* * * Что ты смотришь? Проходи мимо, красавица! Я похож на гнилое яблоко, а ты на розовую айву. Эта жажда бессмысленная любить, Словно некий высохший рудимент. Ах, какая тонкая вьётся нить - Загляделся и вот: упустил момент. И безвольно тянешься к нежной той, Без которой кажется всё теперь Лишь насмешкой вычурной, пустотой. Бедный друг мой, не верь ничему, не верь! Завтра, может быть, эти же ты глаза, Эти руки, хрупкие как цветы, Проклянёшь, и всё предсказать нельзя. Для чего затеял гаданье ты? Разве мало было других забот, Разве плохо жил ты один, как перст. Эта жажда счастья тебя ведёт Дальше самых печальных загробных мест. Любишь если, то прочь поезжай, в карая, Где пройдёт в дороге печаль твоя. ..^.. Смерть Ферамена "Дарю тебе, мой ненаглядный Критий!" Он выплеснул холодную цикуту И пошатнулся. Тысячи событий В короткую предсмертную минуту Перед глазами пронеслись. Одежда Вдруг стала тесной и тогда спартанец Пихнул его ногой. Он был невежда, Палач и от избытка чувства палец В рот положил. И смерть пришла немая. Но вместе с ней бессмертие. Синела Морская даль, дул ветер, подметая Пыль с портика. Безжизненное тело Лежало навзничь. Люди постепенно Все разошлись, и солнце опустилось Почти за стены. Возле Ферамена Стоял Сократ угрюмо, словно Пилос. ..^.. * * * Звуками жизни полный до краёв город. Я вышел на проспект, волнуясь немного, но… Весна давно растопила последний снег на газонах, Обнажив усталую землю, разбросав зимний мусор, Начертив улыбки на лицах прохожих. Она сидела на скамейке у фонтана, Как нимфа у лесного ручья в ожидании всплеска Плода, упавшего с дерева в прозрачную глубину. "Елена, - произнёс я, - тебя зовут Елена, Потому что в твои волосы вплетается шорох листвы, Песня дрозда, разговор ветра с вершинами пиний, И между ног у тебя, должно быть, пахнет вербой, Оливками, козьим сыром…." Она ничего не ответила, Нахмурила брови, откинула волосы, Похожие на пену адриатического прибоя, Захлопнула книгу и пошла на другую скамейку. На обложке я успел заметить название "Воровская любовь". ..^.. * * * Люди, как слепые звери, Ходят по двадцать первому веку, Тычутся в обломки великих учений, Из леса делают умные книги о деревьях. Из глубины земли вынимают свою глупую смерть. Люди говорят: "Смысла нет у жизни, Кроме самой жизни, которая Плавает в нашей голове, как чёрная, усатая рыба". Люди говорят: "Получим от жизни удовольствие, Огромное, как трёхпудовый фаллос мамонта!" Так они говорят и смеются. Между тем, Левиафан экономики Глотает их недоношенных детей, Срыгивая шприцы и пустые бутылки. Напрасные вопли праведников не достигают неба. Бомбы рвутся на улицах, как китайские презервативы. Фабрики быта коптят небо Криками сексуального наслаждения: "Глубже! Глубже!" Люди подходят к ночному окну и небрежно говорят: "Прости, так получилось! Автоматическая подача спермы Обеспечивает хоть какую-то деторождаемость". А в это время вселенная остывает на ладони Творца. Внутри все миры убегают, как шары в кегельбане. И даже само время становится более жёстким, Словно ложе убийцы или насильника. В ночные глаза мёртвых домов Заглядывают бортовые огни Бесконечного космоса. Слепые люди Спят. ..^.. * * * "Так нам предсказывал Калхас, и всё совершается ныне…" Илиада Тирренское море, туристы, сады и стада, Вино сицилийское, рыцарский добрый роман. Флоренция видит прозрачное небо, когда Плывёт Петербург по Ижорской земле в Магадан. Зато у него ничего очевидного нет. А там, где свои вавилонские башни вознёс Почти к небесам обезумевший Новый тот Свет, Отверженный Калхас, как брошенный старился пёс. "Прощай, Азеопа!" - он гордо и прямо сказал, - Ты будешь Европой, когда перестанешь учить Безвестности, смерти, поездкам на лесоповал…." Вино сицилийское, шерсти из Аргоса нить…. Плывёт Петербург по Ижорской земле в Магадан. ..^.. * * * У пяти знаменитых почти непорочных углов В десять лет я был старым, я знал, почему застонала Среди ночи с отцом возлежавшая. И нездоров Я бывал, вожделея, и плакал потом, уколов На уроке соседку булавкой за то, что сказала: "Ты влюбился в кого-то?" Да, главное - мать, не отец. У неё и заколки так пахли, что я содрогался, Находя их на полке, и млел потому, наконец, Что ещё находил я резиновых пару колец Рядом с теми заколками. Так что злодеем казался Я себе, дожидаясь ночами, когда тишину Скрип нарушит сакральный. Меня ужасало, поверьте, Что на утро не мать я встречал, а почти что жену. Представлялось неясным, как терпит она эту тьму, Этот шорох ночной и страдания. Как отличить их от смерти? ..^.. * * * Ане Тебя, словно купол небесный и синий, Как дар получил я, как высшую милость. Зальётся душа проливными дождями От нежности летней, от сумрачных песен О жизни-торговке с кривыми речами.... Да я тебе, Аня, не тем интересен. Я только скажу тебе, как я печалюсь О том, что без слов невозможно сказаться. Поставить бы точку, как ставится парус, И лодка любовная, вроде баркаса, Помчится с тобою, со мною на скалы, На чёрные рифы сомнений, где волны Кипят и пловец погибает усталый.... Но сердце в груди, словно молот огромный Куёт невозможное счастье обоим, И я за непрочную лодку спокоен. ..^..