"Одну тридцать шестую часть своей жизни человек проводит в скандалах...".
Где и когда я прочитал или услышал такой вывод, не помню; но уж очень он похож на правду. По крайней мере, советская действительность, с ее бесконечными очередями и вечным дефицитом, скандальные ситуации порождала, можно сказать, на каждом шагу: в коммунальных квартирах и кухнях, на работе во время "авралов", в общественном транспорте, не говоря уже о магазинах или столовых...
Сегодня скандалов " советского типа" стало меньше. на работе особенно не поерепенишься: того и гляди - уволят.
"Коммуналки", худо ди бедно, расселяются. А самое главное: исчез основной "стимул" скандалов недавнего прошлого - дефицит. Теперь скандалы переместились на страницы газет и телеэкраны; исчезновение некоторых бытовых поводов с лихвой компенсируется всеобщим интересом к происшествиям, которые случаются с разного рода известными людьми. Однако, с моей точки зрения, скандалы последних лет стали какими-то банальными и похожими один на другой: если не катавасии в парламенте, так финансовые аферы или бракоразводные процессы эстрадных и кинозвезд. В этом смысле мы вполне "догнали Америку", чему, правда, совсем не хочется радоваться.
Нет, все-таки прав был незабвенный персонаж одной из комедий А.Островского, утверждавший, что прежде "крепче было". Не то, чтобы вода была мокрее, а соль солонее, но скандалы случались порою какие-то необычные, ни на что не похожие. Однако, беседуя со своими ровесниками и даже людьми более старшего возраста, я все чаще убеждаюсь, что некоторые события, некогда так волновавшие нас, как бы выпали из памяти. Это и побудило меня зафиксировать свои воспоминания на бумаге и предложить их читателю. Тем более, что волею судьбы, а затем и тому делу, которым я занимаюсь уже без малого четверть века, мне не раз доводилось становиться свидетелем, а в некоторых случаях и соучастником скандальных историй, которые интересны не только сами по себе, но и в известной мере характеризуют Время, в котором мы жили.
Один из западных исследователей "советского образа жизни" остроумно заметил: "В истории Советского Союза лишь о двух знаменитых людях не было анекдотов: о Сахарове и о Солженицыне". Кажется, это правда: я, во всяком случае, таковых не слышал, хотя практически о любой мало-мальски известной личности существует немалое количество если не анекдотов, то рассказов, похожих на анекдоты или каких-то шуток. Иногда такие личности не успевали еще и появиться на свет божий, а о ней уже шутили. Как случилось это с миллионным жителем Одессы...
Его появления ожидали с начала семидесятых годов. По этому поводу возник даже легкий ажиотаж, что не могло не вызвать отклика местных юмористов. Самая знаменитая шутка принадлежит команде КВН Одесского института народного хозяйства, которая выступая на "открытии сезона" 1972-1973 годов (оказавшегося, как потом выяснилось, последним в Клубе Веселых и Находчивых "первого периода" его существования), выдала в эфир такую фразу: "Скоро в Одессе появится миллионный житель. Каждый из вас может стать его отцом!". Шутка эта имела громовой успех, и хохоча и аплодируя вместе со всеми, я, разумеется, и предполагать не мог, насколько она окажется пророческой...
Миллионный житель появился на свет в 1974 году в "образцово-показательной" советской семье. Этим определением я, разумеется, никоим образом не хочу обидеть реальное семейство, на долю которого выпала честь стать родителями миллионного жителя, но нетрудно предположить, как долго подбиралась эта семья, сколько обсуждений и совещаний на "высоком уровне" было проведено по этому поводу. Рождение младенца отметили памятной медалью, родителям выдали ключи от трехкомнатной квартиры, ну, и естественно это событие широко отмечалось в тогдашних средствах массовой информации. Но только руководство города и области знало, что в жизни Одессы начинается новая эпоха...
Дело в том, что по существовавшим в Советском Союзе порядкам города-"миллионеры" немедленно переводились в более высокую категорию снабжения, что означало улучшение обеспечения их жителей всеми видами товаров. Это сейчас середина семидесятых кое-кому кажется чуть ли "райским" периодом, однако, если поднапрячь память, то окажется, что жизнь и в ту - относительно благополучную - пору не слишком баловала простых советских граждан. Да, колбаса действительно стоила два двадцать-два шестьдесят, а мясо - рубль девяносто за килограмм, однако, чтобы раздобыть мясо по этой самой (государственной) цене, следовало встать еще затемно, чтобы занять очередь в одном из малочисленных магазинах, где "государственное" мясо еще продавалось. Ведь на базаре оно стоило уже четыре-пять рублей за килограмм, что при средней зарплате в 150 не очень-то позволяло абсолютному большинству граждан баловать себя базарным мясом. Самым популярный из мясных магазинов города располагался на улице Ленина как раз напротив здания Госбанка. Местные остряки шутили, что тот, кто спроектировал подобную дислокацию магазина, наверняка получал инструкции из ЦРУ, потому что даже самый рассеянный иностранный "гость города", посещая банк (валюту-то в ту пору менять можно было только в этом учреждении), не мог не обратить внимания на громадную очередь, получая, таким образом, абсолютно точное представление об уровне жизни советских людей. После того как Одесса вошла в состав городов - "миллионеров", появлялась надежда, что этого мяса станет, по крайней мере, несколько больше, а очереди несколько уменьшатся.
Но, помимо, перевода в более высокую категорию снабжения, появление миллионного жителя имело для местного партийного руководства еще одно немаловажное значение: теперь можно было вести речь о создании в городе нового района (конкретно таким стал Малиновский район), следовательно, для номенклатуры открывались новые перспективные вакансии.
Я понимаю, что предистория несколько подзатянулась, однако без нее затруднительно будет уяснить смысл дальнейших событий...
А дальше речь пойдет о переписи населения, которая проходила зимой 1979 года. Этой акции "партия и правительство" придавали огромное значение, потому сил и средств, что называется, не щадили. К подготовке и проведению этого мероприятия привлекли сотни тысяч людей, по большей части с высшим образованием. Правда, то, что в ходе переписи задействовали столь значительный "интеллектуальный потенциал", имело вполне прозаическое объяснение: к делу подключили сотрудников многочисленных научно-исследовательских институтов и лабораторий, которые в начале года, как правило, находились в благодушном ожидании новых договоров и потому не были чрезмерно обременены выполнением служебных обязанностей. Говорят, что один высокопоставленный партийный деятель выразился по этому поводу так: "Наконец-то и этим бездельникам нашли работу!". Поскольку автор этих строк в ту пору трудился как раз в одной из таких научных организаций, он не берет на себя смелость оспаривать справедливость этого утверждения...
Однако, надо отдать должное организаторам переписи, дело было поставлено на широкую ногу и отнюдь не халтурно. Будущих "счетчиков" и "контролеров" уже с ноября по два раза в неделю собирали на специальные занятия, где подробно объясняли технологию проведения переписи - "от А до Я". Учили как представиться перед тем, как войти в квартиру, как вести разговор, как заполнять переписные листы и т.д. и т.п. Технология опроса, кстати, была достаточно непростой, тем более, что каждого четвертого гражданина полагалось опрашивать "по полной схеме", состоящей из более чем двадцати пунктов. Вообще же каждый переписной лист был рассчитан на опрос двух человек, и если переписываемая семья состояла из нечетного количества членов, одна половинка листа оставалась незаполненной. Как потом поймет читатель, в дальнейших событиях эта деталь сыграла весьма значительную роль...
И вот сразу же после празднования Нового, 1979, года сотни тысяч людей по всей стране, и несколько сотен одесситов в том числе, вышли на работу не на свои привычные места, а на переписные участки, где им предстояло провести весь январь, получая за то "среднюю зарплату" по месту основной работы и имея в перспективе обещание премии и нескольких дней "отгулов". Непосредственно же перепись началась в середине января и длилась неделю. За это время "счетчики" должны были обойти абсолютно все квартиры на своем участке и записать данные абсолютно всех проживающих в данных квартирах (характерно, однако, что переписные листы заполнялись только лишь на основании устного опроса - никаких подтверждающих документов не требовалось). Работа, следует заметить, велась весьма добросовестно. Практически каждый "счетчик" уже за неделю до начала переписи " в неофициальном порядке" обходил свой участок, знакомился с расположением квартир, выяснял, не собирается ли кто-нибудь в это время уезжать, а наиболее предприимчивые заранее собирали необходимые данные. И вероятность того, что кого-то из горожан при обходе могли пропустить, была весьма малой. Потому, собрав, обработав и сдав в положенный срок переписные листы, люди уже предвкушали прелесть пятидневного "заслуженного отдыха".
Но не тут-то было... Где-то в середине двадцатых чисел экстренно собрали всех "контролеров". Случился скандал: оказалось, что спустя четыре с лишним года после официальной регистрации миллионного жителя в Одессе проживает " всего-навсего" 980 тысяч человек. Рождаемость в ту пору еще превышала смертность, жители сел и райцентров всеми правдами и неправдами стремились попасть (и попадали) в большие города, эмиграция, хотя уже существовала, но составляла ничтожно малую величину, так что основания для "естественной убыли" отсутствовали. Можно предположить, что местное партийное руководство провело не одну бессонную ночь в раздумьях над этой проблемой: по причинам, изложенным в "преамбуле", понятно, почему вопрос наличия или отсутствия миллиона жителей имел для начальства важнейшее значение. И принято было решение: всем "счетчикам" еще раз пройти по своим участкам и самым тщательным образом проверить: не пропущен ли кто в ходе "основной" переписи. Но как это осуществить реально, никто не знал: ведь официально перепись считалась завершенной и люди могли элементарно не пускать "счетчиков" в квартиры, подозревая, что под их видом в жилище хотят проникнуть разные "несознательные элементы". Если бы в этой ситуации возник хоть один скандал - руководству было несдобровать.
И потому - совершенно, разумеется, неофициально - "контролерам" и "счетчикам" предложили действовать на свой страх и риск. А те принялись решать проблему весьма простым способом. Мы уже упоминали, что при переписи семей с нечетным количеством членов правая половинка переписного листа оставалась незаполненной. Так вот эти незаполненные части и принялись срочно дозаполнять, проще говоря, создавать "мертвые души". Бедному Чичикову не могло даже присниться, что его идея спустя полтора столетия станет реализовываться в масштабах огромного города! Всю эту "липу" изготавливали быстро и весело. Следили только за тем, чтобы не было серьезных расхождений в отчествах и возрасте новоявленных "членов семей". Особенно шутили над женщинами-"счетчиками": говорили, что всем им следует немедленно присвоить звание "Мать-героиня", учитывая, что каждая "рожала" в среднем двадцать-тридцать душ. И работа эта дала плоды: согласно официальным итогам переписи-79, в Одессе проживало порядка одного миллиона двадцати тысяч человек. Тридцать или даже сорок тысяч жителей были произведены на свет "рукотворным" способом - при помощи карандаша и смекалки.
Правда, особых изменений одесситы не увидели: очередь в мясных магазинах все равно требовалось занимать затемно.
Зато возобновились разговоры о метро: по статусу "города-миллионера" Одесса могла претендовать на появление этого вида транспорта. Слава богу, что из этих проектов ничего не вышло: метро и Одесса - ввиду наличия катакомб - понятие одно с другим несовместимые. Но это уже тема другого разговора...
Так для меня и неясно: кто же на самом деле является миллионным жителем Одессы? Или вправду, как в старой шутке: многие из нас могут считать себя его "отцами" (или "мамами")? Нет, конечно же, я не собираюсь оспаривать у молодого человека, которому скоро стукнет три десятка годков, его права именоваться "миллионным жителем"; более того, мне кажется не вполне справедливым, что о нем вспоминают лишь один раз в пять лет. А историю эту я припомнил потому, что, с моей точки зрения, в этом полуанекдотичном эпизоде, словно в капельке воды, отразилась суть системы, в которой мы еще так недавно жили.
И трагедия огромного государства, которое через каких-то 12 лет после описываемых событий вообще перестало существовать, была в немалой степени обусловлена той ложью, которая пронизывала буквально все его поры, проникая даже в такую сферу, как подсчет количества жителей.
Подозреваю, что об этой традиции забыли даже старожилы. Во всяком случае, люди моего возраста, уже потихонечку входящие в ранг "ветеранов производства", очень удивляются, когда я напоминаю им эту историю. Встретил недавно бывшего одноклассника, разговорились, поскольку давно не виделись, вспомнили "многое и многих", а как дошло дело до воспоминаний о выпускном нашем вечере и событиях, ему предшествующих, собеседник мой страшно удивился тому, что от меня услышал. По-моему, он так и остался в убеждении, что я эту историю выдумал. Но, уверяю вас, именно так оно и происходило 31 мая 1969 года, поздним вечером накануне того дня, когда десятиклассники всех школ Советского Союза должны были писать выпускное сочинение...
Когда родилась эта традиция, еще можно установить; во всяком случае, моя мама, заканчивавшая среднюю школу в 1939 году, утверждала, что именно тогда выпускники одесских школ впервые собрались на Приморском бульваре у памятника Дюку, чтобы получить от него темы выпускных школьных сочинений. Мама моя обладала феноменальной учительской памятью: она могла без ошибки перечислить весь состав класса, в котором преподавала четверть века назад, описывала с подробностями как проходили танцевальные вечера в институте имени Ломоносова в конце тридцатых годов, нравы и обычаи довоенной 118-й школы, так что ее "свидетельским показаниям" об эпохе я верю.
Гораздо труднее (если вообще возможно) выяснить: откуда и как возникла подобная мысль, кому могла прийти в голову эта бесшабашная идея, и каким образом она "овладела массами". А если подумать, какое время стояло на дворе (1939-й!), то вообще перестаешь что-либо понимать.
Впрочем, тут стоит чуть отвлечься, поскольку слушая рассказы тех, чья молодость пришлась на тридцатые годы, я неоднократно убеждался, что эпоха "великого террора" не однозначно черна, и, по крайней мере, молодежь той поры уж никак не была "затурканной" и запуганной (иначе как бы выдержали такую страшную войну?!). Лидия Всеволодовна Гладкая, секретарь ЦК комсомола Украины конца 40-х и "главный идеолог" Одесского обкома партии 60-х годов, самый, быть может, популярный партийный работник нашего города за весь послевоенный период, рассказывала мне, как в те самые страшные тридцатые студенты одного из одесских вузов, дабы не носить все время за собою чернильницы-"непроливашки" (напомню, что авторучек в ту пору наши граждане практически не знали), прятали их в... бюсте Сталина. Лет пять лагерей за это дело можно было схлопотать, но никому не приходило в голову бежать в партком и доносить на товарищей.
Но это, так сказать, к слову - детали эпохи, а факт остается фактом: родившись в предвоенную пору, идея посещать нашего дорогого Дюка вечером перед выпускным сочинением превратилась в одну из самых уникальных одесских традиций: я, по крайней мере, ни о чем подобном в других краях не слышал и не читал. И, надо сказать, что, по уверениям выпускников конца сороковых - пятидесятых годов, Дюк достаточно исправно выполнял свои неожиданные функции: снабжал темами выпускных сочинений всех страждущих вне зависимости от уровня знаний и дальнейших жизненных притязаний. Каким образом эти строго засекреченные сведения, поступавшие в отделы народного образования из Киева в запечатанных конвертах, которые полагалось вскрывать именно 1 июня и ровно в 9 часов утра в присутствии учителей и представителей районо, попадали в руки нашего памятника, история до сих пор умалчивает.
Ходили слухи, что этим занимаются люди из гороно, но никто и никогда эти слухи не пытался ни проверить, ни опровергнуть; какое имело значение КТО, когда важно было иное - успеть хотя бы за ночь настрочить шпаргалку.
Выпускники указанного времени утверждали, что достоверность полученной от Дюка информации была практически стопроцентной. И что удивительно: Дюк передавал свои поистине бесценные сведения совершенно безвозмездно. Правда, постепенно, уже в шестидесятых, когда стало ощущаться какое - то подобие "воздуха свободы", что, помимо положительных последствий, привело и к падению дисциплины во всех ее проявлениях, Дюк также начал "барахлить" и далеко не всегда выданные им темы совпадали с реальными, несмотря даже на то, что стихийно совершился переход к "товарно - денежным отношениям": народ стал сбрасываться и вручал Дюку некую сумму. И хотя каждый давал немного - от 10 копеек до рубля - но, если учесть, что выпускников набиралось несколько сотен, то и деньги Дюк получал приличные (опять же, никто не знает, в чьи руки они попадали и на какие цели использовались).
Помню, как один из маминых учеников, который заканчивал школу где-то в 64-м или 65-м году, жаловался ей; "Мы ему (т.е. Дюку) дали две тысячи в одну руку, бутылку шампанского - в другую, а он все равно обманул!". Тем не менее традиция собираться у Дюка в ночь накануне сочинения сохранялась, нося уже совершенно ритуальный характер...
Стоит ли говорить, что 31 мая 1969 года автор этих строк, тогда еще скромный десятиклассник скромной одесской школы, с замиранием сердца (не столько от надежды узнать темы сочинений, сколько от волнения перед завтрашним испытанием) подходил к Приморскому бульвару.
Хотя время уже было достаточно позднее (часов девять вечера), бульвар заполнила молодежь. Пространство перед Потемкинской лестницей было попросту забито; упасть там не могло не то что яблоко, но наверное, и иголка. Знающие люди утверждали впоследствии, что в тот год народу было много как никогда. Возможно, это и стало причиной последующих событий...
Тут я позволю себе снова отвлечься от плавного повествования и совершить небольшой историко-психологический экскурс - уже в шестидесятые годы.
Если послушать ту музыку и те песни, которые нравились нашему поколению (хотя бы в интерпретации теперешних "звезд" в небезызвестном проекте "Старые песни о главном"), то нынешние пятнадцати - двадцатилетние юноши и девушки могут прийти к ошибочному мнению, что их родители были просто "пай - детками"; честно говоря, мне и самому порою кажется невероятным, как мы могли сходить с ума от "Лады" или "Черного кота". Тем не менее молодежь во все века и времена ведет себя одинаково - разница только в ритмах. Я прекрасно помню, как в 1968 году в зале одесской филармонии на концерте Вадима Мулермана зал, стоя, балдел от "Последней электрички", а в проходе танцевал знаменитый в ту пору "городской сумасшедший" Яник. Да что говорить, если примерно десять лет спустя после концерта ансамбля "Песняры" из Зеленого театра в парке Шевченко вывалила толпа в несколько десятков человек, скандируя: ""Песняры" - молодцы! "Песняры" - молодцы!", и двинулась по направлению к центру города с такими воплями, что милиционерам удалось рассеять народ только на углу Дерибасовской и Преображенской. Попробуйте послушать нынче записи "Песняров" тех лет и сами наверняка удивитесь: как можно было приходить в неистовство от "Вологды" или "Косыв Ясь конюшину"?! Но ведь было: из песен не выкинуть не только слов, но и зрительских реакций своего времени... Нет, мы были далеко не паиньками (пусть не обманывают книги и ритмы песен нашей юности), и хотя время и впрямь было более строгое и даже в известной степени пуританское - по сравнению с нынешним, - но страсти в юных душах и тогда бушевали нешуточные, а пили и в ту пору более чем ... Иногда это внутреннее напряжение, подогретое, как правило, алкоголем, вырывалось наружу, принимая уродливые формы. Что и случилось последней майской ночью 1969 года на Приморском бульваре города Одессы...
Но поначалу ничего даже отдаленно не предвещало "бури". Часов до десяти - половины одиннадцатого все слонялись по бульвару туда - сюда безо всякой цели. Тогда еще не знали мы понятия "тусовка", но это было именно то, что понимается нынче под этим словом. Складывалось впечатление, что люди попросту забыли, с какой целью пришли они к Дюку и каждый занимался чем мог - в меру собственного понимания и испорченности. Над толпой витал стойкий дух алкоголя (о наркотиках тогда подавляющее большинство молодых людей знало только из статей и передач, разоблачающих "их нравы"). Но ведь хорошо известно, что если человека не занять какой-то полезной деятельностью, он непременно отыщет себе занятие "вредное". Тем более это правило справедливо по отношению к толпе молодежи. Оно сработало и на этот раз. Около одиннадцати часов вечера началось какое - то странное "шебуршение". Почуяв, что что - то происходит, все поспешили поближе к памятнику. Задние напирали на передних, передние отбивались как могли. Морской воздух ошарашила "непереводимая игра слов" - единственное наверное, явление в мировой словесности, когда для оценки языковых конструкций используется сравнение с этажностью домов. К тому времени уже стало темно и большинству собравшихся приходилось довольствоваться слухами, передаваемыми с "переднего края". Видно было только, что на памятник залезло несколько человек, расхристанных и явно пьяных, они стояли чуть ли не обминку с Дюком и что -то кричали. Стоявшие впереди божились потом, что на памятник затаскивали голых девушек; лично я в это не верю, но в возникшей атмосфере такое в принципе было вполне возможно. В какой - то момент стало понятно, что толпа превращается в неуправляемое стадо и может случиться все, что угодно. Честно признаюсь, что тогда я попросту струсил и, хотя стоял не так далеко от памятника, поспешил убраться из толпы подобру-поздорову.
Уже со стороны наблюдал, как подъехало не менее полудюжины милицейских машин и "стражи порядка" принялись хватать и забрасывать в свои "воронки" наиболее шумных и нетрезвых. Таковых - на глазок - набралось десятка два. Всем прочим милиционеры советовали разойтись по домам. Лично я внял этому призыву одним из первых, тем более, что стало ясно: ничего "интересного" уже не случится, к тому же я твердо решил, что в любом случае выберу на экзамене "вольную тему", а уж цитат "о партии и о Родине" в голове скопилось великое множество. Так оно, кстати говоря, и произошло: исписав чуть ли не всю тетрадь патриотическими лозунгами, я честно заработал свою "пятерку"...
История эта имела, однако, последствия, для нас, выпускников, весьма печальные. Рано утром какой - то из "вражеских голосов" (говорят, Би-Би-Си) передал в выпуске новостей, будто в Одессе произошли "молодежные беспорядки". Не знаю, в какой степени это повлияло на местное партийное руководство, которое почти наверняка получило солидную взбучку от "вышестоящих инстанций", но решение, принятое им, по мстительности и бессмыслице не имеет, пожалуй, аналогов: директорам школ было дано строжайшее указание проводить выпускные вечера только до 24 часов. Ни о какой традиционной для всех поколений выпускников "встречи рассвета" и речи не могло идти. Вот так одесские десятиклассники 1969 года выпуска остались, по всей видимости, единственными, кто так и не встретил рассвет своей новой жизни...
В следующем, 1970-м году, напуганное начальство решило обезопасить себя от всех неожиданностей и спустило строжайшую установку: "сборища" у Дюка не допускать. С этой целью мобилизовали не только милицию, но и добрую половину учителей города. Моя мама, призванная вечером 31 мая "под знамена" недобровольной этой "дружины", рассказывала, придя домой, как останавливали на бульваре любого подростка и выпроваживали подальше от Дюка. То же повторилось и год и два года спустя. А где - то в середине семидесятых оказалось, что былой традиции уже как бы и нет. Вот так растаяла в дымке времени одна из самых оригинальных одесских традиций. Да так, что почти никто уже об этом и не помнит...
А жаль! Ведь даже эта история - мизерная " с точки зрения" вечности и на фоне грандиозных катаклизмов, которые довелось пережить нашему городу, - доказывает лишний раз уникальность части земного пространства, получившего некогда дивное имя - Одесса.
Александр Галяс
Журналист.