Ольга Лукас
Шесть авторов в поисках стиля
декабрь 1999
Такое иногда случается. Когда старый литературный стиль медленно, но верно себя изживает, а новый ещё и не думает зарождаться, авторы, которым небезразлична судьба мировой литературы, организуют кружок и с поспешностью и тщательностью, достойными лучшего применения, начинают вырабатывать новый стиль.
Наши герои – шесть молодых литераторов (от 19 до 36) жили (и по сей день живут) в городе Санкт-Петербурге, в юности Ленинград, в отрочестве Петроград, в детстве Петербург. Свой кружок они организовали случайно. Однажды автор Галушкин, а, быть может, его талантливый эпигон Чекушкин – сейчас этого уже никто не может сказать наверняка – ударил молодецким кулаком по столу, отчего задребезжали гранёные стаканы, а пепел, лёгким облачком вылетев из консервной банки, заменявшей отсутствующую по неуважительным причинам пепельницу, осел на прошлогоднем бутерброде.
– Так жить нельзя! – веско сказал Галушкин (или Чекушкин), оглаживая пострадавший кулак. Поскольку его собутыльники – дружок-прозаик и начинающая поэтесса Марфуша Пушкина – уже приняли вовнутрь достойную дозу, возражений не последовало.
На следующее утро все трое отчётливо помнили: «Так жить нельзя!» Искали автора сей многозначительной фразы, но так и не доискались. Известно было лишь одно: Марфуша кулаком по столу стучать не станет.
Опохмелившись как следует и опохмелив собратьев по перу, Галушкин заявил:
– Негоже в сей трудный для Родины час отсиживаться по каморкам и пьянствовать в одиночку! Даёшь новое, молодое, крепкое литературное сообщество!
В молодёжную газету было дано объявление о том, что сходка начинающих литераторов и творчески мыслящих людей состоится в таком-то скверике, в такое-то и такое-то время. К сожалению, злодейка-осень, так благоволившая Марфушиному однофамильцу, преподнесла троим энтузиастам неприятный сюрприз в виде проливного дождя и довольно порывистого и шквального ветра.
– И никто не придёт! И лучше бы нам домой пойти! – брюзжала Марфуша, стуча зубами о горлышко бутылки. Однако она как всегда ошибалась. Сначала к честной компании подвалил бомж, промышлявший бутылки. («Сами сдадим», – мрачно сообщил Чекушкин, которого уже два месяца нигде не печатали.) Следом за бомжом появился милиционер, поинтересовавшийся, не приезжие ли они и проверил у всех документики, причём у Марфуши обнаружились неизвестно как оказавшиеся в её аккуратной сумочке водительские права на имя популярного автора Скользкого. Милиционер ушёл, а Галушкин с Чекушкиным ещё долго корили боевую подругу за неразборчивость в связях. Дождь усилился. На скамейку к честной компании приземлился благоухающий юноша с восторженными карими глазами, оттенёнными для красивости коричневым карандашом.
– Вы случайно не видели тут молодых творчески мыслящих людей? – обратился он к Галушкину, вежливо погладив его по плечу.
– А тебе зачем? – ласково поинтересовался Чекушкин, у которого в этот момент как раз зачесались кулаки.
– Ой, вы весь промокли! – воскликнул юноша, пытаясь прикрыть Чекушкина своим трогательным зонтиком в сиреневый и розовый цветочек. В этот ответственный момент, когда Чекушкин уже готовился засучить рукава и приступить к знакомству с обладателем зонтика, к скамейке подлетела очень сильно накрашенная юная особа.
– Это вы подавали объявление? – осведомилась она у Галушкина.
– Так это вы подавали объявление? – удивился кареглазый незнакомец с зонтиком.
– Мы, – гордо объявила Марфуша, отшвыривая пустую бутылку далеко за пределы газона.
Знакомство состоялось. Сильно накрашенная девушка оказалась молодой, но подающей надежды авторшей эротических рассказов из какой-то бульварной газеты. Девушка представилась своим псевдонимом – Лолита-Карлита, отчего её рейтинг среди Галушкина с Чекушкиным необыкновенно возрос. Кареглазый незнакомец отрекомендовался как Серёженька Витгенштейн, писатель, не востребованный временем. Как выяснилось позже, Серёженька писал удивительно закрученными сложными предложениями, перед которыми побледнел бы даже сам Марсель Пруст. Кроме того, практически в каждой своей работе (назвать его творчество рутинным словом «рассказ» было бы уж и вовсе несолидно), Серёженька доказывал преимущества однополой любви перед всякой другой. Серёженька учился в институте и мечтал о красном дипломе.
Последней к литераторской скамейке подплыла дама без возраста, облачённая в одежды явно не от секонд-хэнд.
– Это вы будете творчески мыслящие? – бросила она честной компании. Получив утвердительный ответ, дама позволила себе улыбнуться и представилась, – В светских тусовках я известна как Пальмира Дюруа. Надеюсь, слышали?
Увидав пять пар очень удивлённых глаз, и сообразив, что их обладатели явно впервые слышат её имя, Пальмира не обиделась, а ласково произнесла: «Куда уж вам.» Пальмира была литературным и театральным критиком. Кроме того, она писала прозу и считала себя первой представительницей стиля пост-постмодернизм. Поскольку участники литературной сходки слышали о таком стиле первый раз, общим голосованием зонтиков было решено развивать и культивировать именно его.
– Ознакомиться бы с ним, – вежливо высказал Серёженька общую мысль.
Для ознакомления со своими текстами Пальмира пригласила всех к себе. Но не сегодня, потому что сегодня она идёт на премьеру немого спектакля.
Итак, литературный кружок был основан. Название ему никак не могли придумать, потому что Пальмира настаивала на латыни, Серёженька требовал неземной красоты, а все остальные не могли переспорить ни его, ни Пальмиру.
Кружок без названия собирался раз в неделю на квартире у кого-либо из основателей или в недорогом кафе. Говорили в основном о современной литературе. Ещё говорили о новом стиле. Больше всего любили критиковать творчество отсутствующего, а за неимением отсутствующего, принимались пилить присутствующего товарища. Иногда на сходки допускались и другие молодые авторы, алкавшие знаний.
– Постмодернизм изжил себя! – начинала Пальмира. – Отличительной особенностью нового стиля будет окончательный уход от действительности.
– Мы станем писать об исконно русском! – поддакивала Марфуша.
– О сексе будем говорить открыто и честно, как на приёме у гинеколога! – добавляла Лолита-Карлита.
– Долой засилье гомофобов! – пищал из своего угла Серёженька.
– Крепким русским матерком их покроем! – вставлял Галушкин, и Чекушкин тут же с ним соглашался. Приглашённые молодые литераторы конспектировали речи докладчиков, пытаясь овладеть азами нового стиля, да так и запутывались на третьем или четвёртом пункте.
На собрания в обязательном порядке приносились свеженапечатанные труды. Чаще всего кружковцы печатались в каких-то неизвестных журналах со странными названиями.
– Ну что это за журнал такой – «Слово и тело»? – выговаривал Лолите-Карлите разборчивый Серёженька Витгенштейн.
– Ах, ну откуда же вам знать? «Слово и тело» – журнал для избранных, – отбивалась она позаимствованной у Пальмиры фразчкой.
Ненавидели популярных авторов, называя их ремесленниками. Каждый день возносили проклятия самому раскупаемому роману, ибо он суть происки бесталанных посредственностей. Говорили между собой с использованием метафор, эпифор и оксюморонов. Старались не называть вещи своими именами, ибо это пошло. Однажды Серёженька умудрился произнести двадцать четыре слова вместо трёх необходимых: «Марфуша, угости сигареткой.»
Так и жили, со дня на день ожидая гибели постмодернизма, а он, как назло, обретал то второе, то третье, то х в десятой степени знает какое дыхание. Молодые литераторы прилежно посещали заседания безымянного клуба, ибо их самих печатали ещё реже, чем шестерых отцов и матерей основателей.
Однажды на традиционную сходку в пивной пришёл никому не знакомый пацан. От кого он узнал о заседании – неизвестно, только принёс с собой пацан рукопись, кою тут же принялась читать вслух Пальмира. В рукописи просто, но довольно весело рассказывалось о том, как автор сего произведения в детстве ловил с друзьями головастиков. К середине истории самые молодые приглашённые начали похихикивать, а к концу улыбнулась даже чтица.
– Ну, приступим, – хищно произнесла она, откладывая листочки, исписанные синей шариковой ручкой.
– Он нарушил все правила! – объявил Серёженька. – Так писали в начале века!
– Все вещи названы своими именами, и даже лягушачьи зародыши. Неужели не догадался уподобить их сперматозоидам? – поинтересовалась у автора Лолита-Карлита.
– А мне понравилось! – вдруг объявила Марфуша. – Я тоже хочу так писать!
– Но это же пошло! Вульгарно и пошло! – зашипела Пальмира.
В рядах приглашённых без права голоса произошло замешательство. С одной стороны, рассказ и в самом деле понравился всем, но с другой, автор явно ни разу не слыхал о таком достижении продвинутых литераторов как пост-постмодернизм. Пальмира презрительно глядела на пацана.
– Да прогоните же его кто-нибудь! – не выдержал Серёженька. – Сделайте такое одолжение!
Но Галушкин с Чекушкиным уже подняли парня к прокопченному потолку пивной.
– Он наш! – кричали авторы без права голоса, забыв о том, что они без права голоса.
– Новый стиль! Новый стиль! – подпрыгивала вместе с табуреточкой Марфуша. – Я первая поняла!
– Ремесленник! – фыркала Пальмира.
– Талант! – отвечали авторы без права голоса.
– Посредственность! – топал ножкой Серёженька.
– Индивидуальность! – наступали авторы без права голоса.
Большинство, как всегда, победило. Уже Лолита-Карлита освободила местечко рядом с собой для нового мессии, уже Пальмира и Серёженька, демонстративно обидевшись, ушли прочь из пивной, а пацана всё качали. Наконец, он попросил опустить себя на землю, что и было исполнено как по мановению волшебного жезла.
– В каком стиле ты пишешь?
– Кому подражаешь?
– Кто научил тебя так чётко формулировать мысли? – неслось со всех сторон.
Пацан очень смущался. Он был ещё слишком юн и не знал, что писать надо в каком-то определённом стиле, что молодым авторам положено подражать более солидным… Он ещё многого не знал, потому и умудрился сказать новое слово в литературе. Хотя кое-кто считает, что все слова – как новые, так и старые – были сказаны ещё во времена Шекспира, а этот юнец просто смог их необычно скомбинировать. Решать, ясное дело, не нам, а читателю.
Самыми первыми романы в новом стиле выпустили Пальмира и Серёженька Витгенштейн. Романы – как эти, так и последующие – имели большой успех, до тех пор, пока не пришло время собирать очередной литературный кружок и изобретать новое литературное течение.
Странные люди
январь 2000
Если бы я чуть меньше ненавидел масскультуру, фиг бы он затащил меня в этот полуклуб-полукабак, заполненный простыми и сложными людьми. Я всегда бегу от масскультуры в субкультуру. Мне там уютно. Субкультура – любая – выход для таких, как я: агрессивных неудачников, мечтающих о вселенской славе и ничегошеньки не делающих для того, чтобы её добиться. Будь всё по-моему – сидел бы я целыми днями за компьютером в поисках темы для очередного рассказа, да вечерами посещал клубы для странных людей.
Честно говоря, кабак – как кабак. На сцене беснуется группа, перед сценой танцуют поклонницы, за столами пьют посвящённые и случайные алкоголики.
У входа нас встречает подозрительного вида крашеный блондинчик:
– Girls, drugs?
– No, thanks. Only rock'n'roll.
За рок-н-роллом нас отправляют в зал, а блондинчик уже задаёт свой нехитрый вопрос следующему посетителю.
Группа поражает разнообразием мелодий и убогостью текстов из серии «Ты меня оставила». Больше она меня ничем не поражает. Впрочем, есть ещё солист. Несмотря на псевдо-демоническую внешность, он довольно сносно поёт и отлично держится на сцене.
– Ты не понимаешь, Димка! – пьяным голосом вещает мой приятель Алексей. – Это – настоящее! Это – будущее! Это – альтернатива загнивающей культуре Mtv!
– Mtv – не культура, а всего лишь один из балаганов на сегодняшней ярмарке доступных развлечений, – пытаюсь спорить я. – А здесь – расстроенные инструменты, хриплые голоса. Тексты… Ну что тексты? Фиговые тексты. Лучше бы эти ребята на английском пели.
Напиться мы сговорились ещё неделю назад. Алексей звал меня к себе, но я как представил себе его вечно невыспавшуюся молодую супругу и орущего младенца, так чуть не решил напиваться один. Потом одумался, конечно. Тогда-то и всплыл этот кабак: во-первых, здесь играл какой-то приятель чьих-то знакомых, во-вторых, цены умеренные, и, в-третьих, – рассказывали про особый стиль, в котором играют здешние завсегдатаи – группа «Черепные Тараканы» (ЧТ). Стиль как стиль. Группа как группа. Такие же воинствующие бездарности, как я сам. Алексей внимательно вслушивается в тесты, надеясь найти в этой каше из течений и направлений хоть крупицу истины. Мне скучно.
Потягиваю пиво из кружки, курю, рассматриваю девочек у сцены. Все они танцуют практически одинаково, но некоторые обращают на себя внимание какой-то особенной уверенностью непонятно в чём – в своей привлекательности? красоте? молодости? Это – девушки группы. Я знаю это наверняка. Они приближены к Олимпу, они трахаются с полубогами, они круты как целая стая длинноногих манекенщиц.
Одна девица особенно выделывается – нет, она не девушка солиста, как выясняется позже. Просто она перепробовала уже всю группу.
Кто же это сказал – чтобы понять творчество писателя, надо переспать с его женщиной? Нет, она не против знакомства с новым человеком. Она даже показывает мне всех завсегдатаев клуба и просит заходить почаще.
Алексей всю дорогу до метро восторженно лепечет о том, что «это было великолепно». Новая знакомая – Марина её зовут, кажется, – снисходительно объясняет, что сегодня «ребята были не в форме». Смешно. Милая девочка, ты вообразила себя администратором этой группы? Наверное, я должен офигеть от счастья. Завтра в девять у меня. И не опаздывать!
Столы сдвинуты. Частная вечеринка. «Черепные Тараканы» приглашены на разогрев к каким-то монстрам. Сегодня было прослушивание. Они прошли. В клубе непривычно пусто и спокойно. Тихо-тихо звучит блюз из невидимых динамиков. Моя Марина притащила меня на эту вечерину. Во-первых, я давно не заходил. Личные встречи – личными встречами, но надо же показать всем вокруг, что она при мужике! Во-вторых, совершенно необходимо растопырить пальцы передо мной. Приятно, наверное, когда тебя, семнадцатилетнюю соплячку, спрашивают о качестве музыки. Меня не спрашивают, но я довольно откровенно высказываюсь о качестве текстов. Солист Асмодей – на спор – предлагает мне написать что-нибудь самому. Бьём по рукам.
Мои тексты прижились. Марина смотрит на всех свысока – ещё бы, это же она меня «открыла»! Тактично не напоминаю ей, что сразу после заключения пари она предупредила меня: «Напишешь лажу – больше в клуб не придёшь». Ох, крутизна ты моя доморощенная!
На очередном квартирнике, плавно перетекающем в коллективную пьянку, Асмодей кидается бить морду Джоржу. Джорж старше всех нас лет на двадцать. Он виртуозный гитарист – но не более. Играл всегда, всегда тусовался. Ни разу не замечен в обществе «звёзд» – даже городского, не мирового, уровня. Хотя многих из местных знал до того, как они зажглись. Джордж существо тихое и доброжелательное. Даже в некотором роде благообразное. Настоящий хиппи. Вот только пьёт он теперь очень мало – здоровье не позволяет.
Именно из-за выпивки и разгорелся сегодняшний скандал. Ну, Асмодей – псих и маргинал, как и положено фронтмену. Драки для него – дело традиционное. Особенно по пьяни.
– Выпьем за команду. За коллективное творчество, бля, Мышь, прекрати меня там трогать, за коллективные успехи, Джордж, почему у тебя до сих пор не налито; мы уже играли на разогреве у крутых ребят, теперь мы должны добиться того, чтобы крутые ребята играли у нас на разогреве, Димедрол, тебе ближе, плесни там Джорджу, и главное – чтобы никто из нас не зазнался, твою мать, Лёха, я о тебе говорю, и налейте кто-нибудь Джорджу!
– Ребята, мне сегодня хватит.
– Налейте, бля, Джорджу, кому сказал?
– Астма, я правда не буду. Ты же знаешь.
– Я? Ты? Ты, вообще, кто такой?
И понеслась… Асмодей на Джорджа, Лёха его оттаскивает, Мышь визжит…
Продолжаем пить. Маринка повела беднягу Джорджа в ванную – старичка надо привести в порядок. Они довольно долго не возвращаются. Сейчас-сейчас, милая, всё брошу и начну тебя ревновать. А, кстати, народ, не сходить ли нам за догоняловом? Да, Астма, послушай, какой дивный припев наклёвывается…
Мышь звонит мне поздно ночью – как я и просил. По утрам я предпочитаю спать, днём меня чаще всего нет дома, вечером – клуб или личная жизнь, а ночью – творчество. Свободное и не очень. Творчеством я привык заниматься у себя дома, в полном одиночестве.
– Дим, такое дело… Маринка-то, кажется, с Джорджем сошлась!
– Опять? Её же уже поимела вся группа. Пошла по второму кругу?
Мышь развязно смеётся над моим каламбуром, потом продолжает ябедничать:
– Да с Джорджем они пару раз только по пьяни-то и перепихнулись. А вечером мне его жена звонила – спрашивала телефон Маринки. А ещё Астма ко мне завтра не придёт. Не хочешь завернуть на огонёк?
Нет, обидно, конечно, – нет слов как обидно! Меня – такого молодого, такого перспективного – променять на эту старую плешивую обезьяну! Жаль, что Джордж не плешив. Ну, да всё равно. Старичка-женатика (кстати, не знал, что у этого типа есть жена!) решила осчастливить. Ах, я вся такая крутая и малолетняя!
На следующий день Маринка, как ни в чём не бывало, заваливается ко мне. Заваливается и Мышь. Она только-только вышла из ванной, как вдруг объявляется моя блудница. Дамы смотрят друг на друга с ненавистью, я предлагаю всем нам слегка выпить, в процессе пития объясняя, что у бедной Мыши сломался душ. Я вру, Маринка это понимает, и мы с Мышью понимаем, что она понимает. У Мыши душ сломался ещё летом, когда меня в этой тусовке не было. Асмодей как всегда буянил и как всегда портил вещи. Но это так, мелочи.
Неделя проходит, прежде чем я завожу с Маринкой откровенный разговор.
– Ну, сколько раз может Джордж?
– Не твоё дело.
– Ясно, как я и предполагал. Тогда почему ты с ним трахаешься?
– Я? С ним? Да я его дочке ровесница!
– Надо же, откуда только берутся мораль и нравственность!
– Ты мне не веришь. Конечно, я же доступная. А у нас с Джорджем и правда только дружба.
– Бедный старичок Джордж! Так-таки и не может совсем?
Почему-то Маринка страшно оскорбляется, пытается меня ударить, но натыкается на яростное сопротивление. Потом она уходит. Потом не звонит целых три дня. Потом мне предлагают неплохую работу, отнимающую довольно много времени, и с клубной тусовкой приходится временно завязать. Тексты я иногда пишу – ужасно жалко Асмодея, у бедняжки совсем нет чувства слога.
Не знаю почему, но мне до истерики скучно с простыми, не замороченными людьми, поэтому Маринкино место занимает нежная эльфийская дева Тириэль. Нет, вполне себе прикольная дева – фехтует как все три мушкетёра вместе взятых. Да и пьёт примерно столько же.
Однажды я, по запаренности делами работными, забываю убрать со стола черновик очередной песни. Как назло, наиболее разборчивым почерком там выписана вот какая фраза: «Эльфийка в стакане попросит остаться, но рассвет уже слышен за правым плечом». Чтобы разрешить все вопросы, приходится оттранспортировать Тириэль до клуба.
Мы сидим за дальним столиком: я нарочно попросил Галину – администраторшу – не говорить нашим, что я пришёл. Моя вся превратилась в слух, и лишь время от времени намекает на то, что ей нужна сигарета, или на то, что у неё закончилось пиво. Я скучаю. Как и тогда, в первый раз. Асмодей, как всегда, шокирует публику. Лёшка заметно усовершенствовал мастерство. Мышь трогательно дудит в флейту, когда это необходимо. Флейту Тириэль одобряет. Правильный, эльфийский инструмент. Джордж… Ну и что? Интересно, они до сих пор?.. А Маринки отчего-то не видно.
В перерыве Асмодей спускается со сцены и уверенно направляется к нашему столику.
– О, Димедрол! Это круто, что ты к нам пришёл. У меня новости.
Пока он бредёт до бара, заказывает пиво и шлёпает обратно, я размышляю. Новости может быть две: плохая и очень плохая. Новость плохая – в моих текстах больше не нуждаются. Новость очень плохая – в моих текстах нуждаются настолько, что просят к завтрему принести пять-шесть новых (такое уже бывало однажды, но, во-первых, у меня было несколько штук в запасе, а во-вторых, тогда я не работал).
Однако новость от Асмодея радует даже меня. Оказывается, студия ДДТ организовывает проект «Клубный рок». Продюсеры прослушали около тридцати самых известных клубных команд, выбрали двенадцать (в число счастливчиков, как ни странно, попали наши «Черепные Тараканы») и попросили их подготовить по одной песне для записи. К каждой кассете будет прилагаться специальный купон для голосования за одну из представленных на ней групп. Победителю, ясное дело, снимут клип и помогут с раскруткой.
– Знаешь, мы тут вот что подумали. Ты бы подучился на гитаре играть. Мы тебя поставим на место Лёхи, Лёху – вместо Джорджа…
– А Джорджа – на хуй! – радостно добавляю я. Асмодей одобрительно кивает.
– Не можем же мы тащить с собой на большую сцену эту старую развалину? К тому же, он лузер.
– Лузер-лузером, а Маринка ему даёт.
– Кстати, по поводу Маринки. Мне наплевать на то, что делается вне творчества. Но мне не наплевать на то, что ты не приходишь сюда из-за этого старого пердуна. Всё-таки мы его сольём.
– Да нет, он тут не при чём. Просто на работе завал.
Тириэль старательно делает вид, что она слышит только музыку (пока группа отдыхает, в кабаке звучит запись какой-нибудь малоизвестной англоязычной рок-группы).
Хорошо, что я ещё по дороге сюда рассказал своей эльфийке о Маринке с Джорджем, иначе сейчас она бы уже вмешалась в наш разговор, а то и плеснула мне в лицо пивом. Вскоре к нашему столику подходит наконец-то отделавшийся от назойливых поклонниц Лёшка. Он очень комплексует из-за своей попсовой внешности. А вообще-то он милый парень, хоть и мало в нём здорового экстремизма.
– Продюсеры послушали пару наших старых песен, которые ещё до тебя были, и сказали, чтоб мы их больше не исполняли. А выбрали они знаешь что? Ни за что не догадаешься. Эту, где вещий Олег берёт череп коня, говорит: «Бедный Йорик», да, а из черепа выползает таракан, кусает его, и там ещё Офелия плачет и тонет в море слёз. – Лёха как всегда не помнит ни названия, ни точного текста песни. – Я бы ни за что не взял эту бодягу. Там мелодика вообще никакая, традиционные аккорды, никаких находок, а всё потому, потому что Джордж музыку сочинял.
Вот так сюрприз! Мало того, что он имеет мою женщину, так ему ещё вздумалось поиметь мой текст!
Начинается спор, в котором принимают участие и Тириэль, и незаметно возникшая за плечом Асмодея Мышь. Она, оказывается, осваивает клавишные, потому что «Черепные Тараканы» резко меняют направление и флейта им уже практически не нужна. Мышь на стороне Лёшки. Тириэль – на моей. Асмодей колеблется.
– Ну, пипл, вы подумайте: всё должно быть на высшем уровне. И слова, и музыка.
– А там музыка лажовая, – тут же высовывается Мышь.
– Но ведь продюсеры запретили вам играть старые песни, в которых были лажовые слова! – замечаю я. Компромисса не получается. Двое за музыку, двое – за слова, один воздержался. Нет, теперь я вижу: Асмодей не только хороший шоу-мен, но также и неплохой стратег. Перед выходом на сцену он шепчет мне на ухо: «Димон, у тебя ништячные тексты!» Лёшке он скажет, что у того отвязные мелодии, а сам выйдет к микрофону, и мы поймём, что тот, кто исполняет наши тесты и мелодии, должен чувствовать и то, и другое, не отдавая предпочтения ни первому, ни второму.
В сортире я сталкиваюсь с Джорджем. Очень хочется окунуть его мордой в бачок, но я сдерживаюсь. Джордж отходит от меня на солидное расстояние и сообщает: «Маринка очень хочет тебя видеть. Позвони ей прямо сегодня».
«Звоните прямо сейчас, и вы получите в подарок вот этим замечательным кулаком», – флегматично говорю я, демонстрируя Джорджу оный замечательный предмет. Джордж ретируется.
Сегодня-не сегодня, но дня через два, когда вооружённая до зубов Тириэль отправляется на очередную тренировку, я, от нечего делать, набираю знакомый номер. Увы, не занято. Увы ещё раз – она дома. Ах, она так скучает по мне, она так хочет со мной поговорить, она ТАК вспоминает меня перед сном каждый вечер и прочее. Приходится ехать. У неё я не был ещё ни разу, поэтому адрес записан на бумажке и оставлен на полке около телефона. Помню название улицы и этаж. Улица Ушинского, этаж первый. Остальное выясним на местности.
Задумчиво бреду по району новостроек. Как назло, улицу спросить не у кого. Только на углу стоят двое: длинный худющий очкарик лет двадцати и парнишка младшего школьного возраста.
– А я всё-таки замочил их всех! – возбуждённо кричит пацан.
– Я тебе говорю, там парни вообще стрелять не умеют. Я бы их тоже замочил, – кипятится очкарик. Мне становится не по себе. Начинаю размышлять о позорном бегстве.
– Да, не умеют! Знаешь сколько раз они меня вынесли?
Уф, всё в порядке. Сетевики. Любители коллективных игрищ в «Квак». Однако спрашивать у них дорогу я не рискую. Ещё скажут – по лабиринту и налево, и понимай, как хочешь!
Следующая моя надежда – небольшой грузин, идущий навстречу. Вот он-то и укажет мне путь. Но тут случается непредвиденное. Рядом с небольшим грузином тормозит шикарная иномарка. Из иномарки высовывается по пояс шикарная блондинка:
– Мальчик, а мальчик, тебя подвезти?
– Да мне тут уже до дома недалеко… – начинает юлить грузин.
– Такой хороший мальчик, а врёт. Нехорошо. Садись, покатаемся. Ты кофе любишь? У меня дома есть.
– У меня тоже, – мямлит грузин.
– Отлично, у тебя и попьём! – распоряжается блондинка и затаскивает «мальчика» в машину. Ну, уж она его укатает, будьте уверены!
Необходимая мне улица находится сама собой. Иду мимо домов, заглядывая в окна, как вдруг до меня доносится Маринкин голос. Определяю форточку, слушаю.
– …а ещё я куплю тебе киндер-сюрприз и наклейку со Скутером!
– Ну можно на него хоть чуть-чуть посмотреть?
– Нет.
– Ну мо-о-ожно?
– Нельзя!
– Почему-у-у?
– Маленькая ещё.
– Ага, ага, как в лоджии спать – так большая, да! А я всё маме расскажу, если нельзя посмотреть.
«Очевидно, младшая сестрёнка», – смекаю я и начинаю барабанить по подоконнику. В окне появляется Маринкина физиономия. На этой физиономии – ни капли удивления, будто так и нужно приходить в гости к молодым девушкам. Следующее её действие заставляет удивиться меня самого: сосредоточенно поколупав шпингалет на по сю пору не заклеенном окне, она явно заученным движением приподнимает его и начинает делать руками приглашающие жесты. Окно открывается довольно легко и мне приходится в него лезть. О, нравы! Впрочем, в комнате вполне уютно.
Малявка в розовом джинсовом комбинезоне внимательно на меня смотрит до тех пор, пока старшая сестра не выпроваживает её за дверь.
– Зачем ты издеваешься над ребёнком?
– Это ещё кто над кем издевается. Ты представляешь, каждый раз, когда я просто прошу её переночевать на лоджии, она принимается меня шантажировать.
– И ты знаешь, я её вполне понимаю. Думаю, что наклейкой со Скутером я бы не ограничился.
– Оставим Скутера, он банален, – воркует Маринка и начинает меня обольщать. Мне ужасно смешно. Вообще-то, я заметил такую вот странную вещь: обольщающие девушки гораздо менее приятны и интересны, чем те же самые девушки, не задумывающиеся над красивостью жестов и значимостью слов. Когда-то мне было безразлично её кривляние.
Маринка потеряла моё расположение. Она, конечно же, по-прежнему мне интересна, но уже как некое отвлечённое понятие.
– Ты хотела со мной о чём-то поговорить? Кстати, можешь вернуть сестрёнку обратно: ночевать я собираюсь дома.
– Я всё-таки попытаюсь тебе объяснить. Всё ведь началось из-за Джорджа?
– Нет, отнюдь. Всё началось из-за тебя. Джордж не имел к нам никакого отношения, так же как и я не имею сейчас никакого отношения к вам с Джорджем.
– Да нет у меня с ним никаких отношений!
– Ну зачем же врать так откровенно? Ведь именно старичок Джордж посоветовал мне позвонить тебе.
Тут уж бедной Маринке не остаётся ничего, кроме слёз и завываний. Она начинает рыдать, пытаясь уткнуться мордочкой в моё плечо. Я отодвигаюсь. Она наступает. В итоге она прижимает меня к стенке и – вообразите себе эту наглую девку – даже хочет поцеловать. Тут я отодвигаю её самоё.
Она в недоумении сидит в углу кровати, вытирает искусственные слёзы.
– Может, поговорим о группе? – предлагаю я. – Слыхала про нашу немеряную крутость?
– Да, конечно. Джордж думает, что ребята хотят от него избавиться. От него уже избавлялись несколько раз в других командах, когда они начинали подниматься.
– И знаешь, совершенно правильно поступали.
– Ты не любишь его.
– Конечно. Зато ты его очень любишь.
– Послушай меня и попытайся всё-таки не перебивать.
«Как в театре!» – подумал я и честно приготовился слушать. И началось.
Передо мной была разыграна пьеса о любви, дружбе и обстоятельствах.
Оказывается, ничего между ними не было – а Мышь просто ненавидит Маринку за то, что её любят мужчины, вот и решила мне на неё накапать. К тому же, репутация у Маринки плохая – да, она это осознаёт – поэтому в принципе понимает, почему да отчего я поверил её недоброжелателям. Да, самое главное. С Джорджем они – просто друзья.
– Дорогая, поверь моему опыту: даже врать надо красиво.
– Да не вру я! – кричит Маринка и снова пытается заплакать. – Понимаешь, никто не может в это поверить, а ты попробуй! У меня же подруг нету из-за того, что меня все мужчины любят, а ещё из-за того, что я с такой крутой группой общаюсь.
– Ну, считай, что тебе повезло. От подруг, как правило – одни убытки.
– Не притворяйся циником!
Глупая девушка. Зачем мне притворяться тем, чем я и без того являюсь? А спектакль тем временем продолжается.
– Мы с Джорджем одинокие, ужасно одинокие! У нас никогда не было друзей! Нам не с кем поговорить по душам. Вы, мужики, думаете, что у таких как я совершенно нет души. Что нами можно пользоваться и уходить. А Джорджа вообще за человека не считают, а всё оттого, что он слишком добрый. Его выгоняли из всех групп, ставили на его место какую-нибудь смазливую бездарность и отправлялись таким составом на большую сцену. Ну ты подумай, неужели кто-нибудь из группы или из тусовки захочет просто поболтать с Джорджем или со мной? Да некоторые даже не подозревают, что мы умеем говорить. А мы умеем говорить. Ещё мы умеем слушать друг друга, чего так не хватает многим из вас.
Исповедь продолжается. Грешница приводит довольно убедительные примеры, и я уже почти что верю ей. Контрольный вопрос:
– А ты могла мне всё это объяснить тогда?
– Я пыталась. Ты оскорбил и меня, и Джорджа.
– Могла бы попытаться ещё раз.
– Ты бы разве стал меня слушать?
Чёрт возьми, а ведь правда. И людей противоположного пола иногда связывают не только интимные отношения. И друзья им нужны, наверное…
– Кстати, неплохая мысль, – вслух отмечаю я, – будем друзьями.
Надо ли говорить, что после этого у меня только один путь – через окно на улицу и домой. Маринкин спектакль провалился. Какие бы цели она не преследовала.
До дома я добираюсь уже в двенадцатом часу. Включаю компьютер, пытаясь сообразить, что же мне сегодня нужно сделать. От вялотекущих раздумий меня отвлекает телефонный звонок.
Снимаю трубку. Это Тириэль.
– Знаешь, милый, я должна тебя предупредить. Сегодня я ночую у Саурона.
– Это у того пожилого мастера, да? – устало интересуюсь я. – Вы с ним друзья и вам необходимо поговорить по душам?
– Не говори глупостей. Я буду тебе с ним изменять. Но не станем же мы ссориться из-за такой мелочи?
Я соглашаюсь, что, конечно, не станем, и вешаю трубку. Не будем ссориться. Будем друзьями.
Странные люди! По крайней мере, с ними не скучно. Не скучно оставаться друзьями.
Перечитал рассказ и задумался – а ведь кто-нибудь из читателей обязательно скажет: «Эх, опять этот Некто Лукас пишет о любви». Нет, господа читатели, нет. Я не пишу о любви. Я пишу об отношениях между людьми. Когда я встречу любовь, я не буду писать. Я буду любить.
|
Ссылки: |