Шкловер Марк Юрьевич
Муму
Моего сослуживца и закадычного приятеля зовут Муму. Только не подумайте, что его отец был глухонемым, как Герасим - просто Муму кореец, а у них имена и покруче встречаются. Так вот, хоть наши товарищеские отношения с Муму дальше работы не распространяются, зато уж внутри министерства нас водой не разольешь. Да-да, мы с ним не хухры-мухры, а министерские работники. Оба-два. Но мы не министры – боже упаси! Мы чуть-чуть пониже. Если быть предельно точным – клерки среднего звена. Спросите меня, что это такое, и я затруднюсь вам ответить. Понятия не имею причем тут какое-то звено? И, тем более, почему оно среднее? Господи, да ниже нас рангом в Министерстве Управления Метеорологическими Условиями Канады (МУМУ Канады) только одни тараканы. Кстати, вы наверное уже обратили внимание на мистическое сходство аббревиатуры названия министерства с именем моего друга!? Удивительно, правда?! Между прочим, Муму абсолютно убежден в судьбоносности подобного совпадения, предвещающего ему головокружительную карьеру в канадском обществе. Я не большой дока в корейских премудростях и поэтому, видимо, не в состоянии понять каким таким образом Муму собирается достигнуть заоблачных вершин, если в свои сорок с лишним лет сумел дослужиться только до должности мальчика на побегушках. Кроме того, он уже был на гребне славы, когда работал главным инженером на Сеульском машиностроительном заводе. Покомандовал и хватит! Теперь дай другим! На мои робкие попытки докопаться до истины Муму отвечал так:
-Во-первых, Майкл, мы с тобой не простые курьеры, а внутренние, министерские. Во-вторых, есть у корейцев такая пословица: «Если не надеяться на лучшее, то лучше и не рождаться».
Нет, на эту тему с Муму спорить бесполезно. Вот я и не спорю, а молча качу свою курьерскую тележку вровень с его, пока наши пути не разветвятся. Все равно мы с ним в скором времени снова пересечемся в сортировочной, где за чашкой кофе и сигареткой успеем обсудить все смешные события дня. Не знаю: то ли у корейцев чувство юмора совпадает с нашим, то ли Муму - уникум, но факт остается фактом – мы понимаем друг друга с полуслова.
Да, раз уж я упомянул о мальчиках на побегушках. Знаете такую графическую картинку: старуха-молодуха? На ней еще художник изобразил тонкую грань перехода от юности к тлену. Там, в зависимости от угла наблюдения, перед вашими глазами предстает либо молодая красавица с ожерельем на шее, либо отвратительная старуха в меховом манто. Так вот, Муму отчасти напоминает мне эту картинку. С поправкой на половою принадлежность, разумеется. Этакий мальчонка-старичонка. Наверное сходство с мальчиком обусловлено исключительной худобой и миниатюрностью моего друга, похожего в профиль на картонного человечка с прикрученными хлипкой проволочкой конечностями. Когда в Ванкувере стоит ветреная погода, меня так и подмывает ухватиться за рукав его куртки, чтобы моего дорогого друга не унесло порывами ветра в холодные воды Тихого океана. В эфемерности Муму еще раз проявляется мистическая загадочность его имени. На корейском языке «му» означает воинственный и храбрый в бою человек. По-видимому, два воинственных храбреца, соединясь в одном имени, нейтрализовали друг дружку – чем иначе можно объяснить физическую и душевную субтильность Муму.
Зато в фас он бывает весьма разным: когда он задорен и весел, то блестит словно только что сошедшая с конвейера шоколадка, а угрюмый и унылый вид сразу превращает его в главного аксакала. К сожалению, по большей части глаза Муму наполнены-таки бездонной грустью, как будто это не я, а он уродился евреем. Впрочем, не станем раньше времени его жалеть, потому что грустит он только в рабочие часы, а о еврействе Муму мы еще успеем наговориться. Да, во имя высшей справедливости (раз уж я взялся сравнивать моего друга с картинкой) не мешало бы добавить, что с фасада Муму больше похож на мальчишку – особенно, когда стоит на месте. Почему когда стоит? Да потому, что по походке его легко можно принять не только за старика, но и за покойника. Боже, как этот идиот передвигает ноги! Словно бредет по дну болота или восходит на Эверест. Кроме того, его еще слегка заносит из стороны в сторону. Прямо на меня – ведь это я гуляю с ним в обеденный перерыв. Возможно, причиной опорно-двигательного дисбаланса Муму являются его ботинки. Они у него рабоче-крестьянские: массивные, тупоносые, с железякой в мыске на случай нечаянной встречи с гвоздем. Поскольку гвозди в «МУМУ» Канады из пола не торчат, Муму мучает себя понапрасну. С одной стороны я его понимаю: человек экономит на ботинках, с другой – какая к чертям экономия, когда они у него за месяц шарканья по асфальту подчистую снашиваются.
Наши послеобеденные шатания по улицам не подпадает под определение праздного. О, нет! Напротив, мы делаем покупки, помогая нашим женам в ведении домашнего хозяйства. Не стану преувеличивать значение этого вклада, но сам факт его наличия уже говорит о многом. Так считаем мы оба: я и Муму. Покупки мы совершаем дважды в неделю - по вторникам и пятницам. В местном универсаме. Мы там приобретаем лотерейные билеты: 6 из 49. Обычно разыгрывается от 2 до 10 миллионов долларов. Представляете, как обрадуются наши жены, если мы выиграем! Лучшей помощи по хозяйству им и не приснится! Точнее говоря, обрадуется только одна жена – ведь не можем же мы выиграть одновременно. Тем более, что вероятность выигрыша равна примерно одному шансу из 13 миллионов.
-Многовато, - однажды сказал Муму.
-Да, - соглашаюсь я.
-Если бы получать восемнадцать тысяч долларов в день, а не за год – можно было бы развернуться, - вдруг мечтательно говорит Муму.
-Лучше – в час.
-А еще лучше – в минуту.
-Тогда уж – в секунду, - говорю я.
-Знаешь что, - говорит Муму, - если бы я получал восемнадцать тысяч в день, я бы тебя нанял на восемнадцать тысяч в минуту.
-Как это? – спрашиваю. –Ты бы сразу же разорился.
-Я бы нанял тебя целовать меня в задницу.
-Тебе бы денег на это не хватило, чмо ты красноглазое, - отвечаю.
-Хм, хватило бы, - говорит. –Я бы тебя ровно на одну секунду нанял. Это как раз пять долларов получается. Могу и сейчас нанять.
Ну, и после этого вы будете мне дундить будто у корейцев нет чувства юмора?
Стоимость одной комбинации в лотерею всего один доллар. В конце-то концов, как работники министерства, мы можем себе такое позволить. Обычно я покупаю две комбинации, а Муму – три. При этом я всегда про себя думаю, что если мы снова ничего не выиграем, то по сравнению с Муму я окажусь в однодолларовом выигрыше. Ха-ха, бедный Муму! Однажды, несколько лет спустя после начала наших совместных походов в Супермаркет, я раскрыл ему глаза на свою маленькую хитрость. Боже, он буквально позеленел от гнева:
-Сколько же, сволочь, ты сэкономил? – сквозь зубы процедил он.
-Много! Тысячу долларов! – без запинки отчеканил я.
-Мудак! – сказал Муму единственное известное ему русское слово.
Вообще-то, если послушать наш разговор со стороны, то можно, наверное, уписаться от смеха. Один акцент чего стоит. У Муму английский немного получше моего – все-таки он уже десять лет живет в Канаде. Зато у меня не столь ужасное произношение. Тоже, конечно, не выпускник Оксфорда, сами понимаете. Бедняга Муму захлебывается в чуждых ему словах и звуках, как простуженный ребенок в соплях. Особенно если он нервничает. Я имею в виду Муму, а не ребенка. Впрочем, Муму всегда нервничает, когда ему приходится говорить по-английски и поэтому считает акцент главной преградой к восхождению по служебной лестнице. Хороший английский язык он воспринимает как личный вызов и всегда с подозрением вглядывается в лица новых сотрудников, чья речь льется свободнее, чем у него.
-Во, глянь, еще одного подхалима принесло на нашу голову, - ворчит он и с особым ожесточением толкает тележку по узкому министерскому коридору. Я конечно не психолог, но, возможно, именно в отношении к языку кроется страсть моего друга к анекдотам про заик. Он этих заик просто обожает. Хлебом его не корми, а вынь да положь новый анекдот про заику. Впрочем, он и старым никогда не брезгует: веселится словно новорожденный. Самый любимый у него анекдот про заику, стоящего в очереди к урологу. Ну, про того, который, заикаясь, спрашивает у другого пациента по какому тот вопросу записался к врачу, и которому тот пациент отвечает, что он так писает, как этот заика разговаривает. Каждый раз, когда я пересказываю Муму незамысловатое содержание этой шутки, стены министерства сотрясаются от мощного хохота. А однажды, отсмеявшись вволю, Муму сказал:
-Наверное он безработный.
-Кто? – не понял я.
-Как кто? – удивился мой друг. –Твой заика!
Теперь пришла моя очередь удивляться:
-С чего ты взял? – спрашиваю.
-Конечно, - отвечает Муму и пожимает плечами, - кто же его такого на работу примет: с акцентом и еще заикающегося.
Иногда мы сворачиваем в хозяйственный магазин. Покупки там мы почти никогда не делаем, но зато досконально изучаем все товары. Впрочем, с момента приобретения моим товарищем домика, наши традиции слегка поменялись. Теперь уже Муму не только приценивался к разноцветным загадочным штуковинам, практическое назначение которых не всегда могли объяснить сами продавцы, но и приобретал их, демонстрируя удивительную изобретательность ума. Так однажды на моих глазах он купил щетку для соскабливания ракушек с днища яхты. Прекрасно зная, что никакой яхты у Муму и в помине нет, я поинтересовался целью покупки.
-Я перевешиваю кухонные шкафчики, - лаконично ответил Муму. Иногда он умеет сохранять бесстрастность сфинкса.
-Ну? И? – с возмущением в голосе допытывался я.
-Мне нужны дюбели, чтобы винты из стены не выпадали.
-Тебе нужны дюбели, чтобы у тебя мозги из ушей не вытекали! – взорвался я. –Причем здесь твои чертовы дюбели?
-Я их из деревянной ручки напилю. Так будет дешевле. Понял? Мудак!
Господи, иногда я готов расцеловать этого мерзавца.
Кстати, по поводу ума. Я так до конца и не разобрался, каким образом он у него работает. Иной раз в его узких с красноватыми белками глазах можно узреть целый кладезь восточной мудрости, а порой он ведет себя подобно тупой скотине. Обычно второе состояние находит на Муму в ситуации, когда мне от него чего-нибудь требуется, а первое, как вы уже наверное догадались – прямо в противоположном случае. Я же и говорю – хамелеон!
На самом деле, за долгие годы тесного общения мы давно успели распределить между собой наши роли: Муму – тугодум, а я - склеротик. И неизвестно, что предпочтительней. Часто у нас случается на эту тему короткие перебранки.
-Ну и дурак же ты, братец, - говорю я своему другу.
-Ты мне это уже говорил, - угрюмо отзывается он. –Впрочем, чего с тебя-склеротика возьмешь. Все равно ты ни черта не помнишь.
-Может и не помню, но ты-то все равно не понимаешь. Тебе объясняешь, объясняешь, а ты не врубаешься. Вот и приходится по сто раз повторять.
-Откуда ты знаешь? Ты же не помнишь, врубился я или нет. Вот и повторяешь, как попугай: дурак, дурак, дурак. Совсем у тебя, сахарная ты пудра, память отшибло.
-Чтобы придти к подобному умозаключению, надо иметь мозги, а у тебя их, желтый лимон, с роду не было…
Сахарная пудра – так он обзывает меня, потому что я – белый. В ответ я зову его желтым лимоном. Разумеется, мы друг на друга не обижаемся: по большому счету нам почти наплевать на окраску человеческой кожи. Я употребил здесь наречие «почти», так как имеется все-таки одно небольшое обстоятельство – маленькое такое исключение из правил. Речь идет об одном моем преимуществе перед Муму, преимуществе, которое тот не рискнет оспаривать даже в пылу неистового спора. О, если вы еще не догадались, то я говорю о женщинах. О наших с Муму женщинах. О тех женщинах, которых имел я, и о тех, которых имел Муму. Тут все дело в том, что у меня были связи с азиатскими женщинами, а у Муму за всю его долгую жизнь не было ни одной белой тетки. Поэтому, когда у меня возникает желание сильно подразнить Муму, я задаю ему вопрос:
-Как же ты до сорока лет дожил, а так ни одной беленькой и не завалил?
Вот тут его меланхолия и достигает своего апогея. Он смотрит на меня минуту-другую исподлобья и наконец отвечает невпопад:
-Хм, надеюсь не все русские такие «мудак».
-Заметь, ты сегодня первый начал, - отвечаю я и поднимаю вверх указательный палец. Выясняя «кто из нас первый начал», мы пытаемся выявить наконец основного зачинщика споров.
–Кстати, почему бы тебе ни сходить в публичный дом? Найдешь себе там толстенькую беленькую и порезвишься на старости лет. Только не снимай русскую женщину, а то она тебя враз ухайдакает. Куда тебе с твоим-то крошкой.
-Может он у меня и крошка, но хоть в рабочем состоянии.
-Ты на что намекаешь? – интересуюсь я.
-Хм, - говорит Муму, - десять секунд – это твой лучший результат.
-Откуда ты знаешь?
-Да уж знаю, - отвечает.
-Откуда?
-Хм, слышал, как твоя жена тебя по телефону «Майкрософтом» называла. Мол, маленький и мягкий.
-Подумаешь! Меня и твоя жена так называет. Это они ласково.
-Ага, сегодня ты начал, - теперь поднимает кверху палец Муму.
По поводу «маленький-большой» вспоминается такой случай. Один парень, работник нашего министерства, вернулся из отпуска девушкой. Повторяю: ушел мужиком, а вернулся бабой. Ну, может не до конца бабой, а только местами. Я не проверял. Во всяком случае за грудь отвечаю. Груди у нее вполне женственные: если такие у красивой девахи увидишь, то сразу в области пупка йокнет. Здесь же совсем другой коленкор. Тут лучше вовсе не смотреть, а ежели посмотришь, то йокнет скорее всего не у пупка, а в горле. Имя она себе взяла Джоана. Я так понимаю, чтобы было проще запомнить: ведь раньше ее Джоном звали. Теперь бывший Джон носит юбку, туфельки на каблучках, красит губы помадой и ходит в женский туалет. На последний факт из биографии Джоаны прошу обратить особое внимание. Итак, Джон стал Джоаной, а нас, бывших его сослуживцев, начальство собрало на инструктаж: как себя с ней вести и все такое. Для наглядности пригласили эксперта. Полицейского. Точнее - полицейскую. Которая раньше была полицейским. Эта, с позволения сказать, служительница порядка все нам про нашу Джоану объяснила. Оказывается, сразу пипки этим ребятам не отрезают - опасаются как бы они не передумали. Грудь еще взад-вперед поперекидывать можно, а с пипкой дело обстоит куда сложнее. Вот врачи и ставят испытательный срок. Два года. А может и три, я уже запамятовал.
-Склеротик! – обозвал бы меня сейчас Муму.
-Причем здесь склеротик? – ответил бы я. –А оно мне нужно, чтобы его помнить? Оно мне не пригодится. Тебе нужно, ты и помни.
Короче, Джоана стала ходить в женский туалет. А до этого, как вы помните, посещала мужской. Однажды я спрашиваю Муму:
-Ты, когда Джоана еще мужчиной была, помнишь?
-Помню, - отвечает. А сам уже весь напрягся – подвоха ждет. И правильно, кстати, делает.
-Ты с ним в туалете встречался?
-Ну, - отвечает. -Встречался.
-Вот, - говорю, - теперь пиши пропало.
-Чего пропало?- спрашивает.
-Никаких, Муму, у тебя шансов, - отвечаю.
-Хм, - говорит, - мне с ней никакие шансы и не требуются. Джоана ваша, белая женщина, так что тебе и меч в руки.
-Ты не понял, - говорю. –Речь идет не о ней. Теперь тебе тут ни с кем не светит.
-Почему это?
-Потому что, - отвечаю, - Джоана уже всем растрепала какой у тебя малеький пенис.
-Снова ты начинаешь, - говорит.
-Я? Не выдумывай. Чего я такого сказал? Ну маленький и маленький – тебе же не на конкурс в Лас-Вегас ехать.
-Хм, говорит Муму, - исключительно курьеза ради хочу заметить, что мы теперь с тобой оба знаем женщину, у которой пенис крупнее твоего размером.
Во какой Муму языкастый. Ему палец в рот не клади. Я даже стихотворение придумал:
Языкаст мой друг Муму –
Палец в рот не суй ему!
-Знаешь, - сказал я, - у нас говорят, что в чужих руках пенис всегда кажется большим, чем он есть на самом деле.
-Хм, странно, - удивился мой друг. -У нас тоже есть подобная поговорка, но только про хлеб: «кусок хлеба в руках невестки всегда кажется слишком большим».
-Что ж, - философски заметил я, - у каждой нации свои национальные символы и приоритеты.
Да, пока не забыл, давайте вернемся к белым женщинам. Недавно у нас на работе состоялся очередной пустопорожний митинг. Вела его весьма преклонных лет дама, страшно некрасивая и к тому же очень самодовольная и заносчивая. И, что важно – абсолютно седая. От нечего делать я шепнул своему корейскому другу, что наконец у него появился реальный шанс сравнятся со мной в счете или даже перещеголять мои результаты.
-Слушай, Муму, - говорю я, - если она везде такая седая, то более настоящей Белой женщины и придумать невозможно. Белее может быть только снежная баба. Вперед, - говорю, - открывай счет.
Однажды к нам на сортировку почты временно приняли русского парня. Алекс оказался жизнерадостным качком и, что удивительно, бывшим учителем литературы из города Мурманска. Мы с ним быстро поладили. Перед тем, как познакомить их с Муму, я решил приколоться. Я показал Алексу на Муму и сказал, что сейчас познакомлю его с Анваром – пареньком из солнечной Киргизии. После чего жестом подозвал Муму.
-Муму, - представился Муму и протянул Алексу руку.
-Герасим, - отозвался Алекс и с обидой в голосе добавил, - хорош муму сношать!
Наблюдая за выражением их лиц, я катался по полу от смеха. Потом мы потратили с Алексом целый обеденный перерыв, пытаясь на английском объяснить Муму смысл выражения: «сношать Муму». До сих пор окончательно не уверен в результатах нашего филологического эксперимента.
Долгое время Муму никак не хотел поверить в мое еврейство.
-Евреи такие не бывают, - отвечал он на все мои доводы.
-А какими они бывают? – возмущался я.
-Эйнштейн, например.
-Ну? И? Что, только Эйнштейн, тупая твоя башка?
-Нет, еще Маркс.
Я пытался возражать и даже грозился предъявить ему в качестве доказательства свой обрезанный пенис.
-Хм, - угрюмо бубнил Муму, - тогда я тоже еврей. И я могу предъявить то же самое.
-Обрезанный, а не отрезанный, - сказал я, не имея под рукой других аргументов.
Буквально несколько дней спустя, он вдруг непривычно возбужденным голосом подозвал меня и сунул мне под нос обрывок газеты:
-Смотри, чего тут пишут, - сказал он.
Перед моими глазами прыгали палочки и черточки, которые я с грехом пополам рисовал в первом классе.
-Что ты мне свои иероглифы в нос суешь, чурка ты нерусская, - взорвался я.
Муму откликнулся на мою русскую речь, как всегда в подобных случаях, чрезвычайно лаконично:
-Мудак, - сказал он.
-Но пионг шин, - отпарировал я.
Он снова подсунул мне свою газету.
-Здесь написано, - сказал он, - что все корейцы – евреи. Это доказано нашими учеными.
-А нашими? – спросил я.
-Про ваших я еще не знаю, - серьезно ответил Муму.
-Ага!
-Китайцы тоже евреи, - немного подумав, добавил Муму.
-Боже, - сказал я. -Вовремя я из Израиля смотался.
-Почему?
-Представляю какая там будет давка, когда они все попрут на историческую родину.
По весне, после приобретения в собственность дома, Муму нешуточно увлекся сельским хозяйством. Бывало бредет с тележкой по коридору, а сверху на конвертах и пухлых бандеролях лежит открытый справочник по садоводству. Он и без этого справочника ноги еле передвигал, а теперь вообще стал ползти, как осенняя муха по стеклу, ничего перед собою не различая. Один раз, шутки ради я поставил у него на пути огромную пальму в кадке. И что вы думаете? Этот фикус своей тачкой, как мачете, пальму начисто снес. Пришлось мне ее по кусочкам назад в кадку запихивать - хорошо еще все обошлось без свидетелей. Больше я ему, образно говоря, палки в колеса не вставляю, зато иногда, когда наши пути пересекаются, пугаю Муму неожиданным хлопком в ладоши над его склоненной головой. Он смешно вздрагивает, сильно вжимает тонкую шею в узкие плечи и стремительно захлопывает книжку. Потом поднимает глаза и при виде моей довольной физиономии грустным голосом произносит свое любимое и единственное английское ругательство:
-Долбаное дерьмо, - задумчиво говорит Муму, но обращается не ко мне лично, а куда-то в потолок, возможно - к самому Господу Богу.
|
Ссылки: |