* * * 

В сером доме, похожем скорее на мусорный ящик,
что уныло застыл на развилке двух лысых дорог,
как-то тихо и буднично умер пьянчужка-фонарщик, 
исчерпав до конца свой отпущенный Господом срок. 

Не сорвалась с орбиты земля, и собаки не взвыли.
День прощался с прокуренным небом до новой зари.
Все осталось конечно по-прежнему, только впервые
в старом городе некому было зажечь фонари. 

    ..^..




БРЕЙГЕЛЬ 

Музыка Брейгеля скована синими льдами.
На полдороге застыл неприкаянный звук.
Вечность мохнатой собакой легла между нами,
сунув печальную морду мне в трещину рук. 

Вскинули к тучам деревья органные кроны.
Слышно, как падает холод на бежевый снег.
В хрупкое небо впечатана точка вороны.
В чистое зеркало озера вмерз человек. 

Сказкам зимы не видать ни конца, ни начала.
За горизонтом укрылась шальная пурга.
Вот прогорела вдали и навек замолчала
над одинокой вселенною песнь очага. 

И нам уже не узнать, не услышать средь шума,
не прочитать на страницах диковинных книг,
что, пригорюнившись тихой печалью задумал, 
пойманный в клетку, замерзший, прирученный
миг. 

    ..^..




* * * 

Уходя, ночь утро мне оставила.
Дождь встает на утреннее правило,
мне оставив правило вечернее.
Тусклым летом в северной губернии
поздно медлить, рано торопиться.
Над водою распластанная птица
чертит круг - от панночки укрытье.
Протекает в серых перекрытьях -
не заштопать никакой соломой...
Тусклым утром выходить из дома
можно лишь за почтой да за хлебом.
Что до зрелищ - медленное небо
вытекает из своих излучин
на большак. Привычен и изучен,
как фарватер, здешний распорядок.
От того загадок и разгадок
Не уменьшил он и не прибавил.
Оттого - прочней держаться правил
в этом тусклом, северном уезде, 
где лампада тусклого созвездья
над реки серебряною чернью
светит долгим правилом вечерним. 

    ..^..




ПРОКОПИЙ ВЕЛИКОУСТЮЖСКИЙ 

Прокопий Великоустюжский - первый русский
юродивый. Жил в 14-м веке. По преданию - из немецких купцов. 
Приехал в Новгород, где принял православие. Роздал все деньги 
и имущество и отправился странствовать по Руси. Оказался в
богатом купеческом городе Великом Устюге. Целыми днямисидел
на камне, который сохранился до сих пор, провожая крестным
знамением отплывающие корабли. 
В его житии говорится, чтомолитвами Прокопия 
от города была отведена надвигавшаясятуча из раскаленных камней, 
посланная на устюжан в наказание за их грехи.
Каменный дождь пролился за городом. Поле, усеянное булыжниками,
и сейчас показывают туристам, приезжающим в Великий Устюг. 
Однажды зимой юродивого нашли замерзшим на паперти.
Прокопий Праведный причислен к лику святых (Прим. автора) 

 Где родился, там не пригодился.
 Как чужою верой обрядился, 
 и чужой стал берег как милей
 своего?.. Сокрыты эти тропы.
 Ведом только праведный Прокопий, 
 провожатый душ и кораблей. 

 Ежедневным обходил дозором
 все владенья своего позора, 
 чужестранец - всякой стороне.
 Тумаки, объедки и лохмотья...
 И комочек выветренной плоти
 на холодном, сером валуне. 

 А над ним, над старцем и молодкой, 
 надо всем промозглым околотком,
 где в обнимку липы и кресты,
 над холмом, над смехом и печалью,
 над лесной, юродивою далью,
 хоронящей татей и скиты, 

 над протяжным водным караваном, 
 над дыханьем и над бездыханным, 
 над реки началом и концом, 
 над собакой с лапой перебитой,
 выше звезд - убогого молитва,
 как крыло - над мерзнущим птенцом. 

 И когда отбеленная скатерть
 покрывает берега и паперть, 
 а в полях как-будто неживых
 все ложатся и ложатся хлопья,
 помяни же, праведный Прокопий,
 ты и нас в обителях своих. 

    ..^..




* * * 

Ушла жара. Обуглена листва.
Такой погром, что кажется Литва
с Ордою прошерстили эту чащу.
Оставь надежду, всяк сюда входящий.
И выхухоль кричит, как татарва. 

Как в кости дух, вколочена звезда
в сырое небо. Копен череда -
вдали, где перелесок-оборванец.
И осень входит, точно Самозванец,
в покорные поля и города. 

В колодцах отражения - кривы.
И эхо в них - как уханье совы -
наводит страх, но ничего не значит.
И если всадник здесь какой проскачет,
то не иначе, как без головы. 

Как богатырь на печке, разлеглась
повсюду домостроенная грязь,
из недр которой мерина с хомутом,
как репку, как Отечество из смуты,
не вытянешь и танком. Отродясь 

здесь так заведено. Здесь под горой
телятя все бодается с корой.
И даже если б силы Бог утроил,
то чтоб ты не копал здесь и не строил,
все будет долгострой и домострой. 

 Кругом - измена, слякоть и разор.
 Осенний ветер свистом, словно вор,
сзывает кабыздохов и полканов.
Пернатые свалили под султана.
И шляхтичу сигналит мухомор. 

Распад и смута входят в свой зенит.
Навзрыд остывшей медью лес звенит,
и мертвою листвой набиты дроги.
Кустарник у измученной дороги
от ветра и дождей не схоронит. 

Да ты и сам уже почти незрим.
Почти что гой, почти что пилигрим
в краю, где сплошь - емелино хотенье,
где все дрожит, заслышав серых пенье,
где каждый Мухосранск - как Третий Рим, 

где все опять летим в тартарары.
Ударь в набат! Иди во все дворы.
Всех поднимай - от старца до младенца -
измена! Но всего-то ополченцев -
ворона да кобель без конуры. 

Темна вода в озерах, как чифирь.
Безлюдно. Только вечер-нетопырь
скользит давно непаханною пашней.
Да ветер над Маринкиною башней
 читает до утра свою псалтирь. 

    ..^..




* * * 

Плывет псалом медленно под образа.
Поставь свечу и отойди в сторонку,
где твой Господь смотрит тебе в глаза
сквозь полумрак и старенькую иконку. 

Ты потерпи. Ты выдержи этот взгляд,
пока вода не замутнит хрусталик.
Теперь ты знаешь, как небеса глядят
в Страстной Четверг в сад, где Он был оставлен. 

Ночная птица, стынущая на ветру,
роняет звук - мокрый, дрожащий, тонкий...
И голова плачет по топору,
как в черном мать по единственному ребенку. 

    ..^..




ТАЛИФА КУМИ 

Встань и иди!
 Через Красную площадь - на Курский.
В 8.16 уйдет с запасного пути
Тот же состав.
В небе - ангелы. Грязь и окурки -
В тех же заблеванных тамбурах.
 Встань и иди! 

Встань и иди!
 По прохладной лазуревой глади
Вдоль галилейского берега.
 Там впереди
Встретит пути твои город в небесном окладе,
Город из чистого золота.
Встань и иди! 

Встань и иди!
 По арене ревущих империй,
Свой чемоданчик чудес прижимая к груди.
Узкой дорогой, навстречу стоглавому зверю,
Медленно, робко, зажмурясь,
но встань и иди! 

Встань и иди!
 Паче снега грехи убелятся.
Всякую скорбь и слезинку отплачут дожди.
Ты и сейчас уже видишь, как плавно кружатся
Ангелы над Петушками.
Так встань и иди! 

    ..^..




У ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕРТЫ 

Как солдат, с четырех окруженный сторон,
сотрясая вселенную дрожью оленьей,
досылает в обойму последний патрон,
но все шепчет молитву и ждет избавленья,
как на площади клятвопреступник и тать,
поминая все ту, что младенцем качала,
о пощаде молит и божится начать
все сначала ( но только с какого начала?),
как трепещет душа наподобье ольхи
у пределов таинственных мира иного,
как, исполнены страха, бредут пастухи
за звездой по пустыне из Ветхого в Новый,
так пытается взгляд зацепиться опять
перед тем, как исчезнуть в великом просторе,
за последнего камня последнюю пядь
у последней черты между сушей и морем. 

    ..^..




ОТЗИМОВАЛИ 

Март бредет, босяком одетый,
по развалу своих развалин.
Прибывает воды и света.
Вот и снова отзимовали -
без начальства и без охраны -
отоспались, поджавши губы.
Отсиделись ушанкой драной
в рукаве енисейской шубы, 

от которой теперь - лишь клочья-
Лед, как молью, изъеден тленом.
И река себе этой ночью
глухо вскроет больные вены.
Одиноко скулит борзая,
чуя скорый блицкриг распада.
Зайцы кличут в лесах Мазая,
и без пастыря бродит стадо. 

 И созвездья в своей пустыне
 слепо тычутся в туч завесу.
 Оглашенный кустарник стынет
 в непросохшем притворе леса.
 Землеройка на сеновале
 продирается к лучшей доле.
 Вот и снова отзимовали.
 Вот и снова - земля и воля. 

 Продырявит подзол коряга.
 Взбеленятся озера-реки.
 Что ж, по новой нам звать варяга
 и емэйлить посольство в греки?
 Иль, как прежде, лупить в кимвалы
 про былинные про победы.
 Здесь Благая не ночевала.
 Да и Ветхий не проповедан. 

 И апостол сюда едва ли
 по распутице доберется.
 Отсиделись, отзимовали-
 Перетопчется, перебьется-
 Справим лодку, найдем Мазая
 и поедем к ушастым в гости-
 Не скули, не рыдай борзая
 над своей непочатой костью. 

    ..^..




*** 

Е.С. 

Я глаза на минуту закрою-
Где запруда купает лосят,
где ночами над вечным покоем
неподвижные гроздья висят, - 

там с утра под лучей перестрелку
кладовую закрыв на засов,
мечет рыжие сполохи белка -
обезьяна заволжских лесов. 

Через эту смиренную реку,
этой тихой, неспешной тропой,
невеселого человека
с невеселой и долгой судьбой 

провести, и побыть с ним немножко,
и оставить потом одного-
Чтоб кустарник нагретой ладошкой
долго волосы гладил его. 

    ..^..




ДРУЖЕСКИЕ СОВЕТЫ 

Смотрит многоэтажка
сотнями окон в грязь.
Если не жизнь, то бражка,
кажется, удалась.
В правом углу - стаканы.
В хлебнице - пирожок.
С этого пира в Кану
не торопись, дружок. 

Мне ли искать, тебе ли
новое меж людей?
Мудр беспримерно эллин.
Праведен иудей.
Мы же - наизготове
хлопнуть на раз-два-три-
В спринте на голос крови
не подскользнись смотри. 

Муторно от повидл.
Кисло от щей зато.
Все бы тебе я выдал,
Знать бы, дружище, что.
К храму или чертогу -
это ж такой пустяк -
я б указал дорогу-
Только не знаю как. 

Хмелем увиты крыши.
Ты не грусти, дружок.
Нам бы с тобой услышать,
как пропоет рожок.
Спи. Одеяла нету.
Хочешь, мое возьми.
Не расшибись без света -
как тебя? - mon ami. 

    ..^..




СТРОФЫ 

*** 

Лужа все меньше и меньше. Сегодня - на треть.
Как-то тревожно: кому же достанется Грэмми?!.
Только сначала - прибраться, кофейник согреть
и на контуженых ходиках выправить время. 

Там, где с тобою мы значились - прочерк, дыра.
В небе - такая же: не затянуть, не заштопать-
И календарь набухает от слова "вчера".
И голоса за стеной переходят на шепот. 

*** 

Мятое тело на голой тахте. Сквозняки.
Терпит крушение муха в початом рассоле.
То, что когда-то игралось в четыре руки
погребено под завалами на антресоли. 

Можно, конечно, с соседом изладить дуэт,
Спеть с ним про зайцев, а после про яблони-груши.
Но поздновато. К тому же уехал сосед. 
И метроном, что под ребрами, глуше и глуше- 

 *** 

Снова трамбует автобус свои закрома.
Птица восходит в зенит, как мечта богоборца.
Улицы, цокот прохожих, деревья, дома, -
все подморожено. Как при Царе-Миротворце. 

Ну а вот чашку не склеить. Ты это судьбой
не называй, дорогая. Авансом - спасибо.
Речка - в мурашках. И медленно рваной губой
воздух глотает в садке непутевая рыба. 

*** 

Хочется булочку с кофе, цилиндр и трость.
Чуточку акций и много-премного гламура.
В собственной спальне сегодня - непрошенный гость.
В спальне приятеля завтра - посланец Амура. 

Хочется звать Теофилом седого Готье,
И с госпожой Бовари познакомиться ближе.
Только кругом не Монмартр, да и ты не рантье.
Так что лети как фанера над местным парижем. 

*** 

В темень метнуться, покамест далеко шаги.
Ты не готов к обороне, тем паче - к атаке.
Так и наматывать в скверике этом круги,
как Одиссею вокруг ненаглядной Итаки. 

Квелый фасад до последнего камня промок.
Не предвещает ничто нам гомеровой коды.
Замуж уйдет Пенелопа и сменит замок.
И безнадежно в дверях перепутает коды. 

*** 

Нынче суббота. Последние звезды и сны.
Скоро рассвет прорисуется. Скоро - Благая.
Медленно - сквозь подземелие, сквозь пелены -
в сад она мокрый войдет, как свобода, нагая. 

Ну а пока вся земля - опустевший вокзал.
Отменены расписания. Сутки вторые,
как Он оставил ее. И еще не сказал
в белых как солнце одеждах Садовник: Мария!..


    ..^..