дулёбы,
Зачахнет в лесу, где царит прохиндей?
Ужель лик ея, почерневший от злобы,
Узреет лишь тёмный тунгусский индей?
Ужель не придётся ей более - грустно! -
Внимать разговорам учёных мужей?
Я по лесу ехал, мне было невкусно
Смотреть, как Ирина жевала ужей.
Дорога скользила, дорога сквозилась,
И вот улетучилась из под колёс,
Холодное небо тотчас покосилось,
Царапая лес загогулями звёзд.
Зима притащилась, морозом бряцая,
Как цепью уклюжий цыганский медведь,
И долго меж веток плясала босая,
Срывая последнюю чахлую медь.
Внимая таинственной песне мороза,
Ирина промолвила жадно и зло:
"Сижу в тарантасе твоём, как заноза
В башке у тебя, но тебе повезло -
Проснувшись, вертайся вдоль логов звериных,
Беги от колдуньи скорей. Прочь же, прочь!"
И тотчас в снегу растворилась Ирина,
А в лампе настольной - ненастная ночь.