Это
очень женская, даже женственная игра – несложный расчет, изначально правильно
взятый тон, и весь мир у вас в кармане.
1200
вистов, выигранные как-то в общажном турнире, обернулись для меня
рождественским гусем, мне даже не пришлось по обычаю подрабатывать курьером
ради светлого праздника.
Рождественский
гусь, свадебный подарок для подруги, летний отдых – да мало ли чем мог обернуться
предутренний азарт. А когда-то начиналось все романтично. Золотое это время
было, серебряный век.
Декаданс
отдельно взятой квартиры. Постоянно разобранный стол в большой комнате. Посуда
используется, как на дне рождения Мартовского зайца – какое-то семейное
наследие китайских сервизов. Длинный стол с обязательным зеленым сукном,
толстые уже оплавленные свечи – ничего нового, блестящего – тусклые серебряные
подсвечники, почерневший серебряный кофейник, янтарный мундштук с затертым
золотом на ободке. Тени от свечей, шорох сухих роз, нам всем тогда дарили розы
– охапками – красные, темно-красные, почти черные, иногда ванна была заполнена
этим кровавым великолепием. А потом они очень быстро засыхали.
«Три
сестры» – все шли к нам с розами, я уже перестала ощущать их приторный
голландский аромат – им было пропитано все.
***
Как
я тоскую по тем временам, когда мы с сестрами жили одни – уже без родителей, но
еще без мужей и детей. Времена, когда мы были так близки. Сколько мне тогда
было лет – 15-17-18? Сколько длилась эта тяжелая мрачность – сухие розы, свечи,
зеленое сукно? Все такое ненатуральное, все столь изысканное. В
шампанском плавают мороженые ананасы. Шампанское, как и розы, не переводилось
тогда в этом доме.
***
И
каждый вечер в час назначенный гости садились за огромный стол, покрытый
зеленым сукном, и начиналась игра – времяночка, до 9 утра, когда
забрезжит тусклый зимний рассвет. Игра шла только на деньги. Крепкий, крепкий,
до невозможной горечи кофе из латунной турки, густая пена и немного горького
шоколада. Время кризисов и переворотов – дефицит спиртного, еды и сигарет.
Медицинский спирт и шампанское всегда стояли у нас в баре, там же находилась и
огромная жестянка с трубочным табаком, присланным из Виржинии. Virgin Tobacco
– «табак для девственниц» – хихикали мы, набивая трубку. Мы уже устали тогда
писать стихи, мы были утомлены романтизацией межполовых отношений и каждый
вечер ждали гостей, чтобы сыграть.
«Сталинград,
просто трефа, падаю, ложись, пока постоим, сдающий, напополам падаешь?» – скучно, лениво мы
раскачивали эту лодку, азарт начинался под утро, когда оплавленные свечи
захлебывались собственным воском.
***
Пластинки
Вертинского были единственным звуковым оформлением поначалу. Потом Боб –
постоянный преф-партнер – принес Джетро Талла, а находившийся еще на стадии
жениховства будущий муж навязал нашему проигрывателю Амстронга и Каунт Бейси.
Откуда появлялись звуки Тома Вейтса и Ника Кейва, в доме, где не было и намека
на магнитофон – для меня загадка.
Откуда-то
все же брался этот хрипоток, помню только, что мы сестрами спорили – негр или
белый, мелкий или толстый-старый-с-одышкой...
Мой первый муж...
мало того, что оказался гомосексуалистом, он еще был довольно неудачливым
игроком. Из тех, которые верят в стройную, но замысловатую систему, в знание
каких-то магических цифр и сочетаний. Впервые попав в нашу квартиру на
торжество по поводу моего совершеннолетия, он остался тут на неделю, мы ни разу
не оказались наедине, зато мои приятели-соседи вместе со мной научили его играть
в преферанс.
Еще через неделю
он принес выигранные золотые часы – вычурные и безобразные, и сделал мне
предложение.
До преферанса, как
выяснилось, мой первый супруг увлекался игровыми автоматами, к ним он и
возвращался, если мне не удавалось найти третьего человека для тихого семейного
преф-клуба. К моему удивлению, он сорвал куш в автоматах у метро «Беляево» и
переместился в казино где-то на «Курской». В его записной книжке, куда я не
забывала заглядывать, не появлялись новые телефоны, она вся была исчерчена
безумными схемами, гарантирующими выигрыш.
Пару раз он
приходил с набитыми карманами и буквально осыпал меня деньгами, велел паковать
чемоданы и говорил, что мы едем на той неделе то в Мексику, то в Швейцарию...
мы никуда не уезжали, потому что его манера каждый раз удваивать ставки в итоге
приводила к нулю.
Я ходила в лес
собирать грибы, воровала картошку на окрестных дачах и стреляла сигареты на
улице. У меня был беспроигрышный номер: брался дежурный бычок «беломора», и
держа его в руке, я просила огонька у обладателя какой-нибудь шикарной
зажигалки, мне давали сигарету, я ее клала ее за ухо и говорила: «спасибо-это-я-выкурю-завтра»,
– и опять наклонялась к зажигалке с бычком, мне давали вторую сигарету – за час
удавалось настрелять порядка пачки.
Я
бы не стала с ним разводиться по причине его гомосексуализма – это была вполне
терпимая слабость, но когда я узнала одну историю из его светлой юности ( нет,
совсем не ту историю – как ему делал минет телефонный мастер, а даже
более идиотскую) – я собрала его чемоданы и выставила их за дверь.
***
В
1982 году, когда он учился в 9 классе, ему привалило большое финансовое счастье
в «спортлото» – полторы тысячи рублей, неплохие деньги по тем временам. Честный
мальчик, отличник и комсомолец отдал своим родителям 100 рублей – среднюю
зарплату советского служащего, 200 рублей он оставил себе на «погулять», а на
все оставшуюся сумму были куплены билеты «спортлото»... ну и по нулям
практически.
***
Но
его первый преферансный трофей – золотые часики хранятся у меня до сих пор.
За
всю жизнь помню единственное лето, которое я целиком провела в Подмосковье, не
выезжая ни в лес (горы, море), ни даже просто погулять в Москву. Двухэтажный
кирпичный дом, огромный запущенный сад и абсолютное одиночество.
Родители
уехали в тайгу, впервые – с нашего рождения – без детей, и видимо, в последний
раз, по крайней мере, отец именно так отнесся к этой поездке. Дом хотели сдать,
но последить за порядком вызвалась я, только что защитившая диплом. Это было
первое лето после рождения Васены, и никуда я поехать не могла. Ирландский
сеттер Ларри, рыжий кот Сникерс, грудной ребенок – и сама я, рыжая идиотка.
Может,
это последний раз у меня был такой длительный период безмятежности, и
совершенно нормального счастья. Необременительная работа в местечковой газете –
интервью с милиционерами, отслужившими в Чечне, заседания городского Совета и
вечерняя корректура раз в неделю, – а все остальное время я была предоставлена
сама себе в старом запущенном саду.
Отцвели
ландыши и пошла дикая земляника, потом грибы и малина. Родители должны были
вернуться, когда созреют груши. Я мерила время сменой урожаев. Этот дом не был
страшным для меня, я здесь родилась и жила в раннем детстве, потом появилась
квартира, и дом стал дачным вариантом, а потом родители, бросив нас,
перебрались туда навсегда.
Я
помнила тут все, например, как со средней сестрой в детстве (4 и 6 лет,
соответственно) воспользовались тем, что родители ушли на работу и заперли нас
в саду – мы тогда наелись пленительно-молочных бутонов декоративного мака, и за
нами полдня гонялся зеленый дракончик, скрывшийся в зарослях щавеля, когда
вернулись родители.
***
А в то лето по утрам меня будила соседка, приносившая козье молоко,
грубоватый сыр и свежие, еще теплые яйца. Я будила всю свою рыжую семейку,
кормила ребенка, кормила кота и собаку, кот уходил по своим важным делам, а
Ларри я выпускала на задний двор. Васену сажала в манеж.... и абсолютно ничем
не занималась. Правда иногда совестилась своего безделья и придумывала всякую
кучу важностей – я делала малиновое вино, сливовые и вишневые наливки, солила
грибы, собранные в самом влажном и темном углу сада – возле колодца, там, где
папа посадил привезенный из Саян кедр. Сколотила и вкопала новую скамейку, и
стащив со строившейся автостоянки несколько ведер щебенки – посыпала ею
дорожки.
Волшебство
начиналось вечером: темный сад, луна, ежики, иногда прилетало что-то совиное –
но я не могла разглядеть – кто это.
Ко мне приходили гости, жгли костер “на канаве”, жарили сосиски и пили пиво...
у меня к гостям была только одна претензия: принесенное пиво должно быть в
стеклянных бутылках. Денег в местной газете платили чертовски мало, я сама
могла бы кормиться с огорода, но были еще Сникерс, Ларри и Васена.
***
Я
пригласила Асю в гости – отпраздновать ее день рождения, я сдала бутылки чтобы
купить ей подарок – смешную белую плетеную шляпу, Ася сдавала бутылки, чтобы ей
хватило на дорогу до меня. Любимая девушка приехала бритая наголо и в круглых
очках – шляпа не подходила к этому варианту абсолютно. Уже затемно пришли еще
какие-то однокурсники, и мы пили водку, в которую заблаговременно напихали
свежих черносмородиновых листьев. Пили на балконе второго этажа, этого балкона
я в детстве очень боялась – там было гнездо шершней, а мне обещали, что ежели
тебя укусят 5 шершней – это смерть.
Мужчина
Когда
он приезжал в гости на один день, то привозил с собой баранью ногу и рюкзак
пива, если намеревался задержаться – запасался парой-тройкой молочных поросят.
Один
раз он навестил меня в детском саду, где я работала ночным сторожем, чтобы
уложить его спать, понадобилось 8 матрацев, 6 подушек и 12 пододеяльников (хотя
обычному – человеку хватало и 4). Именно ему пришла в голову богатая идея
варить глинтвейн в новеньких детских горшках, которыми была забита моя подсобка.
Когда вино кончилось, он грел в этих горшках пиво со взбитым яичным белком и
перцем.
Он
никогда не пил чай или кофе, а полы он мыл коньяком. Мусор у себя дома он
собирал в пятилитровые стеклянные банки, и выкидывал их раз в неделю. Чтобы ему
не мешал запах, он закатывал эти банки при помощи машинки.
На
первый завтрак он съедал омлет из дюжины яиц и овсянку из целой пачки
“геркулеса”. Креветки он ел с хитином, оливки с косточками, а лимоны с кожурой.
Лимоны он разрезал пополам и посыпал крупной солью.
Кровать,
где он спал, была больше его комнаты, а вместо рождественской елки он наряжал
унитаз, используя для украшения 18 рулонов разноцветной туалетной бумаги.
***
Он стал моим
мужем.
Лукас
дала почитать “Девочек”. Понравилась только одна фраза:
“Если речь не шла о смерти, то важнейшим событием жизни считался обед” –
вот, только так и возможно.
Еда
– удовольствие. В интересах нашего общего виртуала помимо «ебать писателей»
значится – «жрать много вкусной еды».
«Много»
и «вкусной» – жрать.
А
еще – готовить, а потом жрать.
Накрывать малый
ковер в комнате скатертью, раскладывать салфетки, расставлять большие плоские
белые тарелки, на них – глубокие, бело-синие под гжель – и наливать суп.
Супчик.
Покупать
копченые ребрышки, класть их в ледяную воду, сходить с ума от запаха, засыпать
кухню остатками приправ, привезенными с кахетинского рынка. Не соблюдать
никаких рецептур. Обнаружить отсутствие хлеба в доме – на скорую руку испечь
дрожжевых лепешек или сделать чесночные гренки из огрызков позавчерашней буханки.
Задуматься над скисшим молоком – сварить из него творог, перемешать его с
чесноком и сметаной. Или пожарить сырники. Успокаивать голодного Лукаса:
-
Сейчас-сейчас, еще минутку!
Насыпать
в капустный салат семян кориандра и тмина.
Сделать соус из
томатной пасты, сыра и остатков всех приправ для чесночных гренок.
Сварить
обжигающе-острый, до невозможности острый суп, вышибающий слезу. Суп, который
тут же требует водки в качестве аперитива. Погнать Лукаса за водкой.
***
Вариант
воскресный.
Поручить Лукасу развлекать гостей. Долго-долго варить мясо, снимая пену,
колдуя, экспериментируя с цветом и прозрачностью бульона. Прокрутить вареное
мясо. Налепить крохотных пирожков. Обжигаясь и матерясь – таскать их из
духовки. Мазать пирожки маслом и подсоленным желтком. На тревожные вопросы
гостей, звучащие из комнаты, отвечать, что все в порядке, не обращайте
внимания, помощь не требуется.
Пока
пирожки «отдыхают», сделать дюжину фаршированных яиц и печеночный паштет.
Растопить сливочное масло, взбивать паштет миксером. Желтки у яиц
кирпично-оранжевые, крупные, часто двойные. Положить яйца на листья салата,
посыпать рубленым укропом.
Наливать
бульон в огромные чашки и раскладывать пирожки на маленькие тарелочки.
***
Рождество. Варить лапшу на гусиных
потрошках. Перед этим долго и тонко раскатывать тесто – потом разрезать на
длинные полупрозрачные полоски. «Проветривать» лапшу, пока не подсохнет. Суп
получается темно-густой, цвета гусиной крови. Кинуть в суп пару маслин.
Вспоминать вчерашнего гуся, собрать с противня застывший жир в чашку –
поставить в холодильник. Потом в гусином жире жарить картошку тонкими круглыми
ломтиками.
***
День
рождения.
Спуститься в родительский погреб, найти три банки с крупной оранжевой буквой «Е»
на крышке: огурцы, замаринованные в растительном масле; рыжики, соленые сухим
способом; и квашеная капуста с клюквой.
Купить
свежую нежную семгу, разделить пополам – половину посыпать крупной солью и
сахаром, завернуть в белое льняное полотенце – положить в холодильник.
На
следующий день наточить нож и нарезать эту рыбу прозрачными лоскутками,
сбрызнуть ее лимоном и украсить зеленью. С оставшейся половиной семги сделать
пирог. Также сделать маленькие слойки с сыром и вариант хачапури с лобио.
Налепить пельменей – 40 на каждого гостя плюс еще сотню «на-всякий-случай».
Достать полотняный мешочек с сухими белыми грибами – сварить с ними сметанный
соус для пельменей. Сделать горчицу и томатный соус, не забыть купить винный
уксус.
Процедить
из пятилитровой бутыли коричневого стекла сливовицу – разлить ее по графинчикам
и фигурным бутылкам.
Продегустировать
малиновое вино и настойки – черная смородина, можжевельник, мята, мандариновые
корочки и ежевика.
Слегка
захмелев, лечь спать с чувством выполненного долга, с ожиданием гостей, чуда и
удовольствия.
***
Каждый
день жарить мясо. Рыбу. Тушить утку с краснокочанной капустой. «Кушать
подано!» – «Есть хочу!» – «Жрать будешь?» – каждый день.
Дыня, длинная, средне-азиатская,
тяжелая, с бледными сухими боками и с одуряющим запахом. Запираются двери,
занавешиваются окна, отключаются телефон и интернет. Дыня моется под душем,
тяжело ворочает боками. Покрывается пупырышками, дышит все более завлекательно.
Берется острый тонкий длинный нож и узкая ложка с длинной ручкой. Точным слепым
ударом дыня разрубается пополам. Прозрачная дынная сладкая кровь стекает в
глубокую миску – это я выпью потом. Ложкой из дыни извлекаются внутренности.
Я
ее ем. Липкие сладкие руки, щеки, лоб, уши, слипшиеся прядки волос на висках. Я
ем дыню. Я счастлива. Получив первый оргазм, отправляю остатки дыни в
холодильник. Через каждые две минуты подбегаю к холодильнику – отсекаю ножом
еще кусочек – съедаю его тут же – и еще один – возьму с собой в комнату.
Если
дыню приносят гости – они становятся врагами. Даже если они приносят две
– килограммов по 15 каждая. Гости – враги! – почему они до сих пор не ушли.
Почему они хотят, чтобы я делилась с ними дыней?! Половина дыни кладется в
холодильник. Половина – режется на мелкие кусочки, в них втыкаются палочки для
канапе. Эти кусочки кладутся на бледно-зеленое блюдо. Для экономии дыня
посыпается свежей клубникой и мелко-колотым льдом. Гости жрут мою дыню. Как же
некрасиво и жадно они это делают. Шутят:
– А
что ты сделаешь со второй половиной.
Через
силу отвечаю:
–
Сделаю крюшон, приглашу вас завтра.
Обжоры гости верят
и уходят. Я быстро съедаю дыню, не отходя от холодильника, пока гости не
передумали – и не вернулись.
***
Вишня. А еще лучше – вишневый
компот. Трехлитровая банка – к ней прилагается длинная узкая ложка, та
самая, которой я вытаскивала дынные внутренности. Вишневый компот – это не
дыня. Вишневый компот я могу сварить сама. Вишневый компот могут принести
гости. Только пусть банка стоит передо мной, а гость отойдет метра на
три-четыре – для собственной безопасности.
Если
я на секунду выйду из комнаты – пусть гость продолжает громко говорить со мной.
Тогда я буду спокойна – он не ест мой вишневый компот.
Как-то раз я сдури купила электрическую кофеварку. Был момент, когда
отношения с сестрами накалились до невозможности, и я купила себе пароварку,
кофеварку и кучу еще бестолковых приспособлений, позволяющих мне как можно реже
появляться на нашей – «семейно-коммунальной» – кухне.
Две недели
электрического кофепития заставили меня возненавидеть сам напиток. Это был не
кофе. Это было совсем не кофе. И тогда память о волшебной кофейной горечи, о
кофейной гуще и кофейном же тонком аромате заставили меня снять квартиру и
отселиться от сестер.
Потому
что я не могла больше пить кофе из кофеварки. Я хотела отдельную
квартиру, чтобы каждое утро проводить сколько угодно времени на кухне и варить
кофе в своей латунной турке, и не заливать его из экономии времени бурлящим
кипятком, а лить в нагретый молотый порошок прозрачную ледяную воду тоненькой
струйкой.
·
первая чашка
должна быть с сахаром и с молоком, а еще лучше со сливками из маленького
черненого серебра сливочника;
·
вторая
чашка – черный горячий кофе без сахара, а в качестве бонуса к нему прилагается
прозрачный кусок твердого-твердого сыра типа пармезан, который режется тоньше
бумаги;
·
и
третья чашка – остывший, осевший, кисловатой горечи кофе с первой утренней
сигаретой.
В
Москве кофе пьют с мелкой гущей, иногда заполняющей чашку до половины, и я умею
– опрокидывать левой рукой – от себя – кофейную чашку и читать причудливые
густо-коричневые узоры на блюдце. А в Питере меня приучили наливать кофе через
частое ситечко (как в лучших домах Филадельфии), и в Питере же я сама
додумалась до убийственной крепкой рецептуры – обманчиво легкой, сладкой и
мягкой на вид, но эффект которой превосходит все ожидания.
Я
беру пять ложек кофе кладу в сухую и нагретую турку. Пять ложек – не жадничая,
можно с верхом. Туда же кладу большую ложку меда. Нагреваю все это на
медленном огне (главное, не сжечь!). Слегка нагреваю – и тонкой струйкой лью
туда жирное молоко (6-8% жирности). Молоко должно быть холодным – мед должен
успеть распуститься.
Такой
кофе действительно стоит наливать через ситечко. Пить его надо сразу – горячим,
обжигающим, терпким, сладким, медовым.
Когда-то
я варила кофе с корицей или даже с гвоздикой. Когда-то я даже кофейный ликер
делала собственноручно. Но мне наскучили лишние пряности. С ними можно было
варить только плохие, неважные сорта кофе – они забивали весь аромат. Только
иногда я добавляю в турку порошок какао (меньше кофейной ложечки), но это
должен быть хороший какао.
А в
кафе и кофейнях я заказываю только ристретто – очень маленькую чашечку, на дно
которой капнули чуть-чуть самого крепкого кофе. Если ристретто приносят мне без
стакана ледяной воды – я больше не прихожу в такую безграмотную кофейню. Это
все равно, что подать мате не в калебасе, а в глиняном чайнике.
Оно
же матэ. Или он. Это еще не решили – господа, составляющие новые русские
словари. Я пишу «мате» и избегаю гендерных оборотов с этим словом.
Писатель
Горчев пьет мате через ручку. Мне когда сказали – что через ручку – я решила,
что через дверную – через такой черный блестящий набалдашник. Оказалось, что он
пьет мате через пишущую ручку. Правильно, он же писатель.
Я
пью мате через бомбилью. На этикетке было написано, что бомбилья – это такая
металлическая соломинка со струной. Я ее разбирала несколько раз на мелкие
детали, но никакой струны не обнаружила. Наверное, все же имелось в виду
ситечко на конце соломинки.
Мате
– это мой ответ зеленому чаю. Я ненавижу зеленый чай. И не только за его
болотный вкус и тошнотворный запах. Я ненавижу стиль жизни зеленого чая.
Здоровый образ жизни – высокий образ мыслей – забота о почках и о сосудах.
Такие люди каждую субботу ходят в баню не для того, чтобы развлечься, они
наверняка еще бреют лбы и уши. Они, наверное, еще и на тренажерах себя
истязают.
Летом
я люблю пить мате в холодном варианте. Мате заваривается холодной водой в
течение трех часов. Сначала в маленькой плошечке мате набухает с небольшим
количеством воды. Потом все настаивается в большом стеклянном графине.
Чуть-чуть меда или сахара. Можно жженого сахара. Несколько кружочков лимона.
Можно пару листиков свежей мяты. Можно со льдом. Я люблю с мятным льдом.
Никаких
цветов мальвы. Никакого жареного мате с орехами (только для гостей-любителей).
Мне не нравятся сами слова «сицилиана» и «лимонный сорго».
***
А вообще, я к чаю равнодушна. Меня вполне устраивает чай из пакетиков с
двумя ложками сахара и с толстым ломтиком лимона.
Вы
мне можете сказать, что чай из пакетиков – это не чай, это извращение. Я думаю,
что такое мне, в первую очередь, скажут любители зеленого правильного чая. Но
для них есть ответ – зеленый чай из пакетиков.
В
моем мире есть тусклые рассветы, остывший осевший кофе, контрабандный абсент в
дешевом заблеванном кафе, охапки наломанной белой сирени, мелкие букетики
ландышей, любимые духи – названия которых я не могу запомнить, и любимые
сигареты – название которых я всегда пишу, сверяясь с пачкой.
В
моем мире нет дальних странствий, белых яхт и алых парусов, пляжных бильярдных,
гоночных автомобилей, красочных закатов, брызг шампанского, рюмки коньяку –
цвета темного янтаря, серебристого крыла самолета, длинных закрытых белых роз с
каплями росы.
***
В
моем мире существует антикварное серебро, натуральный шелк, длинные зонты,
длинные юбки и длинные перчатки, сухие цветы и травы, кино в пустом зале,
мужские галстуки, телевизионные шоу, ночные поезда, охотничьи ружья.
В
моем мире не существуют мужчины в белых воротничках, клубные концерты, радио,
телевизионные аналитические передачи, домашние тапочки, аквариумы, пачки
фотоальбомов – с летнего отдыха.
***
В
моем мире имеют место быть изумруды – без оправы и огранки, пустые улицы,
плетеная мебель, граненая посуда, индийские платья, книги в мягких обложках,
футбольные трансляции, ориентальное кино, стихи немецких экспрессионистов.
В моем
мире нет места утренней гимнастике, массовым гуляниям, бокалам от Риделя,
глянцевым журналам, бесплатным газетам, сотовым телефонам, показам мод, туфлям
на шпильке и спортивной обуви.
***
В
моем мире имеют ценность рыжие женщины, маленькие дети и умные мужчины,
французский шансон и немецкая опера, утренний дождь, ледяная водка, мясо с
кровью, сыр с плесенью и свежая зелень.
В
моем мире не имеют ценности правильные трудоголики, мармелады, конфитюры и
сухофрукты, женские детективы, фантастический жанр, запах ладана, музейная
программа в новом городе.
Мы
с вами можем прожить всю жизнь на одной улице. Мы с вами можем всю жизнь
проработать в одном офисе. Мы с вами можем проводить летний отпуск в одних и
тех же местах. Мы можем прожить одинаковую жизнь, но наши миры ни разу не
пересекутся
Деньги
В
старших классах средней школы очень любят задавать вопрос: “Как бы вы
потратили миллион?” – этим вопросом пытаются как-то вычислить духовность
старшего школьника. Причем имеется в виду не буквальный миллион, а какая-то
неограниченная сумма денег – ну очень большая. Потому что когда я училась в
старших классах средней школы, миллионы были совсем другие.
Я
была тогда кондовой девочкой с высокой степенью духовности и с небольшой
романтической дурью. Я отвечала:
–
На книги, путешествия и благотворительность.
Вот,
хотелось мне помогать бездомным художникам, слепым музыкантам и глухим поэтам.
Кстати, сейчас они от меня хуй получили бы, впрочем и миллиона у меня нету.
А
одна девушка, блистая оригинальностью, заявила, что тратила бы миллионы на
подлинники картин. Например, Ван-Гога. Я от зависти чуть не лопнула – до Ван
Гога я не додумалась. Принялась размышлять и пришла к выводу, что подлинник
Ван Гога подобен “Воротничку” Тэфи.
Такая
картина, если купить и хранить ее дома, потребует сначала сигнализации от
воров, сигнализация потребует старинного особняка, особняк потребует ухоженный
сад вокруг себя, ухоженный сад, в свою очередь, потребует садовника, тот –
кухарку, персонального водителя и горничную. И несчастная я должна буду
положить жизнь на все это хозяйство по той простой причине, что мне захотелось
иметь у себя дома подлинник Ван Гога.
Спроси
у меня сейчас – как бы я потратила миллион, то я бы скорее всего купила
себе большую квартиру в Питере с огромной кухней (да-да, чтобы кухня была бы
еще больше самой квартиры) и много-много инету. А еще – купила бы огромный ящик
с инструментами, чтобы там было все – и тиски, и ножовка, и электродрель, и
бензопила, и газосварочный аппарат – и я никогда-никогда не вызывала – ни электрика,
ни сантехника ни прочую коммунальную сволочь.
Хотя,
вру конечно, я сейчас никому не расскажу – как я на самом деле распорядилась бы
деньгами.
***
Вообще,
в деньгах я вижу единственный смысл – они помогают не экономить на мелочах.
Деньги
не дают мне уверенности в себе, не избавляют от страхов и проблем, но они
позволяют испытывать упоительное ощущение, когда я не должна экономить на
мелочах. Когда я не должна помнить – в каком ларьке сигареты стоят на
полтора рубля дешевле, когда я не должна высчитывать, что выгоднее мне покупать
в метро – жетоны или карточку на неделю.
***
Хотя,
это тоже ерунда. Меня вот раздражают две пословицы-приговорки: Богатые тоже
плачут и Художник должен быть голодным.
Во-первых,
когда ты богат, плачется все же немного слаще. Когда ты богат, ты можешь
позволить себе поплакать красиво – с удовольствием и размахом. Иногда даже с
фантазией.
Во-вторых,
художник никому ничего не должен. И вообще, никто не должен быть голодным. Хотя
неплохо многим – и не только художникам – знать, что такое голод. Чувствовать
его гипотетическую возможность и ужас.
***
А
одна моя знакомая как-то в юности “украла миллион”, ну не устояла она перед
соблазном безнаказанности. Не устояла, а потом мучилась – что твой
Раскольников. Вернуть деньги возможности не было. Так она пошла в лес и сожгла
их там. Жгла и плакала. Дура была моя знакомая.
Я
не хочу становиться богатой и знаменитой. Я не хочу делать карьеру и класть на
эту лесенку жизнь. Я не хочу даже быть замужней домохозяйкой (уже не хочу!).
Я
хочу быть хозяйкой пансиона.
Мой
пансион будет представлять собой домик немецкой постройки в Петербурге,
где-нибудь на Выборгской стороне – комнат на двадцать, две из которых будут
лично мои и вход туда будет запрещен. Еще там будет огромная кухня – тоже лично
моя. Для общего пользования будет большая столовая – потому как комнаты будут
сдаваться только “со столом”.
Хозяйкой
там буду я – так и знайте! – это первое и наиважнейшее правило пансиона.
Обязательны
завтраки – яйца (различных способов приготовления – от “просто всмятку” до
боярской яичницы), гренки с сыром либо оладьи с яблоками. Чай, кофе, мате,
какао, ананасовый, грейпфрутовый или яблочный сок, минеральная вода “Архыз”.
Никаких бумажных сосисок, чипсов и консервированных овощей. Никакого зеленого
чая. Вообще, в моем пансионе будет запрещено – пить зеленый чай и молиться на
иврите.
Также
в моем доме будет специальный курительный салон, где по вечерам можно расписать
пульку или сыграть в нарды. Без меня пуля не расписывается.
При
пансионе планируется оборудовать гараж – только никаких автомобилей в нем не
будет, а будет там множество велосипедов и скутеров, которые я стану сдавать
своим постояльцам в прокат.
***
В
18.00 – обед в общей столовой, не менее пяти перемен блюд, меню обсуждается с
постояльцами, присутствие которых во время обеда обязательно. На обед могут
быть приглашены посторонние гости – по предварительному соглашению.
Также
при кухне будет специальный “буфет” – свежая выпечка, закуски – типа ветчины,
салатов, малосольной рыбы, фрукты и прочее – “буфетом” могут пользоваться все в
любое время.
Еще
одна комната будет отведена под “домашний кинотеатр” – программа фильмов также
обсуждается с постояльцами.
Громкой
музыки в моем пансионе не будет. Для любителей громкой музыки будет оборудована
специальная комната со звукоизолляцией.
У
меня будет еще специальная комната для любителей – курочить чужие компьютеры,
на двери этой комнаты будет прибита табличка:
“спесьяль”.
Я
буду покупать на блошином рынке разбитые клавиатуры и мониторы – и прочее говно
с проводами.
И
вот, ежели у какого извращенца из числа моих постояльцев возникнет желание во
всем этом говне покопаться – я буду их в той комнате запирать – по 10 рублей за
«игровой час».
Другие
комнаты на час не сдаются.
В
каждой комнате должен жить один человек. Для удобства постояльцев некоторые
комнаты будут смежные.
Траву
в моем пансионе курить не будут – это как зеленый чай или молитва на иврите.
Блядей
водить разрешается. Представлять их мне необязательно.
Разрешается
держать собак, кошек, птичек, комнатные растения. Не разрешаются – аквариумные
рыбки и насекомые.
Вопросы
и пожелания принимаются.
Альтернативный
пансион для любителей-извращенцев
Вот
странно, выяснилось, что люди, которые хотят пить зеленый чай, курить траву и
молиться на иврите – эти люди почему-то хотят поселиться в мой еще
непостроенный пансион, где все это будет под запретом. Мне пришло уже много
писем с запросами.
Мы
обсуждали с Лукасом тяжелые психологические проблемы подобных индивидуумов и
пришли к выводу, что альтернативный пансион будет держать Лукас – там не будут
кормить горячими обедами и холодными закусками. Там не будут менять постельное
белье и выдавать ежедневно свежие полотенца. Там не будет ни кошек ни собак, ни
скутеров, ни домашнего кинозала, ни азартных игр. Зато там будет дохуя
аквариумных рыбок и насекомых, там с утра до вечера всех будут заставлять пить
зеленый чай, курить траву и молиться вслух на иврите. Во время пауз между
молитвами будет грохотать громкая музыка.
Цены
в этом пансионе будут в три раза выше моих, а еще все постояльцы будут обязаны
носить строгие ошейники.
Сама
Лукас, разумеется, будет жить в моем пансионе, причем не в качестве постояльца,
а в качестве дорогого гостя. У нее будет своя комната с камином и целый шкаф с
военной атрибутикой.
К
стыду своему замечу, что на волшебный блошиный рынок, что за станцией Удельная,
я за полгода своего проживания по другую сторону железнодорожного полотна
выбралась только один раз.
Главное ощущение, которое я там испытала – это некая тревожная нежность
вперемешку с умилением.
Подсвечники,
керосиновые лампы, спиртовки, портсигары. Серебряными чайниками, меня, кстати,
не проймешь, у меня самой дома – два серебряных самовара и серебряный же
кофейник, черт знает, от какой прабабушки оставшиеся. Браслетами и колечками и
полудрагоценными камнями я тоже не очень очаровываюсь... но...
Но
вот как раз вещи не антикварные, а такие – бездумные копеечные безделушки,
которые вполне еще функциональны, меня действительно умиляют. Я – девушка
секонд-хэнд. Я млею от фарфоровых немецких кукол в истлевших платьях, от ржавых
лопат и топоров. Ах, какой же я там видела удивительный топорик с резной
ручкой. И какую гигантскую дрель я имела честь лицезреть. Я даже замерла,
увидев ее и попросила разрешения – потрогать. Микроскопы, пепельницы, рубанки –
любых размеров. Бинокли и каски. Нитки, книги, часы. Китайский чайный сервиз
тончайшего фарфора – точь-в-точь такой был у моих родителей в нашем раннем
детстве, пока мы еще не умели доставать до стола и бить посуду.
Оловянные
кувшины, медные турки. Вещи, неизвестного мне назначения. Абажуры и маленькие
светильники. Игрушки. Гитары. Подстаканники!!!
Для
меня такие блошиные рынки гораздо больше всяких музеев.
Какая же я была дура, что не приходила сюда раньше, собиралась-собиралась – и
никак не могла дойти. И вот сегодня под “морозисолнце-деньчудесный” – я
сюда пришла. Металась от чумовой кухонной утвари до не менее чумовых рабочих
инструментов.
Шляпы
и перчатки. Шкурки животных – нежные, блестящие. Хрусталь и чеканка. Домотканые
коврики и много всего полезного деревянного. Огромное количество всевозможных
колесиков. Как жалко, что мне нахуй не нужны никакие колесики – я бы уж нашла
там подходящие.
Ничего
не купила, конечно. Мне казалось, что ежели я на чем-то остановлюсь и куплю – я
предам все оставшееся некупленным “блошиное волшебство”.
Когда
у меня появится миллион, о котором я писала выше – то я буду просто
ходить по таким рынкам и раздавать деньги, чтобы продавцы ничего не продавали
бы, а стояли бы со своим товаром и радовали бы мой глаз. Я бы платила за вход
на такие рынки – как в картинную галерею, в цирк, театр или дельфинарий.
А
тех, кто на таких рынках торгует дешевым китайским ширпотребом, украденным с
соседней оптовой ярмарки – вот таких людей я бы послылала нахуй, денег бы им не
давала, а била бы их огромной полутораметровой скалкой, которую я видела
сегодня.
***
А
еще там были всевозможные фляги и фляжки, и много керамики, перья и меха,
мраморные шахматы и старинные елочные шары.
Диковинных форм огромные бутылки разноцветного стекла,
теперь я знаю – где я буду искать бутылки для сливовицы на свой следующий день
рождения. Для сливовицы и вишневки.
©
Ева Пунш
HTML-верстка - программой Text2HTML