Там живут морщинистые женщины, кутающиеся в платки Они умеют накладывать невидимые заплатки Пряжу плача прядут так тоненько, да так правильно, что тошнит Ребенок с речными глазами жалит одну из них – Милая мама, скажи, пожалуйста, “смерть” - это бывает как? Отвечает – так: дом сжирает пожар, кости теряют кальций, паутина старости с неба летит, повисает на пальцах, одиночества ворон клюет кожу и мышцы на острых руках, по рыжему бесу потери скалится в каждом углу, а ты прядешь свою пряжу, заштопываешь платки, безразличная, глухонемая, волнуясь только чтобы нитки не закончились и вошли в иглу. ..^..
Там живет чудо, в которое никто не верит В тринадцать ручьев плачет, ливнит пороги и двери Жалуется – им подавай золотое дерево, да чтоб на ветви серебряный тетерев… Я так не умею… Молодая женщина молится, лбом о мраморный пол бьется, веки заклеены, собственным голосом слух запечатан. Господи, есть ли такие яды, чтоб вытравить эти печали, есть ли такие мази, чтоб не сжариться под твоим солнцем? Так она воет жизнь и еще месяцев девять, так гудит от пчелиного зуда, не замечая в воздухе огоньков, не слыша трещинок на сосне Но когда он просит – роди меня, накорми, и выходит вовне – она замирает на мгновенье: “Какое чудо” ..^..
Там живут сиамские близнецы, которых разделили Было у них две головы и общее сердце Чем расстаться, чёрно нам… Оно отвечало – были бы кольца, а что обручать не имеет значенья – будь то когти иль крылья. Близнецы ворочали головами, рыдали в голос, засыпали смиренно после, гладя друг друга общей ладонью. Ненавидеть чрезмерно просто, когда вы – одно, и целовать невозможно сложно, если так близко, что во рту чужой волос. Прилетели голуби с юга, не тронули родников, не клевали хлеба, разделили надвое, перьями по живому, не жалели крови. Счастливы мы теперь, то есть, счастлив я, тополино стройный, но с каким призраком говорю ночами, какой чумою болею? Заберите монеты, ковры, кувшины, выройте в груди рвы, дом сожгите, испепелите, развейте по паутинному полю Всего дороже было такое несчастье: когда за меня больно могло стать кому-то, кроме себя, если вырвут кадык ..^..
Там живёт могильщик, который любит ключевую воду Роет руками землю, плюется травой, заскорузлой глиной Похоронил ее за тридевять времён, не помню ни места, ни имени Я спросил у ясеня шакала кощея – отвечали, спрашивай у смерти В поисках научился чёрствости, внутренних чертей оставляя без пищи Рыскал по кладбищу, ангелы ныли под диафрагмой, трубили в аорту, гудели кричали – в твоей груди она, я учился не слышать Я не встретил тебя, потому люблю тебя – назло живым, наперекор мертвым Неведомо, где лежишь – на холме ли, в долине ли, где бы ни была, дорога туда равно больная и длинная Так идёт по глиняному полю длиною в жизнь, болотным терпением дышит, к ключевому счастью, которое умерло, не родившись ..^..
Я нашел нелепое оригами с каракулями на киевском вокзале Перебирал как четки, пожимал плечами, рыдал от смеха Нет, это писал какой-то безумец, дурёха, скоморох, шут гороховый, горе-студент, проворонивший экзамен. Кричал – эй, люди, посмотрите на третьесортную трагикомедию, фарс! Текст бездарен, размыт болеморем, герои мертвы, страницы пахнут любовью Но осёкся, узнавая почерк, безумный, болеголовый, влюбленный и белобольной, как ни смотри – хоть в профиль, а хоть анфас. Светлячки в воздухе, лето горлом струится, в средостении бабочка рвется Мое собственное сердце пишет мне письма из внутренней стороны июля Пустил самолетиком в небо смеющиеся запятые, каракуль косули Господи истреби нельзя иметь такое огромное сердце ..^..
В городе, где матрос наклоняет посудомойку в час обеденного перерыва, а девушка-полька пишет мемуары о будущем, я умру нищим За презрение к его законам купил такую участь у бога В этом городе каждый житель отдаленной берлоги знает о несоседке всё вплоть до даты первой менструации По вечерам во дворе за шахматами собираются и говорят обо всех, кроме Марии с четвертого этажа. Она вчера пропала, исчезла, сбежала. Здесь часто стираются люди, я сейчас пишу шепотом, потому что о них нельзя вслух, это запрещенное. Видимо, остальные боятся подобной участи, она следует по пятам, никогда не отставая, никогда не обгоняя. И происходит просто, по воле случая. Тогда молчат о пропаже, заселяют пустые дома и подвалы. Это самый счастливый город, здесь есть вино, рыба, каналы. Ничего не случилось, память прогрызли мыши. потому не приезжай никогда никогда слышишь Иначе и ты пропадешь, об этом молчат, просить бесполезно. А я живу в этом городе, лишь говоря с собой о тебе и когда замолчу о тебе, если сумею, тоже исчезну
..^..