Валерий Бондаренко

УРОКИ «МАО»: О РОМАНЕ И.ПРОНИНА

 

Не знаю, что кроме литературной моды пихает нынче авторов в бок, однако чуть ли не каждый месяц издательства выпускают новый роман с версиями «альтернативной истории». Может, мы надеемся так — посмеиваясь — наконец, всерьез расстаться с нашим нерадостным прошлым? Или, посмеиваясь-побаиваясь, выпросить что-то у такого неясного будущего? Ну, а в настоящем, — ситуация закатного постмодерна, когда игра в стили, устав притворяться серьезом, сама же себя высмеивает?

Прикалываемся, короче.

Роман Игоря Пронина «Мао» вроде бы имеет массу черт подобного рода текстов. Но с некоторыми существенными уточнениями.

О них-то и будет спич.

Стану занудой совсем и поразмышляю о жанровых истоках романа «Мао». Ну, конечно, перед нами по видимости так любимый читателем роман «авантюрный». Герои его похожи на бессмертную парочку Том и Джерри — их все время убивают, а они ни за что (почти) не умирают. Однако все гораздо сложней и тоньше, и одним «экшном» дело не ограничивается. Он, этот самый экшн, по сути, здесь высмеивает себя. Автор нарочито громоздит сюжетные повороты, однако ток действия исходит из сферы интеллектуальной, а не житейской.

Главный герой романа — современный наш Митрофанушка, только не взлелеянный заботливой маменькой, а с рождения брошенный в самый тинистый маргинальный кювет. Маргинальность его детства автор обращает в лирический стеб надо всей нашей густопсовой «чернухой». За этим — и горькая правда жизни в стране, которая из великой и псевдовеликой стала вдруг мировым маргиналом, и витальный запал ее населения, которое вопреки всему прет из земли, «не ведая стыда» и даже, похоже, все еще не зная настоящего страха.

Нет, впрочем, Мао — не Митрофан, а, скорее, Обломов. Его лень идет не от тупости, а от добродушия, на котором он, как на надувном плотике, меланхолично тащится сквозь штили и ураганы жизни. Главное для него, как для Винни-Пуха, — вовремя подкрепиться; в его случае — чисто-конкретно градусосодержащим.

Это как бы Иванушка-дурачок, Бравый солдат Швейк и Пятница в одном флаконе (точнее, в одной бутылке). Короче, это человек естественный, «простак», который своим не замутненным ничем, кроме национального допинга, глазом разоблачает идиотизм официальных всяческих институтов. В его случае — института советской армии (какое двусмысленное соседство слов!). И поэтому он также — наш Чонкин сегодня, только Чонкин не простодушно подчиняющийся, а простодушно недоумевающий. Типа: «А чо это вы тут делаете? Кино-то давно кончилось…»

Впрочем, охочего до социальной сатиры читателя предостерегу сразу. Ее, этой социальной сатиры, больше в романе не будет (или почти не будет), и повествование резко въедет в настоящую сказку, где действует могущественный осел Апулей Самаркандыч и бесится, на мой взгляд, чрезвычайно обаятельная суккубша. Конечно, это приколы, конечно, стебалово, и эту смену ноги где-то в первой трети романа не всякий читатель перенесет одинаково успешно. У меня тоже возникло опасение, что теперь Остапа понесет, что роман будет слепо тыкаться в поисках собственного смысла, что потоки образов смоют этот смысл начисто.

К счастью, мои опасения оказались напрасны: рядом с Мао встали его верные товарищи по сюжету: горячий пассионарно-сексуальный террорист Саид, мудрый, но сонный пофигист негр Филипп и находчивый врач-эсэсовец Райфайзен, которому автор в соответствии с грустной, но исторической правдой доверил нести красное знамя европейского рационализма. (Именно его, Райфайзена, придурковатые инопланетяне примут за голову…)

Короче, по ходу подбирается интернациональная компаха, некий ковчег, в котором представлены носители основных ментальностей, какими они сложились к середине прошлого века. Причем живут они дружно и стремятся к счастью всей гурьбой. «Три мушкетера» уже трясут перьями на шляпах, уже почти говорят судьбе свое «гран-мерси», — да не тут-то было!

Идиллию многополярного, но еще нищего мира нарушают богатые, но деловито-эгоистичные янки. Последняя треть романа (собственно, сцены в Америке, куда герои высаживаются с легкостью Капитана Врунгеля) — пожалуй, самая «романная» по форме часть романа. «Вся королевская рать» (не помню сейчас, кого) и проза Буковски, перенасыщенная богемным сексом и алкоголем, явно имелись в виду Прониным, когда он писал эти страницы, — быть может, лучшие в его книге. Роман снова становится сатирическим и, так сказать, политологическим (или геополитическим? — короче, остро и язвительно злободневным). Он завершается тем, чем завершилась (на сегодня) мировая история — безраздельным и беспардонно уверенным в своей правоте торжеством US. Америкосы расправляются с героями эффективно и беспощадно. Одного за другим теряет Мао своих товарищей (и здесь  уже роман перестает быть веселым и бесшабашным, здесь грусть и здесь нет надежды). Надежды нет до такой степени, что Мао уходит от наступившего мирового порядка по-американски, — уходит к Южному полюсу, туда, где, быть может, еще не закрыли последний гастроном.

Какая призрачная надежда! Какой безжалостный итог… Быть может, это есть метафора торжества однополярного мира, блин?

Роман Игоря Пронина имеет важный для понимания его смысла и духа подзаголовок — «душевная повесть». Его герои жутко обаятельны, Мао иногда просто хочется ущипнуть, чтобы он действовал поактивней. А то уж больно благодушный, уж больно простодушный, — как сапог на купеческом самоваре. Однако же именно эта способность его и его друзей к «душевности» делает их друзьями, а атмосферу романа на редкость благостной и пронизанной добротой. Пронин вовсе не задается вопросом, спасет ли мир красота. Его вряд ли спасет даже и доброта, утверждает он. Весь исторический опыт последних лет не оставил камня на камне от былого идеализма, от исторического и житейского прекраснодушия, которым так силен герой русской литературы и сознание русского человека. В мире побеждает не добрейший, а, увы, сильнейший. Мир не мудр и человечен, а целесообразен. И маргиналу (то есть, человеку, отказавшемуся быть целесообразным в социуме) спокойное место уготовано разве что на Южном полюсе. Туда же, по всей видимости, суждено отправиться народам и культурам, которые в однополярном мире посмели оказаться «нецелесообразными».

Я не знаю, как строго просчитывал смыслы своей «душевной повести» автор. Порой мне казалось, что текст возникает самопроизвольно, «прет по приколу», как говорит один мой знакомый.

Но это не так уж и важно. Важнее то, что вышло.

Вышла веселая грустная книга. Книга, полная смысловых ключей и  аллюзий, дорогих сердцу нашего поколения. Книга, возможно, о нашем будущем.

Так выпьем же, господа, за бесцельно прожитые годы!

 

 

    ..^..