авторы
«ЛИРОLEGO. ПОСЛЕВКУСИЕ ОСЕНИ»
|
|
АНДРЕЙ ШИРОГЛАЗОВ ОСЕНЬ АХМАТОВОЙ 1. Муж в кладбищенской земле, сын - в Крестах или далече, Пушкин выехал на речку, а вернется ли - Бог весть. Томик Блока на столе. Входят гости: "Добрый вечер! Не разжечь ли в доме печку, да стихов ли не прочесть?" Заходите, я вам рада, с вами лучше, чем одной. Нынче небо Петрограда отливает белизной. Белый саван над Сенатом. Красок нынче нет иных. И патологоанатом пятый год без выходных. Терпким запахом потерь пропитался дом и вскоре прозвучит на Черной Речке выстрел. Пушкин упадет. Кто-то снова стукнул в дверь. Кто там? Гости или горе? Не зажечь ли в доме печку и не сжечь ли в ней блокнот? На дворе - ХХ век, а за дверью горбит спину дьявол или человек - все едино, все едино. Раз назвал Иуду братом - открывай и получай... Пьет патологоанатом за столом грузинский чай. Тихо капает вода, или это бьется сердце. С фотографии старинной смотрят Блок и Иванов. А ко мне опять беда: Пушкин с пулей иноверца. Муж с неподанной повинной. Сын в браслетах кандалов. Заходите. Я вам рада. С вами лучше, чем одной. Вы ко мне сюда из ада, или это вы за мной? Белый саван над Сенатом... Не порвать, не распороть... Ждет патологоанатом поэтическую плоть. 2. Анна Андреевна входит в свою осень. Анне Андреевне снится всю ночь Осип. Хилые плечики, с горбинкой нос, уши: "Я после смерти стихи написал. Слушай." Анна Андреевна тянет к нему руки. Да уголовники бьют по рукам, суки. Анна Андреевна хочет спросить: "Где ты?" Но на общение Бог наложил вето. Анна Андреевна курит табак флотский. К Анне Андреевне ходит один Бродский. Хилые плечики, прыгает, как мячик. Анна Андреевна щурит глаза: "Мальчик..." Анну Андреевну что-то грызет, гложет: Вот и еще один сел ни за что, Боже... Впрочем, об этом не стоит грустить, Анна. Он еще будет бургундское пить в Каннах. Анна Андреевна входит в свою осень. Анне Андреевне снится опять Осип. Анна Андреевна тянет к нему руки, да за стеною соседи шумят... ..^.. ИГОРЬ КРЮКОВ Поленово По сезону мокнут крыши - год не лучше и не плоше. Осень мне в затылок дышит - рыжая шальная лошадь Лишь на миг опережаю стук копыт, что рядом где-то выбивают из скрижалей звук в тональности паркета. Гул сухих когда-то досок не глубок и не созвучен плеску весел, стону до сих пор несмазанных уключин. Берег зримый и изустный. Как всегда рекордный, листьев урожай. Тепло и грустно от прикрытых пеплом истин. Я когда-нибудь устану и вернусь на этот берег - промежуток, полустанок, обретенье и потеря. ..^.. Dinka *** (пластинка) А я пишу стихи Наташе и не смыкаю сонных глаз. Даниил Хармс На грибоедовом канальчике Смеются девочки и мальчики, А у меня замерзли пальчики И в голове играет джаз. А ты зовешь меня Наташею - Нездешней, неземной, ненашею, Всё удивляешься, куда же я, И не смыкаешь сонных глаз. Из незаконченного …город двадцатый год пацаненок на лиговке грязь матерщина пепел Из цикла "Прогулка" Слышишь? Голос с пластинки просится, Слышишь? Сердце мое занозится, Патефонной иглой наносятся - На ладони - чужой рассказ, В атлас - лобные капитолии, На пластинку - спираль истории… На каком никаком повторе я Застреваю на этот раз? Век ли, год ли, неделя ль без году… Раньше Миллера, Джойса, Беккета - По растресканному эмбэнкменту - Как по рукописи иду. А навстречу вдоль Грибоедова Тетки с сумками прут комбедово И глазеют на храм базедово: В храме нынче хранят еду. Я читаю сухие трещины, Нитку бус у кричащей женщины, Шрифт газетный, чужие вещи на Черных рынках в руках менял; Надо мною - ничье наследие - Блещет купол: в слепящем свете я Пропускаю десятилетия, Слишком сложные для меня; Окликаю - пятидесятые, Все цветастые, полосатые, Узкобрюкие и усатые - Тонкобрюхую голытьбу… То-то мод за полвека минуло, То-то пращуров нас покинуло, Что-то выросло, что-то сгинуло, С гиком вылетело в трубу. Нам остались - фасад Фонтанного, Бывший вуз ЛомоносоЖданова, Царский храм, освященный заново - Хрупкий смальтовый новодел… Здравствуй, племя младое, глупое: Перекрасим халупы в клубы - и Пусть детишки родятся щуплые, Непохожие на людей. Вырождающаяся нация В ожиданье реинкарнации… Время сна, полоса стагнации - Словно взлетная полоса, В бесконечность концом упертая… Рим закончился. Жизнь - четвертая. …На старинных пластинках - стертые Одинокие голоса. ..^.. Игорь Лукшт Пьеро Мой бедный маленький Пьеро Носил за острыми плечами Мешок, наполненный платками Для слез. Глядел в стенное серебро Зеркал и плакал вечерами, Мерцая синими блинками Желез. Любил прохладные дожди, Шарфы, неброские одежды, Махал ручонками в надежде Взлететь, Оставив кровли позади, Туда, где солнце, смежив вежды, Сверкает огненно и нежно, Как медь Листал страницы мудрых книг, Крутил макушечную прядку, Вершил восточную зарядку С утра. И, просветляя тонкий лик В пространствах дзэновской загадки, Чертил листы узором кратким Пера. Так длился день, летела ночь. Кистей порхающие свечи Он зажигал, внимая речи Цветов. Пытаясь робость превозмочь, Перед холстом, как перед богом, Стоял и сдержано, и строго. Каков! О, храбрый маленький Пьеро, В начале нового столетья, Когда рассветный алый ветер Как кровь, Ты жил да был, искал добро И был участник и свидетель, И знал, что главное на свете - Любовь. ..^.. ЛЕОНИД МАРГОЛИС Намечается осень во всем... Намечается осень во всем изобильем даров августейших, под ногой зашуршавшим листом, одиноким гнездом опустевшим. И какой-то залег холодок в глубине повседневного света… Как бы ни было - маленький срок календарь оставляет на лето. Как бы ни было - катится год по привычной, укатанной тропке… Выйдет время - метель заметет эти воды, деревья и лодки. И прибавит седин на висках, но шепчу над горчащею чашей: "Есть отрада во всех временах, посещающих родину нашу". ..^.. ТАТЬЯНА КОНЬКОВА роман в стихах В малахитовом ящичке нож и пергамент обложки… Пеньюар, защемленный бесчувственным пуфиком тянет Перекошенным стать силуэтом - никто не поможет Встать мостом между инем и дремлющем в сумраке янем… В шелковистой подкладке терьера - уставшая правда Греет ноги на мягкой скамейке услужливой твари, Это время сомнений и лжи, если низко - то падать Непременно к ногам. Если лгать - то конечно в ударе… Позже, глядя на тень - или инь в переводе движений На язык полуснов, и меняя фигуры местами: Белый шелк покрывала меняется с дремлющей тенью - Ты напишешь: она выжигала тату на запястье глазами, Ловко прятала душу в сосуд алебастровой смеси С янтарем, и смеялась из раковин моря немого… Это только начало романа, и если ты в силах - то смейся Над неловкостью судий, гремящих скрижалями строго. Из немногих цитат сохранилось лишь "не…", на подушке Растворятся след от укуса и волосы спящей… А в каком из сосудов душа - поищи свою душу, В малахитовом ящичке нож - он почти настоящий, Он наутро разрежет страницу на две половины, Обмакнувшись в кровавый финал продолжения страсти В изложенье служанки, расправив затекшую спину Завершит сочинитель, любовник, виновник отчасти…. ..^.. ПАВЕЛ САМСОНОВ Неисправимая склонность к меланхолии Евгении Райзер Стервозны тучи над рекой, цыганист ветер. Дрожа, я правою рукой держу беретик, а левой рву пустой карман в пальтишке лёгком. А на мосту хрустит трамвай, горя, как ёлка. Ноябрь на сходе и зимой толчётся в ступе. Листва кружится над землёй в тройном "тулупе". И чтоб не зябнуть вместе с ней - скорее к блинной. Бычкам в томате не тесней и не обидней, чем в этом центре внеземных цивилизаций, куда, возможно, свезены дары данайцев, нам, не боящимся тепла витражных строчек. Стихи ваяем из стекла, дверь настежь - прочерк! Гимн? Под закуску? В самый раз! И пить солидно. В миг вдохновенья кто из нас грешит молитвой? Махну рукою на фасон, и это значит, в толпе растаю, как озон в дыму табачном. Лишь напоследок промелькнёт одна мыслишка, что где-то ветер гладит лёд и слов не слышно, что над рекою ночь страшна. Веленье свыше? А вдруг ты всё-таки пришла, но я весь вышел! ..^..