Ольга Лукас
Симметричная сказка
сентябрь 2000
Нева пахнет морем, когда идёт дождь, холодный сентябрьский дождь, а тёплый ветер от проезжающих по мосту автомобилей похож на лёгкий бриз. Всё размыто, как на картине акварелью. Когда идёт дождь, я снимаю очки, кладу их в карман, и вижу только блики фонарей на тёмной воде, разноцветные пятна осмысленных реклам, да смутные отблески фар на мокром асфальте. Я иду по мосту, и жизнь кажется мне ослепительно-понятной на ближайшие полгода.
Вокруг ни души - только машины, которым неведома усталость, но которые, конечно же, не могут считаться существами одушевлёнными, шныряют, ощупывая меня своими ослепительными фарами. Три оттенка этой питерской ночи - чёрный, яркий и мокрый. Таков сейчас весь город, таков и я - чёрный, яркий и мокрый, радостно шагаю, пытаюсь насвистывать, вытираю ладонью капли с влажного лица, а зонтик лежит дома, такой важный и ненужный.
Все уже спят, и я на цыпочках бреду по коридору, ощупывая стену. Вот здесь кухня, и поворот ко мне. В моём отсеке не живёт никто, кроме случайной мышки, прибегающей из ванной, где у неё гнездовье, и неслучайной кошки, прибегающей по мышкину душу из кухни, где у неё и так полно еды.
С детства я не хотел признаваться окружающим в тайной любви к коммуналкам. Не знаю уж, откуда она произросла: очевидно, из ощущения праздника, связанного с моими детскими визитами в многонаселённые квартиры - наша семья, а также семейные друзья и родственники, жили в отдельных квартирах. Но временами нет-нет, да и проявлялись какие-нибудь второстепенные персонажи, приглашавшие бабушку на блины или глоток коньячку, «и непременно с Димочкой, у нас ему будет нескучно». Мне и в самом деле было нескучно: исследование таких обширных ландшафтов приводило меня в экстаз. Особенно восхищала дверь чёрного хода на кухне, дверь, которая не запиралась, и через которую можно было проникнуть на чёрную (-чёрную) лестницу. Иногда, впрочем, мои исследования прерывали местные детки, которым очень хотелось изучить меня, точно так же, как мне хотелось изучить их немыслимое и, по моим представлениям, шикарное обиталище. Дети заставляли меня общаться с ними, иногда играть, или, если были уже достаточно взрослыми, рассказывали
Иногда, впрочем, они быстро теряли ко мне интерес: необщительный ребёнок, вяло отвечающий на вопросы, вряд ли достоин общения с более резвыми детьми, и тогда можно было смело бродить по коридору, осторожно выходить на тёмную кухню, любоваться обшарпанными стенами и высокими потолками, в лепнине и потёках.
Тогда у меня было своё представление о «шикарности». Сейчас исполняется мечта моего детства, но представления о шикарности уже давно успели поменяться.
Вытащив очки из кармана, и положив их на столик, рядом с диваном, я прямо в одежде и не включая свет, дабы не разрушить впечатления от волшебного ночного дождя, плюхнулся навзничь на свою лежанку - отозвались пружины, медленно начала кружиться голова, а потом и вся комната; воспоминания этого вечера отошли на второй, третий, последний план, мастерская художника, и закуска на газете прямо на полу, танцы на узком пятачке, круглый стол, заваленный холстами и тюбиками, разговоры-разговоры-разговоры…
Утром забегал Димка, либо Денис, искал кошку. Разбудил меня, засранец.
Итак, весной, когда снег ещё не стает, но тёплый ветер вовсю будет напоминать о скором приближении самого безалаберного и сумасшедшего времени года, вернётся из Америки Ольга. Она устроится на работу в банк: они обещали, что будут ждать только её, а я - что ж, я, пожалуй, вновь попытаю счастья в какой-нибудь газете, либо журнале. Она вернётся, и мы, может быть, даже распишемся, если её суровая мамаша будет на этом настаивать. А если не будет, то мы просто снимем квартирку - маленькую, может быть, на окраине, хотя так бы хотелось в центре, и будем жить, вспоминая эту осень и зиму, проведённые врозь, как одно из испытаний, выпавших на нашу долю.
Она уже написала мне оттуда - доехала, живёт в очаровательной семье, там трое детей - двое младших, а старшая дочка её ровесница, прыщавая толстуха, помешанная на Стивене Кинге, в колледже заставили заниматься спортом - там все спортсмены, и чернокожие баскетболисты постоянно говорят о сексе и совершают неприличные движения бёдрами. Она надеется, что я не пропускаю занятий, потому что если меня отчислят второй раз, она выгонит меня из-за компьютера, а лучше вообще продаст компьютер и купит печатную машинку, потому что печатать можно и на ней, а всё остальное - баловство.
Я встал, потянулся, три раза перечитал письмо, и кинулся писать ответ. Пишу на адрес колледжа, потому что у Ольгиных америкосов, как оказалось, нет доступа в интернет. Хорошо, что русского там никто не знает, можно писать обо всём на свете, как я люблю.
Пишу про ночной дождь, про кошку и мышку, про соседей и коммуналку, про то, как пили в мастерской, про концерт под открытым небом, когда шёл дождь, и все сидели на скамеечках, под зонтами. И какой был удобный повод познакомиться - просто пригласить под зонтик мокнущую девушку, и про девушку, с которой я познакомился таким образом, и про её парня, который оказался моим старым школьным приятелем. Про всё-про всё. Получается очень длинное, сбивчивое письмо. Думаю над подписью. «С любовью» - само собой разумеется. «Целую» - пошло. «Я тебя жду. Димка.» Всё. Теперь можно попробовать выйти на кухню.
Квартира наша похожа на кофту с сильно вытянутыми рукавами. Или на кофту для обезьяны. Два рукава-коридора сходятся в кухне, образуя тупой угол, а кухня глухая, без ворота-окошка. Там всегда горит одинокая электрическая лампочка на тонкой шее-проводе. И кошка вечно мурлыкает то у одной, то у другой плиты. В зависимости от того, на какой готовят.
Квартира у нас огромная, несуразная. Много комнат, но мало жильцов. В основном, все живут в левом рукаве: Константиныч - опустившийся пенсионер, Алёша - студент-первокурсник, частенько не ночующий дома, Джамшед - подтянутый, бодрый торговец с ближайшего рынка, Васенька - придурковатый коммивояжер, регулярно предлагающий всем соседям купить очередную дрянь. В комнате, что расположена напротив кухни, живут Дима и Денис, ну и, наконец, в правом рукаве - ещё один Дима. Это я.
На кухне, несмотря на мои смелые ожидания, не совсем безлюдно. Константиныч разогревает позавчерашние макароны, оставшиеся от Алёшиных друзей. Друзья пришли горластые, первокурсники, салаги. Устроили пьянку в одной из пустующих комнат. Из вежливости позвали всех соседей. Придурковатый Васенька сунулся, было, к ним со своим чудо-пылесосом, но его живо прогнали чудо-поганой метлой. Константиныч жалобно попросил «налить стопочку ветерану». Студентишки-лопушки, первая стипендия, эйфория, - споили ему пяток стопочек, после чего мы с Алёшей были вынуждены тащить старика в его комнату, и долго искать в кармане замурзанной вязаной жилетки ключ - Константиныч единственный врезал на дверь серьёзный замок. Впрочем, его дверь находится у самого входа в квартиру, да и Джамшеда он боится.
Джамшед вернулся поздно, когда уже никто не держался на ногах, и не мог связно объяснить ему, почему, собственно, русские гуляют, когда у них в стране разруха. Мы с Димой, либо с Денисом, посидели со студентами, послушали их байки про преподов, поулыбались каждый о своём и разошлись по своим комнатам. Чужой оптимизм тяготит.
Всю оставшуюся от дружеской пирушки еду Алёша, с моей подачи, пожертвовал в фонд Константиныча (старичок не боится только меня, и уже раза два пытался занять денег на еду. А я вижу, что ему действительно на еду, и не могу отказать).
- Что, Димка, не нашёл работу ещё?
- Да так, помаленьку.
С тех пор, как я работал верстальщиком в одной газетёнке, у меня поднакопилось денег, да и родители подбрасывают кое-какие деньжата, ну и стипендия, опять же.
- А что же ты не на учёбе?
- У нас сегодня война.
- Глупости говоришь! - с нажимом произнёс старичок, рубанув рукой воздух, отчего запах его несвежей одежды распространился по всей кухне, в том числе и в мою сторону. - Не понимаешь, что говоришь ты!
- У нас военная кафедра, - поправился я.
- Шутник ведь вот… - сокрушенно покачал головой Константиныч. Я поспешно ретировался, перечитал письмо от Ольги, а потом свой ответ, нашёл его неполным и написал ещё про Константиныча, про Алёшкиных однокурсников. Вспомнил наш первый курс и нашу первую встречу на вступительном сочинении.
Потом вернулся на кухню. Константиныча уже не было, зато из комнаты напротив вылез Дима, либо Денис, попросил меня понюхать его новую туалетную воду. Я нашёл её ужасной, он кивнул головой, и сказал, что у всех Димонов заложен нос. Я сказал, что у всех Денисов заложен вкус. Он сказал, что он единственный Денис в этой квартире и не позволит себя притеснять. Потом сказал, что сейчас куда-то уходит, а из этого «куда-то» пойдёт сразу на работу, потому что он сегодня опять в ночную смену, и чтобы я сказал Димке, что у них вся еда вышла, и что он, Денис, знает, кого Димка приводит, когда он, Денис, прилежно всю ночь пашет в типографии. И ещё он сказал, чтобы кошку я не кормил, потому что она с утра съела сгущенку, после чего её вывернуло наизанку. Я сказал, что мне и в голову никогда не приходило кормить эту кошку, потому что я мечтаю о том, что когда-нибудь она поймает мышку, которая живёт в ванне. Денис посоветовал засыпать мышкину норушку стиральным порошком, и, в конце концов, убралс
Я позавтракал-пообедал, почитал письма. Наскучило. Сел играть в какую-то игру. Подумал о том, что надо напечатать самым крупным форматом какую-нибудь из Ольгиных фоток и повесить на стену. Стены ободранные, из-под коричневых некрасивых обоев выглядывают газеты, их я иногда читаю. Под газетами другие обои, они лучше моих, но ремонт я делать ни за что не буду, хотя бы потому, что в этой комнате я - временный жилец. Мы здесь все не прописаны. Формально квартира принадлежит одной сухощавой гражданочке, которая изредка появляется здесь, чтобы собрать с нас дань или провести в самой приличной комнате роскошную ночь с очередным молоденьким жиголо. В квартире только две приличные комнаты - «хозяйская для встреч» и Джамшедова. У Джамшеда нет прописки, но жить он привык красиво. Он не пьёт и не курит, и очень не любит, когда мы с Константинычем, Алёшей и парочкой его друзей устраиваем на кухне курительные посиделки. «Курите в своих комнатах, не курите на кухне!» - гремит Джамшед, и Констант
После того, как я восстановился, а Ольга уехала в Америку, я больше не мог и не хотел жить там, где мы провели с ней два счастливых года: в квартире моих родителей. Вся комната, казалось, напоминает о ней, и вставать поутру, понимая, что завтракать придётся одному, и что в университет надо ехать тоже одному, было невыносимо. К тому же - увы, я сознавал это сразу - родители не поймут и не одобрят присутствия случайных, незнакомых девушек в моей комнате. Ольга поймёт. Я уверен. К тому же, чернокожие баскетболисты…
Комната нашлась случайно - друг того художника, у которого мы пили вчера, выкарабкался из душевного и финансового кризиса, купил приличную комнатку в приличной обжитой квартире, и предлагал кому-нибудь занять его место в этом гадюшнике, «благо оно ещё тёпленькое». Я и занял. Чего добру пропадать?
В комнату постучали. Димка. Я оторвался от экрана.
- Слышь, кошка не у тебя?
- Нет.
- Дэннис мне ничего не передавал?
- Передавал. У вас пища закончилась.
- Не может быть! Он что, всё скормил этой твари?
- Очевидно, если ты о кошке. Кстати, не корми её, в ней переизбыток сгущёнки.
- Слушай, может в карты?
- Зачем?
Димка пожал плечами, ушёл. Я посмотрел на время. Восемь вечера. А казалось, что только час назад сел играть. Игры затягивают.
Пошёл в коридор, там, напротив туалета, стоит общественный телефон. Все, кто пожелали, обзавелись частными аппаратами, но мы с Константинычем пожалели денег, и всегда звоним из коридора. Так экстремальнее. Я намерен в полном объёме ощутить всю прелесть коммуналочного быта, чтобы потом, когда мы будем жить в отдельной квартире, вспоминать эти полгода, как странный, затянувшийся сон.
Серёга был дома и зазывал на квартирник. Удачная идея.
Ночные прогулки через мост с Петроградской в сторону Невского, под дождём и без зонта, продолжались до тех пор, пока я случайно не простудился. Проснулся наутро, долго шарил рукой по столу в поисках очков, попытался сказать Ольгиной фотографии «Доброе утро» и не смог. Вернее, смог просипеть букву «Д» и на ней забуксовал. Как назло, ни полудурок Васенька, ни Димка либо Денис, ни Константиныч, ни даже общительный Алёша не заглянули ко мне с утра. Я лежал, с трудом отрывал голову от подушки, объясняя себе, что если я не выйду в коридор и не попрошу помощи, я так без помощи и останусь. В кухне отчётливо был слышен звук умываемой посуды. Попробовал предположить, что это вернувшийся с ночной смены Денис. Подумал, насколько позволяла тупая, горячая боль. Откашлялся. Попытался мяукнуть. Если бы я услышал такой звук, ни за что бы не догадался, что это именно мяв. Нет, когда ворона хочет подразнить лисицу, и начинает мяукать во всё воронье горло, вполне допускаю, что именно такой звук и раз
- Кошка тут?
- Горло, - каркнул я.
- А где кошка?
- Это я, - чуть отчётливее произнёс я.
- Заболел, что ли? - догадался Денис. - Сейчас я тебе чайку горячего принесу. Хочешь с мёдом? Димка вчера вот такого мёда принёс! Может быть, тебе врача вызвать?
И он заботливо, как родного брата, стал поить меня горячим чаем, кормить мёдом, оборачивать в тёплую одежду. Притащил спальник. Потом принёс электронный градусник. Температура была невысокой, но в сочетании с похмельем производила очень скверное действие.
Денис, радуясь возможности поболтать, уселся на вертлявую табуреточку, что стоит у меня около компьютера, и принялся рассказывать о работе, о летнем байдарочном походе, в который они ходили с Димкиными друзьями, о своём родном Зашейке, что находится за полярным кругом, о домах на сваях, сосновых лесах и морошке, о леммингах и ягеле… Что-то мне уже снилось, когда в комнату заглянул Константиныч и попросил денег. Денис посоветовал ему прикарманить Алёшины пустые пивные бутылки, дальше я уже спал очень крепко.
Проснулся, попил из термоса горячего липового чая, что оставил заботливый Денис, включил компьютер, посмотрел время. Получил почту. Странно, Ольга не ответила. Может быть, не получила то письмо? Или колледжские шутники попросту стёрли его?
И я написал ей ещё - о том, что я заболел, и о заботливых соседях, о квартирнике, о ягеле и леммингах. Но много писать не смог - голова ещё кружилась. В полусознании почитал письмо своего московского приятеля, приглашающего на следующие выходные присоединиться к их вылазке на шашлык. «Знаю, что ты без Ольгиного присмотра гуляешь и прогуливаешь, зову тебя хоть на целую неделю, тебя впишут без вопросов, только возьми с собой сколько-нибудь денег».
Я проснулся от прямого солнечного попадания. Солнечная занавеска колыхалась на уровне глаз, приятное тепло осеннего дня подействовало на меня лучше всяких лекарств. Догрызая батон, которым я питался весь вчерашний день, я выполз на кухню. Кошка меланхолично жевала рыбий хвост.
- Козябра, Козябра, Козябра! - позвал я, делая вид, что держу что-то в щепотке.
Козябра нелепо отстранила недомученный хвост и побрела в мою сторону. Я вероломно сцапал её, уселся на стол и принялся чесать за ушами и шейку.
Отчего бы не в Москву? Повеселимся, погуляем. Прогулять я могу всё, что вздумаю, да и не хочу я в университет. Вот уже вторая неделя с того дня, как я дал себе слово зайти и узнать расписание. Каждый день я придумываю всё новые и новые причины, по которым мне не следует идти учиться. То новую игрушку дадут, то пьяный вернусь и просплю всё на свете, то погода скверная, а у меня дырявые ботинки (самое интересное, что дырявые ботинки никогда не выступают в качестве аргумента, когда меня зовут в гости, на концерт или просто погулять по ночному городу.)
Письма от Ольги не было. Я выпил горячего липового чаю и заснул.
Вечером мы с Константинычем, Димкой и Джамшедом стряпали. Козябра урчала, и время от времени бродила от плиты к плите. Джамшед не ругался. Димка рассказывал о походах. Потом, впрочем, выяснилось, что это Денис в Димкиной одежде.
Мы все иногда хотим ощутить себя частью какой-нибудь семьи. И хотя у Дениса есть Димка, у Алёши - его однокурсники, у Джамшеда - соотечественники, а у меня - компания единомышленников, мы нет-нет да и соберёмся все вместе, чтобы приготовить ужин - да, разумеется, - и просто почувствовать, что да, в этой квартире живёт кто-то ещё.
На следующий день приезжала хозяйка, собирала дань. Я всё ещё кашлял, и произвёл на неё неблагоприятное впечатление. Всё-таки она считала каждого из нас немножко своей собственностью. Ведь мы караулили её квартиру и платили за это деньги. Караулили до того момента, как она скопит достаточную сумму для ремонта на европейский манер.
- Ты таблетки принимал?
- Нет.
- Прими. А лучше сходи к врачу. Где это семейство? - про Димку с Денисом.
- Один на работе, другой дрыхнет.
- Я его разбужу.
Письма снова не было. Я отписал в Москву, что не приеду, что я простудился, и что в понедельник - кровь из носа - пойду в университет.
В понедельник я действительно проснулся рано, умылся, причесался, нашёл брюки со стрелочками и вышел на улицу. Был светлый, хоть и не солнечный день. Асфальт подсох, и лишь кое-где блестели лужи, покрытые рваными тряпочками листьев. Захотелось дойти до университета пешком. Я шёл дворами и переулками, разглядывая дома, преимущественно крыши и эркеры. Когда-то давно, в начальной школе, я записал себя в кружок рисования. Мы рисовали крыши. Разные крыши, с причудливыми трубами, антеннами, котами и голубями. Потом принялись рисовать сами дома. Дальше нас, кажется, учили рисовать людей, и вот тут-то и выяснилась моя полная художественная несостоятельность. Как ни пытался я, не мог нарисовать ни нос, ни губы, ни пропорциональную фигуру. Получались какие-то уродцы, и ребята, которых я рисовал, жутко обижались. Потом мне наскучил кружок, и я записал себя в биологическую секцию. Там тоже ничего не вышло, потому что я наотрез отказался препарировать мёртвую рыбку. Но с тех самых пор я часами могу любоваться всево
Я как всегда заплутал, забрёл, задумался, и с немалым трудом вышел к одной из станций метро. Здесь меня огорошили новостью: сегодня уже октябрь, и проездную карточку надо менять, либо покупать жетон. В очереди, состоящей из бойких студентов, меня посетила мысль. Банальная до безобразия, но шальная. Если закончился месяц, то надо заново оплачивать не только проезд, но и интернет.
Обещал себе, что завтра же непременно поеду в университет.
Вечером наконец-то пришло письмо. Ольга писала о том, что рада за меня. Я весело провожу время - и правильно делаю. Когда она вернётся, она неделю не будет вылезать из гостей. Как скучно в колледже. Она читает Кинга.
Письмо было короткое, и, чтобы возникло ощущение полноценного общения, я перечитал его несколько раз. Стал отвечать. Про дома с эркерами, про тёплые осенние деньки, про то, что я уже почти поправился, и про то, что не поехал в Москву специально, чтобы не пропускать учёбу. Больше рассказывать было нечего, и я послал ей стихотворение, написанное ещё летом, когда мы были в гостях, и поссорились, и она демонстративно ушла спать на кухонный диванчик. Тогда мы помирились прямо утром, и очень быстро позабыли о размолвке, но вчера я, перебирая бумаги, нашёл листочек в клеточку, исчирканный, покрытый плотным слоем строк и строчек, переправленных по много-много-много раз. И я торжественно напечатал:
Стучался клюв в окно палаты, А в кухне тихо так спала ты. Твоих волос белёсый шёлк Тебе, признаться, очень шёл (к…). Возможно, он меня пленил. Отдам болотной цапле Нил, Отдам синицам - провода, Дрожащим тварям - право дам, Себе ж отдам тебя на кухне. Пусть мир от зависти опухнет!
А потом ещё добавил, что скучаю по ней, скучаю безумно, что мне даже в Москву не захотелось ехать из-за того, что её нет со мною рядом, и что почему она так нескоро ответила на моё письмо.
А потом я закашлялся, выпил горячего чаю, отправил письмо, и стал читать Набокова - её любимого автора.
А потом дни как-то удивительно торопливо стали сменять друг друга, будто осень добралась и до нашего отрывного календаря, и быстро-быстро стала срывать с него листочки. Я целыми днями сидел в своей комнате, читал книги, либо почту, либо просто играл. Вечерами друзья не звонили, или звонили, но я не брал трубку. Каждый день я ждал от неё письма. Каждый день смотрел на фотографию. И всё больше замыкался в себе. Слушал дождь за окном, вместо музыки, смотрел на неровные материки обоев на газетных полосах, иногда, как бы спохватившись, делал на компьютере какой-нибудь коллаж или верстал первый попавшийся текст, чтобы не отвыкнуть. Курил, много курил, но пить перестал совсем - голова болела целыми днями от постоянного сидения за компьютером в прокуренной комнате.
Однажды утром ко мне забрёл встревоженный Димка, либо Денис - со сна я не разобрал, кто.
- У нас, кажется, перестановка, - сообщил он.
- Очень рад. Вам помочь, что ли?
- Я не о том. Пропал чёрный ход.
- Ди…, ты что издеваешься? Куда он пропадёт? Дверь, что ли, забили? Так и поделом ей.
- Посмотри сам, куда.
Вылезать из тёплой постели в одних шортах оказалось очень мучительно. Домашние кеды долго не желали выпархивать из-под кровати, бадлон не выпускал на волю голову.
Наконец, попрыгав для сугрева, и помахав руками для разминки, я последовал за одним из близнецов. Мой рукав коридора заканчивался дверью чёрного хода, также как жилой рукав - дверью парадного. Не доходя шагов трёх до двери, мы уткнулись в гладкую стену, окрашенную той же облупившейся синей масляной краской, что и весь коридор. Я поскрёб стену ногтём и тут же бросил - неприятный звук вместе с неприятным ощущением отбили у меня всю охоту экспериментировать.
- Это чьи шутки? - спросил я.
- Понятия не имею. Может, Джамшед?
Может, и Джамшед.
- Ты ничего ночью не слышал? Ты во сколько спать лёг?
- Может, и слышал. Не знаю, во сколько лёг, - ну не помню я вообще вчерашнего вечера! Или помню, но путаю его с позавчерашним и позапрошлонедельным.
- Надо бы Джамшеда спросить, когда он вернётся.
- Надо бы. И вообще с народом поговорить бы надо.
Спросили и Константиныча, и придурошного коммивояжера, и Алёшу, когда он вернулся с очередной студенческой вечеринки в окружении двух страхолюдненьких однокурсниц. Никто ничего не знал, и даже не слышал. Ждали Джамшеда, но он не вернулся ночевать.
- Точно, его работа, - сказал Константиныч, - Ох, чую, он там оружие прячет.
- Дедуль, если оружие прячет, то ему второй выход жизненно необходим, - сказал Димка. - Как же он от милиции сваливать будет?
- А я почём знаю? Вот у него и спрашивай!
Я ушёл к себе. Мне было неинтересно.
Письма опять не было. Полистал какой-то боевик, одолженный у Алёши. Заснул.
Утром выпал первый снег. Он растворялся в тёмных лужах, но уже покрывал крыши и ветки деревьев. Мир стал белым, скучным, холодным. Поискал в шкафу тёплые носки, нашёл два, но разных. Ерунда.
Козябра орала под дверью. Ага, Димка с Денисом сегодня оба работают в дневную смену, и её, конечно же, никто не покормил. Кошка ткнулась мне в ноги круглым упрямым лбом.
- Мышку поймай, да и съешь, - посоветовал ей я. Кошка потёрлась о штанину.
- Не дам еды. Лови мышку. Мышка вкусная, жирная, живая, свежая, ещё бегает. Пошли, пошли отсюда, нечего тебе тут делать. Вон, хочешь на новую стену посмотреть? - вспомнил я о вчерашнем. Оторвал здоровенную Козябру от земли, и потащил её в сторону чёрного хода. Признаться честно, я был почти уверен в том, что мне приснилась синяя облупившаяся стена на месте двери. Стена стояла. Причём, если вчера мне показалось, что она выросла пяти шагов не доходя до двери чёрного хода, то сегодня я убедился, во-первых, в её несомненной материальности и неотличимости от стен, появившихся прежде - точно такой же оттенок, те же облупившиеся островки болотно-зелёного оттенка, и, во-вторых - в том, что она откусила от коридора метров десять. Я поставил кошку на пол. Она потёрлась о мои ноги, мяукнула, и побрела прочь. Я оглядел местность. Стена возникла около первой по эту сторону коридора комнаты. Если это действительно Джамшедовых рук дело, то пусть он сам с хозяйкой разбирается. Мысль о хозяйке пла
Решив, что беспокоиться не о чем, я принялся за уборку в своей комнате. Просто потому, что новенький снег, украшающий деревья и крыши, наводил на мысли о порядке, уюте, и покое.
Джамшед пришёл под вечер.
- Слышь, это ты стену поставил? - спросил один из близнецов, кажется, всё-таки Димка.
- У тебя сестра есть?
- Нет, - растерялся Димка.
- Тогда и не спрашивай.
Джамшед отличался умением менять тему разговора ещё в самом его зародыше. Он нелюбезно хлопнул дверью у Димки перед носом.
- Это хозяйка ремонт начала, - высказал я свою утреннюю догадку.
- Слушай, а точно! Дэннис, слышь, чего Димон сказал? Хозяйка ремонт начала, пора искать новое жильё.
- Ну, давай завтра купим газету какую-нибудь, - раздался из комнаты вялый голос Дениса.
- Сегодня, Дэннис, сегодня! Я пошёл за газетой.
Новость о том, что хозяйка начала ремонт, не предупредив нас о том, что пора съезжать, встревожила всех, кроме Васеньки. Но все знали, что Васенька - полоумный, и затревожились ещё сильнее, потому что не хотели на него походить.
Письма от Ольги не было опять. Я вышел покурить на кухню. Деннис ругался на Козябру.
- Не надо, понимаешь, не надо гадить там, где тебя кормят! Почему ты в туалет не ходишь? А?
- Что случилось? - поморщился я. По моему мнению, эту кошку следовало бы отравить или утопит ещё в котёночном состоянии. Но близнецы любили её и подкармливали, и она вечно у них за это ошивалась.
- Понимаешь, позавчера она решила, что ходить под кровать гораздо проще, чем куда надо! Я не понимаю, ей что, трудно до туалета дойти?
- Ты посмотри, какая она здоровенная. Она, наверное, и ходит-то уже с трудом. Кроме того, Васенька поставил на дверь уборной наружную щеколду, и регулярно закрывает её.
- Я этому Васеньке руки поотрываю, и щеколду на задницу прибью! - рассвирепел Денис, оставил воспитательные работы и рыскнул вдоль по коридору в сторону Васенькиной комнаты.
Я пару минут с интересом послушал их перебранку, потом затушил сигарету, и отправился к себе в комнату.
Утром я обнаружил, что первая дверь по мою сторону коридора исчезла. Стена ощутимо придвинулась. А письма от Ольги всё не было. Встревоженные жильцы позвонили хозяйке, и выяснили, что ремонта она не затевала и, как только будет свободна, наведается к нам и разберётся, что за безобразие творится с её стенами. Но сейчас она никак не может приехать. И ещё настоятельно рекомендует нам не травить тараканов, потому что тараканам всё равно, а у нас от этого галлюцинации.
Димка с Денисом выбрались из нижней квартиры на чёрную лестницу, и обнаружили там, на месте прежней двери, такую же точно стену, что и у нас в квартире.
- Дверь старая, может, антиквариат? - подал голос Константиныч. - Спекулянты открутили, и стеной замаскировали. Ага.
- Ага, и стена двигается, потому что дверь антиквариат! - воскликнул Алёша.
- И Джамшед съехал по той же причине, - веско сказал Димка.
- Джамшед съехал, и Васенька скоро съедет! Нечего Васеньке делать в этом гадюшнике. Васенька заработал сегодня много-много долларов…
- Васенька, ты слыхал, что завтра курс падает? - поинтересовался я, - Беги в обменный пункт, меняй свои доллары!
Васенька поспешно ретировался, расплёскивая по дороге чай для похудания, который у него никто не покупал, и который ему приходилось пить самому, чтобы добро не пропадало. Алёша из врождённого любопытства отведал разок этого пойла, после чего, собственно, сообразительный Васенька и приладил наружную щеколду на дверь нужника.
Из темного коридора со стороны парадного входа выплыл Джамшед, в кремовых брюках, в белой ослепительной рубашке, не застёгнутой на последние две пуговицы, с бутылкой дорогого коньяка в левой руке. Коньяк водрузили в центр стола.
- Вот, уезжаю. Не поминайте, хорошо?
Он, очевидно, хотел сказать, «не поминайте лихом».
- Что, испугался? - ехидно поинтересовался Константиныч.
- Женюсь. На сестре хорошего человека женюсь. Домой еду! - хлопнул себя по коленкам Джамшед, а потом повернулся к Денису - Зачем ты так смотришь? Я же и у тебя спрашивал про сестру. Надо чтобы у сестры хотя бы два брата были.
Денис оторопело повертел головой.
- Это он у меня спрашивал, - пояснил Димка.
А потом Джамшед ушёл, со всеми, кроме Константиныча, попрощавшись, а мы стали пить коньяк.
Васенька прибежал поздно под вечер, и попытался отколотить меня патентованной чесалкой спины. Что-то с его долларами приключилось нехорошее.
- Завтра ещё заработаешь, - успокоил его я из-за двери, - скажешь, что курс рубля растёт, и надо вкладывать деньги в продукцию зарекомендовавших себя фирм.
- Васенька умный. Васенька заработает, - пробормотал коммивояжер.
Когда за непонятной стеной исчез весь мой рукав коридора, Димка с Денисом - один со стороны квартиры, другой со стороны чёрного хода - стали перестукиваться, переговариваться, и выяснили совершенно антинаучную вещь: стена наша - не толще остальных стен в квартире. Это даже не две стены - одна вместо двери, другая всё время приближается. Это какая-то абсолютно странная стена. Она как будто бы сворачивает пространство коридора, с каждым днём поглощая его.
Писем от Ольги не было. Сигареты кончились, но идти за новым блоком не хотелось. Константиныч продал что-то, что у него ещё было ценного, и напился, чтобы не думать о приближающейся стене. Алёша сообщил, что немножко поживёт в общаге, потому что скоро сессия, и надо уже начинать готовится. Васенька смылся без предупреждения, со всеми своими долларами и чудо-безделушками.
Димка и Денис оживлённо спорили на кухне. Они читали фантастику, они оба закончили технические вузы. Но о подобном стенодвижении не говорилось ни в известной им фантастике, ни в учебниках.
- Это же сенсация! - кричал Димка. - Я сквозь неё тебя слышал! Того куска коридора больше нет! Ты понимаешь!
Я покурил, помыл посуду и отправился в свою комнату. Писем из Америки не было, а стена приближалась к моей комнате. Так не всё ли равно? А может быть, я сплю или сошёл с ума? А если не сошёл, то что со мной произойдёт? Может быть, я завтра проснусь в Америке?
Утром я с удивлением обнаружил, что проснулся в своей комнате.
- Кризис миновал, - сказал я сам себе.
Близнецы вылечили меня, у меня же, наверное, температура была, а пока я валялся тут, в бреду и соплях, Ольга прислала мне уже не одно встревоженное письмо. Сегодня же пойду в университет.
В коридоре было всё по-прежнему. Стена оставалась там, где остановилась вчера. Я с удивлением на неё воззрился. Вот тебе и вылечили. «Недолечили,» - злорадно подсказал внутренний голос.
Димка и Денис сидели на кухне и курили, хотя я никогда раньше не видел их курящими.
- Вы что не на работе? - вместо приветствия спросил я. У нас с ними с первого дня знакомства утвердилась добрая традиция - не говорить лишних слов. Если встретились утром, то понятно, что «доброе утро». Если кто-то кому-то помог, то очевидно «спасибо», а в ответ - «пожалуйста». Так зачем говорить очевидные вещи? Особенно когда есть более серьёзные темы для разговоров?
- Двери нет, - произнёс Димка.
- В смысле? - переспросил я. Представил, что дверь выломали, и вот теперь близнецы размышляют, как оправдываться перед хозяйкой за исчезнувшие коридор и комнаты, и за украденную дверь.
- Стена.
Стена появилась со стороны парадного входа. Вернее, даже вместо парадного входа. Теперь мы были отрезаны от внешнего мира. Димка и Денис сообщили мне, что сегодня ночью они будут караулить возле комнаты Константиныча. Если им удастся сделать открытие - хорошо, нет - ерунда какая, они позвонят одному своему походному другу, скалолазу-любителю, который поможет нам всем выбраться из замурованной квартиры через окно, не далее как завтра. Уж больно близнецам хочется проверить Димкину идею про то, что в полночь пространство преобразуется во время.
Я сказал, что это бред, и что надо звонить другу прямо сейчас, потому что мне вдруг отчаянно захотелось жить и курить, а у меня курево ещё вчера кончилось. Денис вытащил из кармана едва початую пачку и молча протянул мне. Я молча принял. Это означало: «Хватит?» - «Спасибо. Только неудобно как-то.»
- Забей, Димон, - сказал Димка. - Мы втроём сделаем открытие. Мы прославимся, мы получим Нобелевку. Нобелевку на троих - не фигово?
Я сказал, что если и Нобелевку - то на двоих, ему с братом, потому что я вообще никакого желания экспериментировать не имею. Они сказали, что никаких экспериментов не будет. Мы проверяем идею, и сваливаем отсюда. В потусторонние силы они не верят, и вообще, всё под контролем.
Константиныч вот только сбежал неизвестно куда.
- Сбежал или исчез? - уточнил я.
- Сбежал, сбежал, - усмехнулся Денис. - Даже записку оставил.
- И дверь снаружи замуровал, - мстительно сказал я.
Весь день мы скучно резались в карты. Денис опять пожаловался на кошку, которая, несмотря на то, что туалет день-деньской зияет открытой дверью, умудряется ходить под кровать.
- И ведь ладно бы только ходила! А то ведь она туда ещё и ходит! - возмущённо добавил он.
В полдвенадцатого, или даже чуть-чуть пораньше, мы выбрались в коридор.
Мы снова играли в карты, по очереди следя за стеной. Потом уснули - закончились сигареты, и всем троим было лень идти готовить кофе.
Утром меня растолкали близнецы. Стена за ночь не приблизилась ни на сантиметр. Линия, прочерченная мылом по полу, красноречиво об этом свидетельствовала.
- А с моей стороны коридора? - растерянно спросил я.
- Уже смотрели. Ничего, - доложил Денис.
- Не может же она глотать пространство вместе с людьми, - прокомментировал Димка. Они снова принялись спорить, а я пошёл к себе. Читал, кажется.
Потом выяснилось, что стена двигается не только ночью, но и днём. Пока я совершал утренний туалет, читал и завтракал, а Денис, привычно поругиваясь, убирал за Козяброй, стена придвинулась почти к самой комнате близнецов. Стена была не такая ровная, как в другом конце коридора. Она была покрыта ямками и выпуклостями, и напоминала больше всего горный массив, поставленный на попа.
- Звоните вашему скалолазу! - закричал я, уловив смутную ассоциацию между этим горным массивом и человеком, способным нас спасти.
- Телефон отключили, - сообщил Денис.
- За неуплату, - вторил Димка.
И вдруг я понял. Эти милые, общительные ребята, скорее всего, обладают гипнотическими способностями. И расселяют нашу квартиру весьма нетрадиционным методом. Только почему же они до сих пор не расселили меня? Очевидно потому, что им нужен живой свидетель. Да, мол, так и так, все жильцы разбежались, а этот вот, как и мы, смелый оказался, можете у него спросить.
Я обошёл квартиру. Теперь её уже вполне спокойно можно было бы назвать отдельной, если бы не отсутствие окон на кухне, да входной двери. От нечего делать, я стал осматривать стены кухни, и с удивлением обнаружил чуть выпирающий из общей массы стены прямоугольник, судя по размеру, вполне могущий быть заложенным оконным проёмом. Пока я думал над ценностью сделанного мною открытия, из своей комнаты выглянули зловещие близнецы.
- Перебирайся к нам, - предложил Денис.
Я был у них в гостях пару раз, но ещё тогда умилялся их кулибинским приёмчикам. Настолько странного применения вполне традиционных предметов быта я не видал никогда. На этот раз меня встречала гроздь носков, привешенных над форточкой на зажимы для занавески вместо самой занавески. На спинке кровати висела какая-то вполне приличная, но при этом довольно бесформенная тряпка.
От нечего делать я начал вертеть и мять её в руках. Братья, казалось, не обращали на меня никакого внимания. А может, и не казалось, может, действительно не обращали. Вяло переговариваясь, они распихивали по двум раззявившимся чемоданам более-менее полезные и ценные вещи. Бесполезных пока не обнаружилось. Близнецы явно вознамерились тикать. Или пытались сбить меня с толку, что тоже очень возможно.
Тряпка, которую я вертел в руках, была вполне чистая, и при ближайшем рассмотрении оказалась довольно-таки старенькой блузочкой, или там кофточкой, принудительным образом лишенной обоих рукавов. И если левый был аккуратно отрезан, то правый - безжалостно оторван. Да, ещё - странное дело - ворот кофточки был зашит через край.
- Что это?
- Да, барахло от предыдущих жильцов. Дэннис от неё куски отрезает, да за Козяброй пол подтирает, - охотно пояснил Димка. - Сегодня ножницы не нашёл, отодрал прямо так.
Я задумчиво перекусил нитку на вороте и начал распускать неровные, но добротные стежки. Потом вышел на кухню.
На том месте, где ещё совсем недавно я обнаружил выступающий из стены прямоугольник, было окно, и солнце освещало кухню так ярко, что лампочка под потолком казалась абсолютно бесполезным изыском. Я швырнул бывшую кофточку на стол.
Раздался звонок якобы отключенного телефона. Звонила из Америки Ольга. Она очень за меня волновалась. Я не ответил вот уже на два её письма. Как странно. Я думал, что это ты не ответила.
- У нас был отключен телефон! - кричал я через океан. - Но теперь его снова подключили! Я сейчас же напишу тебе и расскажу обо всём, что тут произошло!
А потом я направился к своей комнате. Загадочная стена, перекусившая коридор, исчезла. Мой рукав, как и прежде, заканчивался дверью черного хода.
На кухне Димка и Денис уже обсуждали исчезновение стены с их стороны коридора.
Старинная шелковая кофточка с длинными рукавами сиротливо лежала на столе.
От парадного входа раздавались голоса Константиныча и Васеньки. В Алёшиной комнате бренчали на гитаре «Чайф».
|
Ссылки: |