Алексей Глухов
ELEMENTS OF A CYBERSPACE
/интервью c Валерием Бондаренко/
АГ: Мой первый вопрос о чуде. Я обещал вам обойтись без лишнего пафоса, но читательское наитие тут же просит нарушить честное слово интервьюера. Вы заявили о себе на Прозе.ру (а сейчас и на "Тенетах") "Акытом". Этот рассказ как приветствие всякому зашедшему на вашу страницу. Первое же мгновенье встречи: "...И вот отчего это вдруг: к нам в жизнь вползает чудо?" Далее, последний текст, последнее "свидание" с читателем — "Memoir-3 Джиоконда" — и снова рассказ о чуде, о том, что пишется с большой буквы ЭТО! Позволительно ли читателю-критику немного "измерить алгеброй гармонию" и провести через две вышеупомянутые точки что-то вроде опорной прямой — "сайбербондовой линии", — держась за которую, можно более или менее уверенно приступать к чтению ваших самых спорных текстов? Это ваша "тема"?
ВБ: Вот про чудо. Дело в том, что мне (моему сознанию и как его следствию опусам) свойственно несколько детское, вероятно, восприятие жизни. Во всяком случае, я очень ярко помню себя даже в коляске, и раз тогда уже память начала работать, то это отложило печать на восприятие жизни в принципе. А дети ведь воспринимают мир как чудо, потому что смыслы не ясны, а явление каждый раз новое, оно неизбежно обрастает фантазиями и становится нередко одним из мифов, которые, по сути-то, и составляют в большой степени содержимое нашего психе. Ощущение тайны, приближение к ней, ускользание ее, разочарование в ней порой без реального проникновения в ее суть, без ее разгадки. Я не удивлюсь, если все наши взрослые мысли и настроения, по сути, являются лишь проработкой на более высоком, подробном и осознанном уровне нескольких таких впечатлений детства, — может, о которых мы даже не очень помним. Но у меня почему-то все время чувство, что я какие-то вещи в детстве еще предугадывал, — например, большое разочарование в успехе социальном (вне зависимости от того, достигнут ли он), одиночество. Отъединенность от некоторых ценностей почти добровольную, уход в свой внутренний мир, в котором оказывается интересней и уютней, чем вовне. Почему я так понимаю культ воспоминаний у Пруста, интуиции-фантазии у В.Вульф.
АГ: "Джиоконда" — выставочный жанр, "портрет чуда" в интерьере других чудесных, но всё же обыденных вещей: детства, дачи, каникул. "Акыт", напротив, жанр медитативный: герой и есть чудо, субъект в центре смешан с объектным фоном, в поле его необыкновенного зрения обыкновенным вещам места просто не остается. Но несходство это внешнее, архитектурное, если же внутрь войдешь, видишь, что когда в ослепительной центральной части "Джиоконды" необыденность возрастная, врЕменная вплотную сходится с необыденностью вневременнОй, то в результате чудо на мгновение заполняет собой в рост всю глубину текста, и мальчик-герой "Джиоконды" превращается почти в Акыта: тоже визионерствует, видит/не-видит совсем другое, не то, что все. Так "встреча советской публики с шедевром Леонардо" вдруг кажется ему, наоборот, прощанием, какими-то похоронами, а сама дама, уже осмотренная миллионами со всех сторон, как публичная шлюха, вдруг стеснительно, чудесно и магически не дается его детскому взгляду. Две вещи меня тут заинтриговали и я хотел бы о них Вас спросить. Первое, "Акыт", который мне ранее представлялся попыткой изображения некоего "интересного литературного типа", вдруг предстал почти автобиографическим, как распространение того детского мгновения из "Джиоконды" на целую жизнь, как "еще одна возможная судьба" что ли: "мы имеем глупость вживаться в чужие души... мы — тунгусы, эвенки, коряки и москвичи" — составленное мной из двух текстов псевдо-признание. Второе, в предыдущем, пробном вопросе про чудо было спрошено мной слишком наивно. У солнечного чуда есть тень, оно вызывает слезы: в "Джиоконде" — слезы волнения и обмана, в "Акыте" — слезы подчинения и страдания. Теневая сторона вползающего в жизнь чуда: оно "вползает, тяня за собой тяжкий хвост всяческих превращений, облепленный мхом, кусками земли и кала, каплями росы и спермы, со следами разных пестрейших жизней". Вам, по-моему, интересно не какое-то там чудо вообще, но только такое вот со спрятанной в блеске драмой.
ВБ: Вы очень тонко интерпретируете Джиоконду, и со стороны Вы, конечно, правы. Но если брать мои внутренние импульсы, то вот они. Я и впрямь очень точно, почти документально описал привоз Джоконды в Москву в 197-каком-то лохматом году (кажется в 1973-м), и мое странное состояние в связи с фильмом о Леонардо, а после — с этим поглядом картины. Дело в том, что (вероятно, это не только мое свойство) у меня в детстве было несколько странных моментов (они обычно падали на лето), когда я очень точно и подробно запоминал это лето и запоминал не просто так, а как бы экстраполируя на всю мою будущую (дальнейшую) жизнь. Как бы разыгрывалась мистерия, в которой был заключен сюжет моей судьбы, что ли. Вот почему Джиоконда помещена как Мемуар. Акыт — дело несколько другое, хотя Вы очень точно угадали, что он глубоко связан с моей жизнью (достаточно сказать, что Скородумов — мой друг по школе), но связан не непосредственным жизненным материалом, не биографически, а сущностно, что ли. Не фактом, а смыслом, так сказать. Дело в том, что я Вам уже говорил, что детское сознание — мироощущение — очень запомнилось мне, и все, что как-то коррелируется с детством (в том числе, с детством человечества) — находит во мне какой-то лирический отклик. Я и впрямь интересовался шаманизмом, потому именно, что, читая случайную книгу о нем, вдруг поймал себя на том, что я ВСЕ ПОНИМАЮ! То есть, я читаю не информацию о духах и богах, а вспоминаю свое мироощущение детства, и оно мне дает ключ к этому миру духов, к низовой мистике, так сказать. Кстати, это и естественно, потому что наша семья была совершенно вне рамок традиционной и какой-либо вообще церковности и религиозности. И поэтому с большим трудом понимая мистику и тем более теорию православную, я очень понимаю язычество или гораздо более древний буддизм. Просто так устроена на сегодня моя голова. Против Вашего прочтения Джиоконды я могу возразить только одно: я совершенно чужд всегда был политики! Ни о каких "советских людях" и т. п. я ни в детстве, ни сейчас и не думал, и не думаю! То есть, идеологический (в смысле: политический) аспект в моих опусах практически полностью отсутствует. Наверно, поэтому я так легко и сваливаю все на шутку или пародию. Я не верю в идеологемы и не могу серьезно к ним относиться. Мне кажется, смысл Джиоконды в том, что я почувствовал тайну, которая приблизилась ко мне, а потом, не разгаданная, но прекрасная и волнующая, закрыла свое лицо бытовым, скромным течением жизни. В Акыте я просто жалею человека, судьба которого — родиться в месте, для счастья и даже жизни не слишком предназначенном. Вот такие мои мысли по этому поводу.
АГ: Фраза про "советских людей" выпала из меня, конечно, некстати. Это чужая оптика, Вам не свойственная. Вспоминая пассаж из "Memoir'ы (попытка № раз)" про Louis 16-го и Марию-Антуанетту ("Я влюбился в обоих. Эти головы, — как могли их отрезать? За то лишь, что короли..."), понимаешь, что греко-римская политическая борьба, важнейший спорт в старушке Европе, для Вас ничтожен. Вы пользуетесь общественным строем как жилой комнатой, так что допущенным внутрь политикам остается лишь превращаться в членов семьи. "Полковник Брежнев" показательный в этом смысле текст. Причем то, что действие там помещается в любимую Вами перспективу "футурологического экзерсиса", т.е. неприкрыто сдвигается относительно "реальности", дает повод пофилософствовать немного о перводвигателях: кто кого ошаманивает? Вы — читателя? На мой вкус, слишком очевидная версия, скроенная по стандартному шаблону взаимоотношений "пописывают-почитывают". Когда на моих глазах к фантазийной Галине из четвертого "Брежнева" в момент смерти явился на маленьком авто некто непридуманный Бондаренко Валерий Валерьевич, почудилось вдруг, что странное ДТП не может быть просто дополнительным развлечением для читателя. Возможно ли, что весь "Брежнев" для этого (или под диктовку этого) события и писался? Т.е. Ваши тексты растут как бы из ощущения сдвига? Причем, сдвига однонаправленного: не куда, а откуда. Вот есть ЭТО: детство, чудо, райская пуповина земли и времени, — от НЕГО и отсчет.
ВБ: Я думаю, что игровое отношение к истории (к ее событиям и лицам) — это не такая уж и развлекаловка для читателя-писателя, а определенный настрой времени, выработка духовного опыта. Если брать аспект лично литературный, то в основе лежит отход от постмодернизма, который в начале своего пути заставлял почти отказываться, скрывать игровой элемент в работе с сетями-смыслами, а теперь это кажется уже тяжеловатым, потому что ушло ощущение (даже память) обо всей серьезности былых смыслов. Сейчас в жизни нарабатываются совершенно новые смыслы и контексты, вот отчего такое свободное жонглирование историческими эпохами и литературными стилями. В плане более глубоком, жизненном, историческом, если хотите, это поддержание дистанции по отношению к любому стилю-идее-опыту, который претендует на тоталитарность, от социализма и нацизма до православия и теории золотого миллиарда. Это очень важная и дорогая мне тенденция сейчас (на противоположном полюсе, как раз, противное — усиление влияния и роли тоталитарного мировоззрения в обществе через религию, в первую очередь). Кстати, я прочел роман Игоря Пронина "Мао", и он мне очень понравился, тут именно эта близкая мне стихия играет. Если же брать мой личностный план, то в какой-то мере это попытка отшутиться от мира, страшного и иррационального по отношению к индивидуальной, отдельной судьбе. От мира и миропорядка, который мне кажется опасным и неприемлемым, по сути своей. То есть, предложенная игровая (подчеркнуто условная ситуация) — это попытка создания утопии, идиллии, где мир благосклоннее к человеку, чем на самом деле. По сути, работает схема классическая, которая в основе прозы вообще, от древнегреческого романа приключений до диккенсовского классического романа нового времени. Попытка очеловечить мир, если хотите, гуманизировать его. Да, это идиллия, утопия, с романом, ПОЗНАЮЩИМ социальную реальность, это не имеет ничего общего. Но имеет свою надобу, так сказать, в душе каждого из нас: ведь мы в глубине души верим в милосердие к нам, верим в свой личностный хэппи-энд. Вот такие мысли по поводу.