Ольга Лукас
Моя восьмая Марта
февраль 1999
Утро... Забренчало ключами в прихожей, хлопнуло входной дверью, завыло автомобильной сигнализацией, заговорило голосами соседей. Началось…
Лелик нехотя сполз с дивана. Включил радио. «Уноси свои ноги – ноги – ноги!» – посоветовало радио. Лелик независимо провел пальцем по струнам гитары. Так и есть – расстроили.
Вчера у него в гостях были друзья и их подруги. По случаю дня Восьмого Марта…
Для Лелика тоже привели какую-то девушку.
– Ты кто?
– Марта!
– Какая еще Марта?
– Восьмая!
Наверное, это она ушла последней. А может быть, Димка – верный друг и вечный студент.
Лелик посмотрелся в зеркало, провел по волосам пятерней и направился на кухню.
Под столом – штабеля пустых бутылок. Не сдать – грех. Не опохмелиться – смертный грех.
В прихожей, на обувной полочке, сиротливо лежали ключи, оставленные для Восьмой Марты. Так и есть – последним уходил Димка.
Лелик нервно улыбнулся, поудобнее устроил бутылки в авоське и вышел на лестницу. На нижней ступеньке лестничного пролета, ведущего на следующий этаж, сидел парень – такой же длинноволосый, как и сам Лелик, с такой же простенькой, как и у него самого, гитарой на коленях и даже с полупустой бутылкой «Тройки» на ступеньке рядом.
«Похмеляется» – завистливо отметил про себя Лелик. Его самого от вожделенной «Тройки» отделяло два этажа, переулок и две улочки.
Парень улыбнулся Лелику, продолжая напевать «Лестницу в небо».
– Дай глотнуть, – не удержался Лелик и жадно потянулся к заветной бутылочке.
– А у меня еще есть, – беззаботно сообщил гитарист, доставая из внутреннего кармана бывалой джинсовой куртки свеженький нетронутый бутылёк. – Садись, – гитарист подвинулся, прислонил гитару к перилам, – курить есть?
– Только «Петр», – прохрипел Лелик и что было сил присосался к холодненькой, запотевшей, будто только что из холодильника, бутылочке. «Странно, – пронеслось в его стремительно свежеющей и светлеющей голове, – а ведь достал-то он ее из-за пазухи».
– Споем? – предложил гитарист, кивая в сторону инструмента.
– Давай, – оживился Лелик, – «All you need is love» умеешь?
– Обижаешь! – и они хором грянули запев: «Love, love, love».
На шум выползла из своей норы соседка Баба Нина – вредная болезненная старушка, строго запрещавшая курить в радиусе 50 метров от ее квартиры. Лелик и его новый приятель сидели четко напротив ее избушки на курьих ножках.
– Опять смолите? Да еще и орете ни свет ни заря!
Оправдываться было бесполезно. На визги бабы Нины прикондыбала ее лепшая подружка тетя Зина с четвертого этажа.
– Здоровые мужики, на вас бы пахать, – заголосила она.
Лелик и гитарист внимательно посмотрели друг на друга. Их субтильность была видна невооруженным глазом, но для тети Зины, года два назад покинутой последним ухажером, любые мужики были «здоровыми». Подобрав авоську с бутылками и гитару, свежеиспеченные приятели двинулись вниз по лестнице.
– Тебя как зовут? – спросил Лелик, когда они вышли на улицу. – Смешно как-то получилось – вместе пели, вместе пили, а познакомиться не успели.
– Меня – Гавриил.
– А меня – Лелик.
– Да знаю я, – махнул рукой Гавриил.
– Откуда?
– Мне положено. Я – ангел.
– Ангел – это погоняло что ли? – уточнил Лелик (на авторитета не похож, но откуда он все знает? Наверное, общие знакомые есть, или там девушки…)
– Погоняло, – вяло усмехнулся ангел, – ты еще скажи – псевдоним.
– Фамилия?
– Национальность.
– Ой, заврался! Покажи паспорт.
Гавриил невозмутимо достал из широких штанин небольшую книжицу в белых корочках.
«Дубликат» – значилось на обложке.
– «Полное имя – Гавриил. Национальность – ангел. Занимаемая должность – ангел-хранитель.» – с удивлением прочитал Лелик, – а при чем тут должность?
– Тьфу ты, я тебе трудовую книжку показал, – сконфузился Гавриил, вновь начиная перетряхивать содержимое своих джинсовых карманов.
– Н-не надо. Я верю, – заявил Лелик. – А крылья у тебя есть?
– А что, у тебя они есть? – огрызнулся ангел.
– Но я-то ведь простой смертный...
– А я что, думаешь, не смертный? Стал бы я за тобой приглядывать, если бы от твоей жизнишки моя не зависела.
– А еще «Битлов» играл…
– Да ладно, Лелик, я же не со зла, – внезапно Гавриил с силой схватил Лелика за плечо и оттащил к краю тротуара. Там, где они сейчас должны были очутиться приземлилась полновесная сосулька и разлетелась как зеркало снежной королевы. – Вот так и храню тебя – день и ночь, пашу без выходных. Ты, кстати, почему не на работе?
– Ну, проспал я.
– А бабу почему не удержал вчера?
– Ну не силой же ее было...
– Эх ты... – сплюнул Гавриил, – у нее такая Ангелина-хранительница... Только я... ну, не важно... как эта Марта, как там ее...
– Восьмая.
– Ну да, Марта Восьмая вылетает из твоей квартиры – и вниз по лестнице. Ну и Ангелина эта тоже – порх и вылетает... из моих объятий. Ну и я, соответственно, вылетаю. В трубу. А все из-за тебя!
– Ну не мог же я спеть ей: «Крошка моя, я по тебе скучаю».
– А я вот своей спел.
– Где же вы пели-то с ней? Прямо на лестнице, что ли?
– Ну, на Лестнице. А что? После того, как лифт установили, ею почти никто не пользуется.
– Погоди-погоди. В соседнем доме, что ли?
– Да при чем тут дома какие-то? На Лестнице, на первой и единственной. На Лестнице в Небо.
– Так она существует? – обрадовался Лелик.
– А то как же! Ангелы, по-твоему, на дельтапланах к начальству наверх летают?
– Неужели пешком?
– Раньше – пешком. Теперь – на лифте.
– Как же ты с докладами туда ездишь, когда тебе меня караулить надо?
– Не боись, хипан. Вот попала бы эта сосулька тебе в голову – тогда бы и поехал с докладом. А пока подождать придется.
– Так вы...
– Ага. Знаешь, от чего клинические смерти приключаются?
– От поспешности докладчика, – сострил Лелик.
– Да нет. От небесных пробок. Прилетает душа туда, – Гавриил показал вверх, – а хранителя-сопроводителя еще нет. Ну, она помнется-помнется в дверях и назад заворачивает.
– Врешь ты все, – рассердился Лелик. – И никакой ты не ангел.
– Ну, вру, – согласился Гавриил, – но, все-таки, я ангел.
– Падший, – опять сострил Лелик.
– Если бы ты вчера удержал девку – мог бы стать и падшим. И пропавшим. Короче, мы за пивом или где?
Лелик с Гавриилом пристроились в хвост по-понедельничному длинной очереди.
– Слушай, а почему я тебя раньше не встречал? – снова начал допытываться Лелик.
– Ну, привет, а с кого ты алгебру с восьмого по десятый включительно списывал?
– Опять врешь?
– Щас тебе. Что, по-твоему, раз ангел, так и учиться не надо?
– А где ты живешь?
– На шпиле Петропавловки, – огрызнулся Гавриил. – Сдавай, да пошли отсюда.
На них уже начали смотреть сизые полусонные мужики и тетки. Одна тетка почему-то дружески подмигнула Гавриилу. Тот кивнул. Потом показал на Лелика. Тетка тоже кивнула, указала на какую-то бодренькую бабку-бомжиху с авоськой, споро прошаркавшую вдоль по улице, и неспеша побрела за ней следом.
– Кто это такая?
– Она тоже из наших, – больше от Гавриила ничего нельзя было добиться.
Лелик и его (если верить трудовой книжке) ангел-хранитель неспешно побрели обратно – а чего спешить, если новое восьмое марта, когда можно будет дарить цветы незнакомым девушкам и совершать прочие бессмысленные глупости, будет теперь только через год, если пива хватит еще на полдня, если есть две гитары, на которых можно вместе играть Битлов, если...
Навстречу шла тетя Зина.
– Опять с бутылками, – откомментировала она увиденное, – будете орать на лестнице – вызову милицию.
– Вызовет? – поинтересовался Гавриил у Лелика.
– С полфига.
– Тогда будем орать у тебя в квартире.
Димка явился из института к пяти, когда Гавриил и Лелик переиграли все известные, полуизвестные и совсем не известные им песни по несколько раз (на вопрос о том, как можно играть совсем неизвестные песни, Лелик обычно отвечает так: «Главное – пой. А аккорды подберутся сами.»)
Наличие постороннего ангела ничуть не смутило Димку – вчера, по его собственному заверению, он видел в прихожей сразу двух зеленых чертей.
– А почему ты раньше не заходил? – осведомился он у Гавриила.
– А меня раньше не приглашали.
– Он на меня сердится за то, что ему вчера никто не дал.
– Это тебе никто не дал. А мы – существа возвышенные, и у нас все по-другому бывает.
– А откуда берутся ангелята? – не отступал Лелик.
– Тебе этого знать не положено.
– А почему ты сегодня решил с ним познакомиться? – Димка кивнул в сторону своего друга.
– Скучно было. Кстати, твой ангел просил передать, что улицу все-таки стоит переходить на зеленый свет. А мастурбировать в общественном туалете – негигиенично.
Димка покраснел. Лелик пожал плечами – о привычке друга он знал, не одобрял ее, но и не порицал открыто – если даже Джордж Майкл делает это, то чем, спрашивается, Димка хуже?
Они допили остатки пива и пару раз спели «Yellow Submarine». Это не помогло. Пора была прощаться.
– И запомни – восьмого марта для девушки можно и «Крошку мою» спеть, – строго сказал Гавриил. Через секунду он исчез. Исчезла и его гитара. А еще через секунду вокруг Лелика уже горланили его пьяные друзья, и девушка с идиотским прозвищем Восьмая Марта просила его спеть «Лестницу в небо»…
А на самой Лестнице сидели два ангела и пили пиво.
Гостья из будущего
февраль 1999
– Хай, – сказала она и поцеловала меня в губы.
– Хай, – оторопело ответил я. Вроде бы, не пил вечером, не кололся, не нюхал и даже не выкурил перед сном свою дежурную сигарету. А проснулся в чужой квартире… Квартирка-то ничего, ничего… Ни фига себе компьютер! А это что еще такое? Стена прозрачная, а за ней типа рыбки плавают. Ну, точно. Подпоила, уколола, заманила, а теперь скормит своим пираньям. У, морда новорусская. И скалится, вроде как, не по-нашенски.
– Тебя как зовут? – улыбнулась новорусская морда, протягивая мне какую-то ярко-зеленую таблеточку.
– Димка. Сама жри!
– Какое удивительное, редкое имя. Съешь, это всего лишь ассимилятор.
Пришлось проглотить. Ну, ассимилятор-то мог бы быть и повкуснее…
– А ты кто такая?
– Меня зовут Джейн.
Еще и иностранка. И где это она так по-русски говорить научилась? Шпионка? Да ну, зачем я ей… Неужели прознала, что дед на военном заводе работал…
– Да не бойся ты, Димка… Это твое полное имя?
– Полное – Дмитрий Сергеевич Лихачев. (Вот еще, так я и назвал тебе свою фамилию. У, интервентка!)
– Дмитрий… Как Дмитрий Донской, – задумчиво пробормотала Джейн, рассматривая меня так, будто я и в самом деле был если уж не Донским, то Лихачевым как минимум.
– Ты не волнуйся, надолго я тебя не задержу. Тем более, что ты все равно не собирался идти в институт.
– Но я…
– А твоя Натали…
– Наташка она, а не Натали никакая…
– А твоя Наташка стрелку продинамит – она вчера вечером в больницу загремела.
– Ты что, дура совсем?
– Да не беспокойся, отец не ты.
– Что с Наташкой?
– На седьмом месяце она... была... сейчас уже киндера нянчит, – сообщила моя циничная собеседница. Подумаешь, солдат Джейн! То-то я гляжу – Наташка растолстела в последнее время.Я думал – потому что танцы бросила, а она, оказывается кого-то подцепила. Убью, суку!
– Дим, послушай, мне некогда. Да и тебе у нас задерживаться не стоит…
– Не стоит? А по-моему, очень даже стоит! – я расхрабрился (видимо, подействовал-таки ее таинственный ассимилятор, а может злость придала так часто не хватавшей мне наглости) и схватил оккупантку за грудь… Ого! Ну и буфера!
– Ты что? – Джейн поправила свитерок, частично связанный из новогодней елочной гирлянды, посмотрела на меня как-то довольно высокомерно и пробормотала:
– Дикарь. Дитя кризиса и порока!
– Уже и потрогать нельзя? А зачем ты меня к себе затащила, акула? Книжки читать будем?
– Ну, почти… Дмитрий, сядь вон там и послушай меня, только не перебивай, у нас очень мало времени.
– У меня теперь вагон времени.
– У тебя – может быть, а у меня завтра тесты по литературе конца ХХ – начала ХХI века…
– Какого… века?
– Двад-цать пер-во-го! Ну, сядь же ты, наконец!
– Щас ты у меня сама на конец сядешь, сучка!
– Дмитрий! – обладательница четвертого размера бюстгальтера оказалась девкой ловкой и, увернувшись от моего яростного кулака, успела брызнуть мне в глаза какой-то бабской дрянью – то ли перекисью водорода из флакончика, то ли слезоточивым газом типа «ЛАК».
– ...итак, у меня завтра тесты. А я еще не прочитала нескольких авторов, – сообщила мне невозмутимая Джейн, когда я очнулся.
– Ну, а я-то тут причем? – ассимилятор подействовал прекрасно. Уже проваливаясь в полузабытье, я осознавал, что моя похитительница – никакая не шпионка, а самая обыкновенная студентка литературного факультета того же университета, что и я – бедняжке просто не повезло, что она родилась лет на 100 позже меня, а то бы я ей показал у нас, в двадцатом веке... Студентка эта плохо подготовилась к зимним тестам (усовершенствованным экзаменам, если по-нашему) из-за запарок на работе. А работала она, между прочим, не кем-нибудь, а цензором-корректором в сети для подростков. (Если я правильно ее понял, в будущем сети заменят газеты, телевидение, радио, телефон, а заодно и личное общение вместе с газетной перепиской до кучи).
– Терять мне было нечего. Вылететь из универа и загреметь в космические войска? Всю жизнь мечтала. Короче, я решила вытащить из двадцатого века какого-нибудь книгочея и порасспросить его хорошенько по тестовым вопросам.
– Может быть, мне просто сдать за тебя эти тесты, и все?
– А отпечатки пальцев и характерные опечатки? Университетские компьютеры обманывать не полагается. Да и невозможно это. Все, рассказывай. Время – жизнь.
– Время – деньги, – поправил ее я.
– Ну, это кому что дороже, – пожала плечами захватчица.
– Кого тебе пересказывать?
– Начнем с Пелевина. По нему билетов больше, чем в прошлом году по Толстому и Достоевскому вместе взятым, а чтоб его понимать, надо не просто хорошо знать вашу историю, но и прочитать кучу специальной литературы.
– Ладно, слушай…
Через три часа мы с Джейн сидели в сауне и пили пиво. Ученицей она оказалась способной. За истекшие часы я пересказал ей всего Пелевина, включая рассказы – жаль, не читал его романов после 1999 – ну, так успею еще! Остались еще какие-то мелочи – «молодой автор, в конце двадцатого не представлявший никакой литературной ценности», как выразилась эта специалистка-недоучка.
Похитительница осталась довольна. На радостях продемонстрировала мне свою систему слежения (цензорам она, видите ли, полагается), показала, кстати, Наташкиного младенца. Мою комнату на экран вывела (ну, и убогая же там обстановка!). Потом стала объяснять, как просто подключить эту систему к переносчику во времени (переносчик, видите ли! Как бы букет какой-никакой не подцепить в этом переносчике).
– А часто вы так людей в двадцатом веке воруете?
– Да никого мы не воруем. Верну я тебя, верну, не беспокойся. У нас за несанкционированный перенос во времени с причинением тяжких телесных или моральных увечий пожизненная служба в космических войсках полагается.
– А чего ты боишься этих войск? Или это у вас пугало типа нашей армады? У вас тоже дедовщина? И сколько лет вы служите в своих космических?
– Двадцатилетние – два года, тридцатилетние три и так далее. Два года на Луне пахать – это еще цветочки. Но все равно я не хочу на эту Луну дурацкую – вместе с бездомными и безработными целину поднимать. А вот пожизненная – это да. Посадят тебя в ракету и отправят послом к далеким звездам. Двадцать лет летишь, а там, может быть, дикари вроде тебя живут, или вообще голая пустыня.
– Голая? – я задумчиво потянулся к ее груди.
– Пиво безалкогольное, так что советую не возбуждаться.
– Да чего ты, в самом деле, раздеваться при мне можно, а давать – нет?
– Ты это на пляже кому-нибудь скажи. Вот засмеют тебя, дикаря!
– Ну, так на пляже-то не голяком же лежат.
– Дикари, настоящие дикари. Вот и лежите вы на своих пляжах в плавках и скафандрах, потому что силы воли у вас нет, страсти свои обуздывать не умеете.
– А зачем их обуздывать?
– Слушай, у тебя парень есть? – неожиданно спросила Джейн.
– Ты чего, больная?
– Ну, а был хоть когда-нибудь? – она посмотрела на меня с презрением, точно так же, как и в тот момент, когда я после сенсационного сообщения о Наташке кинулся щупать ее грудь.
– Я мужиками не интересуюсь! – гордо сообщил я и отхлебнул безалкогольного, но вполне вкусного пива.
– Ой, дикарь!
– Да что ты все заладила – «дикарь, дикарь»? Слов других не знаешь?
– Ну, а как тебя еще-то называть? Извращенцем? Обидишься еще.
Кажется, я начал ее понимать. Ну, конечно. Во-первых, портрет какой-то девицы на стене, напротив фотографии этой студентки-бездельницы. Во-вторых, не понятая мною сначала шуточка на тему «Я специально вытащила парня, а не девушку, чтобы не отвлекаться от художественной литературы». Да, и не дает она как-то истерично – а так ведь вполне спокойная тетка, только космичес-кой армады очень боится…
– Сама ты извращенка.
– Ну да. 90% населения России – извращенцы, а ты – нормальный.
– Так мы в России? – хлопнул челюстью я
– А ты думал – в Японии? Мы на каком языке с тобой говорим – обратил внимание?
– Ну, на русском…
– Причем, заметь, на адаптированном к ХХ веку русском. Это не всякому дается – хорошо, у нас спецкурс в универе был – для лучшего понимания изучаемой литературы. Ну, и таких дикарей как ты, естественно…
– А почему тебя Джейн зовут? А еще русской прикидываешься!
– А как меня должны звать? Клава? Или Фекла? Ладно, засиделись мы, пора повторить учебный курс. По душевым – и встречаемся на кухне, как у вас, дикарей, принято.
Я стою в прозрачной кабинке, а в меня со всех сторон тыкаются, как слепые червяки, тонкие струйки воды – это типа душевая такая. Бред. Может быть, вчера мне все-таки удалось попробовать кокаина, и теперь я спокойно общаюсь с Наташкой, а думаю, что попал черти-куда. Россия в ХХI веке... Передача такая есть, по-моему. Космические войска. Лесбиянка, доказывающая мне, что я – извращенец. Наташин ребенок. Безалкогольное пиво. И будущее это дурацкое... Все смешалось в плохом коктейле.
– А теперь – самая трудная задача, – улыбнулась мне Джейн, когда мы пили чай на ее роскошной кухне, больше похожей на какую-нибудь ди-джейскую будку, что ли – из-за обилия разнообразных кнопок и рычажков. – Представь, что ты станешь описывать нашу встречу в своих мемуарах.
– Бред собачий. Какие еще мемуары? Мне уже домой пора.
– Ну, как какие. Ты станешь писателем – не таким крутым, как твой любимый Пелевин, конечно, но и не самым распоследним – у нас даже по тебе один билет есть. По теме «Они это предвидели». Короче, не нашла я в сетевой библиотеке твой дурацкий рассказишко, а допуск специальный лень выбивать. Да и времени все равно нет. Так что ты уж попробуй пересказать мне нашу сегодняшнюю встречу, можно даже своими словами, а потом я сразу же отправлю тебя домой.
Разыгрывала она меня или пыталась морально поощрить, льстила, издевалась или говорила правду, только мне было все равно, к тому же, хотелось еще раз вспомнить все события этого удивительного дня. И я начал свои «мемуары»:
« – Хай, – сказала она и поцеловала меня в губы.
– Хай, – оторопело ответил я. Вроде бы, не пил вечером. А проснулся в чужой квартире…»
|
Ссылки: |