КАМЕНЬ

Сквозь смех от грусти до печали,
Любуюсь, корчась до ужимок,
На мир, заставленный вещами,
Да в основном ещё - чужими.

Средь них - источенных веками -
Такие вещи - глянуть больно -
Вот, кажется, обычный камень,
А ведь какой краеугольный!

Нашла коса на, и не очень
Красны углы в нём пирогами,
Так ведь лежачий камень точит
Вода и с гуся, пусть - местами.

Дай, рассмотрю тебя поближе -
Разбрасывать ещё не дата -
О, как похож ты на булыжник -
Оружье пролетариата!

Пришлось тебе, я помню, биться
За счастье правых против скверны -
Бросали же тебя в блудницу
Вторые, раз уж стыдно первым.

Ты гол, бесстыж, в таком же виде
Атланты и кариатиды,
Сам Микеланджело увидел
В тебе лишь голого Давида.

Исчадье каменного века,
За твердолобость обожаем -
Под камнем сим ни бе ни мекать
Тем, кто попали на скрижали.

Как вещь ты чужд мне, если честно,
В мешке таинственнее шило.
Камням за пазухою место,
Как ни держи карманы шире.

Натурщица

в лучах софитов белою свечой
как дар Творца
горит горит вседневный ангел мой
натур-щица
поводит алебастровым плечом
и краснотца
от тёплых струй чуть розовит за завитком
овал лица

по хохолку стекает студень - золотой
как хохлома
на маковках груди о бог ты мой
светов волшба
и перламутр сосков её лепных
вина хмельней
когда колдуют в глубях голубых
крыла теней

о дуралей пред плотью трепетать
извечна страсть
скорби душа моя с Кем споришь ты опять
что за напасть
с забвеньем ли веков глухим где всё уснёт
в конце концов
Творца ль гневишь в садах срывая терпкий плод
его трудов

текучей глины бег и стеки борозду
не торопи
под кровлей мастерской ту тонкую черту
не преступи,
где зыблется бедро округлой белизной
не для слепца
в луче кружит мой ангел золотой
натур-щица.

Эхо взгляда

Я на тебя смотрю издалека -
Сквозь весь эфир невинный и прозрачный, -
Сквозь слезы, для которых есть рука,
Чтоб их стереть до влажности невзрачной,
Сквозь боль, сквозь ложноцветия обид,
С такой звезды немыслимо далекой,
Из потаенных почв, из Атлантид,
Из флоры, запредельно-одинокой;
Из сентября... из-за таких преград,
Откуда никому смотреть не надо...
Не покидай хотя бы этот взгляд,
Не покидай хотя бы эхо взгляда...

По силуэту утонченному

По силуэту утонченному
с очаровательным лицом
я сублимирую по-черному
в районе под череповцом.

А ты летишь в латинском танце и
флиртуешь с клубною гурьбой.
Я представляю нуль дистанции
между партнером и тобой.

От пяток светишься до темени
салютом чувственным... Смотри,
разлуку выдумали демоны,
а это - те еще хмыри.

Они в коктейль вина и музыки
такой добавили дымок,
что женщины снимают трусики
и тело бреют возле ног.

Чтоб между полными бокалами
от возбуждения лакун
дрожал тактильными сигналами
малиновый рахат-лукум.

Песни рыб

Ты знаешь, а рыбы умеют петь
На утреннем сквозняке.
Рыбачья лодка бросает сеть
И слушает вдалеке.

А из глубин, поднимаясь вверх,
Песня растёт-растёт.
Даже летяга, охотник стерх,
Свой замедляет лёт.

Рыбы поют удивлённей всех,
Ибо всю жизнь молчат.
В выдохе этом - и боль, и смех.
Рыбы почти кричат.

Крепче за лодку держись, дружок!
Слушай, запоминай:
Сеть переполнена. Ключ. Замок.
Так попадают в рай.

Накрапывает дождь эпистолярный

"Льет в Риме дождь, как бы твердящий: "Верь.."
Бахыт Кенжеев


Накрапывает дождь эпистолярный
Евангелие ручкой капиллярной,
что все свершилось и проистекло.
И больше нет - ни слов, ни сна, ни боли,
весь мир - в воде, в моче и алкоголе.
А под ногами - битое стекло.

Всем водолеям надобно подшиться,
Господь придет и Страшный Суд свершится,
Архангел спросит: "Хау ду ю ду?""
Знай, стеклотарный песенник и мытарь,
что музыкою пахнет неподмытой
твой адресат в Таврическом саду.

Эх, закурить бы, да промокли спички.
Туман такой, что можно взять в кавычки:
и лошадь, и Великого Петра...
А счастье - всюду, при любой погоде!
Люблю тебя, когда мосты в разводе,
когда потоп вселенский до утра.

БУСОН (время праздника Бон)
1.
Спускают воду с рисовых полей.
В саду Синсэн никто не ждет Кукая:
И без него распутица такая,
Как будто бог провинции моей
Гостит в Большом святилище Идзумо...
Все тоньше, тоньше, тоньше серп луны.
Кузнечик на печном крюке угрюмо
Безмолвствует. Из дальней стороны
Пришел монах и веточкой бадьяна
Украсил мой запущенный алтарь.
Зажгу фонарь учителю Хаяно -
На этот раз 12-й фонарь...

2.
Спускают воду с рисовых полей.
Стучат вальки, и в их ритмичном стуке
Мне чудятся трехстишья Мотидзуки
Времен мятежной юности моей...
(О, это ощущение полета
Над бездной рэнга, где возможно все:
Где дремлет на окраине Киото
Банановая хижина Басе,
Где птицы перелетные узоры
Весною ткут на облачном станке,
Где поэтичны наши разговоры
Про новый рис и новое сакэ...)

3.
Спускают воду с рисовых полей...
Вальки стучат размеренно и гулко.
И танец Бон уходит по проулку
С осиротевшей улицы моей.
О чем-то клены шепчут на ветру.
Усыпан мокрый двор цветами хаги.
И пальцы снова тянутся к перу,
А мысли снова тянутся к бумаге...
Ушел монах с сандалией в руке
Дорогой Дзена к Западным пределам.
Фонарь в саду. Кузнечик на крюке.
Долой стихи! Пора осенним делом
Заняться... Одиноко пью сакэ...

Совершенно летние


Открой окно, зови - никто не отзовется,
здесь даже людям не живется по-людски.
Когда же мы с тобой сменили наши весны
на одержимую упертость в потолки?
Не мудрено - нас так давно не отпускали
туда, где ходится по небу босиком,
где воздух режут аппетитными кусками
и запивают тут же птичьим молоком.
Мы так давно не отдыхали друг от друга
у притяжения небесного в плену.
Послушай, как заговоренная пичуга
полощет в горлышке живую тишину.
Мы так давно не вспоминали о начале,
мы так устали от законченности слов.
Цена высокого согласия молчанья -
на всепрощенье укороченное зло.
Забудь себя - запоминай, смотри на небо,
завидуй тварям окрыленным и живи.
Не задохнуться бы, не выдохнуться мне бы
до приземления в обыденность любви...

Последний выход из себя, не слишком скорый
ответ на колкости хвоинок. Ты пойми -
мы так давно не возвращались в летний город
не совершенными, но летними детьми.