Анна Рождественская
ЭТЮД
…А любовь была трудна и приходила редко…
(Чарльз Буковски)
...А как он исхитрился заболеть туберкулезом - непонятно. То ли организм окончательно отказался акклиматизироваться в Москве после 20-летнего безоблачного проживания в Сочи - хотя вряд ли, ведь он уже 2 года ошивался в столице нашей Родины. То ли нервное и не всегда сытое московское выживание в первые месяцы пребывания, оставившее с ним на всю жизнь сезонное впадание в депрессию и вечную тоску по яркому солнцу, привели его на пол-года в больницу для туберкулезников - «тубиков», как они сами себя называли. Самое обидное, что все это случилось в тот самый момент, когда все уже начало налаживаться - статус лучшего оператора новостей одного из центральных телеканалов - это, знаете ли, в 22 года еще никому не удавалось...
...А у нее все складывалось вполне неплохо лет до тридцати. Ну, в смысле общественной морали и норм уголовно-процессуального кодекса, конечно, все ее благополучие было весьма и весьма сомнительным, но общественное мнение ее всегда мало интересовало. В 18 лет она вышла замуж за крупного московского авторитета и неплохо чувствовала себя ровно до того дня, когда ей сообщили, что авторитет и по совместительству ее супруг расстрелян в центре Москвы в полдень. Вместе с охраной. Общение с коллегами покойного мужа, его родственниками и с милицией закончилось для нее полной нищетой - ни квартиры, ни дачи на Николиной горе, ни дома в Ницце, ни бриллиантов, ни денег - у нее не осталось ничего, кроме старенькой девятки, на которой ездила раньше на рынок ее домработница, большой миски с анашой и трех высших образований, полученных от безделья во времена супружества...
...А в Москве он так и не обзавелся друзьями - наверное, потому, что они не очень ему были нужны. Он и в Сочи не очень-то нуждался в друзьях. И в родственниках тоже. Родственники отвечали ему взаимностью - особенно абхазская ветвь. Он был слишком образован и слишком часто задавал вопросы, на которые никто не знал ответов. Поэтому его недолюбливали и не звали в гости. Только на похороны звали - для абхазского некролога очень важна очередность соболезнующих родственников. Почему - неясно, тем более, что в нем не пишут «скорбящая вдова» или «соболезнующая тетушка» - ничего такого, только инициалы - «А.Б.» там, или «В.Г.». Никто в местной газетенке этих некрологов и не читает, но очередность соболезнующих должна быть сохранена. Так положено. И перепутать ничего нельзя - ни в коем случае. А запомнить, в каком порядке все немыслимое количество родственников должно располагаться в этом скорбном документе, очень сложно. Но он помнил. Поэтому если абхазские родственники и звали его когда, то только на похороны, составлять некролог. А русские родственники звали, когда надо занять денег. В Сочи он считался очень состоятельным человеком - возглавлял информационное вещание на местном телевидении. Ему очень хорошо заплатили, когда он рассказал в новостях об уголовном прошлом местного мэра. И когда рассказал о махинациях директора местного кладбища. Но когда он рассказал о подпольных производителях водки - его выгнали к чертовой матери, потому что, как выяснилось, эти самые производители паленого пойла и спонсировали сочинское телевидение. И он уехал в Москву...
...А она первым делом продала миску шмали. Себе только один корабль оставила, остальное сдала знакомому пушеру в три раза дешевле, чем у него же покупала. Еще пушер продал ей декадный пропуск в Останкино. И еще он помог ей снять дешевенькую однокомнатную квартиру на окраине Москвы, такую маленькую, что в ней комфортно могла бы существовать только кукла Барби. Вспомнив, что если нельзя изменить обстоятельства, то надо изменить отношение к ним, она выкрасила квартирку в невыносимо розовый цвет - всю-всю, вместе со стенами, рамами, дверями, шкафчиками, найденными ей на помойке, старым диванчиком, оставленным хозяевами, полом, потолком, лишайником, произрастающим на вечно сырой стене на кухне, и кухонной плитой. И стала жить во всем этом безумии, представляя себя Барби. Покрасив квартиру, она подалась в Останкино - одно из ее образований было журналистским. И стала ходить по кабинетам и кабинетикам, призывая сонных, не всегда трезвых и очень нервных сотрудников срочно принять ее на работу. Первое предложение она получила в новостях одного из телеканалов. Полуторачасовые увещевания шеф-редактора новостей дали свои плоды. Шеф-редактор сказал, что никто не может снять репортаж из одной частной психиатрической клиники, про которую ходят весьма странные слухи. Она хорошо знала эту клинику, знала, кому она принадлежит (не зря ведь 12 лет с авторитетом прожила), а так же знала, что содержатся там не столько сумасшедшие, сколько чем-то серьезным людям не угодившие. И еще очень хорошо знала, что охрана клиники стреляет на поражение, а затем закапывает так тщательно, что если кто и найдет когда останки излишне любопытного - то это будут студенты-археологи лет эдак через 500 как минимум. И ей очень хотелось верить, что шеф-редактор с лицом большого любителя жизни во всех ее проявлениях этого не знает. Но уверенности не было. Явно, козел, рассчитывал, что подгребет она с камерой и оператором - таким же лохом на испытательном сроке - к забору клиники, увидит мордоворотов с автоматами - и откажется от мысли стать звездой отечественного телевидения навсегда. И пойдет себе вышивать крестиком. А оператор станет простым, хорошим рабочим парнем - электриком там или токарем. Вот на это козел шеф-редактор и расчитывал...
...А женщин он очень любил всегда. И еще любил мероприятие под названием «неделька». Мероприятие сие требовало тщательной подготовки, потому как если какая-нибудь из участвующих в нем женщин слетала, то это сильно портило ему настроение и нарушало стройную конструкцию «недельки». Смысловая нагрузка «недельки» была весьма незамысловатой - в течение 7 дней нужно было переспать с семью разными женщинами, каждый день с новой. Причем по нарастающей - если в понедельник можно было начать с любой замухрышки, то на воскресенье полагалось назначать какую-нибудь принцессу, глядя на которую его циничные коллеги по сочинскому телевидению завистливо сообщали: «В этом Дисней Ленде я бы побывал...». Сложнее всего приходилось со средой и четвергом - они чаще всего слетали. Если понедельниково-вторничные крокодилицы ни на что не претендовали, а для субботне-воскресных принцесс он был слишком молод и беден - и содержать толком не сможет, и богатой вдовой оставит нескоро - поэтому к сексу с ним они относились весьма цинично, как к принятию витаминов или походу в тренажерный зал, то среда и четверг считали себя достойными составить его личное счастье навеки, а посему из тактических целей жеманились, требовали его сердца и жизни, взамен предлагали свои юные и трепещущие сердце и жизнь, пытались начать готовить ужин, что-нибудь постирать, погладить и пристроить свою зубную щетку в его холостяцкой ванной - и вот здесь самым важным было ни одним жестом, ни одним словом или же выражением лица не дать заподозрить, что сие свидание является последним и взаимообмен сердцами и жизнями продлится часа два, не больше. Иногда нацеленные на матримонии Среда и Четверг оказывались проницательными, чувствовали подвох в нежных клятвах, видели судорожное движение рта при выкладывании зубной щетки в ванной - и, закатив скандал, убегали из его квартиры в ночь. Вернее, не так. Прежде, чем кануть в ночи, они некоторое время тусовали в подъезде, давая ему шанс обязательно их догнать и, сказав что нибудь трогательное и содержащее словосочетание «на всю жизнь», вернуть в свой дом - уже в качестве хозяйки. Но он никогда никого не пытался догнать, просто сидел и расстраивался, что «неделька» сорвалась и нужно начинать все с начала. Нет, он не был плохим или бесчувственным человеком - любовь тоже была в его жизни пару раз. Но об этом он никогда никому не рассказывал...
...А зайдя в какой-то кабинет, на котором было написано «Отдел анонсов и оформления канала», она увидела человека, похожего на траченого молью, временем и пролетариатом Александра Блока, который, выставив из-за стола ноги в хорошо начищенных ботинках и очень дешевых носках и поставив эти самые ноги в пятую позицию, бормотал: «Пришел солдат с фронта» к юбилею Михаила Глузского...» ... «К юбилею Михаила Глузского «Пришел солдат с фронта»... блин» ... «Пришел солдат с фронта» к юбилею артиста...»... Понаблюдав некоторое время за этими «муками творчества» она попросилась на работу. И ее взяли. «На договор». Впоследствии выяснилось, что договор подразумевает вечную задержку зарплаты или вовсе невыплату оной. Ей пришлось продать девятку, чтобы платить за квартиру и хоть что-то есть. Через четыре месяца, прослушав очередные нервные выкрики в ее адрес псевдо-Александра Блока, она намотала его псевдо-Хугобоссовский галстук на кулак и перечислила вслух все недобрые слова, которым научилась за время проживания с авторитетом. С горя пошла к друзьям своего погибшего мужа. Тут-то и выяснилось, что им есть, чем помочь друг другу. В следующий раз она пришла к уже знакомому шеф-редактору новостей, но не чтобы попроситься на работу, а чтобы предложить эксклюзивный компроментирующий материал. Через пол-года она была ведущим корреспондентом новостей одного из центральных телеканалов. Корреспондентом, добывающим материал, которого добыть не мог никто, кроме нее. Корреспондентом, получающим не только зарплату на телеканале, но и мзду от друзей мужа за вовремя и «грамотно» вышедший материал...
...А когда через пол-года он вышел из клиники для «тубиков», в его привычной группе место оператора уже было занято. И его поставили в группу, которую возглавляла девица с плохим цветом лица (он потом понял, что это из-за привычки постоянно курить травку - она могла обкуренной ездить на съемку, брать интервью у мэров и вице-президентов, водить машину - она выкуривала немыслимое количество шмали в день). Девица явно была лет на 10 постарше его, очень веселая - но это было не веселье от жизнерадостности и избытка сил, а скорее от нервозности и несчастливости. То болезненное, мучающее и ее саму, и окружающих веселье, которое принято называть экзальтацией. Она была очень, очень красивой - невзирая на цвет лица и полное отсутствие попыток причесаться или накраситься. В первый же день работы он разозлился на нее трижды - во-первых, она сама села за руль, когда они поехали на съемку, во-вторых, за те полтора часа, которые они по пробкам добирались до места проведения какого-то дегенератского митинга, она успела выкурить два косяка, а на его просьбы вылезти в таком состоянии из-за руля вяло послала его куда подальше. Под конец всего этого безобразия она резко затормозила под уличным билбордом, на котором с фотографии улыбалась какая-то малолетняя смазливая блонда, по виду большая стерва, а также красовалась надпись: «С днем рождения, любимая!», и начала рыдать, уткнувшись в руль. Видимо, в ее жизни блонда исполнила роль проклятой разлучницы. Некоторое время он позлился, а потом ему стало ее ужасно жалко. Он даже попытался ее утешить. Поразглядывал блонду, предположил, что располагается ниже улыбки и вынес резюме: «Мягкий животик… Целлюлит…Жалобные глазки… Че ты рыдаешь, дурачина, ты лучше!». Она очень смеялась. Продолжая плакать…
…А потом было много чего – беспробудное пьянство на выборах мэров различных городов, ночные дежурства в редакции с выездами на пожары и мнимые подкладывания бомб, распутство черноморских кинофестивалей, матери погибших в Чечне солдат, митинги коммунистической партии, прорванные канализации, открытия и закрытия невнятных мероприятий, диггеры, хакеры, недобросовестная конкуренция, встречи Президента с различными деятелями и прочее, и прочее, и прочее…Им везло. Даже в Чечне…Даже в Афганистане, когда они снимали, как одни и те же американские самолеты сбрасывают и бомбы, и гуманитарную помощь – дурацкие желтые брикетики с крылышками – и местные жители, завидев самолет, собирались в кучки и ждали, когда с неба полетят желтые крылышки… Иногда ошибались – с самолетов прямо на них летели бомбы… Тут уж как повезет… А потом они переехали границу, чтобы через Узбекистан вернуться в Москву…
…А она даже и не знала, как это страшно – когда на тебя направлено дуло автомата… Черное, пустое – оно начинает казаться огромным, и все растет, растет…И ведь ясно же, что не выстрелят – чтобы узбеки взяли да и расстреляли русских журналистов только за то, что им удалось снять, как садятся на местную военную базу американские самолеты – это бред, несомненный, полный, немыслимый бред. И все же было очень страшно смотреть в это черное дуло, а еще страшнее представлять себе момент, когда за долю секунды до смерти можно увидеть – а вдруг, можно – как оно перестало быть черным, перестало быть пустым…И оторвать от него взгляд сил нет…И невозможно открыть рот, чтобы ответить на вопросы…Она только слышала, что ему не страшно, что его не загипнотизировало оружие, что он отвечает на вопросы за них обоих, балагурит и требует, чтобы пленку вынимали аккуратно, не повредив камеру – а то потом объяснительные да служебные записки по поводу порчи казенного имущества еще пол жизни писать придется…
… А потом есть хотелось немыслимо – воды дали, а про то, что русские журналисты иногда хотят есть, вот уже вторые сутки на исходе, как никто и не вспомнил…
…А он, глядя в маленькое окошечко, через которое в их конуру попадал – о да, как в плохом романе, попадал одинокий лучик света, сказал:
-Свобода…
-Свобода – продажная девка на пьяной солдатской груди – неизвестно к чему процитировала она Цветаеву
-Нет, весь я не умру – ответил он ей уж совсем нелепой цитатой
-Нет, весь – ни в коем случае... От тебя останется целый воз объяснительных и служебных записок на родном телеканале по поводу разбитой камеры...
… А потом, сидя на земляном полу, она предложила создать такое телевидение, на котором вообще не будет новостей, а будет сидеть печальный человек в очках и без всякого выражения читать «Войну и мир». Засыпать иногда прямо посреди чтения, просыпаться, выпивать стакан кефира, съедать бутерброд с колбасой прямо в кадре – и опять читать…
… А он в свою очередь предложил к следующим выборам сделать благотворительную акцию – поезд терпимости. Посадить в него всех московских проституток - и отправить этот поезд по военным частям и гарнизонам бывшего Советского Союза…
… А им казалось, что все это сильно поспособствует миру во всем мире…
… А если вы думаете, что между ними возникли хоть какие-то чувства, что он плюнул на акцию «неделька», а она обрела, наконец, женское счастье в его крепких мужских объятьях, то вот тут-то вы и не угадали. Они очень дружили. Они ездили на съемки только вместе. Они вместе брали деньги за заказные сюжеты…
… А по ночам они снимали порнографию.
…Только бизнес – ничего личного.