Рашид Полухин
ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, СВИНЬЯ-РОССИЯ, ПОЧЕМУ-ТО
(Исповедь слоновца)
Это не о вас, живите пока
Всем богатым надгробиям в России за последние десять посвящается.
Да пошли вы все, далеко и надолго. С вашей жирной Москвой, с вашими заводами, с вашими акциями. С вашими виллами на Кипре. С вашими гражданствами и с вашими счетами в "Сити-Банке" и в "Сыре", а может и не "Сыре", не по-русски. Пошли вы все, понадобитесь, сам к вам с братками приду и заплатите, сколько скажу. И будете вы передо мной жирным угрем ползать и просить о скидке. Не дам, знаю, есть у вас бабки, и побольше чем те, за которыми пришли. А может и дам, если буду в настроении и поунижаетесь побольше, с чувством, с юмором.
Пошли вы все, понадобитесь, найдем. Не то что из могилы, с того света достанем. Могилы мочой обольем пропитанной, памятники в крошку, разроем, испохабим. Жен-красавиц трахнем, всем коллективом (стонать будут от стыда и кайфа), а детей построим и будем издеваться, они нас в Оксфорде (на ваши краденные бабки) помнить будут.
Пошли вы все, пока не нужны. А такой мафии, как наши рязанские Слоны, в России не было. Наша Рязань стоит давно, испокон веков. И никто нас, рязанцев, не любит. То мы провинция, то мы татарва долбанная. А наша Рязань - первый город на Руси. Не согласны? Да пошли вы.
Рязань - это Рязань. И все равно, что бы вы не думали, Рязань - это Рязань.
А чем мы, слоновцы, взяли арапетовцев? Не знаете вы, кто такие слоны, а кто такие арапетовцы, клерки серые, интеллигенция средней хромой ноги. Ну да и ладно. Соберите штук десять баксов в нейлоновый носок, узнаете. Мы про ваши неношеные носки все знаем.
Мы, слоны, умнее были. Арапетовцы - дерьмо. Спортсмены. Качки без мозгов. Да наплевать, кто какую штангу поднимает. Важно, кто выстрелит первым. Поймет, в кого стрелять, разработает все. Ресторан выяснит, время, и пошлет братков. Важно знать, в кого стрелять. В мясо стрелять бесполезно, новое найдется. Вон, вратарь шел и не знал, куда шел. Потому у него ничего ничего и не получилось. А вратарь был неплохой (да что вы знаете о вратаре и Рязани)?
Максимыч был голова. Не знаете вы Максимыча, кто надо и кто не надо (из органов) знает. Но не совсем чисто работал Максимыч. Хоть и не светился особо, но слишком многие о нем знали. Харизма мешала. А сам Слон, мужик что надо. Два метра и сила. Кстати, господа менты и фээсбэшники, не ищите Слона. Мы его сами замочили. Так что не ищите. Мешать он стал, слишком видный и отпетый. Похоронили его на границе с другой областью (с какой не скажу, не для протокола), но в Рязанской. Ни памятника не поставили, ни могилку никак не отметили. И так человек известный. Все живущие помнить будут. Одно скажу, из уважения пристрелили большим калибром в затылок. Сразу упал, даже не дрыгался. И еще скажу, почти плакали, хоть мы и отпетые. Любили мы Слона. Таких мужиков мало. Но жизнь она и есть жизнь. Нам надо всем было надо дальше жить, а Слон мешал.
Эх, вспоминаю наши девяностые. Как мы гуляли. Как мы трахались. Молодые были. По полной катушке, сутками. И, главное, ничего не отражалось. Встаем с утра и как не бывало. Еще хочется. Вы понимаете, что такое всю ночь трахать бабу, а с утра еще хочется? Нет, вы не понимаете. Потому что вы не братки.
Летали по заграницам. По всяким югам и островам. Тогда эти западные козлы еще не опомнились. Думали, если человек из бывшего СССР пожаловал, значит, по политике. А мы не по жизни. Мы чисто отдохнуть.
Болгария - так себе. Турки - чурки, они и есть чурки. Французы – совсем зажравшиеся. Ленивые сволочи. И жадные. Не знаю, некоторые их на русских считают похожими во всей загнившей Европе. Ни фига не похожие. Зажравшиеся и морозов не знали. Только, разве что девки их трахаться умеют. По всему телу облазят и их тоже стоит. Но не умеют. В момент кайфа - здорово. А когда встанет с утра стильная шалава, заявляет: все было, и где мои франки? Весь кайф обламывают. Кайф, воспоминание, он неделями длится должен, а после такого заявления, какой кайф? Американцы - лапотники. Чего мы их доллары держим? Негры, латиносы, так те полные отморозки. Стандартный американец - тоже яйцо выеденное.
Понравилось мне разве в Бразилии, Хорватии и Италии. Бразильцы - дети. Лепят правду матку в лицо, подрался три раза. Но потом два раза пил с теми, с кем подрался. А третьим был испанец, не принял извинений. Итальянцы - европейцы, но такие сволочи. Жадные как французы, но можно с ними иметь дело. А хорватов мало. Гордятся. Очень гордятся.
А самое то, Крым. Угнали "мэрсэдес" без верхнего покрытия. "Беркуты" (типа ОМОНа или нижнего ФБР) не нашли. То ли мало заплатил, то ли разговаривал по-пьяне (скорей второе). Бог с ним. Все равно здорово.
Садишься с кинокамерой в автомобиль и газуешь по полной. А потом управление бабе передаешь. Бабы, хоть они шалавы и без мозгов, машины водить умеют (шалавы). Я снимаю Пашку, Пашка снимает меня. Достаем себя по торс из раскрученного окна, а баба миньет делает и за рулем. И дорога из Судака в Новый Свет зигзагом. Скалы там вертикальные и сосны большие. Одно обидно, дорога короткая, километров десять. Ну да ничего, для миньета хватит. А ночью бабу трахаешь, не свою, а из пашкиного "БМВ". А утром опять с "беркутами" разбираешься. То ли им пять долларов заплатить, то ли десять. Наплевать, главное – пособачиться.
А еще у нас фишка была. Купим "Ладу" новую, девятку и мочалим ее из "калашниковых". Обойму выпустишь, две. А она не взрывается.. Главное, полный бак бензина – и не взрывается. А потом, какой-нибудь подсолнух из пистолетика глушанет и ба-бах. Мы, его по ушам, за то что "молодой", но все равно, кайф полный. Да много кайфов было....
Да, много. А потом времена изменились. Может, и зря мы Слона грохнули, а может дело не в нем, а во временах поганых. Тридцать лет – и стала Русь серой. Мне наплевать, две фирмы, куча акций. По заграницам разика четыре в год. Вы думаете, я не убивал? Четверых кончил. Двоих, по молодости, и не помню. А один был трусливый еврейчик, а другой что-то про Лермонтова говорил, когда я ему пистолетом затылок разнес. Я-то выжил почему? Не светился.
Думаете, нет нас, слонов? Да мой мобильный вся деловая Рязанская область знает. И наплевать, что депутаты и пиджаки от Кардена. Все ползали, перед нами, братками. В моче и крови.
А все равно, лохи, вы и есть лохи. Не умеете вы держать автомат в руках. Не умеете вы послушать все, что человек о жизни думает, а потом его грохнуть. Это ведь здорово, человек то скажет, что за всю жизнь не говорил. А вы его в голову. Главное, не думать. Иное мгновенье стоит дорого.
Да ладно, чего там. Я даже не матерюсь. Вы моего мата не стоите. Вы и материться-то не умеете. Я вас обложу, а вы не ответите. Вспотеете и заткнетесь. Не понимаете, что можно с цифр на пистолет перейти за секунды. Да и с «вы» на «ты»сразу.
Да, вот такая жизнь, тридцать лет, а почти умер. Уволил пятьдесят человек за месяц и новых взял. Новые - не лучше старых. Просто тоскую.
Ну ничего, выйдут братки, десятку получившие, посидим. Плотно посидим. Я их, если людьми остались, на ваши места посажу, пускай в бухгалтерии разбираются.
Естественно, когда пить будем, мой "макаров" не заржавел. А Борька будет в щель смотреть, с винтовкой. Борька тупой, но надежный.
Пошли вы все, ничего в жизни не понимаете. Жизнь чтоб понять, надо смертью подышать.
А вообще, мы братки добрые. Со стоящего Человека денег не возьмем, даже поможем.
Так как Святой Отец, можно мне креститься? Все вам сказал. Греха отчаяния во мне нет, остаюсь оптимистом.
Это тоже к вам отношения не имеет
Навеяно: Милосердов Максим"Блистательный век"
Мне нужна была эта работа позарез. Вряд ли она кому покажется привлекательной. Но я чувствовал возможность с низов зацепиться за большое дело.
На собеседовании я выложился весь, окончательно. Я не врал. Предыдущий опыт работы не по профилю. Перерывы в трудовом стаже месяца два-три. Документы о деятельности в некоторых местах отсутствуют. Я давил, я старался очаровать, я льстил.
- Ладно, мы рассмотрим вашу кандидатуру, если вы нам подойдете, мы вам позвоним.
Когда я уходил, мои ноги весили тонны, хотя несли выжатый лимон. Мое самомнение упало в какую-то бездну. Работа черновая, малооплачиваемая, никому не подходит, а меня не взяли.
Темнело, ноги месили слякоть чуть выше нуля. Я шел пешком, хоть и далеко, чтобы сбросить адреналин.
Я не дурак и знал, в чем моя проблема. Так получилось, сколько, года три, не спал с женщинами. Лопнула большая любовь. Сначала не искал другой, а потом потерял кондицию. Выходил левой из положения, хоть и правша, привык.
Плюс ко всем минусам у меня есть. Я злой. Меня спасает злость. Мне надо упасть и я начинаю гневаться. Вот и теперь для снятия адреналина хлебнул пивка. Подействовало, как водка. И пошел к девкам. Они меня не воспринимали, я не клиент.
- Я клиент, - они не услышали, пришлось повторить.
Из темноты выступили стриженные парни с пустыми лицами:
- Проблемы?
- Я клиент, девушку на ночь хочу.
- Вали.
- Да в чем дело?
- Просто вали.
- Мне девушка нужна, я заплачу.
Один назвал цену из головы.
- Ладно, согласен.
Они засомневались.
- Десять баксов вперед, - хрустнула бумажка. Я превращался в клиента. Но они продолжали мяться.
- В чем дело-то?
- Ну ты, вы... у нас обычно на машинах подъезжают.
- А, вы боитесь, что не найдете, если что? Так я этой девятиэтажке живу. Вот мой паспорт.
Они ухмыляясь переписали данные. Девки построились в свете фар, странно посмеиваясь. Но я уже выбрал одну, крашенную блондинку, похожую на студентку.
- Эта, - и мы пошли, она сзади.
Ехали в лифте. Она смотрела на кнопки:
- Только учти, никакого садизма, наручников. И чтоб потом никаких проблем, любви всякой.
Я открыл дверь в квартиру.
- Странно, а у тебя чисто. Где ванна?
Я посмотрел белье, недели две не менял, но свежее для меня. Сменил.
Переоделся в футболку и шорты. Пошел на кухню, всполоснул под краном пенис и подмышки. Хлебнул водички. Посмотрел в холодильнике. Только черствый сыр, хлеб заплесневел. Порезал сыр мелкими дольками, посыпал плесенью, пойдет. Бутылку красного купили по дороге. Всполоснул бокалы, не умею их мыть, всегда остаются разводы.
Вошел в комнату. Она сидела на кровати в шелковой комбинации и черных чулках.
- Налить тебе?
Она кивнула и хлопнула ладошкой рядом с собой:
- Садись.
Я сел. Она положила руку мне на плечо. Выпили. Она стала целовать меня в шею. Почти сразу я начал релаксировать. Было интересно тогда, но не интересно рассказывать сейчас.
Послезавтра опять собеседование. Я был хорош, я врал в глаза и видел, что кадровик знает, что я вру. Я был уверен, что меня возьмут.
Не взяли. Я огорченный с пивом иду домой. Девки меня приветствуют:
- Влюбился?
И парни веселые:
- Что, земеля, понравилось? Опять берешь? Ее сейчас нет, работает. Подождешь или другую?
- Денег нет.
- Бери в кредит.
- Работы нет.
Не знаю почему, начал с парнями отмечать. Душевные парни. Взяли меня.
Ту девку потом порезали братки. Мы решили с ними не связываться, крутоваты. Но надгробие на свои кровные я ей все-таки поставил:
"Спасибо тебе, проститутка".
Зачем она вообще нужна?
Электричка аппетитно проглотила сонное, хотя подмораживаемое утром, содержимое перрона, лязгнула ртами дверей, тронулась. Скорость, с какой человеческий поток из стоячего положения переходит в сидячее, завораживает. Как порванный пакет с молоком. Таранящие шарообразные тетки ставили свой ежедневный рекорд, беря с боем и толканием ближние ряды кресел, несмотря на избыток мест.
Павел прошел в середину вагона и втиснулся к окну, на сидение, уже занятое одной из теток, с тяпкой, ведром и лопатой. Напротив пристроился типчик с косматой бородой, в засаленном пиджачке, со значком высшего образования на лацкане.
Читать мерзко с утра. В метро листал бы страницы, а здесь можно смотреть в окно. Над Куликовым Полем рыжели хвосты химзавода. Кусты, не деревья, протоки, не речки, не за что глазу зацепиться. Спор лез в уши. Какая-то утрированная политика между теткой и бородачом. Тетка напирала на цены, бородач выпячивал потертый лацкан со значком на впалой груди. Павла охватило растущее раздражение.
Навалились трехлетние воспоминания. Плавящаяся асфальтом июльская Москва. Душный полупустой троллейбус. Павел стоял, чтобы не так жарко, и не образовались мокрые пятна на штанах. Получал эстетическое наслаждение от намечающихся форм болтающих между собой, нимфеток. Хотя, какие нимфетки в наше время? Марий Волконских больше нет, одни Дашки Асламовы.
Стало плохо кудрявому негру, качнулся и сполз с сидения, спиртным от него не пахло. Павел растерянно поднял негра на сидение, но тот опять безвольно съехал вниз. Нимфетки восторженно хохотали. Остановка.
- Давай, давай, виноси, - Павел радостно почувствовал поддержку смуглой женщины с характерным акцентом и не менее орлиным носом.
Как неудобен человек в бессознательном состоянии. Лучше мешок тащить или гирю потяжелее. Но негра спасала удивительная легкость, кости да сухожилия. Футболка задралась на затылок, ноги стучали по неровностям, ступеням троллейбуса, мостовой. Хорошо, женщина взяла дерматиновую папку бедняги, а то куда ее: в зубы?
Набежали обветренные торговцы яблоками и мясом, загорелые, нескладные. Захлопотали бестолково. Пульс есть? Пульса не было. Сердце ему массируй! А сами плюются брызгами воды в черное лицо, машут тряпками, тормоша горячий воздух. Черная грудь под футболкой не хотела проваливаться, сердце не билось. Павел решился. Приложился к пухлым, кисло-соленым, соплеватым губам негра. Стал вдыхать, давить на грудь. Забилось. Негр открыл глаза и бессмысленно залопотал. Водички ему, водички. Павел оценил окружающее. Сбились участливые торговцы. Остановилась молодая негритянка, чаще бы видеть такой женский взгляд. А мимо плывет, наслаждаясь жизнью, нарядная публика.
Что дальше делать? Павел зачем-то посмотрел паспорт негра. Российская виза истекала у того через две недели. Он был из Либерии, запомнилось из-за вечернего репортажа с другими неграми, весело бегающими с автоматами. Павел протянул паспорт подошедшему милиционеру, сержанту с уже начавшим расплываться детским лицом. И пошел, куда-то он спешил в тот день. Ах да, покупать обручальные кольца на так и не состоявшуюся свадьбу.
Раздражение прошло, Павел больше не чувствовал неприязни к случайным попутчикам. Эти, если что, его откачают, а не те, кого он считал своими. Но все-таки они оставались бесконечно чужими.
Электричка свернула, обреченная следовать путем рельс. Пейзаж сменился, создавая ощущение безвременья и внепространственности, характерное только для глубокой провинции. Подобное еще бывает, разве что, в промышленных пригородах мегаполисов. Но там все злее, как и везде, где много людей. Черные, тяжелые грачи, поднимаясь со вспаханного поля, кружили над темно-серой деревянной мельницей. Ни одного креста, но веет погостом. А в ту ли я сел электричку? Ведь так можно черт знает куда. И не поймешь, везде одно и тоже. Провинция не окраина, антиподы. Душу провинции высасывают большие, невидимые за горизонтом, города, оставляя лишь оболочку суеты. Окраины слишком далеко от центра, у них все свое. Иногда они показывают свое всем и веселят, бесят, нервируют, тревожат, восхищают. Центр держится на провинции и ненавидит окраину. Дедовск - провинция, Холмогоры - окраина.
Павел расстегнул кожаный дипломат, достал маленький черный томик Еремея Парнова, «Посевы бури». Год, что ли, как он пристрастился к такому чтению? Понятно, классика, исторический роман, американская фантастика, все что угодно под сочной французской фамилией. И тут его потянуло к книгам, изданным миллионными тиражами, которых никто не читает. Павлу хотелось понять, что же все-таки происходит. А как ощутить настоящее, не почувствовав прошлого, особенно недавнего. Нет, писателям появившейся и исчезнувшей страны не хватало свободы от конъюнктуры, давил быт. Им было очень далеко до тех, кто творил до выстрелов в Сараево. На такой уровень логики, воображения, широты взгляда, дай бог выйти внукам правнуков Первой Конармии. Но в этих книгах было другое. Угол осмотра мира, колебание синусоид чувств, понятная недоговоренность. Павел со многим не соглашался, он как будто спорил с родителями. И в то же время Павел понимал, что поставлен в уникально выгодную ситуацию. Так, как писали тогда, совсем недавно, в другой эпохе уже писать не будут. Все они, по-своему, субъективны: писатели царской России, социалистические реалисты, эмигранты, европейцы, американцы, разные азиаты. А если их сопоставить? Сложить и вычесть? Можно увидеть очень далеко. Запрещение писать, что думаешь, порой оказывается благом, учит читать между строк.
Вот и у Парнова, главный герой, латышский революционер. Где у революции о святом, голос писателя теряется, сливаясь с общим хором стандартных фраз. Но главный герой появляется лишь на четверти страниц. А на остальных – прибалтийские пески и волны. Лесные братья палят под лозунгами справедливости средневековые замки и картины, XVII века. Идет сложная чиновничья многоходовка, сродни современной, только благородней, чиновники - дворяне.
Павел вышел на остановке у заводоуправления. Мужичонка в трико, уже успевший набраться с утра, попросил пятьдесят копеек. Павла растрогала сумма, дал два рубля. Мужичонка выглядел счастливым. Ему и правда повезло. На полустанке он - член общества, в большом городе - отверженный.
Начальник отдела снабжения делал вид, что очень занят. Правило игры - контрагент должен скинуть козыри, чтоб пробиться на прием, тогда он сговорчивей на переговорах. И еще – пускай думает, что он здесь совершенно лишний.
- У вас ко мне дело, я вас слушаю? - знает прекрасно, зараза, что у Павла к нему за дело.
- Мы вам поставили технический углерод, вагоны пришли. Хотелось бы вашу аммиачную селитру в зачет.
- Да-да, и что?
- Получим мы свою селитру?
- Конечно, получите.
- Когда?
- Сейчас нет.
- Но ведь углерод пришел.
- Хорошо, но селитры нет.
- А там, разгружают?
- Ну, то на экспорт, за валюту.
Сейчас надо, как всегда, вспомнить о личном интересе. Разговор моментально изменится, приобретет доверительность. И пойдет торг по личному интересу. Но тут на Павла что-то нашло, злость. Злость на снабженца, который и так, без взятки, обязан все сделать. Ему вообще не зачем было бы ехать, если бы не взятка. И еще злость, гораздо большая, на себя. Он уже почти перестал оценивать свои действия, слился с этой средой. Еще немного и станет таким же, как снабженец.
- Так вот, те вагоны, которые вы собираетесь отправить на экспорт, принадлежат нам. Вам за них уже заплачено. Вы обязаны их отправить хозяину. И без всяких взяток.
Снабженец побагровел:
- Ах, ты... Да я бы у вас вообще углерод не брал. Вас, таких, в Москве, телефон ломается, - в принципе он был прав. Если бы не взятки, их фирма вообще бы ничего не продала.
И, все-таки, Павел уже сделал выбор. Он чувствовал то облегчение, какое возникает всякий раз, когда покидаешь ад, приносящий деньги. Потом деньги кончаются, и ищешь нового ада.
- Нового ада, нового ада, - Павел не заметил, как дошел до перрона. С таким настроением электричка пришла сразу. Он вышел на каком-то полустанке, окруженном лесополосами и полями. Сунул купюру диспетчеру на станции: - Короткий разговор с Москвой.
- Это я.
- Что там у вас стряслось, клиент в бешенстве?
- Антон, я уволился, - короткий шик с длинными последствиями.
Он зашагал в поле. Сбросил пиджак, галстук, расстегнул рубашку. Нарыл лакированным ботинком картошки, развел костер. Улегся в траву. Небо.
Мелькнула злая мысль. Все счета, документы, в налоговую инспекцию. Но те люди, с которыми он работал до недавнего времени, не были хуже других. Просто люди. И Павел их знал, они не статистика, а имена, слабости, анекдоты. Они знакомые, значит – лучше остальных. Все, о фирме больше – ни мысли, а документы – в костер.
И вот – свобода, полная свобода. Никогда еще Павел не был свободен. В школу шел с боем. Годовой курс математики, физики прорешивал осенью. Из литературы нравилась только та, что успевал прочитать до разбора в классе. Недавно перечел Поднятую целину, удивился, интересная книга. Бунтовал, зная грань, упорно называл Ленина Ульяновым. На тему «герои гражданской войны» написал сочинение про батьку Махно и, не сделав ни одной грамматической ошибки, получил тройку. Вязал галстук, как ковбойскую маску, следуя за деструктивными элементами. На внутренней стороне школьного костюма прикрепил несколько десятков пионерских значков и носил его на улице шиворот-навыворот, пока не повстречался с учителем. Был до сотрясения мозга бит пэтэушником за девушку, ставшую потом продавщицей овощного отдела. То давал, то не давал списывать. Институт убил своей неизбежностью. Масса знаний и формул проглотила. Преподаватели вузов отлично знают свой предмет, но знать и научить других – вещи разные. Умные, еще были бы педагогами. Если у профессора в семье нелады, это видно всей лекции. И как результат – сессионный бессонный месяц. Мир складывается до десятка учебников с трехстрочными интегралами, которые надо не только запомнить, но и вывести. Не запомнишь – и конец света. А потом, все равно, несмотря на бессонные ночи, шпаргалки: костыли и медведи. Конечно, никто не спорит, у нас самое лучшее в мире образование. Западные учебники вызывают только снисходительно-завистливый смех. Но у нас-то везде, поголовно пользуются шпаргалками, а у них – нет. У тебя какой билет? Четвертый. А у Петракова? Пятнадцатый, а тебе какой нужен? Девятый. А это у Киршенштейна. Киршенштейн, Яша, передай девятый. И вот диплом, синий, как физиономия. И свобода. И никому ты не нужен. Золото блестит совсем близко, на другом берегу совести.
Павел смотрел в небо, на которое наплывали дождевые тучи. Свобода. Может, будь он свободен с детства, он знал бы, что с ней делать. А теперь Павел хотел в класс, на самый нудный урок обществоведения, на экзамен, к преподавателю по кличке Пересдача. Павел от рождения мечтал о свободе, а стал бунтующим рабом. Он уже не мог без гнета, который надо преодолевать.
Заморосило, завечерело, похолодало. Павел пошел к дороге, автомобильной. Шоссе – тоже несвобода, но меньшая, чем рельсы. Мужик в оранжевой робе дымил у экскаватора.
- Мужик, давай выпьем?
- А как тебя зовут?
- Паша.
- А меня Василий Николаевич. Выпьем.
Павел купил у мужика бутылку водки, другую тот купил у себя сам. Стали наливать, закусывая печеной картошкой из карманов пиджака.
- А как экскаватор управляется?
- Легко. Этот рычаг сюда, эта штука сюда, а этим ковшом елозишь, - Василий Николаевич захмелел первым, сказался излишний опыт.
Павел угнал экскаватор. Проехал километра два, тираня дорожное покрытие. Вот и патрульная машина, как раз кстати.
- Стой, идиот, - лейтенант в бронежилете и с автоматом для стрижки нарушителей и иномарок. Павел поднял милицейскую машину ковшом в воздух.
- Застрелю, вылезай!
Павел выскочил из кабины.
- Ты чего, твою мать, творишь? Да он пьяный в стельку, - второй патрульный вынырнул из сумерек за спиной.
- А что мне за это будет?
- Сначала бить будем, потом разговаривать. Если разговор не удастся, на год можешь загреметь.
- Маловато, - Павел врезал прямой в челюсть лейтенанту.
Очнулся где-то за решеткой. Саднило все тело, правый глаз не открывался, Павел осторожно потрогал шишку на голове. Лет семь он наработал, а при плохом поведении на суде и больше. Плохое поведение будет. Тюрьма, переполненные изоляторы, плохая еда, мордобой, это все не пугало. Главное, чтоб не сделали петухом. Но Павел был почему-то уверен, что таких, как он, не трогают. Зато подъем, отбой, ни шагу влево, ни шагу вправо. И масса, против чего бунтовать.
Жизнь на какое-то время наладилась.
Смутное это было время, но люблю я его почему-то
Шесть утра. Не буду вставать. Встану позже. Если начну вставать, они проснуться. Васька встает. Старательно отворачивается и делает вид, что ничего не видит. Рожа, как всегда железная. Оделся, вышел.
А я полежу, будто сплю, перевернусь носом в стенку. Катька вообще не глупая девка и симпатичная. Как она здесь оказалась? Ничего не понимаю в женщинах. Хотя, она москвичка, а мы никто, мачо из общаги.
Васька вышел. И тут же смех заговорщиков. Очень тихо, но я все слышу, сантиметров десять, наши с Димкой кровати голова к голове:
- А этот?
- Тимур спит как мертвый, - мы с соседом друг друга понимаем.
- Где мои?
- Сейчас, сейчас, - одеваются и смеются тихо, обоим неловко. Выходят, Димка быстро возвращается, - Ты вставай, я ж знаю, ты не спишь, - я встаю.
И тут же откуда-то появляется Васька, крепко жмет Димке руку, улыбается, поздравляет:
- Мужик, - и опять уходит, с книжками, учиться, сессия на носу.
- А ты что скажешь? - Димка видит мою физиономию, переживающую из-за Катьки, хмурится, - Неудобно получилось. Я ведь ей туда кончил, а сегодня туда нельзя. Да у нее и парень есть классный, она его любит. Словом, испортил отношения со всей пятой группой.
- Я так и не понял, сколько раз, три что ли?
Обстановка разряжается, Димка смеется:
- Хорошо, хоть раз получилось, я такой бухой был. А она совсем никакая. Ты товар-то достань, - в руках Катькина тетрадь с конспектами, и ищет на полках свою.
- Достану.
День важный. Освежиться надо. В душ. Твою мать, душ только в нашем корпусе открыт. И то один, по часам. Хорошо хоть час наш.
Одежда чья-то, пуховик, халатик. В душ. Тепло. Хорошо. А то в комнате холодновато. Из-за потепления отопление отключили. Катька симпатичная. Откуда товар взять? Все раздал. Себе ничего не осталось. Сессию не сдам. Органика, проклятая органика. Еще и зачет.
- Шампунь? - негритянка, голая.
- Чего?
- Шампунь? Шампунь!
- Чего?
- Шампунь!
- Чего? А, шампунь.
- Есть шампунь, да? Взять, да? Какой, да?
- Чего?
- Волоса, да? Какой волоса?
- Чего?
- Дай. Жирные. Хорошо. Взять?
- Чего?
- Thank you. Берите-ка.
- Чего?
Чего они в наше время в душ ходят?
- Товар будет?
- Будет, Кохан, будет.
- Тимур, ты на зачет идешь?
- А куда я денусь? - Фихтенштейн, сука хитрая, все успевает.
- Товар будет?
- Будет, Игорек, будет, - зачем тебе товар, у тебя Ленка и ни одной тройки в зачетке.
- Привет, Тимур, "Органикум" есть?
- Да ты чего, Аркаша, какой "Органикум"? У меня еще на первом курсе все книжки растащили, с тех пор читательский не продлен.
Откуда товар взять? Откуда? Адмирал плотно бухает до седьмого января. Остается только Черный. К Черному? Придется к Черному.
- Игорь? Привет. Можно?
- Заходи, Тимурчик, заходи. Всегда рад конкурентам. За товаром?
- Ну так. Есть?
- Мало, но есть. Только за деньги.
- За деньги и почем? Да ты чего? Да я сам за такую цену продаю. Да в "Градиенте"...
- Вот и поезжай в "Градиент". Новый год
- Хорошо. Беру это, это и это. Вода есть?
- Воды нет.
- Вода нужна.
- Мне и самому нужна, для своих.
- Бывай.
Как без воды? На новый год и без воды? Откуда взять? Звонить. Упорно звонить. Короткие гудки. Опять короткие гудки. Все всё продали и отдыхают.
- Товар будет?
- Ты ж у Лёшки отовариваешься?
- Лёшка - козел. Пустой.
- Будет товар.
- Во сколько?
- В одиннадцать.
Полный Гитлер капут. Звонить, звонить. Короткие гудки, короткие гудки. Это утопия. Все отдыхают. Сняли трубку!!!
- Работаете?
- Работаем. До двух.
- Что есть?
- Полный ассортимент.
- Доллары берете?
- Как всегда, только рубли.
Как я попал! Как попал. В самую дешевую контору, на "Каховской". Нерусскую. Эльдар, Карина. Жадные, суки, как и я. Еду, немедленно еду.
Взять сумки побольше. Доллары, надо поменять доллары. В "Будапешт". Обменный пункт не работает. Стоят эти. Не хочу с ними связываться.
- Молодой человек, что интересует?
- Поменять.
- Без проблем.
- Сколько?
- Тысячу. Курс? Устраивает.
- Без проблем. Как жизнь то? Живешь?
- Вот мои, где ваши?
- Держи.
- Не хватает, - так и есть, кидалы. Потею весь и руки дрожат.
- На твои.
- Пересчитаю. Да, ровно триста. Держите. С вас...
- Держи.
- Да вы чего, здесь мало.
- Вот твои, на, считай.
- А побольше купюр нет?
- Ты чего выпендриваешься? Ты чего хочешь? Ах ты торгаш, - скользящий удар мне по морде. Трое черных мужиков под два метра и оттирают в сторону. Бежать, немедленно бежать. Сумки только прихватить. Через три ступеньки по лестнице вниз. И в общагу. Не в свою, а в четвертый корпус. Там не найдут.
- Здравствуйте, Алевтина Георгиевна.
- К Авдееву?
- К нему.
- Здорово, Юрик.
- Тимур, ты чего такой мокрый?
- Посмотри, что там, на вахте.
Что там с деньгами? Мои все на месте. А это что? Рубли. Баксов на триста. Это их. Хорошо они меня протащить хотели. Будет моральной компенсацией за штуку двести летом на углу Ленинского и Ломоносовского у парикмахерской.
- Какие-то мужики с Алевтиной ругаются.
- Не пускает?
- Милицию вызывает.
- Я от тебя через окно спущусь.
- А ты через дверь когда-нибудь выходишь?
Еду на "Каховскую". Лица у народа необычные, не мрачные, а радостно-мрачные накануне праздника.
- Привет.
- Все торгуешь?
- Как и вы.
- Что есть?
- Все.
Улыбаемся понимающей улыбкой аутсайдеров. Набираю. Никогда еще на столько не брал. Ловлю машину:
- Сколько? Шутите?
- Новый год.
Пересчитываю деньги. На пятьдесят баксов кинули. Не буду больше иметь с ними дела. Ну да ладно.
Товар в общагу, сам на зачет. В холле ржут рязанцы. Олежка с Васькой отрывисто и сухо, бывший одногруппник Серега будто изображая смех.
- Мужики, вы чего?
- Да у нас слоны еще одного арапетовца замочили. Выпустили полную обойму в задницу, а на брошенный пистолет одели презерватив, - из всех я отличаю только рязанцев и туляков. И те и те хитрые, туляки хитрее. Туляки - самые говнистые. А голубых глаз, сумасшедших голубых, содержащих по краям уходящий вглубь страх, на откормленном розоватым крестьянским творогом мощным торсе, не у одного человека, а у всех, я ни у кого, кроме рязанцев не видел. Рязанцы - самые испуганные люди в России. Голубоглазые. По каре- и черноглазых не говорю, все такие.
- На зачет?
- Куда ж ещё?
- Товар будет?
- Товар есть.
- Когда?
- После зачета.
- Знаешь, что такое ча-ча-ча? Это Россия. Чушки, чурки, чухонцы.
- Кто такие чушки?
- А ты как думаешь?
Зачет прямо в практикуме. На химфаке полно запахов. В органическом практикуме они концентрированные. Соседи Юлька и Леха. Плохо. Юлька знает не больше меня, а Леха едва тянет на красный и не даст списать.
Углеводороды. Альдольно-кротоновая конденсация. Практическая задача. Решается в четыре стадии. Повезло, очень повезло.
- Тимур, слышь, передай Лёхе.
- Лёха, слышь, от Юльки.
- Угу. Так. Нет. Не знаю.
- Юлька, Лёха не знает.
- А ты сам чего думаешь?
- Да я ж ничего не соображаю. Посмотрю. Хм. Давление сто атмосфер, никелевый катализатор, азотная среда.
- Ахмедов, Дальчинская, еще заговорите, зачет будете сдавать после Нового Года. Так, кто идет первым?
- Народ, у меня дела, - В группе полно москвичей, им все равно, но меня пропускают вперед.
Нина Александровна одна из тех, кого я запомню навсегда. Полная темная женщина. К семидесяти годам, но не старушка. Она считает меня тупым, естественно, я списал у Юльки.
- Ваш билет? Угу. Угу. А почему реакция в четыре стадии? В три стадии нельзя?
- У-ы-м.
- А реактив Гриньяра?
- Точно.
- Так, давайте спирты. Что вы знаете о спиртах?
- Многоосновные и одноосновные. В основном свойства кислотные, но могут и основные.
- Все с вами ясно. Задачки то хоть решаете? Вот.
- Ы-ы-ы. У-у-у. Вот.
- Угу. А вот?
- А-а-а, э-э-э, вот.
- Хм. А если?
- Тогда.
- Предположим так?
- Тогда вот так.
- Разложится.
- Так мы в среде благородных газов.
- А не проще ли вот так и вот так?
- Проще.
- Ладно, ставлю вам зачет авансом. Получите двойку на экзамене, в следующем семестре зачета не ждите.
Теперь в общагу, на раздачу. Время? Десять. Поздновато. Так, что оставляю себе? Это беру, это беру. Ничего себе получается. Две полные сумки и неподъемный рюкзак. Не пожадничал?
- Тимур, товар даешь?
- Даю. На обязательную реализацию. Деньги до десятого января.
- Ты что, совсем?
- Не берешь?
- Почем? Ты что, с дуба рухнул?
- Новый год. Не хочешь не бери.
- Сволочь. Это, это и это. Не на "Крылатское" едешь?
- На "Филёвский Парк".
- И на том спасибо. Наташка ругаться будет по черному.
- Тимур, даешь? Дорого? На обязательную? И почем? Хм, не так и дорого, дешевле, чем Черный. А Вадим совсем оборзел. Это, это и это. Сам-то куда? Не на "Молодёжку"?
- На "Филёвский".
- Наташка с Ольгой озвереют.
- Тимур! Ты на "Филёвский" едешь? Скотина! - ага, девочки пришли, - На "Молодежку" едь!
- А вы у кого товар берете? У Вадима. А на "Молодежке" мой товар.
- Урод. Ладно, ты хоть не будь идиотом. Продавай по нормальной цене. Почем это выставишь? Я ж говорю, идиот. По столько ставь.
Вся общага торгует. Делится на продавцов и давал. Давалы достают товар на оптовых фирмах и дают продавцам. Продавцы бьются на рынках. Иногда давалы сами едут на рынок. И это стихийное бедствие для продавцов. Давала может продавать дешевле, чем дает продавцам и с выгодой для себя.
- Тимур, товар даешь?
- Все раздал. Только себе осталось.
- Хоть немного, только станки. Совсем нет станков.
- Эх, ладно, от себя отрываю.
Время? Полдвенадцатого. Опаздываю. Рюкзак, сумки в руки, еще столик. Еле стою. В автобус. Народ хамит, но не может спорить с такой массой.
Вот и рынок. Расставляюсь.
- Зина, привет. Артем, здорово. Как, деньги за место уже собирали?
- Подойдут, куда они денутся?
Не успел начать раскладываться:
- Почем?
- Столько, - сам удивляюсь собственной наглости.
- Два, нет, лучше три. И этого тоже три.
- Почем?
- Столько, - цены растут.
- Это, это и это.
Куда б этот станок привесить? Не влезает.
- Ой, а что это у вас в руках? Сколько? Беру.
- Это почем? А это? А это? У вас нет чего-нибудь залежалого? - откуда ты такой вылез. Хотя есть прочный висяк. Я его и из сумки не доставал - Ой, а что это?
- Ну это... Как вам сказать...
- Хорошо. И почем? А дешевле ничего нет? Нет? Тогда давайте это.
Ну вот, наконец разложился.
- Тимур, как насчет ста грамм?
- Давай Артем, давай.
- Торгуете молодой человек? С двенадцати? За место с вас, за полдня.
- Без проблем.
- Торгуешь? За место уплачено? Угу. Сертификаты? Угу. Какую воду для девушки посоветуешь? Сколько?
- Для вас столько.
- И это правильно, - менты 94-го. Они еще совсем не такие, какими станут. Они еще только начинают борзеть.
Какая дубленка!
- Что-нибудь качественное есть? Это почем? А что-нибудь по-настоящему качественное?
Будет тебе качественное:
- Вот это столько!
- Это? Дай, нюхну. Да, качественное.
- А вот это дорого. Но качественное.
- Дай-ка. И сколько? Зато классное, да? Беру. И еще это и это.
- Тимур, сколько ты на нем наварил?
- Артем, все мои.
- Тимур, ты почем запаски продаешь? Идиот! Дешево. Впрочем, твое дело. Слушай, ты нам кое-чего прямо сейчас не продашь?
- И почем? Хорошо, но немного. Вообще, Наташка, как у вас?
- Все идет, - что ж, увеличим цену.
- Парень, куртку возьмешь?
- Да за чем? Что я с ней делать буду?
- Возьми.
- Не возьму. Почем? Размер не мой. Утону. И сколько? ... А если скинуть? Ладно.
- Вы куртку тоже продаете?
- Продаю.
- И почем? А чья?
- Венгрия.
- Хм. Вроде не новая.
- Это у них такая мода.
- Мода? Владик, качественная какая, возьмем, да? Мой подарок. Сколько?
Декабрь выдался морозным. Но к новому году все растаяло. Сколько?
Сколько определяется кругом общения и совестью.
- Артем, что такое совесть?
- Тимур, тебя что, повело от водки?
- У вас почем? В рублях или долларах? Пять долларов скинете? А пена почем? Пятьдесят центов скинете?
- Откуда я центы возьму?
- В рублях.
- Тимур, ты что, совсем совесть потерял?
- Артем, у меня высокий круг общения.
- Ольга? А где Наташка?
- Стоит на точке, - и у Ольги и у Наташки сиськи просто выпирают, попки резко выходят за талии резким дугообразным углом. Но Ольга уже вылетела с факультета, а Наташка едва-едва переходит с курса на курс. Мне нравятся две Таньки. Они умные. У обеих с сиськами проблема. У одной Таньки, которая мне просто очень-очень нравится, какие-то складки на шее. У другой, в которую я впервые в жизни влюблен ранний седой локон и лошадиная челюсть. Складки кожи на шее, седые волосы, лошадиная челюсть, об этом всем я сегодня не думаю. Это все начнется через годы, во время реакции отторжения, с подсказки подруг. А Ольга, которая вылетела с факультета, вызывает эрекцию одним своим появлением. Она сидит рядом, дышит и вызывает эрекцию.
- Тимур, у тебя вода осталась?
- Осталась.
- Продай? Почем? За деньги? Ты шутишь?
- Ольга, я все равно все продам. Берешь?
- Не беру.
Первое "не" за сегодня. С него начнется непруха?
Но нет. Покупают. Берут. Увеличиваю и увеличиваю цену. Планета Земля отворачивает свои северные широты от звезды Солнце. Темнеет. Слякоть и холодает. Февраль будет холодным. Шашлык на двоих с Артемом и еще по сто грамм, конечно. У него обувь, крупный товар, у Зины тоже, одежда. Сегодня, в отличие от остальных дней, у меня идет лучше, чем у них. Но и они далеко не в пролете.
Стою с пустой точкой. Едва-едва колышутся на стенде несколько запасок. Берут и их.
- Ольга? - смотрю шальными глазами.
- Все продал?
- Сама видишь?
- Шампанское возьмем на троих?
- Два? Две бутылки
- Давай два. С красной.
- Знаешь куда эту красную? С черной.
- С черной, - вся общага, с тех пор как начали торговать, глушит шампанское с икрой. Водка не котируется.
- У тебя поляроиды есть?
- А ты посмотри. Но достану.
- Сегодня нужны.
- Сегодня нужны? Мне будет сколько стоить? Достану.
- Мужик какой-то, на "Камазе", все продал. Хочет фотоаппараты в подарок, в деревню, пять штук.
- Сделаем.
Оставшиеся запаски идут туго. Идут, но что они такое по сравнению с сегодняшним заработком? Прибегает Ольга:
- Поехали?
- Поехали.
Сумки кладу в рюкзак. Невесомый. Товара почти нет. Ольга с Наташкой груженые. Почем же они торговали? Садимся в "Камаз". Закидываем сумки и тележки на заднее сиденье.
Заднее сиденье начинает шевелиться. Водила смеется:
- Это? Мой напарник. Уже отметил.
Катим к общаге. Разбираемся с водилой. Новогодние узоры на окнах расписаны пеной для бритья, пена повсюду, на стенах, на полу, уже отмечают. Ольга с Наташкой уезжают отмечать в Подмосковье. Наконец, захожу в свою комнату.
- Давай сегодня по деньгам рассчитаемся?
- Почему бы и нет. Давай.
Деньги надо уметь считать, мелкие купюры. За давалой ни один аппарат не успеет. Сколько ж я сегодня заработал? Много. Но как продавец раза в два больше, чем давала. Достало всё, спать.
- Как Тимур поторговал?
- Хорошо.
- Примешь товар?
- Приму. А почему так мало продали? - Димке, как соседу дал на реализацию, а не на обязательный выкуп.
- Да не шло. Дорого, - Димка не смотрит в глаза и ехидненько бросает - Ты знаешь что Пашка к Таньке уехал новый год встречать?
Теперь знаю. По-другому и быть не могло. Я то торгую, то четверки в зачетку зарабатываю. А Пашку в каждый семестр почти отчисляют. Зато он Таньку ежедневно до Мытищ провожает.
Сколько там времени? Десять. Через два часа новый, 95-й. Пустая общага. Ободранные стены масляной краски. Устал. Пошли все. Спать.
..^..
|
Ссылки: |