*** 

Поезд, ход замедляющий.
Будка. Насыпь. 

Лучшее из занятий -
Мостостроенье:
Как бы иначе видели
Это, боком
Медленно повернувшееся
Пространство.
Нежится, золотясь
Под неярким солнцем,
Между двух гор - долина
С прищуром речки.
После стены лесной - 
Покидает зренье
Тело - и путешествует, 
Где придется.
А в небесах - такие же
Арки, своды,
Видимо, послужившие
Образцами.
Легкой стопе - опора
При переходе
С западного - к восточному
Краю неба. 

Лучшее из занятий - 
Мостостроенье: 

Ангелы - начинают,
Мы - продолжаем. 

    ..^..




Из надписей на могильных камнях эпохи второго Каганата.
Памяти Татьяны Макарчук 

I. 

"Если ты стоишь пред моим
Ныне камнем.
Преломи на колене - хлеб - 
Преклоненном. 

Хлебный мякиш горькой земли - 
Моя пища.
Хлебный мякиш на языке - 
Мое имя". 

II. 

"Прикосновенья прошу. Только этого нет
Там, в небесах, где сияет немыслимый свет.
Также и там, где сгустилась предвечная тьма -
Прикосновения нет. Это сводит с ума. 

Слышишь, как души безумные дивно поют?
Певчими птицами гнезда полночные вьют.
Видишь - их крылья мелькают в кустах бузины?
Слушай их здесь. За оградой - они не слышны". 

III. 

"Стремглав стрекоза замирает
На камне нагретом.
Скажи ей, что я был неправ -
И не будем об этом". 

IV. 

"На камне - тень: густая трава.
Нет, это я была неправа".

V. 

"Зачем я жил, когда начинался ветер?
Зачем меня звали именем моей тени?
Зачем я стряхивал шелуху бессонниц
В умные книги?
Меня все равно сломали на щепки истин.
Моя любовь - это сто влюбленностей ваших.
Моя тоска - это легкая паутинка:
Блестит на солнце. 

Зачем я жил? Ведь я ничего не помню. 
Вернее - помню, только - совсем иное…
"А гешем тов…", "И-ли" - говорю, - "Шемаим…"
Что это значит? 

И камень-песня, и ветер-знак, и орешник
(Ужаль больней, крючком зацепи, отравой…) - 
Я знал, что это все завершится смертью,
Но не так скоро". 

    ..^..




*** 

Двенадцать летящих пчел, и вокруг - никого,
Кто книгу мою прочел. А пчелиный яд - 
Смертельный яд для меня, говорил Патрокл.
Теперь вам грустные праздники предстоят. 

За много стадий виден дым на холме,
И пахнет мясом барашка, и молодым
Вином; и эти свитки, рукой моей
Исписанные - все превратятся в дым. 

Такой обычай. Незачем и пенять
На это тем, кто вместе со мною был.
Привыкнув здесь, в горах, к земле пригибать
Лозу, чтобы мороз ее не побил, 

Они и все слова предают земле,
Собрав их, и сперва превратив в золу…
Зола - лоза. Звучит похоже. Теперь - 
Вина попробуем, честь воздадим столу. 

А я - я буду дымом смотреть с небес,
Полупрозрачным облаком пролетать,
Пытаться листья лавра рукой листать,
Пытаться эти запахи вспоминать, 

Шептать, лепетать, щебетать - и только потом
Смиряться с тем, что тень девятого дня
Накроет эти горы, да и меня
(А чем я лучше?) зыбким своим "ничто". 

    ..^..




*** 

Утихнет ветер. И тогда
Стемнеет. Как-то резко, сразу.
И станет светлою вода
Речная - видимою глазу; 

Расширясь, выйдя из игры,
Займет весь мир легко и точно.
И пастухи зажгут, цепочкой,
Для душ озябнувших - костры. 

Закрой глаза. И этот вид
Запомни. Лягу я - подвинься.
В бидоне плещет молоко. 

Телега старая скрипит
Ночными берегами Стикса.
И перевоз - недалеко. 

    ..^..




Вариации 

  I. 

В движеньи мельник жизнь ведет, в движеньи…
Но отчего в груди такое жженье?
Как будто проросли в нее шипы
Из воздуха - предвестники ухода,
И корчится постылая свобода
Под свист и улюлюканье толпы. 

Я - здешний мельник. Или - здешний ворон.
Как все вокруг, махать крылами волен,
Изображая ветер стран иных,
Но что такое деньги - я не знаю.
И лишь в руке немеющей сжимаю
Простую горстку камешков цветных. 

Еще сказали - дочь была… Но, право,
Ее судьба - веселье и забава,
А я уже захлопнул эту дверь.
Зачем ты смотришь на меня, прохожий?
Я вижу: у тебя - мороз по коже - 
В утробе скрыт многоочитый зверь. 

Расставим же жилища по порядку:
Две мельницы, и легкую палатку,
Дом сумасшедший над рекою - друг
Веселых криков и ночного воя,
И - через тьму воды над головою - 
Пролет моста, ведущего на юг. 

II. 

Блажен, кто посетил сей мир,
В киоске взял бутылку пива
И начинает скромный пир
За двадцать пять секунд до взрыва. 

За двадцать пять. Четыре. Три.
За две. Одну. Уже - за двадцать.
И некий холодок внутри
Ему помог бы догадаться. 

Блажен, кто звездною тропой,
Своею собственной орбитой,
Сам у себя над головой,
С бутылкой пива недопитой, 

В кругу таких же, как и он,
С полупрозрачною котомкой,
Над безобразною воронкой
От зла и боли вознесен: 

Ему сияет вдалеке
Непостигаемое нами,
Он, кровь стирая на виске,
Лепечет чудными словами
На незнакомом языке. 

    ..^..




*** 

Зазубренные, пыльные холмы.
Чертополох у древних стен тюрьмы.
Да, скифы мы. Да, азиаты мы. 

И каждый раз визжим, бросаясь в бой
На чью-то тень, на ангела с трубой,
На репродуктор, лающий "Отбой!" 

У нас - другие символы. У нас - 
Слонов безумных боевой запас,
Шесть рук, четыре жизни, третий глаз. 

А европейский гений наносной - 
Чердак, последний дюйм, культурный слой,
И - материал для книжки записной. 

Возможно, книжку издадут потом:
Собрав все примечания гуртом,
Ее впихнут петитом в пятый том. 

Петитом - в пятый: петь, не умирать,
Искусствоведке юной - вытирать
Слезу - и переписывать в тетрадь. 

Ах, как она с тетрадью хороша!
Раскосыми глазами, не дыша,
По строчкам водит, жизнь моя, душа! 

На скифский переводит вечный спор,
Полынные черты оплывших гор,
Чертополох, рассыпанный набор… 

    ..^..




Вариации-2 

I. 

Вот и кончилась музыка. Палочкой вниз
Дирижер указует на скромную жизнь
В измерении три на четыре.
И на выходе - давка: спешат в гардероб.
И такси отъезжают, и дышит метро,
И окурки намокли в сортире. 

Вот и кончилась музыка. Помнишь, была
Стопкой нотной бумаги у края стола…
Впрочем, в части второй, после Брамса,
Старички зашептали: "Сейчас - авангард…",
И покинули дружно свой чопорный ряд,
И, кряхтя, поспешили убраться. 

Вот и кончилась музыка. Жизнь началась.
Слышишь? - Жизнь! (Со смешком) - Потому что для нас
Всякий выход - подобие входа,
Так как нету дверей, что ведут в никуда:
Если кончилась музыка, значит - ну да - 
Есть отсутствие музыки. Кода. 

Повторение акта. Словес пластилин.
Предугаданный смех. Предсказуемый сплин.
Сделав кассу, ликует контора.
Разложив на коленях засаленный лист
Анонимки, выводит Давид-тромбонист
Заголовок: "Начальнику хора". 

II. 

Кто замысла сырую глину предал - 
Тому едва ли музыка по силам.
Кто любит речь, высокую, как небо - 
Тот опоздал на пиршество Расина:
Все выглядит заплаканно и сиро - 
Перо. Подтяжки. Пагуба. Потреба. 

Такой у нас в Гипербореях климат:
Напиться - и писать… Какая малость!
На букву "П" не стало слов счастливых - 
Едва одна "поэзия" осталась:
Звенящих слов рассыпанный стеклярус.
Евтерпа, утешающая Клио. 

Там слезы в горле чистые лелеют,
И крупными кусками режут воздух.
Но веку не нужны следы от клея.
Единство места, времени и позы.
Четыре тома примечаний грозных.
Война и мир. Эмали и камеи. 

Дни Иова. От каждой рифмы бедной
Твердеет воздух хлопковый и ватный.
Мы не увидим знаменитой "Федры"
В старинном многоярусном театре.
Смят бархат ложи. Выступают пятна
Вперед. На авансцену. Незаметно. 

    ..^..




*** 

Тянется этот день викторианским романом.
Кажется: вот чуть-чуть, и он окончится, - нет!
Звонкую пустоту я рассую по карманам,
Хрупкую синеву я расцелую в ответ… 

Гаршин-ли-Достоевский докурил папиросу?
Гёте-ли-Винкельман сказал мгновению: "Стой"?
Нечего задавать судьбе пустые вопросы.
Лучше накинь пальто: пойдем, побродим Москвой. 

Глянь-ка сквозь эту щель, где ряд картинок стеклянных - 
Ручку позолоти - перед тобой пронесут,
И, как это всегда в викторианских романах,
Выйдет наш общий друг, нелепый комик и шут, 

Выведет за собой второстепенные лица,
Светскую суету, базар нелепых страстей…
Это - такая жизнь: все набегает, двоится,
Скачет, - а в уголке сидит старик Теккерей. 

Так что ликуй, дружок, перед Ковчегом Завета.
Да не решат враги, что ты душою ослаб.
Ляжет пятак орлом - тебе заплатят за это,
Решкою упадет - повеселишься хотя б. 

И не гордись собой. Твои душевные раны
Стoят перед Творцом - щепотку соли и тьмы:
Пишут на небесах совсем иные романы
Знающие о нас немного больше, чем мы. 

    ..^..




*** 

В порядке мелкой мести
за узнанное нами, 
мы называем вещи 
чужими именами, 

и думаем, что в этом 
есть нечто дерзко-птичье, 
что прячется величье 
в актерское двуличье. 

И громыхают в выси, 
дождем не проливаясь, 
столкнувшиеся смыслы - 
смешавшиеся стаи. 

А впереди маячат, 
далёко перед нами, 
кто называет вещи 
своими именами. 

    ..^..




*** 

Неверно понятое слово.
Шаг в сторону. Короткий всхлип.
Сырая пасть метро ночного.
Круговорот прозрачных рыб. 

Без виз, звонков и унижений
Услужлив тихий бегунок: 
Ступень, дрожа от напряженья,
Сама уходит из-под ног. 

Там, где за гулким разговором
Земная музыка слышней - 
Там окружён бесплотным хором
Певец таинственный Орфей. 

Он пьян. Он взор имеет дикий.
Он удаляется во тьму.
Прощальным жестом Эвридика
Ещё сопутствует ему. 

    ..^..




*** 

День, будто сон во сне,
Смутный, переживу:
Камешек на песке.
Странное дежа вю.
Под жестяным листом -
Мокрых ступней следы,
И - километров сто
До голубой воды. 

Капают между строк
Слезы, как между век:
Тайнопись - мотылек.
Клинопись - имярек.
Думаешь, что еще
Вспомнится за чертой
Вечною - кроме слов
Глупой пластинки той,
Кроме речных огней,
Пролитого вина,
Колких песчинок-дней,
Мелких деталей сна? 

Тонкою цепью слов
Жизни не удержать.
Зря ты пришла, любовь,
Пальцы мои разжать.
То, что в моей руке - 
То и уйдет со мной:
Камешек на песке.
Плановый выходной.
День на двоих с тобой.
Чай пополам с тоской.
Музыка над рекой...
Музыка над рекой... 

    ..^..




*** 

С каждым годом - все ясней
В виршах некий недостаток,
Но хранит меня во сне
Нежный ангел опечаток.
Скажет слово - и соврет.
Звук неверный, ударенье - 
Мысли робкое паренье, 
А не реющий полет... 

Нежный ангел - сероглаз.
Пальцы - тонкие, как перья.
Я у неба в этот раз
Явно вышел из доверья,
Но пленительная речь
Из описок, недомолвок,
Может Бога мне напомнить,
Может страсть во мне зажечь. 

Это нынче Бог устал
И забыл первоосновы,
А когда-то - лепетал
Прежде сказанного слова,
Знал шумерский и латынь,
Ошибаясь, поправляясь...
Нежный ангел, повторяешь
Эти звуки - только ты. 

А потом я, поутру,
Вспоминаю эти речи,
Эти пальцы, эти плечи
И крылатую игру,
И хочу пуститься в путь
Вдоль по замкнутому кругу,
И стихи - как письма другу -
Почитать. Кому-нибудь. 

    ..^..




*** 

Привыкая к морю,
Сидя к нему спиной,
Начинаешь вскоре
Думать о чем-то меньшем:
Замечаешь камень,
Листочек плюща резной,
Юрких синих ящериц
И кареглазых женщин. 

Набиваешь трубку.
Разгадываешь кроссворд.
Затеваешь с другом
Споры, колебля воздух.
Подпеваешь песне:
Курортник хмельной поет,
Перекрыть стараясь
Шум электричек поздних. 

Прижимаешь к уху
Раковину. (Игра…)
Провожаешь солнце,
Севшее за холмами:
Новый день уже
На круге у гончара - 
То-то мир наполнен
Звонкими черепками! 

И не думаешь,
К закату какого дня,
Над старинной дамбой
Темною встав волною,
Море будет здесь,
И поглотит тебя, меня - 
В тот забытый вечер
Севших к нему
Спиною. 

    ..^..




*** 

У моря шепот Бога
Слышнее, чем в местах
Иных - и Нильса Бора
Охватывает страх...
Он на песок присядет, 
А полчаса пройдет - 
Он с дикими гусями
Отправится в полет. 

Несите Нильса, гуси,
К Великой старой скво,
К морщинистой бабусе - 
Праматери всего.
Испачканная сажей,
Всея Земли вдова,
Она ему расскажет
Строенье вещества, 

Истопит баньку жарко,
Предложит сто услад,
И объяснит про кварки
И ядерный распад...
Заснуть под это пенье,
И видеть дивный сон - 
Но сердце, как пропеллер,
Унять не в силах он. 

Едва глаза закроет - 
И чудится ему:
Идут солдаты строем
В египетскую тьму,
В довременное пламя,
В какой-то адский рай
Идут они цепями
Гусиных белых стай... 

Несите Нильса Бора
Назад, в родимый дом,
Где Копенгаген скоро
Заблещет под крылом...
Пробраться осторожно
К себе, и обувь снять...
Спи, ядерный художник.
Не все ж тебе - не спать.


    ..^..