Вера Вольф

http://www.livejournal.com/users/vera_volf/  

Гороскоп тени.

Вот так и молодость пройдет, между прочим!.. Все время работа, работа, работа, а мне уже тридцать один - ну, допустим, выгляжу моложе, все говорят, - но четвертый десяток разменяла, а где?.. Где, я вас спрашиваю, банановые рощи, апельсины и луна, и какой-то древний замок... трам-та-там, тарам-та-там... И какой-то рыцарь бедный... нет, бедного нам не надо, бедными мы уже по горло сыты. Тутусик мой, Сенечка, вполне подходит под это определение - бедный; во всех, паразит, отношениях бедный: и в финансовом, и в духовном, и даже в физическом. Такой весь ху-у-уденький. Типичный такой еврейский сыночек. Мамсик такой. Дня не может прожить без моего крепкого плеча. Черт бы его побрал совсем, никакой личной жизни из-за него, паразита. Только что-нибудь наклюнется - тут же Сенечка, как чертик из коробочки: здравствуй, Машенька, мне что-то так одиноко, так одиноко, я к тебе сейчас приеду! А попробуй ему скажи, что у меня вечер занят - тут же начинает так ныть и занудствовать, что проще плюнуть и сидеть весь вечер дома, поить его чаем и выслушивать монологи о его невероятных страданиях в жестокой и черствой, холодной и бездушной, не понимающей тонких душевных порывов Америке...
Тьфу!
Вот надо же: Софья Львовна такая приятная во всех отношениях женщина, - нет, правда, без дураков, очень приятная, - а сыночек такое беспросветное чмо. Но мне же вечно неловко сказать об этом прямо!Когда Софья Львовна заводит свою любимую пластинку: "Машенька, вы поймите, мой Сеня страшно одинок, он такой хрупкий мальчик, такой ранимый, ему так трудно в Америке с его тонкой душевной организацией...", - я просто тупо киваю с понимающим видом, упершись глазами в чашечку с настоящим, сваренным в турке, кофе. Софья Львовна у себя в квартире устроила такую совершенно питерскую обстановку - книги, книги, книги, картины, какие-то голые ветки, торчащие из керамических кувшинов, как-то все решено в полусвете - полутени, бумаги на столе, ноты, ободранное пианино, кофе пахнет весь день, а едой никакой совсем не пахнет, только кофе и немного книжной пылью. Некоторая аскеза, перемешанная с некоторым декадансом. И сама хозяйка, вся одухотворенно-прозрачная, в черном свитерке, с этим немножко крысиным питерским личиком: передние зубки выдаются вперед, щеки отсутствуют как класс, длинноватый нос, короткое "каре" с несколькими серебряными ниточками... Софью Львовну я люблю. А она любит свое дурацкое чадо и совершенно искренне считает Сенечку не инфантильным нытиком и размазней, а тонкой, страдающей и страстной натурой. Но что же мне теперь - замуж за него выйти?! А ведь, если так дальше пойдет, действительно выйду. Ужас какой. Нет, с этим надо что-то делать...
Но главное сейчас не в том.
Главное, господа, если вы не возражаете, состоит в том, что я сейчас рулю на хорошей скорости по хайвею, стремительно удаляясь от желто-серой, даже с виду вонючей тучи, обозначающей Нью-Йорк, с чувством, близким к панике. Это чувство поселилось во мне с позавчерашнего вечера, и все мои судорожные рассуждения о том, что молодость проходит, а счастья в жизни нет - не более чем попытка спрятаться от суровой действительности.
Суровая действительность обрушилась на меня неделю назад в лице потрясающего мужика - по всем статьям Настоящего Мужчины с большой буквы "М". Впрочем, тогда эта действительность еще не была столь суровой. Даже, прямо скажем, наоборот. Когда он впервые заглянул в мой кабинетик на задах редакции, и я подняла затуманенный непрерывным чтением авторских материалов взор (очки сползли на кончик носа, шевелюра растрепана из-за дурной привычки стимулировать важнейшие энергетические точки черепа при помощи карандаша, туфли валяются под столом, потому что чертово лето жарило в тот день яичницу на нашей крыше, юбка, и без того не слишком длинная, мягко говоря, задралась совсем уже неприлично - короче, видик еще тот!), мне показалось, что я медленно падаю в большой провисший гамак, наполненный розовато-голубыми облаками - вот что со мной сделала его извиняющаяся улыбка. Впрочем, возможно, что такой сильный эффект был достигнут благодаря жаре, от которой в этот чертов понедельник не спасал никакой кондиционер.
- Простите, - сказал Настоящий Мужчина, еще раз, для закрепления достигнутого, сверкнув в мою сторону безукоризненными зубами на загорелом лице альпиниста. - Вы ведь редактор? Мария Верник? Ваши девочки сказали мне, что...
Мои девочки! Я неслышно скрипнула зубами. Для чего я держу этих лучезарных блондинок у себя в приемной?.. Чтобы они кокетничали с приходящими ко мне - я подчеркиваю, ко мне! - Настоящими Мужчинами? Уж наверняка стреляли глазами так, что канонада слышна была на улице. Завтра же всех уволю.
Естественно, что вслух я ничего подобного не сказала, а быстро и незаметно сунула под столом слабо запротестовавшие ноги в туфли, взбила свободной рукой шевелюру, другой рукой сдернула с носа очки и, как бы в некоторой рассеянности, прикусила дужку (я слышала, что это чертовски сексуально выглядит), третьей же рукой... то есть, кивком головы указала посетителю на кресло перед моим столом, одновременно одаривая его самой дружелюбной из своих многочисленных улыбок.
- Да, - сказала я, смею надеяться, мелодичным грудным голосом, - вы не ошиблись, я редактор, Мария Верник. Чем могу быть полезна?
Это хорошая фраза, гораздо лучше, чем буквально переведенная с английского "Чем могу помочь?", от которой попахивает плебейством и обслуживающим персоналом. Посетитель ее оценил, что было заметно по замечательным искоркам в глубине его серых, со стальным отливом, глаз.
Боже, что это были за глаза! До сих пор плачу, между прочим. Представьте себе утонченность Пирса Броснана, этого последнего Джеймса Бонда, неподражаемую сексуальность первого Бонда, Шона Коннери, и добавьте холодноватый блеск и разящую красоту Тимоти Далтона. И вы получите почти точный портрет Настоящего Мужчины, который сидел передо мной в сереньком кресле так небрежно, как будто это было седло "Харлея", или, на худой конец, кожаное сиденье "Кэдди-конвертабл" стиля шестидесятых годов.
По идее, логичней всего пришельцу следовало представиться так:
- Меня зовут Бонд. Джеймс Бонд.
И он представился почти так же:
- Моя фамилия Саарен. Ян Саарен.
Надо же - финн, - растерянно подумала я. Или там эстонец, я в этих фамилиях не очень-то.
Надо было что-то сказать в ответ, какую-нибудь любезность, но, похоже, чертова жара вкупе с серебряными искрами в глазах Яна Саарена совершенно размягчила мне мозги, поэтому я молча смотрела на него, забыв снять приклеенную улыбку номер один.
Посетитель вежливо кашлянул и слегка, вполне изящно, поерзал в кресле. Тогда я спохватилась и кивнула, поменяв улыбку номер один на другую, тоже далеко не худшую, из своего арсенала.
- Очень приятно, - сказала я и выжидательно постучала очками по краю стола.
Его блеск чуть-чуть, самую малость, потускнел. В потрясающих глазах мелькнуло недоумение.
- Вам мое имя ни о чем не говорит?.. А, между тем, я часто печатал свои материалы в центральных газетах и был бы рад...
Ах, вот в чем дело!.. Я облегченно вздохнула, стараясь скрыть нахлынувший восторг. Настоящий Мужчина с экзотическим именем Ян Саарен просто пришел наниматься ко мне в редакцию в качестве журналиста!
- Простите, - улыбка номер два сменилась очаровательным, если не возражаете, замешательством номер четыре. - Я как-то... дело в том, что я слишком давно покинула страну и совсем не в курсе последних сенсаций в журналистском мире. Я так понимаю, вы хотите сотрудничать с нашей газетой?
Деловая дама, которой я стала во мгновение ока, водрузила очки на переносицу и выпрямила спину. Выражение лица сделалось внимательным и приветливым, но с некоторой долей прохлады. Я все-таки редактор, и кого попало нанимать не собираюсь, даже если это сам Джеймс Бонд во плоти. Газета - прежде всего.
- Ну, в общем, - промямлил Джеймс Бонд, демонстрируя милую, хотя и несколько наигранную, скромность, - я принес парочку-другую своих материалов, опубликованных в Москве, Ленинграде и других крупных городах России. Вы могли бы ознакомиться и сообщить мне свое решение по телефону.
Жестом фокусника он вынул из кармана клочок бумаги с заранее написанным номером и положил его передо мной. Номер был бруклинский. А может, Квинса, - у нас одинаковый код, 718. Во всяком случае, новоявленный коллега жил не в Манхэттене, чего, между прочим, вполне можно было ожидать, судя по его безукоризненным светлым брюкам, мягким туфлям из настоящей кожи и очень недешевой рубашке "поло" цвета кофе с молоком. Легкий консерватизм его облика пришелся мне по душе - безумные мальчики с развевающимися вокруг лысины волосами изрядно надоели.
Нечего и говорить, что я взялась просматривать материалы, как только за посетителем закрылась дверь. Но прежде, конечно, скинула туфли.
Перо моего коллеги привело меня в настоящий восторг. Джеймс Бонд писал легким, изящным, чуточку старомодным стилем с очаровательной долей иронии, не переходящей в пошлость и дешевый стеб. Едва закончив чтение первой статьи, я схватила телефонную трубку и начала названивать претенденту на место в моей драгоценной газете. Телефон не отвечал. По здравому размышлению, воткнув остро заточенный карандаш в прическу вместо шпильки и сдвинув очки на кончик носа, я рассудила, что он просто еще не успел добраться до дома, особенно, если у него нет машины и он вынужден пользоваться услугами общественного транспорта.
В этот момент до меня донесся смех из приемной, и я, снова с отвращением сунув ноги в туфли, отправилась посмотреть, в чем там дело.
Оказывается, этот ловелас никуда не ушел! Сидел, негодяй, в приемной, вольготно закинув ногу на ногу, одну руку перебросив через спинку стула, а в другой держа лучшую в редакции фарфоровую японскую чашку, пил, бабник чертов, чай, на секретарском столе имели место разбросанные крошки от печенья, а мои "девочки" Ирма и Нелли, заглядывали мерзавцу в рот и хихикали, как идиотки.
Чувствуя, как мое лицо вытягивается и приобретает устрашающее выражение ярости - судя по сжавшимся полуобморочным "девочкам", там было на что посмотреть! - я собрала весь свой яд и нежно пропела:
- Ах, вы еще не ушли... Ну, что ж... Пожалуй, мне нравится ваш стиль.
Последнее слово я прямо-таки выплюнула, и Джеймс Бонд сразу сел прямо, снял руку со спинки стула, убрал ногу с колена второй ноги, а потом и вообще поднялся - понимает, мерзавец, что допустил серьезную ошибку, продемонстрировав мне свой неотразимый "стиль". Впрочем, он тут же сообразил, как загладить вину, и с этой минуты ни разу не посмотрел в сторону Ирмы и Нелли. Чашку поставил на стол не глядя, ел глазами начальство и вообще стоял навытяжку.
В общем, мы вернулись в мой кабинет, где я официальным тоном сообщила ему, что он может приступать к работе с завтрашнего дня - с испытательным сроком! - на этом месте я сделал паузу и подняла на него значительный взгляд.
- Может быть, нам стоит отметить это событие? - воскликнул ободренный коллега, но я тут же одернула его ледяным движением брови: вы забываетесь, сударь! - и он увял.
В общем, я торжествовала победу, не зная, что меньше, чем через неделю буду оплакивать не только серые глаза, но и упущенные возможности.
Ян Саарен приступил, как и было условленно, к работе на следующий день, вел себя скромно, на девочек даже не смотрел - я проверяла! - и выдал на-гора довольно интересное эссе об ощущениях неофита в Америке.
Когда я выходила из кабинета в своем новом летнем костюме и блузке цвета увядшей розы, являя миру свои не самые, скромно говоря, плохие ноги в итальянских босоножках, и совершала проход по редакции, время от времени склоняясь к мерцающим экранам компьютеров, так что кудри рыжей гривы падали мне на грудь, а юбка эротично натягивалась, я ловила на себе взгляд его потрясающих глаз, в которых временами мелькало несколько портящее впечатление выражение собачьей преданности. Ну, да, я знаю, что мужики в большинстве своем пропадают на месте, когда я выпрямляюсь во все свои сто семьдесят девять сантиметров (из которых сто двадцать приходится на долю ног), откидываю небрежным движением ярко-рыжий (натуральный, господа!) локон, расправляю плечи, так что блузка на груди слегка напрягается, и расслабляю бедро... Но собачья преданность - это уж чересчур. Я, если вы еще не поняли, этого терпеть не могу. Впрочем, отнесем это неуместное выражение глаз на счет некоторой простительной растерянности вновьприбывшего, получившего должность в не самой завалящей, господа, газете русской диаспоры.
И сейчас, несясь, как сумасшедшая (вечные штрафы за "спидинг") по хайвею, в сторону Монтиселло, к мамочке под крыло, совершенно вымотанная допросами в полицейском участке и рыданиями мгновенно подурневших "девочек", я с болью, ужасом и сожалением вспоминала серые глаза Яна Саарена. Вспоминала - и ничего не могла с собой поделать. С болью и сожалением - понятно, а с ужасом - потому что в последний раз, когда я видела эти глаза, они смотрели в потолок редакции с выражением непередаваемого изумления, навсегда отпечатавшегося в остекленевших зрачках. И ладно бы глаза. Но то, что находилось ниже, вызывало у меня даже сейчас, через два дня, приступ неудержимой тошноты. Потому что под подбородком Джеймса Бонда острым предметом, как выражаются криминалисты, - возможно, бритвой, - был обозначен второй рот, зияющий и кровавый, застывший в беззвучном крике. Я стояла и смотрела на этот невероятный рот, пока не поняла, что это не рот, а открытая рана. Все вокруг - компьютеры, столы, стены, пол - было забрызгано и залито кровью, как в самых пошлых и низкопробных фильмах ужасов. В уголке, разбросав колени, полусидела в глубоком обмороке Ирма. Нелли стояла возле меня, и в ее белом, как бумага для принтера, лице я читала отражение собственного ужаса. Ее глаза почти выскакивали из орбит, рот открывался и закрывался, но оттуда не доносилось ни звука. Мы обе смотрели на Джеймса Бонда, лежащего на полу, а Джеймс Бонд был безнадежно, непоправимо мертв.

Мамуля уже ждала меня, сидя на крохотной терраске, когда я, уставшая больше от нервотрепки, чем от полуторачасовой гонки по хайвею, свернула к нашему бунгало. Я купила этот домишко специально для мамы, которой хотелось сосен и чистого воздуха - хотя, спрашивается, зачем человеку чистый воздух, если он непрерывно курит?! Еще больше мамуле хотелось уединения - совершенно нетипичное для наших пожилых эмигрантов стремление. Но моя мама никогда не была типичной. Ни в чем. Она и мать нетипичная. Попробовала бы я в лицо назвать ее мамулей! Боже упаси! Только "мама", и только на вы. И никаких сю-сю-сю, принятых, казалось бы, между мамой и дочкой. Сколько я себя помню, она всегда сидит за своим рабочим столом, заваленным бумагами, курит одну сигарету за другой (раньше курила "Приму", теперь, слава Богу, перешла на "Мальборо"- отрывает фильтр и вставляет остаток в простенький затрапезный мундштук), и стучит на пишущей машинке - пишет, представьте себе, господа, детективы! Вот я сейчас ей детективчик подброшу!.. Кое-что я рассказала ей по телефону, конечно, - для чего же еще телефон, как не для того, чтобы сообщать о кровавых убийствах, произошедших буквально у тебя под носом! - но далеко не все, и теперь мамуля жаждала узнать подробности.
- Привет, мам, - сказала я бодрым голосом, захлопнув дверцу автомобиля. - Как вы тут?.. Соседи не докучают?.. А звери?
К мамуле тут повадился один енот - разорять помойку. Я этих енотов боюсь до истерики, морды у них злющие, и вообще, они напоминают испорченных бродячих собак. А мама со своим интрудером, кажется, подружилась. Ну, и неудивительно, - ее все уважают, даже звери. Не то что меня! Меня, как выяснилось, даже преступники не уважают: иначе как бы им в голову пришло зарезать моего собственного сотрудника прямо на рабочем месте?..
Постойте-ка, господа, как я назвала этого енота?.. Интрудер?.. Ну, так и есть - забываю русский язык. Редактор русской газеты! Стыд какой... А правда, как это будет по-русски? Вторгатель?.. Вторженец?.. Проникатель?.. Внедренец?.. Нарушитель границ частной собственности?.. Кошмар. В общем, незваный гость хуже татарина. Хоть что-то помню.
- Привет, дочь, - сказала мамуля, гостеприимно отводя в сторону сигарету. В другой руке она держала пепельницу - старую, еще ленинградскую, с Медным всадником. Эту пепельницу она носит за собой по всему дому, несмотря на обилие разных других, которых я ей надарила немеряно. Впрочем, как и мундштуков. Я специально ходила по индийским лавкам, привозила ей мундштуки неописуемой красоты: и костяные, и резные эбонитовые, и какие-то чуть ли не агатовые, - видеть не могу это обкусанное совковое безобразие, в которое она упрямо вставляет свои сигареты! Но надо знать мою маму. Пепельницы всяких видов и фасонов стоят девственно чистыми по всему дому, мундштуки валяются в ящиках стола, а в руках у мамы все та же латунная дрянь с Медным всадником, и в зубах - нищенский белесый мундштучок с металлическим ободком.
- Мам, как по-русски "интрудер"? - спросила я, с удовольствием снимая туфли и шлепая босиком по нагретым доскам террасы.
- Лазутчик, - без запинки ответила мама. - Чаю хочешь?
- Лазутчик?.. Лазутчик... Хм... - я в задумчивости покусала губы. - Все-таки немножко не тот оттенок. Вторгаться... Врываться... Внедряться... Что?.. Чаю? Да, конечно, хочу. Спасибо!
Мама покачала головой, но не с осуждением, а, скорее, с одобрением: ей, по-моему, нравится то, как я отношусь к словам - бережно и внимательно. Во всяком случае, у нее, наверное, сложилось такое впечатление. Послушала бы она, какие слова я употребляю наедине с самой собой! К счастью, никаким интрудерам не проникнуть в мою черепную коробку.
Я прошла вслед за мамой в кухню - дверь террасы открывается прямо туда, - и в первый момент как будто ослепла после яркого предвечернего солнца. В кухне было прохладно: мама всегда оставляет все окна открытыми настежь, а тут, в горах, даже легкий ветерок значительно облегчает жизнь, так что можно существовать без кондиционера, что в Нью-Йорке, разумеется, немыслимо.
Кроме кухни и двух спален, одна из которых используется как кабинет, в домике есть еще гостиная, куда мама почти никогда не заглядывает, хотя дом с камином я выбирала специально для нее: она любит смотреть на огонь. Но мамуля ленится разжигать камин и потом следить, чтобы дрова прогорели. Так что гостиной и камином пользуюсь исключительно я, когда мне случается урвать денек - другой выходных и приехать к маме с ночевкой. Увы, это случается крайне редко. Но уж когда случается, мамуля не упускает возможности посидеть у огня, и мы очень хорошо проводим время вместе, в уюте и спокойствии - я что-нибудь читаю или просто бездумно валяюсь на ковре, а мама правит уже написанные главы, изредка отрываясь от этого занятия, чтобы прикурить очередную сигарету.
Зажмурившись на секунду, чтобы дать глазам привыкнуть к полумраку кухни, я услышала свисток чайника - у мамули чайник обязательно должен свистеть, иначе она заработается и забудет о нем, - и втянула носом запах свежей заварки и мяты. Моя мама очень плохая хозяйка, но вот чай она заваривает бесподобно. И еще умеет делать восхитительные черные сухарики! Наверное, это отличительная черта всех бывших советских интеллигентов: им же все время приходилось ждать от своей власти разных каверз, и нужно было встречать эти каверзы в полной боевой готовности, со сменой белья, теплыми вещами и мешочком сухарей.
Точно услышав мои мысли, мамуля подвинула ко мне по красной клетчатой клеенке глубокую миску, полную чудесных сухариков. Все эти дни я на нервной почве почти ничего не ела, но тут, под маминым крылом, почувствовала вдруг волчий голод и здоровую радость молодого животного, добравшегося до желанной кормушки. Поэтому я набросилась на сухари, не успевая подливать себе ароматный чай, а мама больше курила и неторопливо прихлебывала из своей синей кружки. Между глотками я старалась рассказать ей как можно подробней все, что случилось у меня в редакции за последнюю неделю. Мама не перебивала меня, только изредка кивала, показывая, что слушает очень внимательно.
Когда я, наконец, отвалилась от стола, за окном начали сгущаться сумерки. Мамуля потянулась к лампе, и кухню залил желтый, теплый свет, свет семейного очага. Если вам, господа, когда-нибудь случалось возвращаться домой из долгих странствий, вы, наверное, поймете то восхитительное чувство защищенности, тепла и уюта, блаженную лень и тихую, беспричинную радость, которые охватили меня и чуть не заставили мурлыкнуть от избытка чувств.
- Спасибо, мама, - сказала я, стараясь скрыть неуместные эмоции. - Хотите, я зажгу камин?
- Ты останешься ночевать? - недоверчиво спросила мамуля. - А полиция? Тебя не хватятся?
- Ну, мама, я же не преступница, - я пожала плечами. - Копы за эти дни так вымотали мне нервы, что будет только справедливо, если они поживут денек - другой без меня. Мне просто необходим выходной!
- Это хорошо, - мамуля согласно кивнула. - Тогда, разумеется, зажги камин, но сначала прими душ и переоденься. Твоя пижама в старом комоде на чердаке, там же постельное белье.
Да, я забыла сказать - в доме имеется чердак, низкое помещение, в котором, по замыслу строителей, полагалось разместить третью спальню. Но мама считает, что ей ни к чему еще одна комната, а я, когда приезжаю, вполне могу переночевать и в гостиной. Поэтому чердак мы используем как чулан, и я подозреваю, что между моими визитами туда никто не заходит. Ясно, - значит, прежде всего, мне следует достать белье и пижаму, потому что на чердаке я так вывожусь в пыли и паутине, что душ придется принимать заново... Вздохнув для виду, я вышла из кухни и стала подниматься по лесенке, находящейся в маленьком холле между кухней и гостиной. Еще две двери из холла ведут в спальню и кабинет, а дверь в ванную спрятана под лестницей.
Свет на чердаке не горел. Тихо чертыхнувшись, я несколько раз щелкнула выключателем, пытаясь рассмотреть внутренность помещения при свете, падающем из маленького запыленного окна. Лампочка, видимо, опять перегорела... Придется действовать на ощупь, а это значит, что пыли и паутины на мне будет вдвое больше, чем обычно. Ага, вот комод. А это что? Кресло? Здесь никогда не было никакого кресла... Неужели несносные соседи навязали мамуле какую-нибудь мебель, а она не сумела отказать?..
Кресло внезапно шевельнулось. Не веря своим глазам, я на несколько секунд застыла, уставившись на темный предмет в углу, как пресловутый баран на новые ворота. Движение повторилось, и черная тень, несомненно, переместилась ближе. Кажется, я заорала. Не помню. Но в следующую секунду я уже летела вниз по лестнице чуть ли не кубарем, едва не сбив с ног встревоженную мамулю.
- Что такое, Мария? - сказала она строго, но в ее тоне явно чувствовалось беспокойство. - Почему ты так орешь?.. Что...
- Мама!.. - пролепетала я, задыхаясь, - У нас на чердаке... интрудер!
Нечего смеяться, господа. Это совершенно не смешно. Представьте, только представьте, что вы спокойно идете себе на собственный чердак за пижамой, которая там почему-либо хранится, и обнаруживаете... нет, я не знаю, что именно, - может быть, там просто засел какой-нибудь очередной енот. Мама, кстати, тут же высказала это предположение.
- Может быть, это Бесси, - сказала она не слишком уверенно, но довольно спокойно. - Бесси, это ты?
Оказывается, она не просто подружилась с этим кошмарным животным, но даже дала ему имя! Не удивлюсь, если он на него отзывается.
Мы обе прислушались. Чего мы ждали? Что сверху раздастся голос енота: "Да, это я"? Помните, был такой идиотский анекдот: "Это я, - сказал Джек и лизнул руку хозяина"... Господи, почему в самые неподходящие моменты мне в голову всегда лезут разные глупости?!
Стараясь, чтобы мой голос не дрожал, я грозно крикнула наверх:
- Эй, вы! Кто там? Я сейчас позвоню в полицию!
Интрудер молчал. Мамуля решительно начала подниматься по лестнице.
- Мама, нет! - истерически воскликнула я. И, устыдившись и сникнув под мамулиным холодным взглядом, добавила почти нормальным тоном: - Там темно и ничего не видно. Давайте захватим фонарик...
Фонарик лежал в одном из кухонных шкафов, и я его довольно быстро нашла. Мамуля, к счастью, вняла голосу разума и ждала меня на том же месте, не попытавшись проникнуть на чердак, что было бы не удивительно, зная ее характер. В общем, мы вдвоем (я впереди, чтобы загладить свою трусость) под ненадежной защитой фонарика поднялись по лестнице. Я толкнула скрипучую дверь и лихорадочно выставила перед собой фонарь, как дуло револьвера. Может быть, я надеялась, что этот незваный гость (который, как известно, хуже татарина и даже хуже енота) и в самом деле примет сей предмет за оружие. Широкий луч, описав дрожащую дугу, упал на пол в углу и тут же открыл нашим потрясенным взорам человеческую фигуру, свернувшуюся в клубок. Человек лежал на боку, длинные волосы рассыпались по полу, колени были подтянуты к груди. Мои же собственные колени трепыхались, как разваренные макаронины на сильном ветру.
Бродяга?.. Маньяк?.. Труп?.. Ох, нет, только не это!..
Мамуля решительно шагнула вперед и нагнулась над лежащим (или лежащей?). Этого я перенести не могла! Я быстро опустилась на колени рядом с предполагаемым трупом и тронула его за плечо. Труп повернул голову и посмотрел на меня полными ужаса глазами. Я отшатнулась с криком, который можно было бы назвать диким, если бы он не был таким тихим и хриплым, как будто горло мне внезапно стиснула удавка. Впрочем, голос у трупа на поверку оказался еще более хриплым.
- Вы... Мария?.. Мария Верник? - прошептал он (все-таки "он", потому что это был мужчина), и, могу поклясться здоровьем мамули, этот голос и эти слова я уже слышала при значительно более приятных обстоятельствах, а именно - в своем собственном кабинете неделю назад. Строго говоря, и это лицо я тоже уже видела - в последний раз оно было залито кровью из ужасной раны на горле.
Я подумала, что сейчас упаду в обморок. В последний момент меня удержали от этой акции протеста две мысли. Первая - о мамуле, которая меня проклянет за такое проявление слабости. А вторая - более прозаическая, о волосах. У лежащего передо мной на пыльном полу человека было, несомненно, лицо убитого Яна Саарена, но при этом длинные пепельные волосы ниже плеч. За три дня они никак не могли так отрасти!.. Впрочем, я где-то слышала, что у трупов очень быстро растут волосы, ногти и борода. Украдкой посмотрев на его руки, я не обнаружила признаков жутких когтей, но потом я перевела взгляд на его лицо (без бороды, надо сказать), снова вспомнила это же лицо на полу редакции, и опять чуть не упала в обморок. На сей раз мне помешало то, что труп сделал это раньше меня: то есть закатил глаза и обмяк.
- Господи, - сказала я в отчаянье, отодвигаясь от его головы, которая стукнулась об пол в двух сантиметрах от моей голой коленки. - Ну, почему они все взяли манеру умирать у моих ног?!..
Тут вмешалась мамуля. Она решительно оттеснила меня от трупа, быстро и профессионально осмотрела его (тоже навык советской интеллигенции?..) и сурово передернула плечами.
- Он не умер, - сказала она нормальным тоном. - Немного поцарапан, как будто продирался через кусты. Колено распухло - возможно, вывих. И все. В обморок он упал, скорее всего, на нервной почве. Шок. Психическая нестабильность.
- Делать мне нечего, - взвыла я, - как только возиться с психически нестабильными трупами!.. Ах, мама, вы же ничего не знаете! Этот интрудер... вторженец... вылитый убитый. Ну, мой сотрудник. Ну, Джеймс Бонд... Ну, этот Ян Саарен.
- Вот как? - мамуля подняла брови и сунула руку в карман за сигаретами. Сигарет в положенном месте не оказалось, и она досадливо нахмурилась. - Ты думаешь, мы сумеем вдвоем снести его вниз, в гостиную?
Я вздохнула, поднатужилась и взвалила бесчувственное тело на плечо. Почему мне всегда приходится подставлять плечо мужчинам, кто-нибудь может мне объяснить?!..

Я всегда говорила, что неприятности имеют дурацкое обыкновение связываться между собой и заплетаться в замысловатые клубки. Кроме всего прочего, они, как правило, образуют цепные реакции, и отцепиться от них, раз начавшихся, практически невозможно. Мало того, что этот двойник моего зарезанного Джеймса Бонда влез в дом к моей маме, как последний грабитель. Мало того, что упал в обморок на чердаке, и мне пришлось тащить его вниз на своих хрупких плечах. Мало того, что очнулся он только часа через полтора, и я уже собиралась, наплевав на все, вызвать "скорую". Так он еще, очнувшись, продемонстрировал полную неспособность соображать и вообще ведет себя, как грудной птенец, только что выпавший из гнезда!
Все мужчины такие.
Вообще-то, надо было вызвать службу "911", сдать им этого интрудера и спокойно лечь спать. Любой законопослушный гражданин так бы и поступил, а я, если не возражаете, являюсь абсолютно законопослушной гражданкой. У меня бизнес, я серьезная женщина, и вообще - положение обязывает. Но загадочное сходство убитого и этого длинноволосого негодяя не давало мне покоя. Хотя вполне можно было предположить, что в самом сходстве нет ничего загадочного. Соображение, которое лежит на поверхности: братья-близнецы. Очень просто. Но что это близнец делал на чердаке у моей мамы, как он туда попал, откуда взял адрес и что ему вообще от меня нужно?.. Нет никаких сомнений в том, что его появление как-то связано с убийством.
В общем, пока этот близнец лежал на моем законном диване в гостиной, являя собой беспомощную, еле живую копию Джеймса Бонда, убитого на прошлой неделе у меня в редакции, мы с мамой пили чай на кухне, причем мама курила одну сигарету за другой, и строили предположения.
- Допустим, братья, - медленно сказала мамуля, выпуская дым в сторону открытого окна. - Здесь существует несколько вариантов. Вариант первый: он что-то знает, и за это убийцы брата хотят убить его тоже.
- А почему он прибежал ко мне? - не слишком почтительно перебила я. Мамуля даже не нахмурилась в ответ на мое хамство: когда речь идет о серьезных вещах, она не обращает внимания на такие мелочи, как семейная субординация.
- Вероятно, его тайна как-то касается тебя. Может быть, он хотел тебя предупредить.
- А может быть, он решил, что это я зарезала его братца, и явился сюда, чтобы отомстить убийце - то есть мне!
- Такой вариант тоже не исключен, - спокойно согласилась мамуля и стряхнула пепел. - Он явно неуравновешенный тип, к тому же, кажется, страшно напуган.
- Вот интересно, чем он напуган? - задумчиво промолвила я. - Предстоящим актом мести?..
- Если он явился сюда мстить, не исключено, что именно этим. Все-таки он производит впечатление человека, далекого от преступного мира. Для таких кровавая месть существует только в книгах. И, когда им приходится совершать что-либо подобное наяву, они впадают в панику от ужаса.
- Ну, хорошо, какие еще могут быть причины его появления?
- Предположим, вариант третий: он сам и есть убийца.
- Собственного брата?..
- А что, такого не случается? - саркастически усмехнулась мама. - Причин может быть сколько угодно: ревность, та же месть, деньги...
- Ну, а зачем ему, в таком случае, являться сюда и прятаться у нас на чердаке?
Мамуля пожала плечами.
- Может быть, он решил, что ты что-то заметила и можешь догадаться, кто убил этого твоего Яна Саарена. В таком случае, он появился, чтобы навсегда заткнуть тебе рот. А может быть, у него были веские причины для убийства, и он, проникнувшись к тебе неожиданным доверием, решил, что ты возьмешь его сторону и укроешь от правосудия.
- Вот это уже чепуха! - решительно отвергла я ее предположение. - Никого укрывать от правосудия я не собираюсь... Нет, так у нас что-то ничего не получается. Мама, вы же пишете детективы, ну, напрягитесь, пожалуйста! Должна же быть какая-то причина его появления?
Мамуля налила свежего чаю в свою опустевшую чашку.
- В детективах нормальные люди исходят из вечного посыла: кому выгодно. Таким образом, прежде всего, мы должны выяснить, кому была выгодна смерть твоего сотрудника, почему его убили.
- Но он работал у меня всего несколько дней! - я сообразила, что говорю слишком громко, посмотрела в сторону гостиной и сказала, понизив голос: - Я представления не имею о том, где он жил, с кем общался, была ли у него семья... Обычно я беседую с сотрудниками и выясняю все эти вещи, но с ним... хм...
Я потупилась и стала разглядывать свои безукоризненные ногти.
Мамуля понимающе прищурилась. Конечно, - она же видела этого чердачного двойника, и может себе представить, как хорош был оригинал. Да и я, скромно говоря, неплоха. Естественно было бы предположить, что с ним у меня могли возникнуть особые отношения. Другое дело, что отношения, о которых подумала мамуля, не возникли. Но особость, безусловно, была... Я вспомнила взгляды, которыми провожал меня покойный Джеймс Бонд и вздохнула.
- Итак, будем рассуждать здраво, - сказала мамуля и в подтверждение своих слов энергично опорожнила пепельницу в мусорное ведро. - Выгода от смерти русского... ну, эстонского или какого там еще, журналиста может быть такой...
Тут она задумалась и закурила новую сигарету, машинально оторвав от нее фильтр и укладывая его на скатерть в аккуратный рядок предыдущих фильтров.
- Например, деньги. Допустим, он задолжал кому-то из этих нынешних бандитов, сбежал в Америку от долгов, но они его нашли и убили. Это первый вариант. Вариант второй: он узнал чью-нибудь тайну, стал, к примеру, опасным свидетелем чего-нибудь... В наше время и в той удивительной действительности, которая нас теперь окружает, всякое возможно - мафия, разборки, наркотики, убийства... да что угодно. Вариант третий: убийство на почве ревности. Судя по твоим рассказам... впрочем, я и сама видела, - мама кивнула в сторону гостиной, - убитый был невероятно хорош собой. Значит, может иметь место, во-первых, супружеская неверность: жена узнала о его похождениях и зарезала мужа. Во-вторых, опять же супружеская неверность, но на этот раз обманутый муж нашел любовника супруги и зарезал... В-третьих, его убила любовница. В-четвертых, любовник.
У меня вырвался протестующий крик:
- Что?!.. Какой любовник?.. Вы имеете в виду - его любовник? Нет, с этим я категорически не согласна. Можете мне поверить, мама, Ян Саарен был стопроцентный натурал, без малейших признаков голубизны. В конце концов, я бы почувствовала! Я все-таки женщина, хоть и редактор газеты.
- Хорошо, - покладисто кивнула мамуля, - любовника исключим. Все равно остается достаточно много вариантов любовной линии. Например, - мама выпустила дым и остро взглянула на меня из-за дымовой завесы, как из засады, - например, убийцей может оказаться какой-нибудь твой поклонник, пронюхавший, что ты неравнодушна к новому сотруднику.
Я сначала вытаращила глаза, а потом безудержно расхохоталась, несмотря на драматизм ситуации. Перед моим мысленным взором предстал Сенечка с горящими очами и огромным столовым ножом, крадущийся по коридору редакции.
- Мам, - сказала я, отсмеявшись, - это абсолютно исключено. У меня, кроме Сенечки, нет постоянных поклонников. А подозревать Сенечку... это все равно, что подозревать соседского котенка в том, что он разорвал в клочья бульдога. С таким же успехом мы могли бы заподозрить Сенечкину маму - она могла убить Саарена во имя счастья своего единственного сыночка...
- А что, - мама кивнула и выложила на скатерть очередной фильтр. - Ты, к сожалению, не можешь себе представить, на что способна мать ради своего ребенка...
Я с сомнением посмотрела на мамулю. Интересно, на что она хоть когда-нибудь была способна ради меня?.. Сколько себя помню, я росла, как трава, хотя и в строгости. Даже если я болела ангиной и лежала с температурой сорок, мама все равно не отходила от письменного стола. Лекарства мне давала бабушка, а компрессы делала соседка Люся, медсестра из районной поликлиники. Но вслух высказывать свои сомнения я благоразумно не стала.
- Нет, - сказала я вместо этого, махнув рукой. - Софья Львовна с бритвой в руке - это настолько абсурдно, что даже подозрение в гомосексуальности, которое вы, мама, высказали пять минут назад, перед этим меркнет. Мне надо вас познакомить. Софья Львовна даже не божий одуванчик, а... я и слово затрудняюсь подобрать. В общем, она - воплощенная душа, даже не душа, а дух бесплотный. А бесплотный дух физически не способен удержать в руках режущий предмет.
- Ну, внешность может быть весьма обманчивой, - сказала мамуля, и в ее голосе мне почудились нотки ревности. На звание бесплотного духа всегда претендовала она, не отходящая от письменного стола ни ради еды, ни ради низменных плотских утех. Как она умудрилась родить меня - просто уму не постижимо.
- Внешность, конечно, может быть весьма обманчивой, - вздохнула я. - Взять хотя бы этого Яна Саарена. Кто бы мог подумать, что такой красивый мужчина позволит себе попасть в такое омерзительное, постыдное, неприличное положение!..
- Это ты о чем? - спросила мамуля с живым интересом. - О нашей версии с любовницей?
- Нет, - я опять не смогла сдержать вздох. - Об убийстве...
Да, омерзительней, постыдней и неприличней положения для мужчины, чем валяться на полу с перерезанным горлом, вряд ли можно себе представить.
В это время из гостиной донесся стон, и мы с мамулей, как по команде, встали и метнулись туда. Точнее, это я метнулась, а мама пошла со всегдашней своей спокойной неторопливостью, очень прямая, держа на отлете руку с сигаретой, вставленной в потертый мундштук.
Наш интрудер лежал на диване, укрытый до пояса пледом. Его глаза были открыты и полны невыразимой муки.
- Вы кто? - спросила я, не давая ему опомниться. - Как вы сюда попали?
Он смотрел на меня так, как будто я спросила у него, сколько будет 2 37 486 умножить на 12 588. Я спохватилась и застегнула пуговку на блузке. Подумаешь, нежности!.. В конце концов, я не виновата, что она всегда расстегивается. К тому же, у меня не настолько большая грудь, чтобы от этого можно было потерять дар речи.
- Кто вы? - повторила я нетерпеливо, склонившись над нашим то ли гостем, то ли пленником. От наклона пуговка опять расстегнулась, и гость и на этот раз ничего не ответил.
Я метнула на мамулю беспомощный взгляд. Она уже успела сесть в кресло и теперь наблюдала мои манипуляции с блузкой с нескрываемым интересом. Я рассердилась. Опустившись возле дивана на колени, чтобы больше не пришлось наклоняться, я в третий раз повторила свой вопрос:
- Вы меня слышите? Кто вы такой? Вы брат... Яна? Как вы узнали этот адрес?
Строго говоря, это был не один вопрос, а три, или даже четыре, и я уже приготовилась к тому, что он опять не раскроет рта. Но он его все-таки раскрыл и произнес тихо и хрипло, с душераздирающей интонацией:
- Слышу... Мне дала Нелли...
Подумаешь, удивил! Нелли дала!.. Я бы, скорее, удивилась, если бы услышала обратное. Тем более - такой красавчик... То есть, что это я? Речь, конечно, идет об адресе!
На всякий случай я уточнила:
- Адрес? Адрес дала Нелли?
Он кивнул, прикрыв глаза. Ну, слава Богу, хоть что-то прояснилось!
Окрыленная успехом, я уже хотела задать гостю еще несколько наводящих вопросов, например: кто убил Яна Саарена, но тут вмешалась мамуля.
- Хотите чаю? - спросила она с тем особым выражением, которое появлялось у нее только при разговоре с ее любимыми студентами из Литинститута - Димой и Женей. Да еще, пожалуй, с енотом, регулярно разоряющим помойку.
Негодяй, лежащий на диване, посмотрел на нее с благодарностью и слабо кивнул.
- Маша, принеси мальчику чаю, - величественно распорядилась мамуля, совсем, как в Москве, когда кто-нибудь из ее любимцев слишком заглядывался на мои ноги.
Выходя из комнаты, я услышала, как она ласково спрашивает:
- Вы брат Яна Саарена?..
И ответ, пригвоздивший меня к месту:
- Нет... Я - Ян Саарен.

Со всей твердостью, на которую была способна, я налила в большую синюю чашку не успевший еще остыть чай и недрогнувшей рукой внесла чашку в гостиную, сумев не расплескать содержимое и не запнуться на пороге.
Я чувствовала, что мое лицо напоминает застывшую маску, но с этим, к сожалению, ничего нельзя было поделать. А вы представьте себя на моем месте, господа! Я уже слегка привыкла к мысли, что на моем диване в гостиной лежит двойник убитого несколько дней назад журналиста Яна Саарена - и тут вдруг оказывается, что это не двойник, а сам убитый собственной персоной! И, заметьте, безо всяких признаков трупного окоченения, разложения, или что там еще бывает у покойников!.. Как я завидую мамуле - она совершенно не утратила хладнокровия, более того - в ее глазах появился огонек любопытства и азарта: ее эта ситуация взбодрила и увлекла. Чего не скажешь обо мне. С меня, уж извините, хватило залитого кровью редакционного помещения, сорванного номера и истрепанных нервов.
Я села в кресло, причем страдальческий взгляд покойника сам собой переместился на мои колени, и выпрямилась с ледяным видом.
- Итак? - сказала я зловеще. - Я вас слушаю, молодой человек.
Молодой человек взял себя в руки и даже сделал неуклюжую попытку принять сидячее положение.
- Я... - он откашлялся, с благодарным кивком принял чашку чая, отхлебнул, старательно отводя глаза от моих ног, и продолжил: - Я действительно Ян Саарен.
- И это вас зарезали в моем офисе! - тоном общественного обвинителя перебила я.
- Да... то есть нет! Конечно, нет... Пожалуйста, не перебивайте, у меня и так все путается в голове, - взмолился поверженный Джеймс Бонд и едва не выронил из рук чашку. - Можно, я все-таки сяду? Мне как-то неловко... в таком положении...
Я милостиво кивнула, и он радостно сел, держа чашку на весу.
- Так вот, - сказал он уже более твердым тоном. - В редакции зарезали моего сводного брата Эдуарда. Вы, наверное, заметили, что мы с ним невероятно похожи, хотя у нас разные отцы. Мы оба, по словам мамы, вылитый дедушка, мамин отец... ну, это не имеет отношения к делу... Эд моложе меня на два года... был.
Его лицо слегка скривилось, точно от боли, но он справился с собой и продолжал:
- В тот день... если позволите, я хотел бы закурить! - он взял сигарету, протянутую мамулей, с благодарностью кивнул, прикуривая. - Так вот... в тот день Эд пришел ко мне в редакцию после окончания работы, чтобы подвезти меня на своей машине... мы должны были ехать в гости к тетушке. А я как раз в это время вышел купить себе кофе и чего-нибудь перекусить... я, если вы помните, работал над интервью... Все уже ушли домой. Меня не было от силы двадцать минут, дверь я оставил открытой...
- Это неслыханно! - не выдержала я. - Как вы могли оставить открытой дверь в редакцию?! Да еще в отсутствие сотрудников. Там, между прочим, материальные ценности. А если бы что-нибудь пропало?..
Тут я осеклась, потому что случившееся в тот вечер было, все-таки, посерьезней, чем пропажа материальных ценностей. Взяв себя в руки, я кивнула:
- Продолжайте. Вы оставили дверь открытой и ушли за кофе. Когда вы вернулись...
- Когда я вернулся, - его голос слегка дрогнул, - все было кончено. Вы знаете, что я там увидел. Я бросился к Эду - он был еще теплый, но ясно было, что он мертв. Я не сразу смог в это поверить... брат... я растерялся. Стал набирать номер скорой помощи... потом бросил трубку. Потом... поймите, я был не в себе... В общем, я ушел. Взял у Эда из кармана ключи от машины, бумажник, водительское удостоверение, сунул ему в карман свой собственный бумажник со всеми ID, захлопнул дверь, сел в машину и уехал.
- Уехали - куда? - подала голос мамуля, небрежно стряхивая пепел мимо пепельницы. Все ее внимание было сосредоточено на захватывающем рассказе Саарена.
Тот вздохнул. Его пальцы, сжимающие сигарету, заметно дрожали.
- Я не знал, откровенно говоря, куда деваться. И не представлял, что происходит. Понимал только, что мне нужно бежать...
- А почему, собственно? - мамуля выпрямилась в кресле и сверлила гостя орлиным взором. - Ну, хорошо, ваш брат погиб. Видимо, стал жертвой банального ограбления. По-моему, первым вашим шагом должен был стать звонок в полицию. Но вы этого шага не сделали. Наоборот - подменили документы, чтобы создать иллюзию собственной смерти, и пустились в бега. Из этого нетрудно сделать вывод, что вы прекрасно поняли, что происходит. Видимо, убить должны были вас, и вы хотели убедить ваших преследователей в том, что их покушение удалось. Я права?
Теперь у бывшего Джеймса Бонда дрожали не только руки, но и голос. Но он все-таки, надо отдать ему должное, был невероятно красив даже в этом малопочтенном положении. И кое-какое достоинство все же сохранял.
- Да, вы правы. Я действительно воспользовался смертью Эда... как последний подонок. Испугался за свою шкуру... - он твердо взглянул мамуле в глаза. - Хорошо, я все расскажу. Эта история не отличается оригинальностью... Видите ли, в бытность российским журналистом я раскопал несколько довольно дурно пахнущих секретов... За ними стояли очень большие люди. В общем, вы понимаете - мне пришлось срочно уносить ноги. Там со мной шутить не собирались. Я отправился к Эду, который уже пять лет жил в Америке, впрочем, как и все наши родственники. Надеялся, что здесь меня защитит американское государство, - он слабо усмехнулся. - Как видите, ничего не вышло. Они нашли меня. Просто ошиблись и зарезали не того, кого следовало. Умирать во цвете лет я не хотел. И поэтому подменил документы и сбежал.
- Вы что, направились прямо сюда? - недоверчиво спросила я. Конечно, мамуля рассеяна до невозможности во всем, что не касается ее работы, но не заметить прячущегося на чердаке незнакомца в течение нескольких суток - это уж слишком!.. Впрочем, она, скорее всего, даже если и слышала какие-нибудь подозрительные звуки, решила, что это еноты или другая живность. А на чердак мамуля вообще никогда не поднималась, так что там вполне мог разместиться хоть полк.
Саарен кивнул.
- Вначале я запаниковал и просто ездил некоторое время по городу безо всякой цели, чтобы успокоиться... оплакивал брата... трясся от страха...
Он взглянул на меня своими невероятными глазами, полными боли и мужества, и мое сердце снова дрогнуло, как в тот день, когда я увидела его впервые. Я была вынуждена отвести взгляд и машинально расправить юбку на коленях.
- Я... - он запнулся, невольно проследив за моими руками. - В общем, когда я успокоился, то решил уехать из города. Но куда?.. Однажды в офисе, листая подшивки, я увидел детектив, который меня так увлек, что я спросил девочек, нет ли у них еще произведений этого автора, и вообще - где можно купить его книги...
Я метнула в мамулю взгляд - она вспыхнула от радости, но тут же приняла вид пресыщенной славой нобелевской лауреатки.
- И девочки с гордостью сказали мне, что все детективы для газеты пишет мама нашего редактора, которая живет круглый год в горах, в какой-то глуши, и никогда не приезжает в город... В тот день... - он запнулся, - в общем, я вдруг вспомнил об этом по какой-то ассоциации. И позвонил Нелли. Сказал, что мне срочно нужно с вами связаться, Мария, - он вздохнул, - по поводу интервью. Но я не могу вас найти, телефон не отвечает. Нелли тут же предположила, что вы у мамы в горах и дала телефон. Но мне нужен был адрес. Я начал что-то плести про друга, номер которого начинается с тех же цифр, сочинил какой-то дурацкий адрес, и доверчивая девочка, со смехом поправляя мою ошибку, выложила не только название городка, но и улицу, и номер дома... Я вел машину и дрожал от мысли, что как раз в этот момент полиция, возможно, вызванная каким-нибудь добропорядочным гражданином, осматривает тело моего брата. Они могли снять отпечатки и определить личность убитого. Тогда машина меня выдаст... Я оставил ее в лесу, не доехав нескольких миль до вашего дома, и стал добираться пешком. Фонарика у меня не было, и я, разумеется, заблудился в кромешной темноте, свалился с обрыва, кажется, вывихнул ногу, ударился о какой-то камень затылком и потерял сознание. Пришел в себя от того, что мое лицо обнюхивал какой-то зверь...
Я не смогла сдержать легкого крика ужаса: если бы меня обнюхивала даже мышь, у меня бы наверняка случился инфаркт! Какой он, все-таки, смелый!..
Смельчак бросил на меня взгляд украдкой, видимо, уловил перемену в моем настроении и слегка приободрился. Могу поклясться, что заметила в его глазах радостный огонек!
- Наверное, это был енот, их тут полно, - хладнокровно прервала мамуля наш обмен взглядами. - Ну, и что было дальше? Как вам удалось выбраться?
Раненый герой скромно пожал плечами.
- В общем-то, я и сам удивляюсь. Уже слегка рассвело, но в лесу было еще совсем темно. Зверь, который меня обнюхивал, удрал, как только заметил, что я пошевелился, однако я представления не имел о том, водятся ли в этих лесах более крупные животные, и решил, что нужно как можно скорее выбираться. Но для этого следовало дождаться утра - идти в темноте по сильно пересеченной местности с вывихнутой ногой невозможно. Я кое-как поднялся, стараясь не ступать на больную ногу, и заметил за деревьями какое-то строение. Это был заброшенный домишко, он сильно обветшал, но мне удалось забаррикадироваться и дотянуть до утра... Временами я засыпал, просыпался от холода... Стучал зубами, мечтал выпить горячего кофе, выкурил все свои сигареты. Утром стал пробираться к дороге. К счастью, у меня очень хорошее врожденное чувство направления, и довольно скоро я увидел небольшое шоссе... Ориентируясь по указателям, пошел по его краю, вышел к вашему городку... Пришлось немного поплутать, потому что городком, простите, это место назвать все-таки трудно: дома так разбросаны по лесу и склонам, что определить, где находится нужная улица, можно только, если очень хорошо ориентируешься в ваших краях. Мне страшно хотелось зайти в какой-нибудь магазинчик и купить хотя бы пачку сигарет, и я бы, наверное, сделал это, несмотря на то, что понимал: незнакомец вроде меня, ободранный и исцарапанный, неизбежно привлечет внимание. Но, к счастью, никакого магазинчика мне на пути не попалось. Когда я добрался, наконец, до вашего дома, уже смеркалось. Я потратил некоторое время, чтобы убедиться наверняка, что это именно тот дом, который мне нужен: подобрался к почтовому ящику, стараясь не попасться вам на глаза... У меня еще оставались кое-какие сомнения, но позже, уже в темноте, подкравшись к одному из освещенных окон, я увидел на камине эту фотографию...
Он кивнул в сторону каминной полки: там стоял мой портрет. Не знаю, как он меня узнал: на дурацком, советских времен, подкрашенном снимке у меня были две аккуратные косички и надетая впервые школьная форма. Слава Богу, что мамуле не пришло в голову выставить на всеобщее обозрение фотографию меня в годовалом возрасте: голая попа и все остальное, улыбка до ушей, демонстрирующая три зуба, и задорный бантик на практически лысой башке. Это, я думаю, очень затруднило бы опознание.
А наш герой рассказывал дальше.
- Я прятался в лесу до тех пор, пока в доме не погас свет. А погас он часа в три ночи...
- Ну, да, - кивнула мамуля, закуривая и предлагая гостю сигарету, которую он схватил с благодарностью, - я часто засиживаюсь допоздна. Как же вам удалось забраться на чердак?
- По крыше террасы, - признался Джеймс Бонд с виноватым видом. - К тому времени я был совершенно вымотан: днем стояла жара, вечером сделалось прохладно, а ночью я так замерз, что с трудом ворочал конечностями. У меня сутки не было ни крошки во рту, меня мучила жажда, и нога болела - короче, не знаю, как мне удалось не сорваться, когда я карабкался на крышу, а потом в окно чердака.
Описание его злоключений уже начало меня раздражать. Что это за привычка у мужчин - вечно бить на жалость? Ах, бедный, беспомощный, усталый, испуганный мальчик!.. Тут я вспомнила, что мне пришлось, вдобавок, тащить его вниз с чердака буквально на своих плечах, и совсем разозлилась.
- Ну, хорошо, - сказала я сварливо. - Остальное опустим. Предположим, в редакции был убит ваш брат, а не вы. А как вы объясните это?
И я обличительным жестом указала на его голову.
- В самом деле, волосы же не могут так отрасти за три дня, правда? Если только вы не покойник, а мы, кажется, уже выяснили, что нет.
- Ах, это?.. - он с довольно дурацким видом подергал себя за длинную пепельную прядку. - Это парик. Я его купил где-то по пути на всякий случай... Не знаю, как мне удалось не потерять его во время моих злоключений.
Джеймс Бонд ухватил себя за волосы на затылке и стянул парик жестом, каким Фантомас в старом фильме снимает маску. Потом он посмотрел на меня, пригладил свои собственные волосы и нерешительно улыбнулся. Ослепительно блеснули зубы, и я уже готова была простить красавчику все его слабости и упасть в его объятья, когда в комнате, как в каком-нибудь дурацком боевике, раздались выстрелы.Надо сказать, наш гость среагировал мгновенно: он, как кот, метнулся к мамуле, сшиб ее на пол и задвинул под прикрытие диванной спинки, на лету каким-то образом успев зацепить плечом мое кресло и опрокинуть его, так что я оказалась лежащей посреди ковра в странной позе и с креслом на голове.
Выстрелы продолжали греметь, и я, наверное, растерялась, потому что вместо смирного отползания куда-нибудь в сторонку, свалила с себя тяжелое кресло, встала на ноги и начала отряхивать юбку. По идее, меня должна была бы немедленно настигнуть пуля, однако очень скоро я с удивлением убедилась, что по мне лично никто не стреляет, хотя все вокруг громыхает и звенит, рассыпается осколками и взвизгивает.
- Маша! - крикнула мамуля, и я услышала в ее голосе настоящий страх за меня. Как приятно... Тем не менее, я не упала на пол и даже не пригнулась, а продолжала стоять, как статуя, представляя собой, смею надеяться, весьма привлекательную и заманчивую мишень. Наверное, я слегка сошла с ума - ненадолго! - от шока. Вокруг разлетались вдребезги стекла в мамулиных картинах и моя коллекция керамических кроликов. Пули дырявили мебель - не такая уж она была новая и хорошая, я все равно собиралась ее менять, но это не причина, господа, чтобы врываться и учинять разгром! Я, если вы не возражаете, сама знаю, когда мне менять мою мебель, а когда не менять!..
Почувствовав, как во мне поднимается глухое бешенство, я выпрямилась и расправила плечи, грозно сделав шаг вперед по направлению к окну, из которого стреляли.
Очень странно, но меня и на этот раз не застрелили. Более того: за окном метнулась тень и раздался сдавленный окрик:
- Осторожно, молодую не задень!.. Вон он, за диваном!
Пуля, выбив красные кирпичные брызги из камина, отрикошетила в мою сторону и пролетела над ухом, шевельнув прядку волос и обжегши мочку. Я вскрикнула - не от боли и даже не от неожиданности, а потому, что на мне были новые серьги с александритом, которые, между прочим, стоили немалых денег!
За окном замерли, видимо, решив, что в меня попало. Воспользовавшись этим, я рванулась к окну, точно фурия. Не знаю, на что я надеялась - может быть, поймать этих бандитов?.. Но мне помешали. Ян, до этого смирненько лежавший за диваном, кинулся на меня и повалил. Мы с ним сплелись на ковре в неразрывный клубок, потому что я очень не люблю, когда на меня неожиданно набрасываются, и всю свою злость обратила на попытки пнуть его в пах. Сказать по справедливости, мне это не удалось, потому что мой спарринг-партнер оказался достаточно ловок и изо всех сил защищал свое достоинство, стараясь при этом не причинить мне вреда. Думаю, мы с ним представляли совершенно невероятное зрелище для нападавших, которые перестали стрелять и, похоже, затаились.
Каким-то образом Яну удалось оттащить меня под прикрытие мебели прочь от сектора обстрела. Мы немного полежали, тяжело дыша и сверкая друг на друга глазами, а потом он приподнял голову и прислушался.
- Похоже, они ушли, - заключил он, в конце концов, и начал подниматься.
- Нет! - с неподобающим волнением воскликнула мамуля и схватила его за руку. - Не вставайте! Погодите еще немного... вдруг они вернутся.
Мы полежали еще немного. У меня затекла нога.
- Вы как хотите, - объявила я, - а я встаю. У меня юбка помнется, и вообще - нужно вызвать полицию.
С этими словами я быстро поднялась... Наверное, не надо мне было вставать так резко: перед глазами запрыгали какие-то мошки, все вокруг потемнело, а в следующую минуту я открыла глаза в мамулиной спальне на кровати. Надо мной склонялись два лица, которые я не сразу узнала - комната плавала в сероватом тумане, и все звуки доносились как будто издалека. Черт побери, я, кажется, упала в обморок!..
- ...это шок, - сказал мужской голос, а женский с нотками тревоги воскликнул:
- Она очнулась!.. Маша, как ты себя чувствуешь?
Они что - подумали, что я грохнулась из-за этой дурацкой перестрелки?.. Конечно, я женщина слабая, и даже, в некотором роде, беззащитная, но не до такой степени, господа! Я просто слишком резко встала на ноги после долгого неподвижного лежания на полу, вот и все. У любого бы закружилась голова. А этих идиотов с пистолетами я не испугалась ни капли, клянусь. Тем более, что они в меня-то и не стреляли.
Последнюю мысль я высказала вслух, и мамуля встревожено спросила:
- Она что-то сказала! Маша, что?.. Что ты говоришь?..
Видимо, мой голос был таким тихим и слабым, что они не разобрали ни слова. Я попыталась приподняться, и почувствовала на спине сильные ладони, осторожно и бережно помогающие мне сесть. Ян склонился ко мне так низко, что до моего лица донесся запах пота. И, как ни странно, он не был мне неприятен!
Усевшись в постели, я откашлялась и сказала громко и раздельно:
- Они по мне не стреляли! И даже один крикнул другому, чтобы был осторожен и не попал в меня! Интересно, почему? Я им настолько понравилась?..
- Не представляю себе такое чудовище, которое бы решилось выстрелить в вас, Мария, - галантно сказал Ян. - Конечно, они не хотели испортить подобную красоту...
Дурак он, что ли?..
- Вообще-то, - сказала я ехидно, - белку бьют в глаз, чтобы не испортить шкуру. Кто им мешал хорошенько прицелиться и выстрелить в какое-нибудь не слишком заметное место, чтобы не нарушать экстерьер?
- Ну, слава Богу, - облегченно вздохнула мамуля. - Она в порядке. Мария, хватит мять мою постель. Пойдемте посмотрим на разрушения и вызовем, в самом деле, полицию...
Полицию нам вызывать не пришлось: едва спустив ноги с кровати на пол, я услышала завывание сирен, а через несколько мгновений внизу захлопали дверцы полицейских машин и усиленный мегафоном голос предложил выходить по одному.
- Что будем делать? - спросила я. - Между прочим, Ян, вас убили несколько дней назад. Как вы объясните копам свое внезапное воскрешение из мертвых?
Он стиснул челюсти - это ему очень шло, - и сообщил:
- На чердаке, под комодом, документы моего брата... водительские права, что-то еще... Я поднимусь и возьму. Никто не станет проверять, надеюсь. Если только... если только они не нашли в лесу машину. Могли уже найти - я оставил ее там два дня назад.
- В общем, ничего другого мы все равно не придумаем, - решительно сказала мамуля и огляделась по сторонам в поисках своих сигарет. Я подала ей раскрытую пачку, лежавшую на тумбочке возле лампы, она поискала по карманам халата зажигалку, не нашла и, пожав плечами, пошла к дверям, держа в руке незажженную сигарету.
Ян молнией взлетел на чердак и успел присоединиться к нам, когда мы выходили на террасу.
Боюсь, наша процессия выглядела не лучшим образом: я, бледная после обморока и босиком, со спутанными волосами; мамуля, утратившая свое всегдашнее царственное спокойствие - у нее даже слегка дрожали пальцы, сжимающие незажженную сигарету; и Ян - исцарапанный, прихрамывающий, растрепанный, как пациент ментального госпиталя... Что я опять сказала? "Ментального госпиталя" - это ж надо!.. Психушки, господа, - вот как это будет по-русски! И нечего придумывать себе оправдания - чуждая языковая среда, мало времени для чтения... Вот разберусь со всей этой катавасией - и сразу перечитаю Чехова и Бунина. И еще Булгакова. А то так можно и до "клозни дору" докатиться.
Мы, не сговариваясь, сообщили полицейским одно и то же: неизвестно кто, неизвестно зачем и из каких побуждений обстрелял нас, мирно пьющих чай в гостиной. В доказательство мы продемонстрировали озабоченным копам изуродованный интерьер и показали, из какого окна стреляли. К счастью, местная полиция была не слишком искушена в разгадывании детективных загадок, поэтому они не догадались выяснить, кто из нас где стоял и сидел - иначе им, несомненно, показалось бы странным, что в меня ни разу не попали. На личность Яна они тоже не обратили особого внимания - я, скромно потупившись, сообщила офицеру, что Ян - мой любовник, а офицер был слишком занят разглядыванием моих ног, чтобы внимательно приглядеться к документам. Так что, даже если машину уже обнаружили, он не связал имени владельца с личностью моего гостя. Впрочем, американские полицейские только кажутся увальнями, и, вполне возможно, он вспомнит об этом факте позже, когда мои колени исчезнут из его поля зрения. Я покусала губу и сказала:
- Кстати!.. У моего друга на днях угнали машину.
Ян вытаращил на меня глаза, но потом до него дошел смысл моего тонкого хода, и он согласно закивал, с готовностью вытаскивая из бумажника документы на автомобиль.
Офицер с интересом посмотрел на него, повертел в руках протянутые бумажки и спросил:
- Почему же вы не заявили раньше?..
Ян посмотрел на меня, и я поспешила принять экстренные меры: как бы невзначай повела плечом, отчего на блузке расстегнулись сразу две пуговицы, залилась нежным румянцем и скромно сказала:
- Понимаете, офицер... у нас с моим другом бывает так немного времени, чтобы побыть вдвоем... ну, в общем... я уверена, вы можете это понять: у вас на лице написано, что вы очень страстный мужчина... - офицер покраснел от удовольствия и важно кивнул. - В общем, мы не вылезали из кровати последние двое суток... и попросту не заметили пропажи автомобиля!
Коп посмотрел на Яна с уважением и некоторой завистью и спросил, нет ли у нас каких врагов. Но тут мамуля, которая успела позаимствовать зажигалку у молоденького полицейского и теперь дымила как паровоз, высказала гениальную догадку, что происшествие могло быть очередным проявлением антисемитизма. В комнате повисло неловкое молчание, потом один из полицейских робко возразил, что в этом районе никогда ничего подобного не случалось. На что мамуля, по-королевски вскинув голову, начала сыпать цитатами из газет и телепередач, рассказывающих об участившихся фактах вандализма на еврейских кладбищах и других антисемитских выходках, а также обострившейся борьбе черного движения с американскими евреями.
Полицейские переглянулись, и один из них - симпатичный белозубый негр - нерешительно спросил:
- Мэм, а не могли это быть, скажем, ваши соотечественники?
Я сразу вспомнила крик из окна, перемежаемый стрельбой: та фраза, надо сказать, прозвучала на чистейшем русском языке, и мамуля ее прекрасно слышала. Но она, не моргнув глазом, отчеканила:
- Мои соотечественники - все еврейские беженцы, а ворон ворону глаз не выклюет!
Эта русская поговорка ввергла копов в некоторое замешательство, но они все-таки, кажется, поняли, что мамуля имела в виду.
Выполнив еще какие-то формальности, полицейские, наконец, уехали, несколько раз клятвенно заверив мамулю, что они разберутся в досадном происшествии, которое имело место на вверенной им территории, а также пообещав Яну отыскать его машину.
За всеми этими событиями начало светать, и за окнами принялись активно чирикать вспугнутые стрельбой птицы. Мамуля выглядела довольной, ее глаза сверкали. Оправившись от первого шока, она почувствовала себя в гуще событий настоящего детектива, и ей теперь хотелось немедленно приступить к расследованию его обстоятельств. Что касается меня, я ничего не чувствовала, кроме усталости: мне банально хотелось спать, кроме того, я опасалась, что на бедре, которым я стукнулась, когда Ян сшиб меня вместе с креслом на пол, появится ужасный синяк, и собиралась принять душ и как следует помассировать это место. От размышлений о синяке меня отвлек возглас мамули:
- И все-таки, куда же девалась моя зажигалка?..
- Возможно, вы обронили ее в гостиной, - услужливо сообщил Ян и похромал по коридорчику, собираясь отыскать потерю. Мы с мамулей последовали за ним.
Зрелище разоренной гостиной не прибавило мне хорошего настроения. Подобрав с пола любимого коричневого кролика с отбитым ухом, я погрозила кулаком в сторону окна и полезла под диван, чтобы отыскать ухо и посмотреть, нельзя ли его приклеить. Под диваном валялась моя записная книжка, развалившаяся на несколько частей. Пухлые странички усыпали пол за диваном, адреса и телефоны, записанные наспех на салфетках и разрозненных листках и засунутые в книжку, рассыпались, несколько визиток отлетели к камину. Я, изо всех сил стараясь быть оптимистичной, подумала, что все к лучшему - теперь у меня есть повод завести, наконец, новый еженедельник и аккуратно рассортировать все нужные имена и адреса. Тут мое внимание привлек мятый листок, лежащий отдельно рядом с каким-то булыжником. Я подняла его (не булыжник), расправила и прочла крупные печатные буквы: "Если хочешь жить, держись подальше от этого типа!"

    ..^..