Ольга Лукас
Таня
август 2002
Каждое лето родители отправляли Димку на каникулы к бабушке - в поселок Мельничный Ручей. Бабушка там, волей случая, родилась, и никак не хотела переезжать в город.
"Нечего меня заманивать! - говорила она, - Там у вас разгул преступности, я в газетах читала - "Труп секретарши нашли в водосточной трубе!" Виданное ли дело! До такой степени заморить девушку голодом, чтобы она поместилась в водосточной трубе!"
Словом, бабушка категорически отказывалась покидать свою двухкомнатную квартирку на третьем этаже невыразительного кирпичного дома.
Лето близилось к середине, Димка от скуки уже успел перессориться со всеми местными мальчишками, и даже с некоторыми местными девчонкам, как вдруг из города, из самого его центра, звонит бабушке ее восьмиюродная племянница Женя и о чем-то с ней долго разговаривает.
-Не забыли старуху! - расчувствовалась димкина бабушка, утирая слезы прихваткой, - Помнят там в своем Ленинграде!
А потом началась веселая беготня, суета и приготовления. Племянница Женя, оказывается, нашла себе нового богатого жениха, который согласился на две недели отвезти ее на курорт. И все бы хорошо, да у Жени уже имелась дочка Таня, которой на курорте было делать ну совершенно нечего. Словом, надо было ее куда-нибудь отправить. К какой-нибудь бабушке, в какой-нибудь загород. Тут-то димкина бабушка и сгодилась.
-Запомни, Дима, гостье - все лучшее. Пока я жива - так будет. Диванчик мы твой отдадим Танечке, а тебе постелим где-нибудь... Можно будет в коридоре раскладушку ставить. Они там, конечно, у себя в городе привыкши не к такому....
-Бабушка, я ведь тоже городской, к тому же - твой родной внук! - попробовал было качать права Димка.
-Молчать! А то крапивой!
Крапива была аргументом, с которым не поспоришь. И Димка мрачно принялся выгребать из недр диванчика свои игрушки - чтобы не достались захватчице. А то знаем мы этих девчонок! Проснется среди ночи от страха, захнычет, полезет в диванчик - и найдет там Терминатора!!! Или автомобиль Джеймса Бонда с дистанционным управлением!!!!
Свои игрушки Димка спас, а вот игры сберечь не удалось.
-Когда Танечка приедет, ты не теряйся, покажи ей пруд, где вы тритонов ловите, качели покажи, горку. Не будь букой!
Тритонов - девчонке? Как можно было такое придумать? Она завизжит, плюхнется в пруд и там ее сожрут личинки стрекозы! Горку? Прекрасную деревянную горку, от которой местные хулиганы отломали лестницу, и забираться на нее можно только сбоку, по редким досточкам? Остаются качели. Главное, не говорить ей о том, что это - космический корабль, и все обойдется.
Таня приехала одна, на электрическом поезде, совсем как большая, в красивом светло-зеленом платье. Она оказалась ничего так, нормальная. Сразу улыбнулась Димке и сказала:
-Возьми вот эту сумку - туда мама положила бадминтон, тарелочки, мячик - может, знаешь, что с этим всем делают?
Конечно, Димка знал! После обеда он битый час учил Таню играть в бадминтон, но она почему-то обучалась очень плохо.
-Ну конечно! - изготовившись плакать, протянула она, - Тебе и земля помогает, а я здесь совсем чужая!
Бабушка, вышедшая понаблюдать за Димкиным поведением решила, что он уже обидел гостью и изготовилась было погоняться за внучком по полянке с пучком воспитательной крапивы, но вовремя вспомнила о том, что через пару минут начнется развлекательная телепередача из жизни замечательных скандальных людей, и Димка был спасен.
Вечером они играли в тарелочки, вернее, Димка играл со своим местным другом Колей, которого большие мальчики не взяли с собой курить за гаражи, а Таня сидела в своем красивом платье на скамеечке и плела венок. Который потом достался победителю - то есть, Димке. И Димка тогда решил, что приезжая очень даже ничего, зря она показалась ему сперва неумехой и капризулей.
Впрочем, когда на следующее утро Таня получила на завтрак омлет, а Димка - овсяную кашу, энтузиазма у него поубавилось. Но об этом он очень быстро забыл.
Надо было показать ей пруд! Около пруда Таня остановилась, поглядела на копошащихся в прибрежном иле жучков и головастиков, и шустро начала называть их по-латыни.
-А это кто? - спрашивал Димка, тыкая в личинку стрекозы.
-Типичная Глориа мунди! - с видом профессора, заявляла Таня.
-А вон, поплыло?
-Несомненно, этот экземпляр относится к виду Люпус ест!
Какая умная девочка! Димка был просто в восторге! Он быстро нагнулся к воде и выхватил для Тани самого красивого тритона - черного, с великолепным широким гребнем вдоль всей спины.
-Это тебе! - протянул он ей зажатого в кулаке пленника.
-А что я буду с ним делать? - убрала руки Таня, - Это же Глориа мунди вульгарис!
-Но подожди, Глориа мунди - это же личинка стрекозы? Ты же сама говорила? - удивился Димка.
-Ну конечно, я здесь чужая, и ты пытаешься подловить меня на слове, - всхлипнула Таня.
Димка, ничего такого не пытавшийся, отпустил Глориа мунди вульгарис обратно в пруд, сказал, что он, наверное, ошибся и повел Таню обедать.
Вечерняя игра в мяч, так же, как игра в тарелочки и в бадминтон Таню не развлекла. Она также наотрез отказалась ходить к пруду ("Еще выскочит какой-нибудь Люпус ест, да как чего-нибудь отъест!"), и вообще заявила, что будет сидеть на балконе и читать книжку.
-Опять обижал гостью? - подступилась к Димке бабушка, - Что ее мама о нас подумает?
Бабушка грозила крапивой. Таня сидела на балконе в своем прекрасном платье, читала книжку, ела вишни из эмалированной мисочки. И тогда Димка решился.
-Я покажу тебе космический корабль! Только тс-с!
-Космический корабль? Здесь?
-Да. Переодевайся во что-нибудь поспортивнее, и пошли.
И Таня переоделась в белые шортики и белую футболку.
-А похуже у тебя ничего нет? - критически оглядел ее Димка.
-Что? Ты считаешь, что у меня плохой гарнитур? Мне его дядя Эдуард привез из Германии! - взвизгнул Таня. В дверях появилась бабушка с тяжелой скалкой в руках.
-Да нет, я хотел сказать, ну, понимаешь, нет ли у тебя чего-нибудь, что не жалко? В чем можно лазать везде?
-То, что мне не жалко, мы с мамой отнесли в приют для бездомных детей, - гордо сказала Таня, - Остальное мне все жалко!
Бабушка умилилась и утерла слезу кончиком фартука.
Посрамленный Димка пообещал себе, что отдаст Терминатора в приют для бездомных детей. А автомобиль Джеймса Бонда ему жалко!!!
Космический корабль, имеющий вид качелей, стоял на лысой полянке, кое-где присыпанной песком. Чуть поодаль заманчиво высилась горка, но Димка сразу ее отверг - Таня конечно же еще на подходах к ней наловит кучу заноз, и будет хныкать. А качели - железные, круглые, на железе занозы не растут, это всем известно!
-Вот это - космический корабль, - гордо ткнул пальцем Димка, - Мы с тобой сейчас полетим на планету Аркуар!
-Дима, но ведь это же качели!
-Ну это как будто качели. Садись сюда, я буду раскачивать.
-И это совершенно бесплатно? - уточнила Таня.
-Конечно! Неужели я стану брать с тебя деньги за то, что поведу этот корабль к Аркуару?
-А у нас в городе, в специальном парке, чтобы покачаться на такой штуке надо заплатить денег.
-Ну, у вас в городе... Скажешь тоже! - прикинулся Димка бравым деревенским парнем и осторожно начал раскачивать... то есть, выводит космолет на околоземную орбиту.
-У нас в городе есть стоэтажные дома, - сказала Таня, - И мы с мамой живем на сотом этаже.
-Странно, я думал, ты из Питера, - пробормотал Дима, уворачиваясь от метеоритного потока.
-Я из Питера! Мой пра-пра-пра-пра-пра-пра-, и так до обезьянки еще там жил!
-Наверное, когда он там жил, никакого Петербурга не было. А мои бабушка с дедушкой отсюда, из Мельничного Ручья.
-Опять ты меня хочешь обидеть? Останавливай свою дурацкую качель!
-Но это невозможно, мы уже вышли в открытый космос!
-Я не хочу в это играть! Останавливай, или я спрыгну и разобьюсь!
-О, я вижу прямо по курсу замечательную планету! На ней так и кипит жизнь! Мы должны пополнить запасы воды и продовольствия!
Жизнь на планете и в самом деле кипела. Дядя Боря опять напился в рюмочной с дядей Васей и тетей Зиной, сидел на скамейке и горланил песни. Тетя Люда, "швабра городская", как ее называли бабушкины подружки, приехала из города на своем белом мерседесе и принялась выгружать из него пакеты и свертки.
-Белый мерседес! - крикнула Таня, сделав вид, что поймала его в кулачок, - Когда мое счастье?
-Завтра утром, после десяти вечера.
-Ну смотри, чтоб было! - пригрозила Таня, сдувая белый мерседес с ладошки.
"Придется подарить ей завтра Терминатора" - вздохнул Димка, останавливая качели.
-Ты пока можешь пойти набрать воды и осмотреть планету, а я починю левый носовой двигатель, - сказал он, и шустро начал карабкаться на качель, туда, на самый верх, где она крепилась на скрипучих петлях к основе.
-Ну конечно! - обиделась Таня, - Ты выбрал себе самое интересное! Не пойду за водой!
-Ну это понарошку. Ты сделай вид, что кабута набрала воды и подстрелила дичи! - объяснил Димка уже сверху.
-Не хочу кабута! Я хочу чинить двигатель!
-Тогда лезь ко мне. Мы сначала починим двигатель а потом вместе принесем воды!
Таня с сомнением взглянула на качели, поскребла ногтем опору.
-Не обвалится?
-Не, мы впятером сюда залезали! - беспечно сказал Димка, усаживаясь на опорной перекладинке.
Таня еще немного посомневалась, но тут во дворе появилась довольно крупная бездомная собака, которая принялась лаять сперва на городскую швабру тетю Люду (но из ее машины рявкнул на незванного хама бультерьер), потом - на беззащитного, добрейшего пьяницу дядю Борю. Сообразив, что следующей жертвой может стать она, Таня начала карабкаться на качель.
-Старший помощник, держитесь за меня, это очень опасно! - протянул ей руку Димка, - Ученые думали, что тиранозавры вроде этого уже давно вымерли! Мы в ловушке!
-Подвинься! - сказала Таня, очутившись наверху.
Собака погавкала и убежала по своим собачьим делам. Дядя Боря поднялся со скамейки, захлопнул рот и отправился домой. Тане надоело сидеть на насесте, и она попыталась переменить позу. При этом, она не учла, что петли, при помощи которых качели крепились к опоре, были щедро смазаны мазутом - чтоб не скрипели. И Таня в своих белых шортиках...
Димка аж покачнулся и чуть не кувырнулся назад.
-Там грязь! - тупо сказал он.
-Где? - повернулась Таня.
-Назаде!
Изловчившись, Таня взглянула на свои шортики и увидела черную полоску.
-Ну вот, теперь меня накажут! - всхлипнула она, - А ты, конечно, весь чистенький!
Димка пожал плечами. Он действительно был весь чистенький - что уж тут сделаешь!
-Конечно, ты специально меня сюда заманил! Чтобы меня потом наказали! А ну-ка запачкайся и ты тоже!
-А мы тогда еще поиграем в космос?
-Поиграем, только ты запачкайся!
И Димка мазнул по мазуту своими джинсами.
-Ой! Смотри, получилось гораздо больше, чем у тебя! Бабушка решит, что я запачкался сильнее, и меня накажут больше!
-Ну ладно, я еще немножко запачкаюсь! - И Таня прижала к мазуту подол футболки, - Погоди, это что же получается? У меня две одежки запачкались, а у тебя только одна?
Димка щедро вляпался и рукавом рубашки.
-Но мои пятна больше твоих! - завопил он, глядя на Таню.
-Хорошо, я еще раз! Ой! Теперь, значит, на мне три грязины, а на тебе только две? Это нечестно!
-Давай-ка по справедливости, чтоб у всех было поровну! - решил Димка, доставая из кармана гвоздь, - Я сейчас по очереди запачкаю себя и тебя, чтобы у нас были одинаковые грязины!
И Димка щедро помазал мазутом - сперва Таню, потому что женщины вперед, потом себя.
-Ну конечно, ты меня пачкал, а я тебя - еще нет! - воскликнула Таня. И Димка передал ей кисть, то есть, гвоздь и позволил себя запачкать. А потом пришла бабушка, стащила детей с качели, потому что они ведь могли упасть! И разбиться! Это все Димка придумал! И боже! В каком он виде! Какой он грязнущий! И девочку запачкал! Не плачь, Танечка, мы сейчас пойдем домой, переоденемся, попьем чаю с пирогами, а Димке пирогов не дадим за его поведение! А еще хозяин!
И Димка сидел в комнате один, пока бабушка с Таней пили чай с пирогами, а Таня рассказывала про стоэтажный дом, в котором они живут с мамой.
А на следующее утро, аккурат после десяти вечера, как Димка и обещал, позвонила Танина мама и объявила, что она ни на какой курорт не едет, и пускай ее дочка немедленно возвращается в город.
-Какое счастье! - сказала Таня, - Я поеду домой, где меня никто-никто не обижает! Вот, не зря я поймала вчера белый мерседес!
А Димке почему-то стало жалко, что она уезжает. И он подарил ей автомобиль Джеймса Бонда.
-Не мерседес, конечно. И не белый. Зато с дистанционным управлением!
-Конечно, белого мерседеса, небось, жалко стало! - понимающе кивнула Таня, быстро хватая подарок, пока не отобрали обратно, и упаковывая его в сумку, - А я дарю тебе бадминтон, мячик и тарелочки, потому что они мне все равно не нужны!
Песни тундры
июль 2002
Гудит вентилятор, гудит откликаясь, висок, боль не стихает, тошнит, тошнит.
Топ-менеджер Василий тычет указкой в какие-то схемы и гудит, гудит, висок откликается, пульсирует жилка. Мы продали уйму телефонных аппаратов, мы заработали кучу денег, мы молодцы, так держать!
Василий стажировался в США. Он сейчас начнет говорить о том, что мы одна команда, встать бы и уйти, уйти, чтобы не билась об висок гудящая муха, чтобы замолкли разом и вентилятор и зануда топ-менеджер.
Кто-то задает Василию вопросы, кому-то больше всех надо, мне не надо больше, мне не надо больше боли, наконец, вентилятор сбавляет обороты, смолкает, смолкает и Василий, как-то неожиданно гудение в комнате прекращается, значит, можно идти домой - еженедельная пытка отчетом закончена.
Наш офис находится в небольшом здании неподалеку от канала Грибоедова. Дом этот поначалу хотели сносить, но потом решили сдать в аренду нескольким фирмам - малым и вялым, умрут и не жалко. Стены медленно разрушаются сами - когда-нибудь гудение Василия и его верного вентилятора прервет рухнувшая балка или обвалившийся потолок. Но сегодня опять обошлось.
На улице - не прохладнее, чем в помещении, лето, жара, и праздные туристы приехали в Петербург поглазеть на достопримечательности. Вот проходит мимо группка, лопочущая по-французски. А это, очевидно, итальянцы. Сразу несколько экскурсионных маршрутов пересекаются возле Храма-на-Крови. Иностранцы фотографируют его и снимают на кинокамеру. Особо набожные крестятся. Идиоты, этот не церковь, это достопримечательность. Фотографируйтесь на ее фоне и живенько запрыгивайте в свой автобус.
Висок отзывается вентиляторным гудением на каждый шаг. Зной давит на затылок. От зноя, впрочем, есть патентованное средство - "Песни тундры". Кассета на шестьдесят минут с очень холодными песнями очень холодной тундры. От знобящего завывания шаманов висок трещит и раскалывается, как орех, но жара отступает.
Как много вокруг иностранцев! Вот про этих клуш ни за что бы не сказал, что они француженки - на нашем рынке подобных можно встретить даже чаще, чем вон тех итальянок, предлагающих погадать. Мир, определенно, сошел с ума. Или эти туристы адаптируются? Может быть у них такая мода - одеваться в стиле города, который они осматривают, чтобы чувствовать себя в нем своими, местными. Интересно, а в Африке они будут ходить в набедренных повязках? Хотя, говорят, в Африке сейчас все коренное население перешло на джинсы. И им при этом не жарко. Хочется стащить джинсы и бултыхнуться в канал, поплавать и освежиться.
Думать, отвлекаться от головной боли, не давать височной мухе свести себя с ума, еще немного подумать о чокнутых туристах, о жаре и шелковой прохладной водице.
В метро по-прежнему - одни иностранцы. Это уже начинает раздражать.
-Куда прешь с тележкой-то по ногам! - копившаяся весь день злость рвется наружу, плещется через край, через промоину в виске.
Недоуменное лопотание в ответ.
-Простите, мадам…
Мадам прощает. Мадам присовокупляет к неразборчивой своей ругани тычок локтем под ребра и скрывается в толпе. Чертовы приспособленцы! Уже и с дачными тележками прут, лишь бы сойти за своих. Язык бы лучше изучали, если им так хочется казаться русскими!
Бегом по эскалатору вниз - гудение в виске нарастает, иду на посадку, платформа, вагон, пуск!
Полный вагон иностранцев. Говорят на каком-то франко-итальянском наречии.
-Извините, вы на следующей выходите?
Недоуменные взгляды, лопотание в ответ. Неважно, неважно. Успокойтесь, пожалуйста.
Пытаюсь отвлечься на рекламные постеры, развешенные по вагону для того, чтобы пассажиры не скучали в пути. Буквы наши. Язык чужой. Я не могу ничего разобрать. Так бывает иногда во сне - силишься прочесть статью в газете, и не понимаешь ни слова, хотя буквы складываются в привычные узоры и узоры эти определенно что-то значат.
Неожиданная немота - и то не такое страшное наказание за то, что ругал про себя иностранных туристов, посмеивался над ними. У немого есть хотя бы возможность нацарапать на листе бумаги пару строк и так общаться с миром, он знает азбуку жестов и может вести оживленные беседы с другими немыми, он, наконец, видит этих других немых и знает, что не один такой на свете. Я такой - один. Неожиданно, вот с этого места - один. Интересно, когда это началось? Я понимал, что говорит Василий? Навряд ли. Слушал, потому что так надо, но не вслушивался. Может быть, я так отчаянно пытался не понимать его болтовни, что организм включил неизвестные мне ресурсы и сделал все возможное, чтобы я уже никогда не беспокоился из-за этого? Тупой, послушный организм. Но мне нужно как-то объясниться с этим миром. Я хочу есть, а еду продают в магазине.
В магазине безлюдно. Собрав остатки мужества и школьного английского, указываю на пельмени и огурцы:
-Give me this… and that.
Продавец смотрит на меня с интересом, что-то певуче переспрашивает.
-Speak English? - без особой надежды интересуюсь я.
Продавец пожимает плечами, потом, проследив за направлением, которое указывает мой палец, выдает мне требуемое. Пельмени - как пельмени. И деньги в моем кошельке не превратились в черепки. Продавец не исследует их, не рассматривает на просвет, купюры - как купюры, много он таких повидал на своем веку.
И улица, и прохожие, ее наполняющие, и трамвай, по-старчески фальшиво бренчащий по расстроенным рельсам, и деньги в моем кошельке, и пельмени в сумке - все на своих местах. Да и я на своем месте - иду с работы домой, чтобы принять душ, пообедать и завалиться на диван перед телевизором - пусть передо мной кривляются ведущие ток-шоу. Стоп. Телевизор мне отныне недоступен. От этого потрясающего открытия гудящая боль отступает, закутавшись в паранжу забвения, висок перестает быть самой главной частью организма, теперь у меня другая боль - я сосредоточенно ищу себе занятие.
Душ. Обед. Интернациональная забава. Потом? Книги? Нет. В доме нет ни одной книги на понятном мне языке. Телефон, интернет-кафе, встреча с друзьями? Все мимо.
К чему бы я ни прикасался - все немо, все звучит странной певучей франко-итальянской речью.
Люди, к которым я обращаюсь на улице, пожимают плечами и отрицательно мотают головой. Измученный, сидя в открытом кафе над чашкой горячего кофе, который я терпеть не могу даже в самое холодное время года, делаю открытие, водя авторучкой по салфетке: я понимаю себя. Мои записи, в отличие от вывесок, надвинувшихся на меня рекламных щитов, газет, книг, афиш, меню, не являются простым набором закорючек. "Я себя понимаю." Несколько раз вывожу эту фразу на салфетке, пока она не прорывается от чересчур энергичного нажима. От восторга допиваю кофе, даю официанту чаевые - наверное, в первый раз в своей жизни, а, возможно, и в его - официант тронут до глубины души, с интересом смотрит на мои закорючки - они, должно быть, кажутся ему иероглифами, понимающе кивает - ну, иностранец я, что с меня взять, - и сразу борзеет. Не оглядываясь, ухожу из кафе прочь.
Меня осеняет мысль - вернуться к Храму-на-Крови, вокруг которого в любое время дня толпами вьются туристы, найти там кого-нибудь, кто говорит на одном со мной языке и отвести душу!
Вынужденное молчание на собрании, когда Василий с указкой порхал вокруг своих графиков, как престарелый дирижер перед хором благородных девиц, давящая немота теперь, когда я могу говорить, я могу, мне уже можно, но никто меня не понимает и не поймет.
-Вы понимаете, что вы меня не понимаете, непонятливые понятые, я понимаю, я понимаюсь, я пони, я маюсь, к японе маме все это!
Показывают пальцами, смеются - иностранный турист, верно, выпил лишку и теперь пытается петь песни на родном языке.
Все напрасно - я кричу на своем языке, я не понят, не понят настолько, что мною даже интересуется милиционер, милиционер козыряет и чеканит вопрос, но убедившись в моей полной нерусскоязычности, отступает - ничего предосудительного я не совершаю, а ему не нужны проблемы международного характера.
Дети на асфальте рисуют домики и классики. Чистые, ухоженные дети, как будто они не бегают, не падают и не расшибают себе нос. Ухоженные дети добры - они протягивают мне мелок, увлекают в свой круг.
"Василий - чмо американское." - пишу первое, что приходит мне в голову. Дети с интересом рассматривают надпись. Ну что, поняли? А если так? Крупными печатными буквами вывожу все известные мне матерные слова и словосочетания. Дети, даже такие приличные, наверняка их знают и должны среагировать бурно и восторженно. Если они понимают меня. Но дети быстро теряют ко мне интерес - я не отвечаю на их лопотливые вопросы, и вообще довольно вредный дядька - израсходовал синий мелок, а ничего путного не нарисовал - ни домика, ни котенка. Меня изгоняют даже из детского коллектива.
Рисовать я не умею. Я вообще умею только говорить, тем и зарабатывал на жизнь. Коммивояжер, торговый представитель, специалист по личным продажам, - все эти слова доступны теперь только мне. У прочих есть какое-нибудь одно, совсем отличное от этих слово, которое они научились понимать, пока у меня болел висок. Специалист по личным продажам должен уверенно и четко изложить суть вопроса - ах, вам непременно нужен этот телефон - и кто меня будет слушать, меня, сапожника без сапог, человека, который сам больше не пользуется телефоном?
Да и как я буду объяснять правила пользования и рассказывать про все 25 достоинств аппарата, умалчивая о его недостатках? На пальцах?
Кто я, человек без речи, без профессии, лишившийся сразу всего? Быть дворником - нелепая ирония. Немой дворник, немой, но мыслящий, переполненный мыслями, переполненный словами и эмоциями, которыми он ни с кем не может поделиться.
Сон не приносит успокоения, включенный утром телевизор по-прежнему говорит на тарабарском.
В офисе - все как всегда. Наши уже названивают клиентам, договариваются о встрече.
-Всем привет!
Василий бежит ко мне, чтобы отчитать за опоздание. Я опять опоздал на 10 минут.
Он лопочет и размахивает руками - он вполне забавный парень, этот Василий, когда не понимаешь его слов.
-Пошел ты! - с удовольствием говорю я.
Василий вскидывает брови домиком, кричит еще громче, еще выше, еще исправнее размахивает руками, выполняя тем самым работу вентилятора.
С удовольствием высказываю ему все, что так долго копилось во мне, что я мечтал выплеснуть однажды на голову этой белобрысой таксе, когда найду работу получше:
-Как же ты надоел мне, клоун. Если бы ты знал, тупое чмо, как я тебя ненавижу. Я бы мог проломить тебе череп, но воздержусь. Вали-ка ты отсюда, а то получишь пинка в печень. И если ты будешь продолжать на меня орать, я вызову милицию, и тебя осудят, но сначала испинают ногами, потому что у милиции такое правило.
Сотрудники по очереди прекращают общаться с клиентами и окружают меня гудящим полукольцом. Коллеги гудят, как трудолюбивые пчелы, тупой Васька - как навозная муха.
Мне задают вопросы, дергают меня за руки, заглядывают в глаза.
-Полина, не лапай меня, у нас все проршло, ты мне надоела уже давно! А ты, жирный урод, думаешь, я не знаю, что ты у Васьки стукачок? Ну, чего лыбишься, животное? Тетя Катя, твои визги даже на этом прекрасном наречии отвратительны, как с тобой только клиенты разговаривают?
Я не знаю, может быть там, за стеной непонимания, они говорят мне примерно то же самое, но я не слышу этого, зато сам, в свое удовольствие, могу высказать каждому в глаза то, что я о нем думаю. И мне ничего за это не будет!
"Ты - болен, у тебя редкое психическое заболевание" - исхитряется жестами показать Василий. Он довольно вертляв, этот бесцветный блондинчик.
Меня увозят в больницу, под улюлюканье коллег, затем, тщательно исследовав мой организм и не обнаружив патологий - отдают на растерзание какому-то профессору-лингвисту. Профессор неторопливо изучает меня и изредка кормит. Он заставляет меня говорить и писать, затем - слушать записи на разных языках, рассматривать таблички и папирусы. Я уже немножко понимаю его, а он понимает меня. Он зовет меня Пятница. Височная боль - вдали от Васьки, от нашего офиса, от коллег и клиентов, отступила и больше не возвращается. Я помогаю профессору по хозяйству и он не слишком пытается научить меня говорить. Бесплатная прислуга, деньги на прокорм которой выделяет государство - о чем еще может мечтать пожилой одинокий интеллигент? Я называю его старым хреном, крепостником и рабовладельцем, а он только хихикает в ответ. Иногда мне кажется, что он знает, на каком языке я говорю и пишу, знает, где живет мой народ. Но хочу ли я, чтобы он поделился со мной своим знанием? Вдруг мой народ был истреблен, стерт с лица земли несколько со
Когда мне жарко, я слушаю "Песни тундры". Нет, их я тоже не понимаю.
|
Ссылки: |