Валерий Дашкевич

Новые стихи

* * *

То ли нижнее “до”, то ли вздох,

То ли ветер гуляет по дуплам…

На дубу вековом покосилось гнездо –

Все ушли, улетели, покинули дом.

И во мраке дуду продувая с трудом,

Что за черт схоронился под дубом…

Опустела – не скрипнет повозкой тропа.

Хоть бы крик, хоть бы ветка упала…

В этом странном лесу – или Пан, иль пропал,

А пропал – превращаешься в Пана…

Что ж так черен у черта зрачков окоем –

Иль сороки чего накричали…

Бедный пращур, откуда в прищуре твоем

Столько яду и столько печали?

Иль пропала охота в дремучих слогах

Добывать драгоценную рифму,

В заповедных лугах на упрямых ногах

Загонять мокрощелую нимфу?..

Скоро сгинет ручей, скоро выпадет снег,

Вьюга выстудит дух казановий…

Что ты прячешь под веками – плач или смех,

Темнозрачный сатир козлоногий?

Я за тысячу весен, в чужой стороне…

И, сквозь шум шестерен, неустанно

Все скулит и скулит, не смолкает во мне

Однозвучная дудочка Пана.

УТОПИЯ

В час, когда из помоек и сточных канав

Выползают набухшие крысы,

Где-то там, под луною, один космонавт

Телескопом впивается в крыши.

Что он ищет, устав, припадая к стеклу,

Воздух пестуя в легких тяжелых...

Вот полночный состав уползает во мглу.

Вот церквушки обгрызенный желудь.

А с востока любитель короткой волны

Позывные в эфир посылает.

И они космонавту, бесспорно, слышны,

Только он отвечать не желает.

Почему не желает – отдельный вопрос...

Как Плутоны, глаза его дики.

Как нагорный пастух, он щетиной зарос –

В ней Плеядами теплятся льдинки.

Он как отрок Луны, побледнел, неземной

И незваный – отрекся от правил.

Вот уж тыщу витков как не шлет позывной

Тот, кто отрока в пропасть отправил.

Но не жди в его взоре вселенскую скорбь,

Не жалей, как здоровый – калеку.

Коль глазами столкнешься, крутя телескоп,

Отвернись – не мешай человеку.

...скоро сдохнет реактор. Пяток атмосфер

кислорода... неделю – и пусто...

То-то месяц ощерился, как Агасфер...

То-то роба промерзла до хруста...

А внизу уже осень. И птицы в пути –

На своей неизменной орбите.

И не грохнуться оземь. И не обрести

Даже мертвым земную обитель.

А внизу, позабытая в круге стола,

Недоступная взглядам залетным,

Посмотри – паутиной и мхом поросла

Кружка с чаем зеленым...

ПЕСЕНКА КРЫСОЛОВА

Опять над Гаммельном с утра

Ослепшая сова.

Опять "ни пуха-ни пера"

Сказала мне вдова.

Идет по Гаммельну молва –

Нора наш град, нора...

И дудка, стало быть права –

Пора нам, брат, пора.

Пора со всех окрестных нор

Сбирать чумной приход,

Вести собор на задний двор –

На крестный крысный ход.

Пора, пора! Не зря с утра,

Хозяйской кошкой бит,

Грубит угрюмый черный вран,

И грозный кран трубит.

И я, когда взойдет луна,

Возьму свою дуду,

И всех отрекшихся от сна

На гибель поведу.

Забыв про розовых крысят,

Объедки и нору,

Былые трусы потрусят

По темному двору.

Взбивая пыль, за дудкой – вдоль

По набережной, туда,

Где скроет быль, где смоет боль

Холодная вода.

Но вряд ли кто-нибудь поймет

За каменной стеной,

Что беззащитней крыс лишь тот,

Кто вел вперед спиной.

И ты, холодная, вдали,

На городской стене,

Воспоминаньем утоли

Забвенье обо мне.

Как я умел дерзить, дерзать,

Толпу дразнить строкой

И горло дудкино держать

Державною рукою...

И как, свихнувшись в сотый раз,

К тому ж – напившись вдрызг,

Тебе сказал, что нет у нас

Людей вернее крыс.

Пусть нету в Гаммельне милей

Мне твоего лица –

Они за дудкою моей

Шагают до конца.

И мне неважно что потом –

В аду или в раю,

Пока дышу сведенным ртом

Сквозь дудочку свою.

...иной ли лабух и фразер

Твою излечит грусть,

Паду ли, мыслию пронзен,

Иль попросту напьюсь.

...смири гордыню, идиот –

Они идут за ней,

За первой крысой, что идет

За дудкою твоей...

* * *

Мама, плавится солнце, воркует вода,

Завтра снова грозу ожидают...

Знаешь, мама, я не был уже никогда

Там, где боги горшки обжигают.

В марше будничных нот геликоном трубя,

По привычке ваяя нетленку,

Почему так безвыходно вспомнил тебя -

Как ребенок, ушибший коленку.

Видишь, лбами упрямо вздымают холмы

Горизонта ленивую хорду.

Слышишь, эхо летит из густеющей тьмы,

Помогая незримому хору.

Но уже не взовьется над нами легко

Неприкаянный дух Алазани.

И давно не сверкает моя Сулико

На меня озорными глазами.

Что за лица окрест - не увидишь лица.

Что за руки вокруг - недотроги.

Что за ветхий прикид у того пришлеца

На военно-грузинской дороге

Что за ветер проник в мой надежный приют -

Все лета перепутал и зимы...

Мама, что это, слышишь, как больно поют -

То ли ангелы, то ли грузины...

* * *

Где твердыни тверды, хоть и рухнула пара,

Где, недаром увенчаный шприцем Эмпайра,

Из тумана и смога, из дыма и пара

Воздымается град...

Где на адском фундаменте - райские кущи...

Дух дворцов и трущоб, бестелесный, но сущий,

Ты мне друг или drug?

Здесь я слово искал, не теряя ни слова,

Чур меня! - восклицал на румяную сволочь,

Чем снискал уваженье одних, безусловно,

И опасливость - всех...

И когда на бровях я бреду по Бродвею,

И в сердцах то левею, то сильно правею, -

Я не то чтобы прав... Просто мук здоровее

Мой цинический смех.

Где иные торчат, хоть и рухнула пара,

Где с рожденья стучат, где хула и опала -

Вот и снова, смешинка мне, что ли, попала -

В наказанье за грусть...

Все бегут по делам, по деньгам, по работе,

Мир-бедлам напрягается в праведном поте -

Только я, записавший строфу на банкноте,

Все бреду и смеюсь...

* * *

Верить в приманку судьбы,

как пескарик на жмых,

видишь, стремится, отважный –

в серебряных латах...

Можно взлететь, повторяя успехи земных.

Можно упасть, повторяя ошибки крылатых.

Можно, себя убеждая, что ты – неземной,

Черных котов не страшиться, не жаться к забору...

Господи, что это, что происходит со мной –

Мне ли так холодно быть в эту теплую пору.

Слышишь, натужно тугие скрипят под корой

Панцири жучьи, безгласное древо тираня...

Смерть не унизит нас, просто – сравняет с горой.

Ад наших будней – лишь двери заветного рая.

Я ль, умирая, не помнил – как жизнь хороша,

В прах по ступенькам сходя от заката к рассвету,

Веря в приманку судьбы, как пескарик, спеша

В банке блеснуть, уносимый, надменному свету.

* * *

Не вскрикнешь на перроне, рукою не взмахнешь,

Предчувствия дурные отгоняя...

Мой скорый пробирает неоновая дрожь,

Но ты уже не плачешь, ты – иная.

Тебя уже не манит сбежать со мной вдвоем.

Куда? Хотя бы к черту на кулички...

Лишь бабочки в исподнем кружат под фонарем,

В ладошках пряча сморщенные личики.

И боль уже не жалит – она во мне живет.

Ну что еще в такую тьму поселится...

И вот я отъезжаю, дрожа, как идиот,

Держа тебя в своем плацкартном сердце.

Побудь во мне подольше, транзитный пассажир,

Не зря ведь расписанье повязало...

Но поезд незаметно становится чужим

По мере приближения к вокзалу.

* * *

Вот и пошло, и поехало - вкось,

Вдоль, поперек... да не так, как желалось.

Я ли лечу головой под откос,

Взглядом фиксируя веток жеманность...

В том, что осенние ночи черны,

В том, что горел, да сгореть не решался -

Нету ничьей, абсолютно, вины...

Просто пришел декаданс ренессанса.

Как он во мне перепутал меня

Черною правдой и белою водкой...

Как за тобой моя нежность, нема,

Бродит по свету - незримою ВОХРой...

Ладно прикинут, и ноги - в тепле,

Взор не смущен обозримостью края.

Я ли взмолчу, отразившись в тебе...

- Господи, это же я умираю!

Мне ли пенять на свои небеса,

Мне ли по нраву кощеево злато,

Если ни беса в себе, ни себя

Не уберег от небесного сглаза...

Я ли строку бесполезную длю,

Видя разверстые хляби и зыби.

Хочешь, я слово на всех разделю -

Я всемогущ, как Христос на безрыбье...

* * *

Придыхом, поступью, временем траченной плотью

Быть неопознанным, странным на все времена.

С грустью в горсти, за которую бабок не плотют,

Смысл обрести, за который заплатишь сполна.

Скучно брести в краснонебое душное утро,

Время ускорить, шаги задержав на мосту...

Верить в себя - Христофором в посудине утлой,

В неискушенности фору давая Христу.

Взгляд воздымать к располневшему лунному лику,

Слог принижать, памятуя старинный совет...

Даже крича, никого никогда не окликнуть.

Даже шепча, ничего не услышать в ответ.

* * *

Не восклицать, не мучаться, не злиться,

Не разделять на агнцев и двоих...

Не замечать, как изменились лица

На старых фотографиях своих.

Не замирать, колени к подбородку

Поджав, когда уже четвертый час.

Носить довольно хищную бородку

И пару междометий про запас.

Любить свою печаль - за неименьем...

За неуменьем веселиться - лгать.

И, не придав значения знаменьям,

Мучениям замену предлагать.

Не убегать извилистых течений,

Не подпирать пером надбровных дуг.

О, сколько нам чудесных отречений

Готовит Посвященья спертый дух...

* * *

Под пыткою спросите -

И словом не обмолвлюсь

Зачем я с ней связался...

Вам слыхом не слыхать

Зачем видавший виды -

Звенящий тетивою

Амур, надравшись вволю,

Решился воспорхать.

Сначала ты смешалась

И твой Амур пархатый

Не смог найти ответа

На мой вопрос прямой.

А после ты смеялась -

Хи-хи ты да ха-ха ты...

Немного - над собою,

И много - надо мной.

Слепив сердец обломки,

Надежд своих обноски,

Спеша, понадевали

Навыворот в пылу...

И все-таки смешались,

Как в доме у Облонских,

Однажды на диване,

И дважды - на полу.

Над нами нависали

Какие-то картины,

Какие-то кретины

Кричали наверху...

А ты лежала в позе

Тебя, почившей в бозе.

А я наощупь думал,

Что рыло все в пуху.

И вот, пока щипал я

Полдневную щетину,

Безнравственно решая -

Уйти или еще,

Ты радостно воскресла

И, мне вскочив на чресла,

Нелепым лепетаньем

Расстроила расчет.

И в мерном колыханьи

Амурного тандема,

В безмерном трепыханьи

Тождественных сердец

Возникла перед нами

Серьезная проблема -

Твой муж пришел с работы,

И нам пришел пиздец.

* * *

…от безысходности кутаясь в чувство вины,

куришь, отважно сутулые сутки ругая…

Словно никто тебе страх не подмешивал в сны,

словно тебе не ясны ни одна, ни другая –

сущности этих скитаний – когда поутру

хочется просто пожить… А с полудня – досада…

Словно никто твою тень на девятом ветру

не продырявил листвою продрогшего сада.

* * *

За мутным мороком дождя

Сковало заморозком лужи.

Ты объяснила, уходя,

Что без тебя мне будет лучше.

Мне будет лучше, чем с тобой.

И с каждой ночью обреченной

Начнет взрослеть моя любовь,

И станет вдруг такой ученой...

Какою черною рукой

Ведом к неведомому благу,

Вселяю в серую бумагу

Тобой подаренный покой...

Пока шуршу карандашом,

Поля черкая наудачу, -

Мне хорошо. Мне хорошо.

А станет лучше - так заплачу.

* * *

Ночь ли темнится, закат ли закатится,

полдня ль пугает палящая палица -

нет мне любви.

Скулы свело застарелой ухмылкою.

Букой бурчу себе, хмурюсь и хмыкаю -

ви-се-ля-ви...

Помнишь, по парку парящие, парами

плыли красотки, и парни гитарами

воздух гребли мимо той, что распята

на древке весла,

древнею Дафною, каменной Сутрою,

всем вопреки, кто считал ее сукою,

мокрую, мудрую, полную мукою

матку несла...

Здесь нас носило - в деньгах и в безденежье.

Жизнь нам сулила дела и безделицы.

Нас окружали дары и бездарности -

грудой руды.

Чтоб, вопреки неизбежному тлению,

тлело в груди, и продуктом горения

стали слова. Только что перед временем

наши труды...

В этом пространстве с тенями и стенами

воздух наполнен неслышными стонами.

Если устану и пальцами стылыми

трону струну, -

вряд ли незрело унижу нас терцией...

И на газоне с увядшей настурцией

сгинет страница - что пальцев струбциною

в парке сомну.

ИНОЗЕМНАЯ СКАЗКА

А сон-то был престранный.

А город - иностранный.

А вечер был холодный

И падали листы.

И в парке стало страшно...

А звали ее Маша -

Когда, конечно, звали

(Здесь чаще все на "ты"...).

А это вам не шутки -

В пустом холодном парке

(Хотя, скорее, в темном

Загадочном лесу...)

Без шапки и без шубки,

Без путеводной палки

Блуждать, пугая эльфов,

Продрогших на лету.

И вот, когда тропинка

Вильнула и исчезла,

И странные соцветья

Лодыжки оплели -

С мерцающей звездою

Над серебристым жезлом

Возник печальный странник

Из сумрачной дали.

Она к нему бежала,

Как узница - на волю...

- Спасибо, милый путник,

Что отыскал меня!

А он вздохнул устало:

- I looking for my wallet...

Посеял двести баксов -

Ищу уже два дня...

И вдруг нашлась тропинка

И больше не терялась.

И рассмеялись ярко

Рекламные огни...

А блажь все вспоминалась.

А ночь лишь начиналась,

Когда вдвоем из парка,

Но - врозь ушли они.

И он в сердцах - по барам

Да по ирландским пабам.

Потом лет сто по бабам

Таскался, идиот...

А в чаще - что за жалость -

Кошель вспорола завязь...

А Маше все казалось,

Что кто-нибудь придет.

* * *

Придет, и бледною рукой

Коснется косяка дверного.

И мысли блудные - рекой,

Отринув лед, прихлынут снова

В поля раздумий и тоски,

Где Суть, лежащая полого,

Хранит озимые ростки

Крапивы и чертополоха.

ТАНЦЫ С ВОЛКАМИ

Они танцуют, но не вальсы.

Их голос нежен и гундос.

У каждой где-то там остался

Уездный свой Армагеддонск.

Они смеются беззаботно

И даже весело почти...

У каждой где-то там, за бортом,

Не прозвучавшее "прости".

Они стройны, как каравеллы,

Несут тугие паруса...

Ах, как взирают кавалеры,

Оставив дам на полчаса!

Заморских судеб компилянты,

Зато у жен - свое биде.

Их озорные комплименты

Шуршат на выгнутом бедре

У тех, что в центре, на стремнине -

Куда принес их утлый челн.

И стонут зрители, в штанине

Стыдливо пряча вздутый член.

И в сердце этого бедлама,

В туфлях на остром каблуке

Одна, споткнувшись, вскрикнет - Мама!.. -

На неанглийском языке.

Миндаль жидов, китайцев щелки

И негров белые шары...

Они сейчас не люди - волки,

Следят за честностью игры.

Их губ тяжелые оладьи -

Смотри - блестят не от вина.

Ты можешь быть заморской блядью -

Ты им, такая, не страшна.

Ты можешь быть гермафродитом

Иль Афродитой надувной,

Женой хохла, сестрой бандита

Иль просто - шиксою одной.

Ты можешь русской быть, иль полькой,

Или забыть - кем ты была...

Не останавливайся только.

Давай, танцуй! И все дела.

Ты можешь даже быть калекой -

За ними пристальней следят...

Но если станешь человеком,

Хоть на секунду человеком...

Хоть на паденье - человеком,

Вот тут они тебя съедят.

И я средь них, растленьем тронут,

Гляжу, оскалясь, на тела.

И я рычу: не трусь, не тронут...

Они - волки - вовек не тронут,

Что стало пищей для орла.

...и вспыхнул свет. И тьма сгустилась.

И, встав на цыпочки, она,

Как за соломинку, схватилась

За мачту грязного челна.

* * *

Разноцветье поблекло. Пришли холода.

На земле моя тень остывает.

Здесь бывает зима, даже снег - иногда...

Но подснежников - не бывает.

И не выручит сказки рождественской мед -

О сиротской судьбе и - дочерней...

Эта ложь позабыта. И сказочник - мертв.

И мертвы его съевшие черви.

Я ль не шел на костер, на обманчивый свет,

Не слагал небылицы о лесе...

Да не дюжина месяцев - дюжина лет

За спиной у меня куролесит.

Полно, милая, полно взирать с высоты -

Как меня календарь убивает.

Здесь, бывает, растут из-под снега цветы...

Но подснежников - не бывает.

* * *

Разувая глаза, как Вий,

Реалист замечает черство -

Жизнь убийственна для любви,

Только смерть продлевает чувство.

Разевая на каравай,

Знай, что боли зубные дики.

Сколько устриц не ковыряй -

Нету жемчуга, только дырки.

Развивая по ходу мысль

О греховности парадиза,

Сколь веревку себе ни мыль,

Не узнаешь - за что родился.

Розовея ль на простыне,

Разрывая ль оковы платья,

Знай, что после, любви вовне,

Троекратно за все заплатишь.

Раз уж хочешь допить до дна -

Постарайся допить без позы...

Если смерть твоя не ценна,

Значит - ты спохватился поздно.

* * *

Не верь! Не зря тебе долдоню,

Да все неймется подлецу...

Расплата потною ладонью

Развязно шлепнет по лицу.

Очнешься в сумеречном свете,

Нашаришь разум в темноте,

Как будто фальшь в автопортрете -

По исказившейся черте.

Пойдешь к столу походкой трупа,

Стряхнешь в тетрадь словесный зуд,

Но строк спасительные струпья

Вовек чумного не спасут.

Забудь слова, пошли их к ляду,

Живи, как рыба, налегке.

Не верь ни тлеющему взгляду,

Ни ручке, тающей в руке...

* * *

Ныне все по-новому, ныне все - по-старому.

Новый год пожалует - встретим Старый год...

Все стаканы нолиты, все столы заставлены,

Простыни - застелены. Скоро хоровод.

Я спою вам тенором, я спою вам дискантом,

Пьяной псиной дикою буду выть всю ночь.

Здесь не место кенарам, в нашем буйном дистрикте -

Здесь иные певчие сами жить не прочь...

Улетели скворчики, оперились птенчики,

Белокрылых мальчиков бляди увели.

С гордой мордой скорченной трудно быть застенчивым.

Ой ли, лели-лели вы, ай люли-люли...

Как живется, солнышко, как дела, как денежки?..

Муж еще не пьяненький? Так подлей, подлей...

А куда он дернется, а куда он денется -

Он себя без водочки вел куда подлей...

Сказано - не сказано, сделано - не сделано,

С ангелом ли, с демоном станешь почивать,

С казановой, с дервишем, с вечностью... Да где она!

Все едино - не со мной. Все одно - в кровать.

Но пока не допита мерзость из мерзавчика

Жизнь ли так услужливо потчует меня...

Скачут подле елочки розовые зайчики,

Хвостиками скользкими маня...

* * *

Проходят дни, забвенья тяжко мчатся,

Давно б пора устать от дежа вю...

Я был рожден, чтоб умереть от счастья,

И потому мучительно живу.

Распятый меж бумагой и получкой,

Я вряд ли позабуду и в гробу,

Как немудреной шариковой ручкой

Пытался обмануть свою судьбу.

Твои слова пророчили и врали,

Они меня до ручки довели...

О, если б мы от счастья умирали,

То кладбища б фиалками цвели.

Зачем, на что душа моя сдержалась,

Уже внимая звону райских пчел...

Мне от тебя досталась только жалость,

За то, что муки счастью предпочел.

* * *

За то, что я сбежать назад

не смог из кабалы,

За то, что в утренних глазах

Остатки нощной мглы,

За то, что хрупкий карандаш

До сердца не дошел,

Я знаю - ты меня предашь,

Но предан всей душой.

За то, что наш сюжет не нов -

Его поймет любой...

За то, что мне не нужно слов,

Чтоб говорить с тобой.

За то, что не питал надежд -

Была, прогнал и ту...

Я знаю, ты меня не ждешь,

Но я к тебе иду.

За то, что я пою без нот,

За то, что я не шустр,

Весна словами захлестнет,

И я не отдышусь.

И сердце съежится, как еж,

За клеткою грудной...

Я знаю, ты меня убьешь,

Но ты всегда со мной.

* * *

Умерла в руке синица,

Не приняв моих седин.

Дай мне, Боже, усомниться

В том, что я теперь один.

Все твержу синицы имя,

Не могу забыть пока -

Пахли перья, словно иней

С материнского платка.

Сердце сохнет, как на гриле...

Кто мне даст теперь совет,

Кто в моей безумной гриве

Гнезда теплые совьет?

Стало слово мне постыло,

Как болячка на губе.

И в руке моей остылой

Воет ветер, как в трубе.

Ты не вой, не вейся, ветер...

Я решил себе в уме -

Если нет любви на свете,

Значит есть она во тьме.

* * *

Не касайтесь чужой куклы -

Кукла пахнет чужим детством.

Не целуйте живот впуклый -

Станет выпуклым он вместо...

Не цените чужой дрожи -

Дрожь бывает у сук даже.

Вот сейчас получу по роже

И продолжу вещать дальше...

Век не будут торчать грудки,

Век не будут блестеть глазки.

Не ломайте чужой игрушки,

Не срывайте с нее маски.

Поползут по стене тени,

Поползут по лицу годы...

И пустое ее тело

Всяк наполнит собой гордо.

Век не будет душа в клети,

Жизнь впитав, словно крем в кожу.

И в глазу ваш кривой крестик

Унесет молодой коршун.

* * *

Междоместие - хуй где найдешь, с галогеном ходи... -

Притворилось кишащим проворными тварями градом.

Там свинцовой свиньею с винцом виноватым в груди,

Неотмщенный, вишу над годами копившимся гадом.

Я парю, словно гриф, и порой забываю, что граф -

Все равно обо мне здесь никто не скорбит и не помнит...

Разве скорбный главою, веревку мою подобрав,

Повлечет на петле в казематы прокуренных комнат.

Вот и ныне нашелся - который "тебья понималь",

И стакан воздымаль с выражением пьяного Будды.

Я же помню по-ихнему только одно - "нох айнмаль"...

Но старик понимает, и влага струится в сосуды.

И когда жизнерадостный градус подточит свинец,

И глаза заблестят не пролившимся жаром расплава,

Этот некто поймет - запоздало поймет, наконец, -

Я не шарик воздушный, я - бомба, расплата, расправа.

И свинцовая ночь над бескрылым расправит крыла,

И заплещет рассвет, как победное знамя, малинов...

И меня понесет за тобою - куда б ты ни шла,

Мимо черных остовов горящих внизу цеппелинов.

* * *

Я очнулся в тревожном нигде.

Надо мной проносились виденья.

Я не понял, что это – к беде.

Как понять, коль без году неделя…

В изголовье порхала родня,

Ворковала прозрачная няня.

И беда обнимала меня,

Все пространство собой заполняя.

Сколько женщин и весен прошло,

Сколько в сердце сердец отогрелось, –

Что же так быстротечно тепло…

Как понять, коль без юности зрелость…

Все старался не выронить стон,

Не сорваться в мальчишеском плаче.

И Господь осторожным крестом

Бесполезность мою обозначил.

Вот и ныне – о сне промолчу,

Продлевая полетную странность.

От беды ль, на беду я лечу?

Как понять, коль без вечности старость…

Я ль поил ангелицу с руки

С неизбывной печалью на лике.

То ли в сердце цветут васильки,

То ль под сердцем скребут василиски…

* * *

Ладил крест, а вышел – ять…

Вмиг с обманом не простишься.

Скучно девушек влюблять

С одного четверостишья.

Скучно губы целовать

Ненасытные – устами.

Скучно скучно забывать, –

Чьи слова словами стали…

Тот, кто ведал – мой черед –

Мне уже не выдаст форы.

Модной обувью вперед,

Наплевав на светофоры,

По асфальтовой реке

Поплыву за дальним светом…

Кто заплачет вдалеке?

Кто пойдет за мною следом?..

Что оставлю впопыхах

Всем знакомым и зевакам…

Жизнь, истлевшую в листках.

Междоматье с мягким знаком.

Ладно скроен, крепко сшит,

Все к лицу – во что одела…

И до собственной души

Мне уже не будет дела.

Высказаться?