авторы
РАТЬЕР
Геннадий Каневский *** На закате - перевернутое небо: Сверху - тучи, снизу - чистая полоска. Если стражу вопрошаешь по-эфесски - Обязательно ответят по-родосски... Не печалься. Наши сумы - переметны. Наши души замирают пред грозою. День уходит вслед за стаей перелетной, И ахейцы отдают обратно Трою. Отдают ее назад, в порядке бреда, Поименно, по частям, под крики чаек, Ибо тяжкая, ненужная победа - Только лишний груз за хрупкими плечами. Лучше мы - от порта к порту - позабавим Сброд гулящий - лихо слепленным рассказом. В перерыве между девками и баней Третью выпьем - и четвертую закажем, Чтобы стража, перешептываясь, знаки Подавала друг у друга за спиною: "Этот грязный оборванец - царь Итаки..." И шумело тяжко море за стеною. Голоса - Нет, не стоит - на "вы", потому что он - юный. Де-юре. А де-факто... - но это навряд ли волнует их. Вот. Он - любовник травы. Его память - шестого июня. Звук "и краткое" - это когда вспоминают его... - Так ли слог безупречен - об этом не нужно. Татарин Просто так не отметит, хоть был и зануда, и сноб... - С ним никто не хотел поселяться в одном дортуаре: Все-то ходит до полночи, все-то бормочет взахлеб... - Не любил папиросной бумаги. Узрит - непременно Изорвет на клочки - да и кинет в горящую печь. Рисовал на полях. То - мужские стоящие члены, То - редуты да флеши, да пушки еще, да картечь. В фехтованье и светской беседе - не так уж и ловок, Но слегка обломался к пятнадцати, что ли, годам: Вместо пушек - ряды бесконечные женских головок. "Слава Богу, - вздохнули друзья, - обратился на дам..." - Нагадали ему колесо да соленую воду, Оренбургские степи, кавказских наместников прыть... А потом завели разговор про цыганскую волю, Стали петь... А про пулю - про пулю забыли спросить!.. - Вон стоит его барынька... Не убивайся, не надо... Экий нынче мороз... Кучера-то - все пьяные в дым... - Что ж, пора выносить. Прежде - крышку прислОнь к палисаду. Не ногами вперед - головой. Так положено им. Крым Я говорю о легкости теперь. О том, что нет понятия разлуки. Есть шелест волн. Есть маленькие руки. Озноб. Сквозняк. Незапертая дверь. О языке. О тайнописи дня. О том воздушном шарике в гортани, Что не сглотнуть. (Так ночью и летали, Пока не вышел воздух из меня). Отключены последние известья. Нет разницы меж первым и вторым - В чугунном котелке, где надпись "Крым", Помешивай кипящие созвездья. Терпи, пока я говорю во сне, Пока земная песенка не спета, Пока нас ждет мерцающее лето В своей нагой зеленой глубине. ..^.. Елена Элтанг *** K. безумным нильсом погубившим стаю гусиную посулами и лаской ты кажешься - я рукопись листаю расклевываю черное с опаской серебряное за щекой катаю я приручаюсь соловею таю гусыней очарованной - напрасно зовут меня я больше не летаю друзья мои мы вышиты на шторах мы не парим над речью посполитой над княжеством московским над ордою чем дальше в лес тем меньше дней которых не пережить тем больше дней пролитых на скатерть дней разбавленных водою со льдом на дне с прохладной ерундою отложенными рейсами туманом одолженными песо по карманам безумным нильсом погубившим стаю ты кажешься но я тебя читаю ..^.. Ася Анистратенко *** вечерами все тянет кататься в пустых трамваях. в отдаленно попутных, ленивых, пустых трамваях. просто ради процесса: не думая, что бывает в жизни как-то иначе, качаться - трамваю в такт... это будущее наступает и выбывает. в сослагательном я не умею, не выживаю. сослагательное ослабляет, не добивая - не по Ницше, не по философии, просто так. просто так - я желаю смотреть на большую реку. на абстрактную, на городскую большую реку, где качаются тени и блики, и век от века растекается present continuous по воде - растворяясь среди легионов речных молекул, тонкой радужной пленкой, картинкой в закрытых веках, обнуляет всегдашние поиски человека, обостряет еще отособленность от людей... ежедневно - меняясь, лавируя, выживая, контролируя, пережидая, одолевая, ради цели, которую, в принципе, называю произвольно... сама же с собой заключаю пакт о вечерней реке, где вода, фонари и пристань, и скамейка для парочки поздних хмельных туристов, и трамвай на мосту развеселые гонит искры и мечтает о том, как приедет в трамвайный парк. ..^.. Борис Панкин *** у моей подруги вылетели пробки, у нее в коробке черепной КЗ. ей бы жить на юге, где-нибудь в Алупке, да лечить мигрени, сплин и ОРЗ. у моей зазнобы, видимо, проблемы, - ум зашел за разум, в голове бардак. мается в ознобе, ежится от шума, и глядит угрюмо, словно пастор Шлаг. это, верно, климат, топи да болота. это, видно, темный низкий небосвод. это мертвый город нас с тобою люто давит, ненавидит, гложет и гнетет. ...мы с тобой уедем, в сказочные страны. там поют фонтаны, там шумит прибой. в дивный край зеленый, солнцем утомленный, мы с тобой уедем. мы с тобой. с тобой. *** Многократно убедительней молчанье, чем беспомощные, лживые слова. Нас с тобою в этой жизни обучали никогда и ничего не забывать. Всё усвоено на уровне подкорки, все предательства, обиды - всё внутри. И от этого и тягостно, и горько. Мы на редкость обучаемы. Сотри это жалкое подобие улыбки. Нет в моменте никакого торжества. Есть взаимные обидки да ошибки. Я не прав, ты, кстати, тоже не права. Эта встреча бесполезна - не поможет. К пониманию похерены ключи. Мы во многих проявленьях слишком схожи. Так что сядь со мною рядом, помолчи. *** Светлане Бодруновой будет больно, а ты - терпи. это - волнами, словно спирт в кровь. с поверхности ввысь взмывай - от нежности к ревности, в ненависть. - давай: выдох. судорога. волна. улиц сутолока. темна ночь. и воды темны, мутны. в этом городе смерти сны - алкогольный бессвязный бред. будет больно? - уже. ...рассвет. в небе - олово - облака. кружит голову смерть-тоска. подневольно перо скрипит. это - больно. терпи, пиит. *** за минуту до пробуждения (подражание Чивикову) мне снилось нечто, непонятный сон: напротив умирали комиссары, брандмауэр измазан был в крови, на мостовой вальсировали пары, и безучастно что-то о любви пел репродуктор. брошенный понтон стучал о сваи мертвого причала. и дивная мелодия звучала. и голос безучастно вторил в тон. круженье пар на томной мостовой. и в пыльном шлеме, все еще живой, на фоне окровавленной стены, полз комиссар. к чему такие сны? куда он полз? - бог весть. он умер в миг когда достигла музыка крещендо. наверняка он что-нибудь постиг пока агонизировал. зачем-то он полз по направленью от причала пока был жив и музыка звучала? и я глядел на это из окна задумчиво. я думал: "нахрена ползти ему?" крошил "герцеговину" и папиросный уминал табак, я взять пытался в толк (увы! - никак) и спичка, прогорев наполовину, мне пальцы жгла, и френч натер мне спину, и, дополняя общую картину, как некий беспощадный метроном, понтон стучал о сваи. бог покинул сей мир печальный, вышел за вином в ближайший гастроном и сгинул, сгинул. что наша жизнь? - тщета и суета, - дрянная череда дурных событий, нелепых драм, бессмысленных соитий, жестоких, ужасающих открытий, ведущих к осознанию - звезда, вон там на небосклоне, - никогда тебе по этой жизни не светила. вот колыбель, вот поле, вот могила. и это все, что будет, есть и было. мне снился сон. к удаче ли, к беде? - не ведаю, не знаю. новый день ничем не отличается от сна: сезон любви, холодная весна, ряды неровных строчек на листе. и бабочка порхает в пустоте. ..^.. Квадратов *** Гудят ночные небеса: Злодей злословит и змеится. Не спит прекрасная девица, Боится… Скоро три часа… …Но утром! погляди с балкона: Велик, прекрасен и нелеп Уже парит на небе Феб, Ловец унылого Пифона; Звенит веселою стрелой - Змея летит на дно колодца - А бог кивает головой И заразительно смеется. to K., PhD, любителю икебан Дети, дети, скачут тени В серой заросли сирени, Там сиреневый фантом Бьет сиреневым хвостом, Водит круглыми глазами, Понукаемый низами. Очень страшно рвать сирень, Вот такая хрень. ..^.. Олег Горшков *** Устало слушаешь в пол-уха… А я восторженную чушь Который час плету о кухне: Здесь вырос я, здесь, страхам чужд, Грустит оркестрик неуемный Во мне всю ночь – хоть свет туши… Но отчего же так бездомно На самом донышке души? Нет, не от лампы керосинной В углах светло – от образов. Да, здесь я жил с отцом и сыном, И духом маминых блинов… Каким висел здесь коромыслом Дым под ростовский совиньон, Какие спутывались мысли, Когда школяр и шут Вийон Вдруг оживал в ретивой речи Рапсодов круглого стола!… Но всё отчетливее, резче Горчинка в голосе была С теченьем лет, с прочтеньем истин, Взрывавших паузы меж строк… Ты дремлешь в мире триединства. И спит, забывшись, как сурок, Мой бог Тоски и Бездорожья, И Одиночества врасплох – Непоcтижимо безнадёжный, Неповторимо русский бог… *** Ты тронешь лады, а в ладонях ни звука - Лишь воздух, откуда таинственным трюком Сцедили всю музыку: пчел, колоколен, Скрипучих качелей... И ты обездолен, Усталый, глухой созерцатель застывших В реке отражений - не глубже, не выше. Сюжеты изучены. Фабулы сжаты. Растянуто время в летучие даты. И в этом подобии сна и блиц-крига Лишь чудо, пожалуй, завяжет интригу... В купели востока восходит, взрастает, Светает, лучится... И выпорхнут стаи, Поэты, собачки, художники, дамы - Вот вам пастораль с лесом и пилорамой, С заброшенным прудом, со сплетнями, дремой. Круг замкнут, и может ли быть по-другому? И ты повторяешь урок, что был пройден. И чувствуешь меру подвоха в природе. Всё в ней для тебя предрешилось, как будто. И тянутся в плясе безумном минуты... Закат. Слышен благовест дальнего храма. Весь мир необъятный вмещается в раму С наброском графическим автопортрета, В строфу о своем, о туманном - поэта, Во взгляды собак, заскуливших под вечер От доли собачьей... Гармония... Вечность... Ты тронешь лады, а в ладонях ни звука - Лишь воздух... ..^.. Елена Тверская Стиховедение для тебя Б.Т. Для песни нужен звук, Мелодия азов, Пространство между слов, Повторы и пробелы, Что обнажает стих Почти что до основ, До вскидыванья рук, До всхлипов a capella. Так я тебе несу Древнейшие слова, Которые звучат В их первозданном смысле. И кто мне виноват, Что песня не нова, И чувство – на весу, Ведром на коромысле? * * * Еще одна весна Без спросу налетела, Меняя клетки тела, Лишая ночи сна, Все правила поправ, Вне всяческих уставов Костей моих, суставов Переменив состав. Так, каждою весной, Не знаю, как с другими, Такая биохимия Случается со мной. Не знаю я, как вам, А мне весною вещей Необходимо вещи Назвать по именам. Как диагност, резка, Не утоляя боли, Весна мои пароли Меняет на «пока». Как шарик на шнурке, Она, в пространстве тая, От февраля до мая Со мной накоротке. На радость иль беду, Ее за недостачу Привлечь нельзя иначе, Чем в будущем году. Как вам, не знаю, мне По году ждать не трудно Сверхновых, изумрудных Побегов на сосне. Караоке «Мы покоряем пространство и время, Мы – молодые хозяева земли!» Марш веселых ребят Я не люблю сослагательных наклонений. Я бы, когда бы... Ведь вот же, поет Синатра: «Не отрицая нескольких сожалений, I had it my way» – до предпоследнего кадра. Ибо в последнем кадре совсем другое, Видимо, будет. Не так, как снял Калатозов. Вряд ли увижу самое дорогое. Вряд ли закружит в глазах хоровод березок. Что же напело мне мое Караоке? Нету тоски, ностальгии по тому свету. Жизнь хороша, хоть недаром дает уроки, Несколько сожалений – что врать, что нету? Что повидать пришлось – как ни кинь, немало. Есть и друзья, и главу преклонить мне есть где. Карту Европы раскрой – не найти, пожалуй, Места, где мы не бывали, хотя б проездом. Что же притихла ты, музыка дальних странствий? Мысли ночные едва ль обвинишь в кокетстве. Время нельзя покорить, покорив пространство, Как нам когда-то пели в далеком детстве. ..^.. Postoronnimv *** Как зверь, меня июнь учуял на полпути от марта до апреля, пусть тополиной дымкой мнилось чудо его прямой, как проповедь, аллеи, пусть в быстроте восхода, пусть в неспешной заката глади было ожиданье погибели, иль, может быть, безгрешной тоски по счастью, может быть – желанья беспечной жизни с хлебом и окрошкой, с подкисшим квасом, как с дурной привычкой, пусть в Пасху были вымыты окошки – июнь, как заповедь, открыл меня отмычкой. Заветным словом. Так тугие почки замерзший сок, на солнце отогретый, раскрыл крыльцом – без родины, без вотчин - да целый мир, как новый вес - атлету. Пусть тени чёткие под солнцем злого лета легки, как шрифт – его читать не буду: ещё одно временье без ответа мне б пережить, услышав партитуру сверчков немолчных в середине года, травы росистой в середине суток, и быть готовой выжженной, как город июньским жаром до глухих проулок, до основанья пройденных этапов, до сломанных, как жизнь, велосипедов, до отговорок, полных всех метафор, которых только можно и изведать горячим летом в годы аттестата с восьмого по одиннадцатый классы. И этот зверь, слегка, как грусть, поддатый пропустит нас, как светофор на трассе, в тугие рамки взрослого старенья, в свой долгий август, полный плодоносья, проблем, измены, первого прозренья, в беду, и в колкую как чья-то правда проседь, в упрямую, как огниво, расправу над тополиным, глупым, вездесущим не то что пухом – дымом, и в отраву, рузмытою по блюдцу чайной гущей перед глотком судьбы, пред заклинаньем над долгим летом, над слепым, над грешным, над брошенным, как память, пониманьем, что дальше – осень, дальше – безутешно. Забудем детство, вспомним смерть – как пайку. Один лишь август знает отговорки и может зверя вырастить – как лайку, готовясь к долгим зимам и в притворку всё закрывать, изведав десять правил. Из десяти нам выполнить четыре – и то победа над июньской волью, когда её чернилами заправил тот самописец Паркера и бреда последних классов. Господи помилуй, не дай узреть звериному зрачку меня в тиши сентябрьского лета. Пусть бабьим называется, как плеть, Его удар по спинам двух столетий, что на себе держали русский слог. Как зверь, меня июнь учуял третьей и век двадцатый кончился, как смог - татуировкой дьявольских отметин - и начал долгий свой мартиролог. *** Я улыбаюсь и смотрю в твои глаза, в них тонким паром дымится чай и к сентябрю промыты окна, как пожаром охвачен клён. Как я люблю такие утра, час десятый, неторопливый разговор на интонации разъятый как будто птичий перебор, разобранный диван, измятый шотландский плед где клетка так надёжно повторяет клетку, что кажется, любой пустяк способен выдержать проверку на преданность, любовь и такт. Я даже это полотенце, слегка обтрёпанное с краю, едва мне стоит оглядеться, как друга старого узнаю. Мне б только никуда не деться из круга этого, из рая, ни от тебя, ни от собаки, ни от четвёртой чашки чая за это утро, от объятий, ото всего, что нас венчает с тобой... Я не спешу. Ночь, третий час, луна воздушным змеем на ниточке за мной идет аллеей. Молчит фонтан, за день наговорив чуть выше парапета, перелив его воды разбавлен серебром. И падает звезда, задев ребром верхушку тополя, качнув его, как мачту. Я не спешу загадывать. Не плачу. Как редкий тюль, колышет комаров тихонький ветер. Сон переборов, рычит собака - пристально и глухо, у ней щенки недавно были, брюхо все в почках тополиных, как в парше. Я не спешу. Желания уже исполнились. Мне многого не надо: пусть будет солнце в золоте оклада, пусть будет небо в облаках по краю, я даже смерть за два шага узнаю. Я все прощу себе. Пусть отлетает воздушным змеем жизнь. И пусть светает. Пусть ниточка, натянутая туго, уже не защищает, как кольчуга, пусть только будет струнное дыханье - я отпущу, ты вскрикнешь на прощанье. ..^.. Александр Шапиро Костюм Зван в церковь, а денег нет. Смешных, извините, сумм. Впервые за много лет понадобился костюм. В костюме стоять и гроб удерживать час подряд. Усопшему все равно б, но церковь, вдова, обряд. Короче, я занял в долг. С получки отдам, отдам. Все это еще задолг предсказывал Нострадам. Костюм как костюм. Надень, раздень я - и вновь что был. Вчера в нем пошел на день рожденья. Сидел и пил. Страдамус предвидел кровь. Картинный закат в крови. Он прав. Мы просрали вновь на конкурсе Еврови. День я проживу за грош. Под вечер впадаю в раж. Куда еще заведешь, разнузданный карандаш? Бумагу предам золе, в сарае возьму кайло и высеку на скале: уныние - западло. Смотрю на себя в трюмо последние пять минут. Костюм как костюм. Дерьмо костюм. Краше в гроб кладут. Крадости О весенняя романтика европейских деревень! Легче девичьего бантика плещет по ветру сирень. Тучки плавленное олово доливается до дна неподвижного, тяжелого, непрозрачного окна. В небесах покамест пауза, поверху растет раскат, но и в отраженьи - хаоса отродясь не отыскать. Это грозовое марево - недостаточный намек домикам, застывшим намертво, выстроившимся навек. Обезлюдевшая улица, словно логика, пряма, тополями караулится подползающая тьма. Мерседесы застрахованы в неприступных гаражах - что им сделает Бетховена демоническое жах! Вот и я в свою конурью комнатенку заберусь, как последний перед бурею в порт заходит сухогруз. Cчастье - в конуру забраться, и просто думать о простом счастье - в сей цивилизации жаться угловым жильцом. Счастье - вдоль по этой улочке, по обочине брести. Счастье - утром кушать булочки, ночью шарить по Сети. Cчастье, счастье - жить подачкою счастья - за бесценный грош! может быть, честней - собачкою... но и человек хорош. ..^.. Игорь Караулов Май городу снится аэропорт медленная птица клюет зенит даже и не песня - один аккорд сердце заледенит сколько ни говори "май, май" в городе не станет уже теплей только ты не вздумай - не уезжай и по возможности не болей есть же радость в шарфиках шерстяных обаяние полосатых гетр а так-то - пусть вращаются шестерни и возвращается ветер Фигаро Гляжу в озёра синие, бухаю во дворе и музыку Россини держу за ноту "ре". Она визжит, кусается, как мелкая шпана. Похоже, ей не нравится московская весна. А я ее красиво по морде приложу и графом Альмавива себя воображу. Борису Панкину У меня в кармане (очень мило) поллитровка виски зазвонила. Я ее достал (хватило сил) и с приятелем поговорил. Ах, приятель, как оно в ЛондОне, что там в моде, шелти или пони, как Гарольд понтуется в плаще? Так же всё? И как оно – ваще? Что до нас – тут ветры воют люто, хер стоит, но падает валюта, недоступны воля и покой, вор на воре едет по Тверской. Так течёт, журчит моя беседа: про ментов, про бывшего соседа, про того, кто скрытый педераст, и про ту, которая не даст. Вот и сдохла белая коняга, на скамье стоит пустая фляга, в правом ухе больше не звенит и глаза втыкаются в зенит. ..^.. Вероника Батхен * * * Шута шатает, шута штормит. Какой-то рьяный антисемит Подсыпал спирта ему в вино, А шут поверил и пьян в говно. И вот сидит, голова в дыму, Бубенчик лопнул со звуком «у», Загнулись туфли из-под стола И где-то рядом хрустит салат И делит кости собачья рать... Шуту охота хоть раз соврать, Придумать сказку принцессе Ли Про белый город и край земли. Утешить друга и короля: Полста не возраст и тра-ля-ля, Еще полюбит сеньора Дон И сын отнюдь не такой гондон, Как раз в полгода твердят в суде — Он просто слишком легко одет И слишком молод, а взявши власть Он перестанет блудить и красть. ...А королеве б хоть раз в году С изнанки неба добыть звезду — Пускай увидит в глазах зеркал Свои шестнадцать и первый бал, Прогулки в парке, весну, салют... Рога вещают о смене блюд, И после фруктов, но до торта К столу желают подать шута. На сердце осень, в костях свинец. Звенит надтреснуто бубенец, И шут выходит твердить о том, Что все прогнило — и трон и дом, Король невротик, его сынок В «любовных розах» с ушей до ног, Что молодая принцесса Ли Глупа, как пробка из-под шабли, А королеве маляр сулил Пол-ливра скидки с ведра белил. Король хохочет «каков остряк», Летят монеты, об стенку бряк. Сугробы крема несут к столу. Шута от правды тошнит в углу. Куски «жалею», «люблю», «болит» Поганят мрамор дворцовых плит. С посудным звоном ключей портье Рассвет косится из-за портьер. Храпят собаки. Чадят дрова. Гостей таскают в опочива... ..^.. Мурена *** Я не жалуюсь, Отче, на свое бытие. В этом мире подлунном только тело - мое. От Лукавого - средства, от Создателя – цель, Двери в рай по наследству не сорвать мне с петель. Алчет вечность гиена недопрожитых лет. Подарю ей на память хромосомный портрет. Я жила так бездумно, словно в вене игла, Как прожилки на листьях, как на ветках смола. ..^.. Давид Паташинский *** на зеленом снегу в шароваровых круглых ногах молодой как рассвет золотой как березовый свет вот и осень пришла умывая ладонью луга и деревья стоят в позабытого цвета листве и живем невпопад припадая на обе ноги только снова пора так беги на разрушенный мост на зеленом снегу у фарфоровой жуткой реки ловит волк сам себя за ускользающий хвост утром солнце проникнет сквозь гладкую воду стекла теплый луч упадет на меня на тебя на кровать помнишь тихо сквозь осень опять нас звала та страна что придем умирать колыбельная ручей люблю что не любить ручей у меня была женщина белая дрянь плечей она меня так знаете невзначай что не хочешь а надо иди встречай у меня была крыса своих кривых коготков не стеснялась она и сейчас живых будет живее что твой ленин в кожаном каблуке или анжела дэвис на потолке только вечером пряным играет мгла лампа горит шарит в руке игла ищет поди верного верняка только дрожит рука ..^.. Леди Мурка *** Я ушла от тебя , вырывая из сердца клок, Унесла твои мысли сбитые в колтуны, Вся оранжево- рыжим на запад, не на восток, Я хочу их приладить на прялке своей весны. Распушу, расправлю, искусно скручу, как лён, Как учили прабабки, как делали в старину, Полотно сотку, выйдет тонкое будто стон, Отбелю как водится, на пяльцах понатяну. На нем вышью поле и травы, в траве стога, И белёные хаты, и речку, и свет зори, В желто- розовых стрелках кобылу и рысака, И парное дыхание нашей с тобой земли. Не ищи меня больше, я прячусь в твоих зрачках. Не зови меня больше я в горле твоем язык, Не пиши меня больше, я проза, я жизнь, я взбрык, Просто липкая баба в наивных твоих руках. ..^.. Иван Роботов НА НОВЫЕ ВОРОТА Бежит и блеет стадо по указке. Пастух, собаки, изгородь, тупик. Мы рождены, но жизнь не стала сказкой, Нас, как баранов, режут на шашлык. С трибун высоких, в гуще праздных шествий, Звучат такие мудрые слова: Скажи, барашек, сколько мягкой шерсти Ты можешь дать России в закрома? На нас глядят. Успехи – несомненны, Из-за бугра мы слышим голоса - Вы столько лет жевали только сено, Пожуйте травку: Made in USA. Бодливый самый, резвый и активный, Сожравший роз подарочных букет, Баран с клеймом французской швейной фирмы, Бежит на Запад, Солнышку во след. Проблеяв гордо: «Не Москва ль за нами» И осознав, в какой мы влезли хлев, Давайте все возьмём - сшибёмся лбами На дачи Путина ворота поглазев. ..^..