Пробежий
http://probegi.udaff.com/main.html
Хуй
или необычайное приключение, приключившееся с Серегой Кузнецовым утром десятого июля сего года, и которое возымело последствия поистине невообразимые.
Повесть.
Предисловие.
Дорогой читатель, возможно, ты еще не попадал в цепкие когти Игры и тебе непонятны многие словечки, которые будут встречаться в этой главе. Специально для тебя, счастливо избежавшего одного из величайших соблазнов мира, я проясню их значения.
Рулетка – азартная игра, смысл которой в том, чтобы угадать, в какую из 37 ячеек на кружащемся колесе упадет шарик. Ячейки пронумерованы от 0 до 36. Так устроена рулетка в Европе и России. Жадные пиндосы у себя в Вегасе добавили еще одно зеро, чтобы совсем уж не оставить игроку шанса, но это уже другая история.
Дилер, он же крупье – специально обученная сволочь, которая закручивает колесо и кидает шарик так, чтобы он попал в единственное забытое тобою число. Он же выдает выигрыш, если вдруг облажался и не сумел тебя наебать.
Спин – один кон игры.
«Ставок больше нет» - после этих слов делать ставки уже нельзя. Этим часто пользуются дилеры, когда нужно лишить тебя выигрыша. «Поздняя ставка!» - и пиздец, идите нахуй или же спорить с охраной.
Доля – обычно пластмассовая пиздюлина в форме маленького хуйка, которую дилер ставит на стол, чтобы отметить выигравший номер. Если в номере стоят фишки, доля ставится прямо на них.
Фишки – круглые пластмассовые хуевины. Означают балабасы. Не кидать же на стол пачки стобаксовых купюр?
«Ну почему я тогда не поставил на 23? 8 стояло, 10 стояло, 24 стояло, 5 стояло, 30 стояло…» - на колесе рулетки числа в районе 23-х расположены так: 30, 8, 23, 10, 5, 24, 16… Таким образом, Серега поставил на 6 идущих подряд чисел, а шарик упал аккурат между. Типичный случай.
Цвет – специальные разноцветные фишки, не имеющие номинала. Игроку могут быть выданы фишки одного цвета и этому цвету назначен номинал. Это гарантирует, что ловкорукий китаец не спиздит бабки у тебя с-под носа. Китайцы частенько промышляют этим в некоторых московских казино.
«Повтор» - случай, когда шарик падает в то же число, куда выпал накануне. Два раза в один номер шарик попадает достаточно часто, за вечер легко раза два-три. Три раза – уже значительно реже. На памяти автора, три раза подряд в число 6 шарик выпадал лишь однажды, в 1995 году. По счастью, денег в кармане у него на тот момент уже не оставалось.
Табло – светодиодная панель, на которой автоматически высвечиваются выпадающие номера, чтобы лохи повелись и побежали ставить на красное после двенадцати раз черного. Специально для таких идиотов придумано зеро – когда все ставки на красное-черное, больше-меньше, чет-нечет и т.п. проигрывают.
Пит-босс – старший менеджер. Ходит по залу и присматривает, все ли идет как надо. Он же, заметив, что кому-то из игроков везет, меняет одного дилера на другого.
Кто что ни говори, а подобные происшествия бывают на свете, - редко, но бывают.
Н.В. Гоголь
Глава первая
Серега Кузнецов с несчастным видом сидел за рулеточным столом и крыл себя последними словами. Из трех тысяч долларов, что вечером ему вручили с тем, чтобы по пути домой доставить Иван Тарасычу, оставалось только двадцать пять. Иван Тарасыч был давним деловым партнером фирмы, в которой Серега работал шофером-экспедитором, большим человеком, уважаемым, мягко говоря, человеком, и если он не получит по его вине своих бабок, то... не хочется даже думать, что будет. Очень хуево будет. А от трех тысяч долларов – Иван Тарасыча долларов – оставалось только двадцать пять. Одной фишкой из тяжелой пластмассы, веселенького зеленого цвета, с красиво выведенными красными цифрами в белом круге.
Серега изводился от бессильной злобы на себя, на дилеров, на боссов казино, открывших ему на беду свое дьявольское заведение, на весь мир, который так идиотски и несправедливо устроен. До утра денег раздобыть было совершенно негде. Да и до вечера тоже, и вообще, просто негде. Черт его дернул завернуть по дороге в этот проклятый клуб. И ведь поначалу все шло как по маслу – буквально сразу же, за несколько спинов, Сергей поднял 600 баксов – даже на сотню больше, чем он планировал. Видно, победа досталась ему слишком легко... Вот если бы выигрыш дался в руки после изнурительной борьбы, борьбы на грани полного поражения, когда организм уже устал выбрасывать в кровь все новые и новые порции адреналина, эндорфинов и черт его знает, что там еще придает азартной игре такую дьявольскую притягательность – тогда унести бабки с собой было бы гораздо проще. А теперь уже поздно – что сделано, то сделано, назад не поворотишь.
Меж тем, конвейер рулетки продолжал свою работу. Рокочуще шуршал, катясь по ободку, шарик, цокал, падая на круг, забирал деньги у одних и дарил их другим. Других было значительно меньше, но ведь они были, и каждый раз, когда крупье громоздил долю на столбик чужих фишек в очередном номере, Серега испытывал кратковременный приступ глухой невнятной зависти. Вот как раз сейчас выпала шестерка – одно из включенных в задуманную им комбинацию чисел, и крупье выплачивал выигрыш какому-то кавказцу с бандитской физиономией.
«Ну почему? Ну почему я тогда не поставил на 23? 8 стояло, 10 стояло, 24 стояло, 5 стояло, 30 стояло и даже 16, еб твою мать, стояло! А выпало 23. Единственный забытый номер! Последний , блять, шанс отыграться! Ебаный в рот, что же мне теперь делать?»
Серега прошляпил и позабыл сделать ставку на 23 - так часто случается с заядлыми игроками, которые терпеливо, в ожидании уверенно просчитанной удачи, ставят на выбранную группу номеров, постепенно увеличивая размер ставки и – именно в тот момент, когда решается судьба всей игры, когда ты либо в шоколаде, либо проебал ВСЕ - отчего-то пропускают именно то самое, единственное из пяти-шести загаданных чисел. Разумеется, на него и падает выигрыш. Почему такое случается, никому не известно, но такое случается, и даже, можно сказать, регулярно происходит.
Утро неумолимо приближалось, а вместе с ним и час, когда Серега должен был вручить Иван Тарасычу его три штуки грина.
И тут пришло ОНО. Каждому игроку в рулетку со стажем хорошо знакомо это неизъяснимое чувство, когда ты то ли мечтаешь, то ли предчувствуешь, то ли уверенно знаешь, что в следующий раз шарик выпадет вот в этот вот конкретный номер. Ты даже видишь свою ставку вокруг этого номера, видишь, как окружают твои фишки выбранное поле, а шарик уже крутится, а дилер вот-вот огласит сакраментальное «ставок больше нет», и здесь самое главное – успеть решиться, перебороть свои дурацкие, пустые расчеты, и загрузить, загрузить, загрузить номер по максимуму, по полной программе!
И тогда наступает та самая, долгожданная, сладостная минута, когда дилер плавным, чуть даже торжественным движением опустит долю прямо в центр плотно заставленного тобой теперь уже выигрышного поля, чуть припечатает ею столбик твоих фишек, и ты солидно скажешь ему ровным голосом: «через две тысячи, пожалуйста». Это… это почти как оргазм. Нет, больше оргазма. Не сильнее, не лучше, а именно – больше.
Вот и Серега сейчас явственно увидел, как его одинокая фишка тихо лежит, закрывая собой цифру 6, как стоит на этой фишке весело-прозрачная доля, как дилер двигает по сукну стола в его сторону стопку черных стодолларовых кругляшек, как...
«Шесть» - вдруг громко объявил он и отчаянно накрыл шестерку последним двадцатипятидолларовым жетоном. «Шесть, принято, ставок больше нет» - эхом отозвался дилер и почти сразу же объявил – «Шесть, черное!». Серега, не готовый еще поверить в такую удачу, взглянул на круг. Все было верно: колесо рулетки неторопливо вращалось, и шарик цвета слоновой кости мирно покоился в ячейке с соответствующим номером.
«Восемьсот семьдесят пять долларов. Цвет нужен?» - крупье вопросительно смотрел на Сергея. «Нет. Дайте одну монетку по пятьсот, остальные по двадцать пять». И дилер, совсем как в недавнем видении, передвинул в его сторону стопку фишек, только они были: одна розовая, пятисотдолларовая, и пятнадцать зеленых, по двадцать пять.
«Дьявол! Вот будет прикол, если еще один повтор. Или даже еще два раза шестерка выпадет... 666 – гы, прикольно будет», - Серега знал, что сумма чисел рулетки, от 0 до 36, как раз составляет число Зверя, и видел в этом не только совпадение. Много раз он ловил себя на том, что почти готов заключить с Сатаной некий договорец, но каждый раз останавливался до того, как смутный позыв примет форму законченной мысли... Он глянул на табло, высвечивающее выпадавшие номера. Табло было чуть развернуто в сторону играющих в покер за столом напротив, поэтому цифры Сергею были видны не особо разборчиво – и показалось на миг ему, что там тусклым зеленым светом горят не две шестерки, а три.
Между тем, крупье вновь запустил шарик. Серега, борясь с искушением забрать остававшийся на столе четвертак («выигравшую ставку не снимают!»), неожиданно для самого себя, удивляясь собственной наглости, еще и добавил три раза по пятьдесят (по пятьдесят долларов!) вокруг. Если шестерка повторится, то его выигрыш составит три тысячи четыреста двадцать пять долларов – то есть, он не только вернет бездарно проебанные бабки, но еще, с учетом уже выигранного, наварит почти полторы штуки. Поди, хуёво – при зарплате-то в триста?.. К нему вдруг вернулась изумительная легкость в груди – верный для игрока признак мистического вдохновения.
- Если выпадет еще раз шесть, то я твой.
Мысль эта прозвучала в голове как будто помимо его воли и так отчетливо, что Сергей вздрогнул: не произнес ли он эти слова вслух? И сразу за тем – да что же это я делаю? Не сказать, чтобы он верил в существование Сатаны, но... годы, проведенные в казино, давали-таки пищу для размышлений...
- Нахуй. Если еще раз выпадет шесть, то я - твой.
Роковые слова решительно были произнесены, и шарик, ударившись о железку-отражатель на деревянном борту рулетки, заскакал, заметался, как-то необычайно звонко цокая по медленно вращавшемуся колесу. Потом, на излете, закатившись уже было в соседнее 34, вдруг медленно и плавно выехал из этого номера, на миг замер на колесе, неторопливо вращаясь вокруг своей оси, и тихо вернулся назад. В ячейку рядышком. Под номером 6.
«Шесть!» - объявил дилер и взгляды всех присутствующих за столом игроков оборотились на Сергея. «Шесть! Шесть! Еб твою мать, нихуя ж себе, ШЕСТЬ!!!!» - рядом с сердцем у Сереги образовалась сладко ноющая пустота, в голове звенело, подмышками стало липко и горячо.
- Как вам выплатить, покрупнее? - Голос дилера был спокоен и не выражал абсолютно никаких эмоций. Да и что ему было за дело? Он старался как мог, по всем его расчетам шарик должен был попасть в противоположный сектор колеса, да он, собственно, уже туда было и попал. Не его, дилера, вина, что чертова рулетка не всегда подчиняется его воле, случай есть случай. К тому же, пит-босс собственными глазами видел, как шарик угорело метался по колесу. Необычно как-то метался, да. Странно как-то метался, будто чья-то рука в последний момент придала ему дополнительное ускорение... да ладно, бред это все. Но ведь везет же этому ханурику! Третий раз один и тот же номер выпал… – такое на памяти дилера случалось не часто, и редко когда на таком номере оставались крупные ставки. А сейчас – эвон как! Ну, молодец мужик! - Дилер и сам порой грешил в рулетку, и поэтому немного сочувствовал игрокам...
Серега взглянул на табло. Теперь оно было развернуто прямо к нему и на нем бледно зеленело 666 - число рулетки, число Зверя. Ему вдруг стало не по себе. «И что теперь? Неужели - просто совпадение?» - мелькнула в голове мысль и тут же стало ясно, как проверить. Сгребя кучку пятисотенных в карман, он небрежно бросил четвертак на зеро: «Выигрыш на чай!», а потом, деланно равнодушно отвернувшись, неторопливо направился к кассе. Уже подойдя к окошечку, из которого приветливо выглядывала кассирша (в кассе всегда известно, кто выиграл, кто проиграл и сколько именно), он услышал сзади неясный гул голосов. Сереге не нужно было оборачиваться, чтобы узнать, что там такое случилось. Теперь ему - все было ясно
«Попадешь под стекло, под стекло!»
Э.Т.М. Гофман
Глава вторая
Серега вышел из клуба, остановился у дверей и с наслаждением расправил затекшие после почти шестичасового сидения за столом плечи. Ночью прошел сильный дождь и от этого шины проносящихся по улице автомобилей шелестели резче обычного. Прохладный воздух был напоен сладковатыми ароматами раннего московского утра.
«Пойду-ка пройдусь» - неожиданно для себя самого решил он. «Хрена ли тут идти – ну, минут сорок. Время есть». На самом деле ему просто не хотелось вот так сразу садиться за руль вдруг опостылевшего казенного «Ауди» и куда-то там выруливать, а хотелось продлить настроение праздника и почти позабытое ощущение легкой, радостной свободы. «Точно. Пройдусь я пешочком... А за тачкой - на такси», - сказал себе Серега. Закурив и еще раз ощупав во внутреннем кармане куртки плотную пачку стодолларовых купюр, он вышел из двора, в глубине которого располагалось заведение.
Шагалось легко. А когда улица, преодолев путепровод, пошла под уклон, и вовсе захотелось наддать вприпрыжку. Сергей шел, упруго отталкиваясь от щелкающего под каблуками асфальта, с наслаждением смакуя, втягивая в легкие утреннюю свежесть. «Как странно на улице слышать собственные шаги», - неожиданно пришло ему в голову. Действительно, с оживленной даже в эти утренние часы улицы вдруг куда-то пропали все машины, и стали отчетливо различимы и птичий щебет в ветвях столетних лип, что густо росли на территории популярного в народе кладбища, мимо которого пролегал его путь, и перестук колес подвывающей черт-те где за домами электрички, и разухабистый шлягер сезона, что целыми днями крутили азербайджанцы, торговавшие у метро шаурмой.
Сергей почувствовал себя совершенно одним, одним в целом городе. Недвижные лица жилых домов, чуть колышущаяся под неслышным ветерком листва деревьев, смутно сереющие сквозь зеленоватый сумрак памятники, ранняя продавщица цветов у кладбищенских ворот – все отодвинулось и пребывало отдельно, казалось, потеряв всякое отношение к его сиюминутному существованию. Совершенно незнакомое ему состояние непричастности внешнему миру и тихой, отрешенной пустоты мира внутреннего овладело им.
Вот так, шагая-летя, шагая-летя, вдыхая полною грудью прохладные, слегка даже и подзабытые запахи свежей земли и лета, он незаметно поравнялся с кладбищенскими воротами.
- Эй, милай! Эй, милай! Эй, милай! – троекратно каркнуло вдруг откуда-то сбоку. Та, кторую он издали принял за раннюю продавщицу цветов, вблизи оказалась мерзкого вида, закутанной в разношерстное, все перепачканное засохшей глиной тряпье, старухой.
- Эй, милай! – страшная старуха, мелко тряся головой, щерилась на Серегу и пританцовывала, подпрыгивала часто, шевелила губой. - Эй, милай! А подай бабушке рублик, да внученьку мому второй-третий – будет счастье тебе и благоволение божие!
Раздался визжащий скрип, и из-за колонны выкатился на грубо сколоченной тележке безногий карлик с огромной опухолью-лицом, покачивающимся на тонкой, напряженно дрожащей шее.
- А вот и он, а вот и он, внучек мой разлюбезный, никто не приласкает его, никто-никто-никтошеньки, а только я люблю-берегу, карга старая. Уж ты не поскупись, касатик, уж потешь малого! Рублик за рублик – глядишь, и бутылочка светленькой на столе!
На Сергея накатила густая, терпкая волна отвращения. Более мерзких звуков он еще не слыхивал в своей жизни, а вид этой парочки, старухи с редкими седыми космами и ее приятеля (внука?), мгновенно вызвал из глубин памяти неприятное слово «гной». Удивительная легкость настроения исчезла без следа, и сразу навалилась усталость бессонной ночи и дикого нервного напряжения.
- Уйди, бабка, нет у меня денег – резко сказал он и тут же понял, что не надо бы отвечать, а надо было обычно – просто идти себе, глядя прямо перед собой, как он проходит каждый день к метро мимо рядком сидящих вдоль газона попрошаек.
- Постой, постой, солдатик! – старуха, только что трясшая сосульками редких, изжелта-серых волосьев у ворот, вдруг оказалась совсем рядышком и ухватила его за рукав. От ее прикосновения, от нахлынувшей вони высохшей прямо на теле мочи, пота и еще чего-то, чем обыкновенно смердят опустившиеся московские бомжи, Серегу всего передернуло и к горлу подкатил горько-кислый комок.
- А в кармане-то у тебя чиво? Чиво в кармане-то несешь? Вижу, вижу! Я старая, а вас, молодых, насквозь вижу, вон и внучек не даст соврать. Ляксей, ведь не дашь соврать родной своей бабульке, а? – Карлик подскакнул на своей тележке, широко открыл рот, сипнул невнятное, и забулькал, заперхал, захлебнулся горлом, будто силясь произнести сквозь приступы кашля нечто очень важное, что надо поскорее Сереге бы услышать - да так и не выговорил ни слова. Только глаза закатил, да вытаращил на Сергея розовые, с кровяными прожилками белки.
Серега резко дернул рукой. – Отъебись, дура, хуй у меня в кармане! – рявкнул он на бабку и широкими шагами, едва сдерживаясь, чтоб не перейти на трусцу, поспешил прочь.
- Хуй! Хуй! А вить и впрямь – в кармане-то хуй!!! – Бабка вдруг залилась чистым девчоночьим смехом. – Хуй! Хуй!
- Тьфу ты, еб твою мать! Вот же блять какое… Расплодились, суки, проходу нет! – Сергей оглянулся. Бабка стояла, лихо подбоченившись, и глядела ему в след, весело хохоча. – Пошла ты на хуй! – в сердцах бросил про себя Сергей и свернул за угол.
- Хуй! Хуй! В кармане-то – хуй! – вновь донеслись до него истошные вопли старухи. Звук был какой-то странный, будто кричали сразу два или три человека, и кричали как бы совсем где-то рядом, но было известно, что как бы и издали.
- ХУЙ!!!! – громом вдруг грянул в голове у него жуткий, гулкий, черный бас. И тут же в кармане, в котором Серега все это время неосознанно ощущал плотно прильнувшую к груди тугую пачку долларов, зашевелилось, затрепыхалось, завозилось, будто голубь запросился из-за пазухи на волю, а в низу живота охолонуло и стало немножко щекотно, как от перышка.
Машинально он сунул руку в карман и вытащил что-то мягкое, теплое, податливое… Ничего не понимая, Сергей тупо уставился на свою раскрытую ладонь. На ней, чуть подрагивая, лежал самый настоящий хуй с парой яиц, покрытых редким, извилистым волосом. Хуй и яйца были вполне обычные с виду, хотя и представлялись в совершенно невероятном ракурсе.
- Мой, что ли? – мелькнула на миг невозможная мысль. Щекотка в паху усилилась, а холодок сменился нарастающим жжением. Внезапно то, что было у него на ладони, напряглось, дернулось пару раз, и встало, чуть покачиваясь на приплюснутых мягких шариках и, словно осматриваясь, поводя из стороны в сторону обнажившейся лиловатой головкой. Инстинктивно Серега дернулся рукой, стряхивая ЭТО, как стряхивают вдруг севшую на руку противно мохнатую ночную бабочку. Хуй, коротко, по-кошачьи, мякнув, шлепнулся на асфальт, и пополз, пополз, переваливаясь-переливаясь, в сторону кладбищенской ограды.
Жжение и щекотка в паху стали еще сильнее. Серега сунул руку в брючный карман, чтобы пошевелить-поправить, и похолодел. Рука не почувствовала привычной упругости. Сквозь шелковистую ткань подкладки под ладонью явственно прощупывалось совершенно гладкое место.
В глазах у Сергея забагровело, налетели, собираясь ниоткуда и застя свет, зеленоватые точки, в груди что-то лопнуло и оборвалось. Последнее, что он еще мог видеть, это как хуй (его хуй! – в этом теперь не оставалось уже ни малейшего сомнения), невероятно выросший в размерах, ставший крепким и жилистым, протискивался между черными чугунными прутьями забора.
Иногда по вечерам он запахивается в свой халатик и,
дрожа всем телом, стуча зубами, начинает
быстро ходить из угла в угол и между кроватей.
А.П. Чехов
Глава третья
Ночная смена подходила к концу. Дежурный врач психиатрической больницы номер один им. Алексеева, все еще именуемой в народе, по старой памяти, «Кащенкой», Петр Михайлович Бурченко, оторвал взгляд от монитора и задумчиво уставился в окно. В окне видна была лужайка с весело разбросанными там и сям желтыми головками одуванчиков и ровная шеренга канадских елок вдоль административного корпуса. Утреннее солнце превращало темно-бурые, с обводами из белого кирпича, стены больничных зданий в почти приемлемое для глаз зрелище.
Петр Михайлович находился на той стадии тотальной усталости, когда даже мысль о скором возвращении домой, к молоденькой практикантке с кафедры общей психиатрии Настеньке, не вызывала никакого энтузиазма. К тому же, кандидатская, над которой он бился уже полтора года, никак не шла, почему и опротивела ему до последней крайности. В общем, настроение у доктора Бурченко было, прямо скажем, безобразное. Хотелось спать, под веками резало, в горле першило от выкуренной за ночь пачки паленого Мальборо, и здорово чувствовалась поджелудочная. Нечего и говорить, что вежливый стук в дверь и вид протиснувшегося в кабинет дюжего санитара в темно-синей робе службы скорой психиатрической помощи не мог не вызвать у Петра Михайловича брюзгливого раздражения.
- Ну что там еще черт несет?
- Психотик, Петр Михайлович. Острый…
- Все они острые. Опять алкоголичка?
- Не, Петр Михайлович, мужик, трезвый. Асоциальное поведение. Орал нецензурно и был задержан ментами с сорок пятого. Они нас и вызвали.
- Себя ведет?
- В смысле теперь уже тихо. Не оказывает.
- Ну ладно, - вздохнул Петр Михайлович, давайте его.
Санитар скрылся за дверью, за которой тотчас же послышались топот и сдавленная возня. Петр Михайлович закрыл редактор, выключил монитор и придвинул к себе журнал записи поступающих.
Из помывочной в кабинет заглянула Зина, дежурная сестра, плотная бабенка лет сорока пяти, с круглым сдобным лицом. Лицо Зины было гордостью клиники. При виде лица Зины даже самые буйные на несколько минут затихали, как кролики перед удавом, и позволяли спокойно сделать себе решающий укол. В этом была некая неразрешимая медицинская тайна, необъяснимая загадка, которую никто даже и не пытался разгадать, но все пользовались. Вроде как пользуются электричеством.
- Что, остряк? – спросила она, кивнув в сторону двери приемного покоя.
- Да черт его знает! Угораздило вот под конец смены.
- Ну, где он там, наконец?
Санитар с трудом пропихнул сквозь дверной проем здоровенного мужика. Было понятно, что сзади того подталкивал второй медбрат, которого совершенно не было видно за широченной спиной пациента. Мужик, мелко подтоптывая ногами, упирался: не хотел входить, но дюжие скоропсихиатрические молодцы его таки одолели, подвели, навалились руками на плечи и усадили на стул.
- Так-так, - сказал Петр Михайлович дежурным голосом – и что с нами такое приключилось?
Мужик, остановившись взглядом на какой-то точке стола, сдавленно молчал.
- Ну-ну. Давайте я вам объясню. Вас подобрали на улице, вам было худо, а сейчас вы в больнице, и мы вам обязательно поможем. Все будет хорошо. Меня зовут Петр Михайлович, я доктор. А вас?
- Хуй – вдруг хрипло произнес мужик и поднял на доктора полный неразделенной муки взгляд.
- Как - хуй? Это что же, имя такое? Нет-нет, я такое имя не могу записать, тем более, что здесь женщины. Давайте уж как-нибудь по-другому. Вот мама вас как называла?
- Хуй – прошептал мужик и глаза его наполнились слезами. – Хуй. Убежал.
- Так-так… убежал, вы говорите? Интересненько. И когда же он это… того… И куда? Да и как он сумел от вас убежать?
- Сегодня утром убежал. Я его вынул, а он с ладони прыг… и за забор.
Санитары за спиной мужика переглянулись и дружно заухмылялись.
- Петр Михалыч, так я ванну приготовлю, вроде тихий он…
- Да-да, Зиночка, спасибо – доктор улыбнулся сестре и вновь обратился к больному.
- Ну-с, так и запишем: убежал за забор. А скажите пожалуйста, не слышали ли вы при этом гОлоса? Такого, знаете, как бы вроде в голове?
- Откуда вы знаете? Был, был голос! – сидящий до этого довольно индифферентно на стуле мужик вдруг напрягся и весь подался вперед, подозрительно вглядываясь в глаза Петра Михайловича.
- Я много, я очень много знаю, и вам я обязательно помогу. А вот еще что: не случалось ли вам читать мысли посторонних людей?
- Нет, не случалось. Что ж я, псих, что ли?
- Ну, вы, конечно же, не псих. Просто, наверное, утомились, устали… Бывает! Побудете немного у нас, полежите, отдохнете…
- Как так – у вас??? – у вас мне нельзя! Мне идти нужно! Меня жена ждет, я Иван Тарасычу деньги должен… Мужик сунул руку во внутренний карман пиджака и побледнел.
- Деньги! Где… где мои деньги?!? - прошептал он, судорожно шаря по карманам. – Как.. Как же… Как же я теперь?..
- То есть, вы потеряли деньги? – Петр Михайлович быстро что-то черкнул в журнале - Очень много?
- Все! Все деньги потерял! Утром были, а сейчас – хуй! ХУЙ! – больной вдруг вскочил на ноги, но тут же затрепыхался в объятиях санитара – Хуй! Мой хуй! Старуха! Старууууууухаааааа!!! – страшно и тонко заорал он и глаза его выпучились из орбит - ОТДАААААЙ!!!! – тут лицо его посинело, голос сорвался и он безжизненно обмяк на руках медбрата.
- Зина! – крикнул доктор в сторону неплотно прикрытой двери в помывочную.
- Зина! Аминазина ему!