* * * 

Неужели это тоже всё однажды куда-то исчезнет:
Сон тревожный, жаркий, тяжёлая мыслей поступь
И, с откоса летящее, ближе к раскрытой бездне
Сердце. Звёздная так и сверкает россыпь. 

И луна белеет за облаком. А зачем вот эта
Цепь событий с горькой заботой о том, что если
Навсегда уходишь,  то  остаётся  полоска  света,
Небольшая полоска в комнате на столе и кресле. 

О, я знаю, знаю, что надо старательно научиться 
Не бояться того бесконечного, душного коридора 
Да и может, я не боюсь, но сердце моё, как птица,
Всё кричит и мечется, и ни за что не желает скоро
В путь обратный само по доброй воле пуститься. 

    ..^..




* * * 

Тёплый ветер. Вечерние, розовые облака.
Словно тени на шёлке, качаются камыши.
Меж холмов извивается задумчивая река.
Так живи, так думай, так на земле дыши. 

После будет совсем другая, наверно, боль
И другая радость: искал - не нашёл нигде.
Звон цикады, песок на губах и речная соль,
И бегут круги по тёмной, живой воде. 

Поплывёшь, забудешь, всё потеряешь, нет,
Улетишь на крыльях в доверчивый небосвод.
Ветер листья ласкает, горний струится свет.
Человек уходит, и птица в кустах поёт. 

    ..^..




* * * 

Грозное имя еврейского Бога,
Молнии в небе над маленькой рощей.
Холодно, сыро и страшно немного.
И помолился: душа да не ропщет
То на судьбу, то на правду людскую,
То на погоду.… А ветер всё злее,
Молнии ближе…. С тех пор не рискую
Спорить, что хуже всего в Эмпирее
Не потому, что блаженство ровняет
Скуку со всем, что прекрасно на свете,
А  потому,  что  вот  это  бывает:
Здесь, на Земле, заблудившийся ветер,
Дождь, листопад. Я дошёл до вокзала,
Паспорт сушил, запасался билетом. 

    ..^..




* * * 

Выбор мучителен между загадочной смертью
Тела и жизнью нетленного, точного слова.
Как не ловлю я искусно расставленной сетью -
Нет совершенства и нет ежечасно мне снова
Просто покоя от волн ударяющих в скалы,
Словно я - остров гористый и лесом покрытый.
Так истончаются оси песчинкою малой,
Так разрушаются ветром надгробные плиты.
Мучают звуки меня без особой причины…. 

    ..^..




* * * 

Знаешь, сегодня мне кажутся все бедняками
Рядом со мной потому, что я счастлив, а дело
В чём же, не знаю  -  хожу я почти облаками
Слишком спокойно, почти как небесное тело. 

Просто на сердце щемящее, нежное чувство
Даже к деревьям  -  их облик поистине чуден.
Взять и полить. А вчера-то казалось, что пусто
В бедной душе, где доверия не было к людям. 

Это любовь, а быть может, и просто гормоны.
Тут не причина важна, но последствия сдвига.
Так и пошёл бы в метро побираться: вагоны,
Шапка в руках или паспорт, и библия-книга. 

    ..^..




* * * 

"Усталая душа! спасибо, что была…"
Лев Лосев 

День переполнен радостью и любовью.
Вечером солнце умрёт у моей постели.
Звёзды печальные скатятся к изголовью.
Ну, почему они счастья не захотели? 

Стану я думать об этом печально, долго,
Стану я ставить  галочки  на  страницах
Библии. Вот  я  прогневаю,  знаю,  Бога!
Сколько пророков было и проходимцев? 

Так удивлюсь я: "Мы-то какие судьи?"
Утром останутся только следы печали.
Снова я буду, и будут повсюду  люди,
В церкви с молитвами, с песнями на вокзале.
  

    ..^..




* * * 

Приди за мной, как смерть, в урочный час!
Раскрой свои объятия для встречи.
Ты страшная - чернеют ямы глаз,
Как осенью овраг в дождливый вечер,
Как тень, что выползает из угла,
Когда неясно кто мы, что мы, где мы?
Любимая, похоже, не могла
Ты выбрать год и час обыкновенный.   

    ..^..




* * * 

Как упряма река, но мы потому и пустились
В этот путь, что не можем не спорить с потоками
Вешней воды, несущими пену лесных превращений.
Где-то здесь зацветает синий, как небо, ирис,
Где-то рядом с крикливыми, до хрипоты, сороками.
Я и мой спутник, и лодка, и тихие сны растений 

Сливаемся с бесконечностью божьего круговорота
Потому, что наши сердца до краёв переполнены
Силой и страстью к огромному, спящему лесу,
К реке, где нас ожидает наша мужская работа.
Мы опускаем лопасти быстро по разные стороны,
Удивляясь вёсел трубчатых женскому весу. 

Позади остаются пороги, где закипает белая пена.
Лес холодный, сырой, словно нехотя, пробуждается,
И бобры суетятся у берега. Двое нас: я и спутник -
Бородатый фотограф. И дружба наша священна,
И наполнена смыслом, словно глубокая старица.
  Скоро привал. Хлеб у костра, надетый на прутик. 

    ..^..




* * * 

Что латинскому воину нужно? Побольше пищи.
  Так античные статуи  рыцари  расплавляли
  На   монеты и слитки. Но всей дорогой  добычи 
На пиры не хватало.  И  силой  разящей  стали 

Благородные  рыцари  взяли  Константинополь.
Так  и  мы  получили  культуру Европы  даром.
Так сосед по плечу равнодушно меня  похлопал:
"Ты каким же торгуешь, приятель, теперь товаром?" 

"Я торгую табличками, типа "кассир", "бухгалтер".
Это  стиль  выживания  -  время  тому  причиной".
А  сосед  улыбнулся:  "Я вижу, ты тоже мастер
  Деньги делать. Ну что же, давай, становись мужчиной!"
           
Что-то там он ещё говорил. Я не слушал, думал:
"Если всё же бульварный и мне написать романчик?"
На площадку я вышел и плюнул зачем-то в угол.
Не мужчина я всё же, а греческий, видно, мальчик. 

    ..^..




* * * 

То война здесь, то голод, то брат восстаёт на брата,
Или царь безумствует, или свирепствуют воеводы.
А земля эта чистая, честная  -  вовсе не виновата.
Холода, проливные дожди да паводки у природы. 

Что ни праздник здесь, то для бойни хороший повод.
Что ни скорбный день, то пьяному радость вышла.
А деревня ли это, столица или же просто город,
Всё одно: законы туда повернут, как дышло. 

Хорошо ли живётся - не спрашивай, не ответят:
Голова целее останется  -  гром на тебя не грянет.
Лучше слушай сверчка, да детский, весёлый лепет.
Грязных денег не лапай напрасно в чужом кармане.
Ветер дует с Востока, на Западе солнце светит. 

    ..^..




* * * 

Бесконечные годы реформы. Сам себе господин,
Человек на улице дико оглядывается по сторонам.
В доме у перекрёстка сменился очередной магазин.
Тётка кричит безумно: "пирожки, пирожки продам". 

Человек спотыкается, падает, ударяется об асфальт.
Кровь стекает с разбитых губ и куртка, увы, в грязи.
Точно так же в Афинах лежал на площади Эфиальт.
Никто не подходит близко, но кто-то кричит "ползи". 

И тогда он ползёт, ползёт в направлении парадняка,
Но, на деле, лишь приближается к последней черте.
Он пока ещё дышит, и что-то хрипит, и плачет пока.
Но реформы делают боги в космической темноте.
Человек умирает и сжимает паспорт его рука. 

    ..^..




* * * 

Назову я сегодня, конечно, любовь дорогой,
И шарахнется в сторону, как от безумца прохожий.
В этом городе мёртвых царит суетливый покой,
Механический смех на мучительный скрежет похожий. 

Что же здесь настоящего? Сердца разбег и прыжки,
И волнения дрожь оттого, что следишь до рассвета,
Как зелёные, красные в окнах горят огоньки….
Полной пригоршней черпаешь музыку невского ветра,
Если ты ещё жив, если веришь пока в пустяки,
Потому что и смерть не берёт на поруки поэта. 

    ..^..




* * * 

Мы шли через горы к озеру, где в ущельях ветер поёт,
Где прозрачную воду хариус рассекает, как белый луч.
На склоне лежал нетронутым снежников рыхлый лёд,
И рушились водопады с тёмных гранитных круч. 

А мы поднимались выше уже из последних сил.
Как призрак туман клубился. Стекала его рука
С вершины в ущелье - белый, весь шевелился, жил.
Но вдруг налетевший ветер погнал на юг облака. 

Вокруг вырастали в дымке горы. Хотелось петь,
Кричать, улыбаться, плакать и добывать тантал! 
Сказал товарищ: "А знаешь, нельзя теперь и на треть
Жить, как прежде я маялся, крутился, деньги считал". 

Сказал и проверил компас, и, словно бы серафим,
На землю взглянул, откуда мы тропами лопарей
Взошли по Нинчурту к небу, где серебром сухим
Находит ложбинки ягель в грудах сырых камней. 

Июльское солнце плавило снежников рыхлый лёд,
И рушились водопады с тёмных гранитных круч.
Мы шли через горы к озеру, где в ущельях ветер поёт,
Где прозрачную воду хариус рассекает, как белый луч. 

    ..^..




* * * 

Разве к небу не мчали когда-то меня качели?
Я родился разве сразу гордым, седым и старым?
Или так стремительно все события пролетели -
Выжгли всё из памяти, словно лесным пожаром. 

Помню только ясно: бычки собирал у сквера. 
Не курить хотел, а устроить большую бучу.
И была согласна подружка по школе, Вера,
На любую выходку, самую злую, сучью. 

Где гуляет сегодня? Где и какие целует губы?
Я припас для неё табак из Гаваны, крепкий.
Ведь и курит, и, может, красивые носит шубы…
Я пишу об этом сидя на сломанной табуретке.
За окном сверкают огнями ночные клубы. 

Растворяю в стакане гуманитарный сахар.
Черновик и точка. Только щепотка праха. 

    ..^..




* * * 

Постоянство наших обычаев. Универсамы
Дремлют, распахнув гостеприимные двери,
Демонстрируя сны о бананах и апельсинах.
Счастье, мы знаем, вроде цветной рекламы.
Дело даже не в слишком абстрактной вере
В Иисуса, даже не в тех, замученных и безвинных,
А в особом составе крови, формуле: "Не смеяться,
Твёрдо помнить, что люди - такие же точно звери.
Обрабатывать грядки, грибы собирать, малину.
В тесноте да в обиде жить". Доживёшь до часа
Смерти и место уступишь сыну. 

    ..^..




* * * 

Накопить на квартиру, на кресло, на шкаф и кровать.
Не читать ничего - только глянцевый, модный журнал.
Можно жить, как живут. Я казал бы скорей: умирать.
Я бы лучше об этом вообще ничего не сказал. 

Я бы лучше поехал куда-нибудь, где до утра
Голубая звезда растворилась в озёрной воде,
Где не ждёшь ни ножа под лопатку, ни в лоб топора:
Эту веру мою замешали на чёрной беде. 

Получился бетон. Замуруйте в него письмена
Обо всём, что прекрасно на этой несчастной земле.
Выйдет крепкий фундамент, фундамент на все, времена.
Черновик, словно шпатель на кухонном, чистом столе. 

    ..^..




* * * 

Шли монахи с Афона, псалмы православные пели.
Волновался озёрный простор и накрапывал дождик.
Ветер гнал облака, словно рвался сквозь узкие щели.
Шли монахи с Афона, багульник топтали, морошник.
 
Опирались на посохи твёрдо, но бедные краски
Неба  Северной  Ладоги были глазам непривычны.
Вспоминали монахи про Русь византийские сказки:
"Чудеса, - говорили, - запомнится всё до кончины. 

Посмотри-ка, светло, словно ангелы с неба слетели!"
И крестились монахи, взывали к апостолу Павлу.
Так и шли  всё  на  Север, на Север к неведомой цели,
Всем язычникам страстно свою проповедуя правду. 

    ..^..




* * * 

Грязный пол, немытая посуда
Грязь повсюду: на душе, на лицах.
Жить и жить, а после будет чудо:
Пол помыли. Посмотри-ка, высох! 

Ни соринки - радости без меры!
Мама, мама, сон ужасный, жуткий:
Ни надежды, ни любви, ни веры….
Пол помыли - это же не шутки! 

Только так и выживешь, о боже,
Воду, тряпку на него потратив.
Я сошёл  с  ума,  я  тоже,  тоже…
Мать кричит, как сорок тысяч братьев. 

    ..^..




* * * 

Словно в пещере, на  шкуре медвежьей, рано
Я просыпаюсь в углу за шкафами цвета
Старой заварки. Колдую потом у крана,
Моюсь и бреюсь - и делать полезно это. 

Значит, ещё не совсем я дошёл до бреда,
То есть ещё понимаю, что лёд на стёклах -
Это мороз, но, конечно, моя беседа
О привидениях, сумрачных и жестоких. 

Страшно подумать, какие бывают звери:
Разгородили квартиру, забрали вещи,
Словно бы стражи, стоят у разбитой двери.
О, неужели я тоже такой зловещий! 

    ..^..




* * * 

В темноте холодной, ступая по грязным лужам,
Понимаешь лучше, куда исчезают люди.
Потому с головой мы две тысячи лет не дружим,
Что лицо горячее ветер полярный студит. 

Заберётся под куртку, шарит рукой, лютует,
Всё загнать пытается в тёплую спать квартиру,
 Так идёшь в темноте, за ворот стекают струи
 Дождевые, и ты к загробному ближе миру, 

 Чем к вот этому, где существуют стихи, картины,
 Где живёшь ты тоже и, в целом, чего-то стоишь.
 Бесконечный  вечер.  На  улице  ящик  длинный
 Люди в двери выносят, а ты опоздал… всего лишь. 

    ..^..




* * * 

Десять лет я ходил обучаться у одного поэта.
Говорил поэт: "Да, нельзя ухватить всё сразу.
Нужно долго учиться, пять тысяч оттенков цвета
Различать и как можно сложнее построить фразу". 

С этой целью он, как порядочный вивисектор, 
Препарировал строчку за строчкой, и два или три подростка
Гоготали над бедным трупом. "Спасибо, мэтр", -
Говорил я, хотя, уязвлён жестоко, 

Предпочёл отказаться от этих уроков жизни.
Всё забросил, ходил в ботанический сад и плакал:
"Ах, какие цветы красивые!" Афоризмы
Моего учителя я не забыл, однако. 

Очень скоро я так описал все муки
Жизни, поиска истины,  да и вообще-то смерти,
Что меня заметили. Строчки было всего две штуки:
Ничего нет проще на свете, чем стихи написать, поверьте, -
Простота поэта берёт, как пьяницу, на поруки. 

    ..^..




* * * 

Маршировали узбеки, синие от мороза так,
Что походили на неких пришельцев из кинофильма.
"Пойте берёзки", - скомандовал им ефрейтор. Он был дурак.
Но кроме того, принял на грудь антифриз обильно.
 "Россыя, лубимая моя, радные бэрёзки таполя!"
Двадцать охрипших глоток давилось проклятой песней,
И пар валил изо рта.  И я пел тоже.  Рота на ужин шла.
"Замон, визни замон!" - это казалось куда интересней.
После в наряде всю ночь я стоял, мыл полы, повторял: 
"Баланды сегодня поели, а завтра сквозь вой метели!"
Но завтра узбеки в госпитале, кажется, околели. 

    ..^..




* * * 

Лёгкой поступью через наши мысли
Время движется всё быстрее в сторону
Тупика, заросшего лебедой, крапивой.
Господи, где ты? Какие скрывают выси
Облик твой? Чему ты подобен? Ворону?
Или облаку? Или вовсе душе красивой?
В тупике только ночь, только звёзды,
Только ржавые рельсы, гнилые шпалы.
Там растит огромные корнеплоды
Зверь загадочный, шестипалый… 

    ..^..




* * * 

Алле Горбуновой 

Ты, любившая человечков, 
Теперь живёшь в доме умалишённых -
Медсёстры халаты снимают с плечиков
И одевают для целей определённых. 

То тебе вкатывают четыре кубика аминазина,
То магнезии добавляют и вяжут крепко,
А ты представляешь: ты родила от Бога сына,
Только на голове у него хохолок и кепка…
И смеются рядом два лоботомированных кретина. 

    ..^..




* * * 

В парадняке, на ступеньке холодной сидя,
Долго мял бумажку с адресом то ли друга,
То ли недруга. Путались мысли: "Однако, гнида -
Ночевать не пустил!" Я к лифту подался в угол
И услышал - за дверью спорили: "Миша, слушай,
Никому не нужны такие, с болью своей, некстати
Заявится способные в дом превосходный, лучший".
Я смутился: "Правда, всё тумбочки, всё кровати!"
Стало тихо. Лишь кашель душил. Так вышло.
Оказался на улице. Вечер. Гараж. Скамейка.
Справа тополь, слева песочница. Пахло кисло
Из подвала. Падал снег, и не было человека. 

    ..^..




* * * 

Ох, никто не знает утром доживём ли до вечера.
Феодора плетёт свои бесконечные интриги.
Варвары нахлынули толпами с Востока и Севера, 
В Ливии бесчинствует Антала дикий. 

Непонятно, чем всё это может закончиться.
Что тебе делать, Велисарий, за кого бороться?
И жена твоя колдунья, ворожея, доносчица,
И солдат возмутил клятвопреступник Стоца. 

Сколько хочешь спрашивай - ничего не знаю,
Только крестик могу тебе подарить и ладанку.
Человек проходит по жизни, как долото по краю
Заготовки. В это место удобно падать соблазна яблоку.
Велисарий, буду молиться за всех, я тебе обещаю. 

    ..^..




* * * 

В киоске шаверму душистую взять
И в парк углубиться, где можно скорей
Покончить с едой. Снизойдёт благодать,
Когда мы накормим с руки голубей. 
Тогда рассмеёмся, что в нас шелестит
Горячая кровь и вокруг потому
Изменчивый томик вселенной раскрыт
На первой странице, а мы в тишину
Готовы кричать: "Прозерпина, лети
  За нашими душами, как листопад!"
  Проходит столетие. Мы на пути 
В другое, в другие - сто тысяч подряд!
Фонариком здесь и вокруг посвети. 

    ..^..




* * * 

Как набросок беглый редактируешь долго-долго,
Так и дворником нужно работать годами, чтобы
Ощутить возможную грозную близость бога --
Ты очистил землю от мусора, пыли, злобы,
От своей гордыни, но смотришь на мир без боли
За его достоинства - нет им  числа, но дворник
Может  всё изменить, на лёд набросает соли,
На скамейке оставит бомжу заводной джин-тоник,
Деревянной лопатой снежные сложит кучи
Вытрет потную шею и скажет себе: "Ну что же,
Ты, как мог, потрудился. Мчатся по небу тучи,
Опирается крепко на обе ноги прохожий". 

    ..^..




* * * 

Нас много. Но мы не такие, какими нас Бог задумал.
Мы в коридорах тёмных сидим в поликлиниках и больницах.
Недоумение, как аллергия, на наших печальных лицах. 
Мы потеряли душу среди городского шума. 

Мы в небо не смотрим, и нет ничего на небе -
Лишь фонари освещают ущелья улиц, но где-то выше
Незримая сила дышит в затылки наши, целует крыши
Домов, где заботимся лишь о роскошном тепле и хлебе. 

И если есть хоть какая тропа, не шире
Ступни одного студента, который откроет атлас
Неба, где только и можно придумать любовь и великий эпос,
То это лишь то, что мы называем "скучать по лире". 

    ..^..




* * * 

Откуда любовь? Из немой пелены, темноты!
Вот так появляется  ночью последний трамвай.  
Ты лёгкая будешь, как первенца сны, как листы
Блокнота, где адрес - пожалуйста, не забывай. 

Растает снежок от вагонного сна и тепла.
И ты улыбнёшься, и будешь ты точно такой,
Какой представляешься: змейкой на глади стекла -
Слегка подышал и горячей коснулся рукой. 

И стало всё ясно: бегущие слева огни
И справа решётка, за ней запорошенный сад….
О радость на годы и счастье на долгие дни!
Куда-то мы едем, и всё говорим невпопад… 

    ..^..




* * * 

Как течение лодку бросает на камень,
На стремнине порожистой корпус ломает,
Так на мир опускается холод и темень -
Ничего гармоничного - ролик про Тайд, 

Про систему очистки воды, папиросы,
Про матрасы, про средства сжигания жира.
Но сугроб, где ночуют в буран эскимосы
По сравнению с этим - уют и квартира. 

По сравнению с этим безумие - праздник.
Не достанется денег, так будешь несчастен.
Я могу только выдумать дождь, коноплянник,
Лес еловый, смущённый осенним ненастьем. 

Или озеро светлое, дол с перелеском -
У природы всего-то подарков немного…
Зачеркнуть бы страницу с пугающим текстом,
Где петляет душа, как лесная дорога. 

    ..^..




* * * 

Вот уже мне кажется жизнь сплошной неудачей.
Это, может, старость, а может, и правда, было со мною:
Я тонул в трясине болотной, воде зелёной, стоячей,
И по снегу и льду ходил на заливе зимою. 

А теперь я даже не знаю, за какую соломинку зацепиться:
То ли я растение, то ли животное, то ли камень,
То ли я по небу летаю, как без приюта осенью птица,
То ли я золу остывшую в камине разгребаю руками. 

Ах, на все вопросы мои вовсе ответа искать не нужно.
То ли волосы выпали, то ли зубы, то ли так под вечер
Слишком холодно в доме в климате влажном, вьюжном….
Но про счастье, видимо, нет и в помине сегодня речи! 

    ..^..




* * * 

Как песок просочится меж пальцев, как ветер,
Как вода протечёт и впитается в землю…
Всё написано: Анна Каренина, Вертер -
Утешайся гранитом и жёсткой постелью. 

Если только вдова неказистый букетик
Принесёт и положит тебе в изголовье.
Спи спокойно, действительный статский советник.
Подвело тебя время, а может, здоровье. 

Может, чем не потрафил большому начальству:
Не земному царю, так небесному Богу.
Наставляет священник заблудшую паству,
Что не знаешь, когда собираться в дорогу. 

Что писал ты? Наверно, одни мемуары.
Да и то промахнулся: потомки в запале
Анекдоты читают, спешат на Канары….
А тебя на фуршет во дворце не позвали! 

Как песок просочится меж пальцев, как ветер,
Как вода протечёт и впитается в землю… 

    ..^..




* * * 

Как зимний комар сумасшедший
По комнате кружится с тортом
Елена, роняя то вещи, 
То стулья с велюром потёртым. 

То плачет она, то смеётся,
И праздник ей нужен, и траур,
А в окнах осеннее солнце
Похоже на греческий мрамор. 

Елена стоит и гадает:
"Сегодня? Нет, может быть, завтра?"
Да, завтра, как бедная Скарлет,
Она унесётся. Расплата
За то, что комарик летает. 

    ..^..




* * * 

Полюбив размышлять о боге, судьбе - вещах,
Существующих только пока называют слово,
Можно так затеряться, что душу охватит страх
От возможности не родиться для жизни снова. 

В том всё дело, что мысли заводят в глухой тупик,
Словно рельсы вражеский поезд. Попал в засаду,
И страдания - детонатор. Бешеный подрывник
Злится и нажимает кнопку три раза кряду. 

Жизнь летит под откос из очень простых вещей,
И уткнувшись в лужу лицом, на котором порох,
Понимаешь то, что и ты, как предатель, чей
Настоящий вид обнаружиться очень скоро. 

    ..^..




* * * 

Я люблю восточный ветер, запах таёжного зверя.
Мелкий дождь осенний - струйки текут за ворот.
Здравствуй, время, большая находка моя, потеря!
Возвратиться я должен в безумный, прекрасный город. 

Там повсюду стены стоят отвесные, как в ущелье.
Там ревут машины, как звери за то, что темно и больно.
Я люблю восточный ветер, но только так я всё ближе к цели.
Блоки, тросы и слово, словно огромная колокольня, 

Поднимается к небу, и люди бедным лицом светлеют.
И меняется время, и тайга, словно город, шире
Простирается. Все облака дожди проливают перед
Этим чудом: просторно, светло и просторно в мире. 

    ..^..




* * * 

На двери распатроненный замок,
Испорченный на кухне телефон,
В прихожей обломившийся крючок -
Всё это жизни выморочный фон. 

А в комнате слоями только пыль,
Да стулья, на  которые  не  сесть -
Всё это жизни выморочный стиль.
Так и скажу, действительно, как есть. 

А что случилось - сам я не пойму!
Здесь умер кто - не знаю, хоть убей.
Кто здесь кричит безумно в тишину:
"Козёл, ублюдок, выродок, еврей!"
Здесь русские живут на сто рублей. 

    ..^..