Питерское прошловесеннее 

Волна за волною, как серебристая пряжа.
Что вяжешь, Нева, свитерок или теплый платок?
Молчит и течет, ничего никому не расскажет,
но нитку потянет – и катится серый клубок. 

И тянется день, бесконечный, беспечный, дождливый.
И мы в мутных лужах сквозим, как в слепых зеркалах.
Мостами сплетаем Фонтанки и Мойки извивы
и капли считаем на ангельских мшистых крылах. 

Какой мокрый май! На каштанах притушены свечи.
А в Летнем – озябшие нимфы и слет голубей.
Как в детстве когда-то, на классики город расчерчен –
бросай свою битку на Невский и прыгай скорей. 

Забыли о времени. Ты мастеришь из билетов
волшебный кораблик – пускай унесет в синеву
две зябкие тени. Как слезы, роняем монеты
со скользких ступенек в измятую ветром Неву. 

    ..^..




Желта пустыня дня... 

Желта пустыня дня. Прибрежный бел песок.
У неба в вышине горячий вкус халвы.
Под пленкой зноя спят зеленые холмы.
Останься здесь навек - пусть соль разъест висок.
Под солнцем смерть - не смерть, не обморок, не бред -
за тонкой створкой век воздушные шары.
Дай отдохнуть зрачку слепому до поры,
когда закаплет вдруг с ресниц янтарный свет.
Дай сердцу отдохнуть. Не думай, не дыши.
Впусти июньский мед в расплавленную кровь.
Под солнцем смерти нет. Копи в себе любовь.
Весной взойдет росток из лопнувшей души. 

    ..^..




Приходишь в тишину... 

Приходишь в тишину. Зовешь кота.
Роняешь мокрый плащ на плечи стула.
Немного грустный, чуточку сутулый.
Очки, пиджак. Под ними - пустота,
кусочек неба с росчерками птиц,
десяток звезд почти уже погасших,
морщины осени - увы! - не патриаршей,
тень на щеке от ласковых ресниц.
Конечно же, она. Ее следы,
и призрак платья в зазеркальной нише.
Ну, сердце глупое, не надо так, потише,
передохни, не поминай беды.
Душа не дышит. Кажется, всерьез.
У бледных губ предутренний оттенок.
И пытка памяти, решетчатый застенок,
комочки боли, капли талых слез.
Теперь прошло. Отчаянья покой.
Горячий чай. Вчерашние газеты.
И сонный кот в другом пространстве где-то
мурлычет, равнодушный и живой.
  

    ..^..




Ночной 

Воришка, лакомка, любитель тишины.
Пушисто-сер. Мышиные повадки -
сухарик, крошки сыра. Страшно, сладко
тревожить острым коготком чужие сны.
Щепотку шороха, горсть жгучего песка
под влажность век - и вяжет злые чары.
Но с треском рвется мятый шелк кошмара
от трели телефонного звонка. 

    ..^..




* * * /Гаю Катуллу Младшему/ 

Не студенты, не ангелы, даже недочеловеки.
Все же ближе к лемурам, к смурным ежевичным ежам.
Из чердачного сумрака, смежив ладошки и веки,
под каштановый шелест плывем наяву к миражам. 

Серый город встречает дождями – да здравствуют лужи!
У Кирилла с Мефодием нынче простуженный вид.
Этот праздник нечаянный – нас пригласили на ужин.
– Где мой фрак, дорогая? – Мой рыцарь, ты снова небрит! 

Не дворец, а кафе. Не Монмартр – переулок Солянки.
Притаились в испуге – а вдруг нас не ждут? – за окном.
Там внутри сети сплетен плетут молодые вакханки
и мешают погоду, мужей и соперниц с вином. 

И волшебник искусный явил нам – тебя. Ниоткуда,
из глубоких пещер, из крылатой – летим! – высоты.
Мотыльковость улыбки. Заранее веруя в чудо,
не ошиблись ничуть. Это он! Это вы? Это ты! 

Распознались с тобою мгновенно. Так встретятся души
на холмах облаков, незнакомца задев невзначай –
чтобы вечно потом в междумирье, уже безвоздушном,
пить за столиком шатким корично-гранатовый чай.


    ..^..




Ю&К

Это осень 

Это осень, любимый. Войска отступают на юг,
с чемоданами, полными сломанных перьев и листьев,
переспелых каштанов и тоненьких высохших писем
от оставленных где-то, но верных – ты веришь? – подруг. 

Нежно-ржавый налет покрывает ключи и замки,
из открытых дверей пахнет дымом и молотым кофе.
Смята неба простынка. И месяца вогнутый профиль
вызывает в предсердье щекотку щенячьей тоски 

по другим берегам. Ах, какой безутешный исход –
из зеленого в желтый. И сеется с кисточки дождик.
Мир, конечно, умрет, ведь безжалостен хмурый художник.
Невозможный октябрь гонит время – болотами, вброд, 

расстилая отставшим продрогшей дороги тесьму...
Не пора ли и нам сбиться в мелкую теплую стаю,
постучаться к соседке – эй, радуйтесь, мы улетаем! –
и сорваться с карниза в чернильную вечную тьму.
  

    ..^..




Летнее 

Ах, я люблю тебя так мандариново, слышишь?
Горькие зернышки, рыжая кожица, лето.
Небо устало, легло на горячие крыши.
Касса. Окошко. Нам в счастье два льготных билета. 

Сколько же нужно блестяще-звенящих медяшек?
Жгуче обидно – а нам не хватает немножко.
Ну-ка посмотрим, что прячется в темных кармашках.
Снова не в тему – ключи и табачные крошки. 

Милый, не смейся. Они ненавидят улыбки.
Ладно, уходим. Сыграем в случайных прохожих.
Солнце расплавилось. И леденцовые рыбки
тают так быстро. Медовые капли на коже. 

Сбросимся мелочью, купим у пони подкову.
Новой одежкой примерим шальную беспечность.
В общем-то, счастье – невкусное глупое слово.
Касса. Окошко. Может, попробуем в вечность? 


    ..^..