Наталья Потёмкина
Пинцет, косметичка и булавка
...so fucking spesial!
(из песни)
Я часто езжу туда - сюда, да. Переезды научили меня иначе относиться к материальному. Поставили к стенке и сказали: материальное - это груз. Тяжелый. Наплюй на деньги, за него заплаченные. Пусть это были даже самые последние деньги. Неважно. Ты маленькая девочка, тебе никто не поможет в пять утра на вокзале в минус двадцать (да, это был реальный свердловский вокзал когда - то). Никто.
Но я вовсе не хочу сказать (я вообще противник пафоса!), что есть в моей жизни три вещи, которые весят так мало, почти ничего не весят, и я всегда беру их с собой, потому что это как бы память о каких - то там событиях, нет. Просто они как-то случайно у меня все время "в штате". Наверное, потому, что это - предметы первой женской необходимости. Косметичка. Старая, местами порванная. В косметичке лежат пинцет и булавка. Пинцет - чтобы выщипывать доставшиеся мне от папы брежневские брови. Булавка - на всякий случай. Обыкновенная, английская, стандартная. И как-то так получается, что я все время хочу ее выбросить и думаю "ну... некуда... не кидать же на тротуар... потом выброшу...". И так всегда.
Мне подарил его мой старый, технически подкованный друг. Мы познакомились странно: наверное, я нравилась ему. Мы стояли на замерзшей тротуарной плитке одного донецкого кафе, была зима, сидеть было опасно ввиду потенциальной отморозки детородных органов обоих полов, мы стояли. Кафе было уличным, дешевым и модным. Называлось оно "Башня". Там собирались все. Буквально все.
Потом, когда "Башню" прикрыли и один из ее владельцев выбросился из окна, а другой стоически продолжил свой криминальный жизненный путь, мне кто-то стал гадать на Таро и выпала карта с названием "Башня". Это слово к тому моменту плотно осело у меня в голове как что-то старое, детское, отмершее, атавизм... или рудимент. Я спросила у гадающей, что эта карта означает. Она ответила: беда, глядящая на тебя исподтишка, видит тебя, а ты ее - нет. Злодей с топором поджидает тебя за углом, и лучше тебе все же знать об этом, чтоб свернуть вовремя, избежав неприятных сюрпризов. В этом и смысл гадания...
Было уже совсем темно, большинство посетителей разошлись, громадными хлопьями шел ярко - голубой снег, играл Лед Зеппелин, мы тряслись, потягивая кофе со вкусом половой тряпки, как метко выразился кто-то, кого я не хочу вспоминать. Кофе был настолько горячий, что мы НЕ МОГЛИ согреться, потому что не способны были его пить настоящими, большими глотками.
Они стояли вдвоем с другом и я ну совершенно не обращала на них внимания. Потом ко мне подошел, собственно, друг и сказал:
- Девушка. Как вас зовут, а? Я не для себя, я вон (показывает пальцем) для него. Он очень хочет с вами познакомиться, но стесняется.
Мы подошли к застенчивому Диме и перезнакомились уже все. Потом как-то ненавязчиво поехали к нему домой. Жил он далеко, почти у края города, и была у него пустая квартира, или может, из нее временно кто-то уехал. Мы пили водку и говорили разные глупости. Я рассказывала Диме о том, как занимаюсь живописью и о том, как мне это нравится, и о том, что портрет нельзя рисовать случайным образом с первого встречного, как вот на бульваре, а надо человека сначала узнать, понять, как он двигается, говорит, о чем думает... Дима же преимущественно молчал и всего однажды, когда я как бы закончила телегу, громко и внятно произнес:
- Да. Я полностью с тобой согласен.
* * *
Нашу дружбу сложно было назвать дружбой, поскольку была она тихой, странной и односторонней. Можно ЛЮБИТЬ в одни ворота, но никак не дружить, да? Дружить надо взаимно. Но не в нашем случае. Димка то исчезал, то появлялся, то снова пропадал, иногда на год, иногда на полтора, и только по собственному желанию. Я с радостью открывала ему входную дверь и с благодарностью закрывала, но... как-то не участвовала в процессе, а лишь наблюдала его. За время отсутствия в моем доме он успел закончить медучилище, поступить на физфак и благополучно вылететь из него на пятом курсе, о чем с гордостью при очередном посещении сообщить. Он был прирожденным технарем, хорошо разбирался в детальках, проводках, паяльниках и прочем темном лесе.
Однажды у меня сломался телевизор и я не нашла никого лучше. Это было, как принято у нас говорить, "магарычевое дело". То есть он мне - работающий телек, а я ему (и всем присутствующим) пару бутылок водки. Молодые здоровые организмы редко страдали похмельем, и я среди них была приятным исключением. Как только на экране замелькало что-то более - менее вменяемое, распитие торжественно началось, а затем продолжилось еще парой бутылок, а затем еще.
Но тут нужно уточнить кое - что. Жилище мое было к тому времени одиноким и пустым, что меня страшно радовало, благо пустым - это значит без родителей. Это была моя собственная квартира, реликт реликтов на тот момент. Мне завидовали, как черной, так и белой. Я завидовала себе сама, потому что совершенно не ожидала такого подарка от судьбы. Но тут свалилось на голову наследство в виде двенадцати квадратных метров и пяти в кухне, которые первые полгода после моего вселения не опустевали, не просыхали и вообще всячески радовали глаз. Вполне законная эйфория, учитывая то, с какой силой мне хотелось подобной свободы в ТОМ моем возрасте...
Помимо вышеописанных прелестей в квартире присутствовали два замка, оба снаружи входной бронированной двери, оба стандартные, влитые в металл еще на "дверном" заводе, и оба весьма опасные в обращении. Один открывался-то ключом, а закрывался простым нажатием большого пальца. Захлопнуть дверь, оставшись без ключа (в кедах и с полиэтиленовым пустым пакетом, например), таким образом, рефлекторно, на автомате, было проще простого. Что имело место неоднократно, но о чем методично забывалось, несмотря на систематические бдения на улице с мусорным ведром. Второй замок был гигантским, с широким стальным языком и удивительно глючный. Никогда нельзя было знать точно, откроется он именно сейчас или нет. Замок, в принципе, подлежал ремонту, но нам все было как-то не до этого. Чего уж там: как пить, так все вместе, а как дверь ремонтировать - так это ты, кисонька, одна, мы нынче заняты, а ты же хозяюшка. Пожалуй, лишь бедного Димки не касалась данная догма, поскольку был он воспитан настоящим мужчиной. Да. Самым настоящим.
Совершенно случайным образом к меня тогда собралось несколько человек: старый знакомый - бывший одногруппник, Димка, еще кто-то, и потенциальная любовь.
В очередной поход за водкой отправились последний (п.л.) и я, благо я как-то чувствовала, что что-то намечается. А ничто так не сближает людей, как вы понимаете. А поскольку инициатива сбегать посетила нас в уже известном состоянии, ибо бежали мы раз примерно в третий, о замке и его выкрутасах было, разумеется, забыто, в результате чего безграмотно закрыто (пардон за рифму). Милейшим образом пообщавшись, мы вернулись с товаром и влюбленные, и неосмотрительно позвонили в дверь (многоточие).
И вот как раз в этот момент наступает редкостная по своей гармоничности ситуация: по обе стороны двери люди одновременно вдруг понимают, ЧТО случилось. Систематически шкодящий замок проявляет себя во всей своей красе и не хочет открываться ни в какую. Я начинаю агрессивно орудовать ключом, с другой стороны кто-то теребит задвижку и наши действия, поскольку мы не видим друг друга, далеко не идентичны по своей природе, хоть цель и едина.
Так продолжалось долго, до тех пор, пока на лестничную площадку не выглянула грозная соседская бабушка и не высказала все, что она о нас думает в аспекте страшного грохота и трех часов ночи. Мы - со своей стороны двери - испуганно все прекратили, извинились и уселись на ступеньках. Мой возлюбленный достал свежекупленную бутылку и отворил ее с призывом во взгляде - делать, мол, больше - то и нечего...
Я обреченно приготовилась было составить ему компанию, как по другую сторону двери началась паника, крики и что-то уж совершенно нецелесообразное. В порыве алкогольной паранойи кому-то резко захотелось домой и лишь полтора часа спустя выяснилось, наконец, кому именно - моему бывшему одногруппнику, между прочим, наиболее логичному и вменяемому человеку из всех присутствующих. Как нам потом сообщили, он связал все простыни, имевшиеся в квартире, и решил спуститься по ним с пятого этажа. Спуститься получилось до четвертого, поскольку слабость пьяных рук непредсказуемо подвела, в результате чего с одной из этих самых рук пришлось недели на три попрощаться (перелом). В шоковом состоянии, не чувствуя боли, одногруппник поднялся с земли, и страшно гордясь падением фактически как бы с моего балкона, удалился под шум развевающихся наверху простыней.
Взглядом его провожал тот самый мой возлюбленный, из-за совместного похода в магазин с которым все и началось. Он исчез с лестничной клетки тихо, незаметно, пока я шепотом вела переговоры с другой стороной баррикад, прижавшись носом к виноватому замку.
Он чувствовал, что сейчас кто-то свалится с внушительной высоты. Он шел спасти. Он вообще часто и много чувствовал и спасал... правда, не всегда успешно и не всегда уместно, но к делу это не имеет отношения. Мы, кстати, провели вместе два года, один из которых таки был счастливым. Когда кто-то услышал об этом от меня, он сказал : "Каааак??? Целый год??? Год счастья???". И, вздохнув, добавил: "представляю, сколько лет ты потом за это расплачивалась".
Проводив взглядом однорукого одногруппника, он попытался сам залезть на пятый этаж по балконам, и снова добрался ЛИШЬ до четвертого: этаж был, вероятно, заколдованным.
Ангелы держали его за руки при падении, ибо целым и невредимым он вернулся ко мне на лестничную клетку. Тем временем в процесс включился уже знакомый нам технарь Димка, разбирающий замок и вытаскивающий из него буквально по одной детальке.
И конечно, вытащивший. Замок у меня по сей день в двери всего один, а на месте разобранного покойника зияет громадная дыра, это к слову.
Попав, наконец, в квартиру, мы напились уже "чиста проста на радостях", да так, что кто-то забыл выключить воду в ванной, благодаря чему мы затопили ту самую бабушку с четвертого этажа, которая, оказывается, не спала всю ночь и наблюдала, сколь живописным образом с моего балкона валятся атлетически сложенные мужские тела. О чем не преминула заявить при первой же неприятной встрече в шесть утра под струями воды.
Поползав с тряпками, поплакав в хмельном синдроме друг у друга на плече, поев что-то на скорую руку, мы собрались таки ну может быть лечь спать... как тут я вижу валяющийся возле двери на полу свой родной, живший у меня лет шесть как, пинцет, с настолько деформированной внешностью, что я уже просто не могу не догадаться, чем именно Димочка разбирал мой замок ночью.
Я подняла предмет, еще вчера исправно выполнявший косметические функции, оглянулась и обреченно посмотрела Димке в глаза. Видимо, действительно очень обреченно, поскольку Димыч обеспокоено спросил:
- Он что... был тебе ОЧЕНЬ нужен?
Я кивнула.
- Ну, тогда я завтра подарю тебе свой. У меня хороший дома. Технический.
Он принес этот маленький кусок металла на следующий день. Действительно, хороший. Служит до сих пор. Наверное, и вправду технический.
Север манил не столько неизведанным, сколько баблом. Денег хотелось много и в одних лишь них виделось счастье. Или спокойствие. Что, в принципе, одним и тем для меня тогда являлось.
Я улетала в Сибирскую тайгу под свист и улюлюканья желавших мне счастья, восхищенных моим якобы мужеством. И я и только я знала, что в тайгу не летят, в тайгу бегут, точнее сбегают, узнав, что тот, кто любил тебя - никогда не любил тебя, что у того, кто называл себя лучшим другом, существуют лишь ЕГО собственные интересы, а для "добрых знакомых" приоритетом является их собственная постель, что не мешает им каждый раз попрекать тебя оказанной помощью.
Не было уже других на свете ценностей, помимо материальных, и вот именно с этой мыслью я и села в самолет.
Столичных журналюг на Югре любили, потому как нужда в них имелась изрядная.
Для того, чтобы они хоть чуть - чуть поработали на благо родных нефтяников и газовиков, им специально присылали самолеты, начисляли зарплату (огромную, как Сибирь), выдавали еду, селили в гостиницах.
Давление на диафрагму при взлете было приятным, тряска салона - возбуждающей, чувство полета - нервно-наркотическим, я ведь и поныне считаю передвижение по воздуху одним из самых ярких телесных удовольствий. Стюардесса выдала нам какую-то странную - то ли несвежую, то ли синтетическую, еду: булочку с повидлом, котлету и немного гречневой каши. И чай.
Уши закладывало, облака в иллюминаторе слепили, органы чувств разрывались, собственно, от чувств же. И больше всего мне тогда, уже "несмотря ни на что", хотелось держать ТЕБЯ за руку, и невозможность еще не означала нежелания...
* * *
Первым делом с меня слетела шапка. Слетела и пропала где-то в снегу forever. По посадочной полосе гулял белый ледяной смерч, усиливаемый двигателем самолета. Издалека к нам бежали какие-то черные люди. Мы прилетели. Кто - то взял мои сумки, кто-то другой подвел к машине, усадил, включил печку. Я ехала на заднем сидении, закрывая руками уши. В салоне было минус пятнадцать. Играла музыка той радиостанции, на которой мне предстояло работать. Музыка была знакомой и попсовой. Из окон таращились ёлки, а в ёлках попрятались волки.
Было три часа дня по местному времени (в Питере сейчас полдень, да?), меня должны были отвезти на телецентр, со всеми перезнакомить, после чего поселить в гостинице.
Югорское телевидение поразило меня своей материально - технической оснащенностью и больше, собственно, ничем не поразило. Мужики были сплошь большими, девушки красивыми, что с географией и этносом было никак не связанно, лишь совпадение ("Ты думаешь, это сибиряки, что ли? Окстись, деточка, тут восемьдесят процентов приезжих. Как и ты, свалили за длинным рублем...").
- Привет!
- Привет!
- Ты похожа на актрису Евдокию Германову, тебе об этом говорили? Только она старая, а ты нет.
- Не говорили...
- Это моя любимая актриса. Будешь вести у нас на телике утреннее шоу, два часа работы, двадцать баксов в час. Подработка типа. Согласна?
- угу... а где тут курят?
- (хохот)... на у-у-улице. Да. Одевайся потеплее. Меня Антон зовут. Я продюсер телика. Пошли курить (натягивает тулуп).
- Антон... а здесь есть... лето? (Извини, я шапку в аэропорту потеряла.)
- (ехидная улыбка) Есть! Но я в этот день болел.
Высоченный каменный забор окружал здание, за забором синела тайга, а в заборе существовала традиционная дырка, но шатуны сквозь нее лазить не решались. А нормальные медведи спали. Так что мы были в относительной безопасности. И вообще, тут, говорят, животные побаивались людей и не особенно светились в дневное время.
- Я - Жэка!
- Я Ната.
- Я тебя завтра меняю, ты с 6 утра.
- Хорошо.
- А ты где живешь?
- В "России".
- Понятно, что в "России", в каком номере?
- в сто восьмом.
- Я зайду.
Пугало ВСЁ. Пугало и очаровывало одновременно. ТОЛЬКО меня. Для остальных все виденное было нормальной, серой действительностью.
У меня проверили документы, выдали чайник, тарелку, стакан, разделочную доску и ключ. В чайнике было нечего заваривать, из тарелок было нечего есть. Комната была маленькой, но прилично обставленной: кровать, ковер на стене, ковер на полу, все ковры брежневские, попсовые, стол, холодильник, книжная полка, шкаф, телевизор с видиком (кассет - ноль). Все было желто - коричневым, деревянным, пустым. Коридор был также пустым. Кроме меня на этаже последние дни доживали борцы дзю-до, приехавшие на соревнования. Они жарили рыбу в кухне и, смеясь, брили друг друга налысо машинкой. Их было двое. В коридоре, моем номере и кухне гуляло примерно одинаковое ЭХО.
- Извините, тут где - нибудь есть столовая... или кафе?
- Вроде было... через три квартала, мимо церкви.
- Они работают в такое время, вы не знаете?
- Да не факт, что они там есть. Летом были. Мы же никуда не выходим, откуда нам знать?
Шесть вечера, темно, хоть глаз выколи. Говорят, здесь можно увидеть северное сияние. Но не отовсюду. А только с определенной точки. Здесь ведь не совсем полярная ночь. А почти.
- Простите, мне сказали, что тут, вроде, должно быть кафе...
-???
- Здесь нет никаких общепитовских заведений?
-?????
- Извините.
Альфред Хичкок здесь был??? Не было здесь Альфреда Хичкока!!! Стивен Кинг был??? Хрен вам, дорогая редакция. Снять на видеокамеру просто панораму пустоты. Пустоты, снега, черного полого пространства, волчьей пасти, зубами из которой смотрит пресловутое северное сияние. Безлюдная улица может, да, может быть настолько устрашающей. Ни одного светящегося окна в пятиэтажном доме, выступающем из темноты, ни одного. Вой ветра закладывает уши (NB! Завтра же купить шапку!), снег маленькими электрическими колючками трещит на лице, глазах, волосах.
Свет, свет, свет. Ларёк, ларёк, ларёк!!!! Закрытый!!! С козырьком!!! На двери надпись: "Осторожно в предбаннике. Держитесь за колонну. Гололёд. Администрация".
- Можно мне пачку пельменей и бутылку водки?
- С вас двести пиисят рублей...
- Да, конечно (на полке боковым зрением вижу надпись "В продаже есть карамельная брага из просроченных конфет. 1 литр - 37 коп. ") - Еще, пожалуйста, уксус, масло сливочное и десяток яиц... и консервы.
- Не берите много, у нас же гололед в предбаннике! Упадете - яйца разобьете.
- Ну... тогда не надо.
Ты один. У тебя никого нет. Здесь вообще никого нет. Ты не просто один, ты ВООБЩЕ один. Как прожить до завтра. КАК ДОЖИТЬ ДО ЗАВТРА??? Нет, вот эту мысль мы до сознания не допускаем. Не допускаем. Но - зачем? Кому это нужно? Мне - точно не нужно... Маме? Но я не просила себя рожать! Нафига это МНЕ? Жизнь имеет смысл лишь тогда, когда приносит счастье. В противном случае...
- ........ (стук в дверь)
- Да! (прячу водку под стол)
- Это вахтер! К вам гости!
- Что???
- Я говорю, к вам гости!!!
- Ко мне???
- Сто восьмая. Ната. К вам?
- Хм.
- Салют, коллега, я те водки принес.
- Я не ожидала так быстро... но здорово, здорово. Я рада тебя видеть.
- Ну я же сказал - зайду!
- У меня только пельмени.
- А у меня только щука маринованная!
- ой.
- Да! Вот так. Тарелку вторую у вахтера можешь попросить? (и торжественно...) Или мы прямо из судка?
У Жэки были безумные голубые глаза, рыжая шевелюра и какая-то по счету стадия алкоголизма. Вскоре его уволили за то, что он надрался непосредственно на работе. Я не знала об этом. Меня вытащили из ванны в воскресенье и сказали "Срочно заменяй!". Уже в машине рассказали, кого нужно заменять и почему. Жэка умел врать как по-писанному и здорово мариновал рыбу. Если бы он не зашел ко мне тогда...
Проснуться мне нужно было в 5 утра, в Питере в это время было 2 часа ночи... За мной приехала белая "газель" и отвезла меня в лес, на телецентр. Я ляпнула спросоня в микрофон "7 утра в Северной Столице!". Никто не услышал.
- Меня зовут Катя. Ты из Питера, говорят? Я тоже. Пойдем пообедаем.
- Я... не совсем из Питера. Но формально - из Питера. А где ты там раньше...
- На радио "Модерн".
- ух ты!..
- Да фигня, там зарплату не платили. Тебе что взять?
- Ну, салат из помидор. Бульон.
- В жопу салатики. Мясо надо есть, мясо!!! Рыбу, много рыбы. Посмотри на меня. Я же просто пышу...пыщщщу!...здоровьем. Здесь надо оч-чень своебразно питаться. Смотри, реально могут повыпадать зубы, я серьезно (эпилог: через 2 месяца я вернулась на родину, придумав себе для этого причину: вставить 5 зубов). - Тебя куда поселили?
- В "Россию".
- Что??? Ты чё - я ж тоже в "России". Ты в какой?
- В сто восьмой.
- А я в двести шестой. Оторвать жопу от телевизора и подняться по лестнице.
- От телевизора?
- От дивана, какая разница?
У Кати была короткая стрижка, грубые ботинки и, опять же, голубые глаза. Катя снимала социально - проблемную документалистику на телике и училась делать это же самое на заочном в Петербурге. Иногда калымила радиоэфиром. Подменяла людей по необходимости.
- Тебе нравится здесь?
- ммм... не знаю пока.
- Я в восторге. Такой молодой город!!! Мы когда ехали на машине со съемок, из Хантов, я когда увидела табличку "Город Югорск, основан в 1967 году", я просто офигела!
- А ты сама откуда родом?
- Я-то? Из Великого Новгорода.
- А... Тогда понятно.
- Вот-вот. Они меня задрали своей трехтысячелетней историей. Крещение Руси, блять, йогурта купить не на что. Кстати. Ты новенькая. Ты вообще замужем?
- эээ... ну как сказать...
- Неважно, смотри - никогда. Ни с кем. Без справки на СПИД. Я серьезно. Тут сильно у приезжего народа затруднена половая жисть.
- ???
- Ну, сорок процентов населения больны. Я статистику проверяла, мне для фильма нужно.
- сорок???
- Да, от 14 до 30 лет. Ну, это нормально для региона. Тут же богатые люди живут. Очень. Они же на газу спят. Ну, они такие... домострой в основном. У них дети примерно этого возраста, они боятся их от себя отпускать подальше... Кто смелый - отправляет чадо в Гарвард учиться... или еще куда-то... денег - то много. А эти просто им на карманные расходы по две, три штуки баксов иногда дают - ну это кто давно живет, наценку северную получает. Нам таких денег пока не полагается, нужно пять лет прожить в Сибири.
- И чего?
- Ну как чего? Ты в городе была? Ты его видела? Музыкальных магазинов два. Книжный магазин один. Кинотеатра два загибающихся, потому что у всех видики. Начинается героин. Они же сибиряки, понимаешь? Это чистейшие люди, самые неиспорченные. Им же разная подлость, пакостность не свойственна вообще!!! Они же наивные, как щенята. На иглу посадить - раз плюнуть. Доверчивые, по сорок человек одним шприцом.
И по рынку аккуратней ходи, смотри.
- А рынок тут причем?
- Ну, понимаешь, когда человек болен и узнает об этом, нормально - если у него едет крыша. Он ненавидит всех, он обижен на судьбу. И вот опять же нормально, когда он набирает крови в шприц, и идет в толпу куда - нибудь. А толпа тут может быть только в одном месте: на рынке. Или в Пассаже. И вот он ходит и всех заражает. Ну, не всех подряд, конечно... но два - три человека за день успевает. Я серьезно, мы целый фильм про это сняли.
- Да, но зима же! Шубы.
- Это летом не колят. Летом проще заметить, почувствовать... хотя комары тут летом почти с такой же силой кусаются. А вот через шубу как раз проткнуть - вообще плевое дело.
Катя сняла свитер, поставила чайник, посмотрела на свои руки. И почему - то сказала вдруг:
- А девушки здесь все очень рано замуж выходят. Потому что делать - то больше нечего...
Я сидела на солнечной стороне и смотрела в окно. Новый год. Завтра. Впервые за три недели - солнце. Светило улыбалось народу и снег отражал его. В окне горело сплошное белое пятно с темной полоской тайги вверху. Пятно внезапно разрушилось, мимо окна пронеслось что-то черное, большое и грохочущее. В комнату влетела Катя.
- Ты видела, ты видела???
- Что это?
- ТРАКТОР!!!
- Хм.
- Какого лешего он тут делает?
- У меня спрашиваешь?
- Ааааа, смотри, еще, еще!!!
- Подожди... сиди спокойно, вдруг он еще раз проедет.
- Он мимо нашего окна все время в одну сторону проезжает!
- Ну да, он же вокруг телецентра круги наматывает!
- Нах... зачем, то есть?
- Без понятия. Но на нем когда-то кто-то уже к нам приезжал. К какой-то девушке. Давно.
- Вот опять, опять!!!
- Ага.
.......................................
- Ну...
- Чего-то затих.
- Остановился.
- Может, у него тормоза отказали?
- Не знаю. Что-то долго его нет...
- Слуш, пошли выйдем посмотрим.
- Да мне лень одеваться...
- Пошли, заодно и покурим.
Трактор стоял у главного входа и его с интересом созерцали все курящие на ступеньках. На его черной дверце было выведено белой краской: ЛЕНА, Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!
Почему-то подумалось: "Я тебя люблю" и "Я люблю тебя" - это совершенно разные вещи. Два разных предложения с разным смыслом.
* * *
- Мне жаль, что ты уезжаешь. Подумай, может?
- Кать, я ... подумала.
- Тебе помочь?
- Я уже собрала вещи. Ну, в общих чертах.
- Слушай, я отвезу тебя на станцию.
- На чем?
- На Коле. У него джип.
- а это удобно?
- Перестань. Удобно.
- Сколько мне ехать, интересно?
- Ну, я до Питера, на сессию, добираюсь три дня. До Москвы два.
Катя взяла пустой чайник и вышла из комнаты. До поезда оставалось часа три. Вернулась, набрав воды, воткнула в розетку.
- У тебя почему зубная паста и мыло в одном пакете со всякими там... помадами... феничками?
- Это от общей безалаберности.
- Возьми у меня, пожалуйста, косметичку.
- Катя...
- Мне совершенно случайно больше нечего тебе подарить, понимаешь?
- Катя!
- Обязательно!!! Люди!!! Должны!!! В таких случаях!!! Что-то!!! Дарить!!! Возьми, пожалуйста. Между прочим, водонепроницаемая. На все случаи жизни.
Он взял булавку, намотал на нее бинт несколькими слоями поперек, затем вдоль, пока не образовался длинный белый мягкий валик, и сказал кому-то:
- Промедол. Местный.
- Промедол, Юра? Может, новокаин? Промедол дорогой... она платить будет?
- Промедол. Пять. Ты видишь. Вправлять же щас.
- Вслепую?
- Ничего, потом контрольный снимем. Где мы ее резать сейчас будем? Держи булавку, - он протянул булавку маленькому человечку в зеленом халате.
- Вы сколько весите, барышня? - спросил зеленый.
- Сорок... - я неподвижно следила за ним глазами. Из одежды на мне были юбка и сапоги.
- Юра, какие пять? Давай три. Сорок кило.
- Пять. По часовой стрелке сейчас проворачивать будем. Три мало. - обращаясь ко мне: - Сейчас у вас начнется легкое головокружение. Это нормально. Можете отвернуться.
Игла была длинной, толстой и серой. Странно. В школе, в медпункте, для меня всегда подбирали самую маленькую иголочку. Наблюдая кастинг иголочек, все смеялись. Я повзрослела, и иглы стали больше.
- Теперь нужно подождать минуты три. Вы употребляете наркотики? Только честно. В ваших же интересах.
- Нет.
- Пили что-нибудь спиртное вчера вечером? Честно.
- Нет.
- Завтракали сегодня?
-Да.
- Что ели?
- Йогурт... и чай.
- Понятно, не завтракали. Это хорошо. Посидите тут с Тимуром, я скоро буду.
Тимур - это зеленый.
В одной руке он держал бинт с замотанной в него булавкой, а другой машинально переставлял какие-то колбочки. И смотрел на меня как-то подозрительно.
- Девушка...а девушка?
- Что?
- У вас... это... деньги есть?
Я сижу посреди комнаты топлесс, с пожеванным корпусом и вмазанная промедолом (новокаин был раньше, почти сразу). В этой ситуации вполне уместен вопрос, есть ли у меня деньги. По крайней мере, Тимур так считает.
- Смотря о какой сумме идет речь...
- Ну, сколько у вас есть денег?
- Сейчас? При себе?
- Ну... да.
- Пятьдесят рублей. Триста взял ваш коллега из скорой. За провоз.
- Пятьдесят мало. Промедол дорогой. Новокаин дорогой. И... мы же тоже... работаем... (он сделал паузу)... небесплатно... вы понимаете?
- Поэтому я и спрашиваю, о какой сумме идет речь. Тысячу долларов я в любом случае не смогу вам заплатить. У меня ее нет.
- Ну, не тысячу. Сколько можете?
Если честно, я не могу нисколько. Позавчера я вернулась в Москву с малой родины почти что без копейки.
- Сколько вы хотите?
- Нет, вы мне сначала скажите: у вас есть... спонсор?
- Посмотрите на меня. Я похожа сейчас на человека, у которого есть спонсор?
- Ну мало ли у кого бывают спонсоры.
И действительно... мало ли.
- Я... не совсем понимаю, что вы имеете в виду. Назовите сумму.
- Хорошо. (пауза...затем, подумав) Ну вот: шина, новокаин один, новокаин второй, снимочек, промедол, сейчас будет гипс и потом еще снимочек. Спирт... Все вместе стоит 150 уе. Вы можете столько заплатить?
- Сейчас?
- Ну...
- Сейчас у меня нет.
- А когда?
- А когда нужно?
- Ну, вы же будете у нас наблюдаться. А хотите, мы вас госпитализируем?
- Нет.
- Ну, вы к нам все равно придете... надо же вам будет еще один снимок сделать...а то вдруг не срастается... Тогда сможете заплатить?
- Я постараюсь.
- Что значит "постараюсь"?
- Постараюсь заплатить.
Тут вошел толстый рукастый Юра и спас меня от дальнейшего продолжения разговора.
- Ну что? Плохо стало?
- Нет.
- Голова кружится?
- Ну...немного.
- Не сильно?
- Жить можно...
Большим и указательным пальцами сжал мне плечо.
- Так больно?
- Н... не очень.
- Вы вообще так что-нибудь чувствуете?
- Чувствую.
-Тимур, еще кубик. Перестраховаться.
Тимур, на этот раз, беспрекословно повиновался.
- А теперь чувствуете?
- Я ЗНАЮ, что вы до меня дотрагиваетесь. Может, поэтому мне кажется, что чувствую.
- Ну не больно?
- Не больно.
- Тимур, дай стул потолще. Вон тот, дубовый. Пересядьте на стул боком, чтоб спинка была слева. Ручку левую так... аккуратненько за спинку. Не больно? Точно? Ну, поплыли.
Он взял меня одной рукой за предплечье, другой как бы придерживая сустав, и резко поднял мертвую конечность вверх, потом плавно отвел вперед. По такому же принципу руки поворачиваются у всех пластмассовых кукол. Я ничего не почувствовала. Оказывается, таким образом он ставил мне выбитую руку на место. Вкручивал, как шуруп.
- А теперь встаньте. Тимур, сверь положение ребер. Черт, вот угораздило вас, дамочка...в таком неприятном месте... сердце не болит? А, ну хотя...с такой дозой... у вас вообще ничего сейчас болеть не должно... Хорошо, вы такая худенькая... на вас все видно, тут один мужик ребра поломал, так мы у него эти ребра часа два только искали. Все, Тимур, можно мотать. Сделайте глубокий вдох сейчас, чтоб у вас потом проблем не было с дыханием. Тимур, дай булавку. - Доктор положил маленький бинтовой валик мне подмышку. - Поехали.
- Вы не волнуйтесь. Это только так сначала кажется, что вы в таком виде с места не сдвинетесь. Потом он осядет... как, знаете, оседает одежда поношенная... Тимур, своди ее на рентген. Посмотри, как там все получилось...на всякий случай, чтоб потом голова не болела.
В коридоре цепочкой... нет, скорее АЛЛЕЕЙ стояли носилки, на которых кто-то лежал... Они молчали, иногда у них были закрыты глаза. Видели ли они меня, я не знаю. Видели ли они хоть что-то.
Маленький старичок рентгенолог посмотрел на меня с укоризной и сурово покачал головой. Нехорошо...
Говорят, "одиночество - это когда тебя некому забрать из морга...". Меня некому было забрать из больницы вовсе не из-за дефицита общения, а по причине подсевшей батарейки на мобильном телефоне. Добираясь домой по московской январской трассе, я поняла, как все-таки правильно бог дал человеку две руки, не меньше.
Впоследствии же я выяснила, что и одной можно делать практически всё. Кроме одного: завязывания шнурков. Все остальное - вопрос тренировки.
* * *
Философские размышления
Человека сбила машина, он отлетел на обочину и ему повезло, что он был маленького роста, худым и почти ничего не весил, иначе его намотало бы на колеса и свернуло в мясорубке грузовика. Лежа в грязи, здоровой рукой он в шоке, бессознательно шарил в сумке, проверяя, не вылетели ли случайно документы - ведь в Москве же без документов ни - ни. Нельзя никак. Тем более, когда ты лежишь в светлом пальто на обочине, в подтаявшем снегу. Так вот, он только пошарил в сумке, не отдавая себе отчета в действиях. Он даже боли пока не чувствует. Даже выбитой рукой пока что не додумался пошевельнуть. Он только через полминуты это сделает. Единственное, о чем он думает, это "какая грязь, какая грязь... как же я сейчас пойду на работу... ладно, на работе можно отчиститься в ванной, но как же на меня люди - то по дороге смотреть будут...".
Но он плачет. То есть нет - не рыдает в полном смысле слова, у него просто непроизвольно текут слезы. Он стыдится слез, пролитых на людях, но это детали. Почему он плачет - вот вопрос. Вам думается, что это вполне логично, да? А зря. Ничего подобного. Рожать больнее. Роженицы орут, да, сильно, но не плачут. Слез у них нетути, сколько раз отмечалось. Самоубийцы и вовсе в процессе не проливают ни одной слезинки, как показывают исследования.
От боли не ревут. Ее терпят.
От досады тоже не ревут. От нее бесятся, пьют, опускаются, судятся, но не плачут. От усталости? Рано утром, хорошо выспавшись, человек шел на работу - какая же тут усталость? От жизни? Да, но почему именно в данный момент?
Короче говоря, механизм возникновения слез при падании в ДТП ни мне, ни, подозреваю, науке, до сих пор неизвестен.
* * *
Длительное нахождение в гипсе, как можно догадаться, отнюдь не располагает к любовным приключениям. Обездвиженный человек может думать о чем угодно, только не о... А вот и нет!!! Разумеется, основное "таинство" чисто технически невыполнимо, однако вот в чем парадокс. Ночью, когда ты лежишь в единственно возможном положении "на спине", с невероятной силой хочется, чтобы рядом тоже кто-то лежал. ПРОСТО лежал. И сила этого желания несравнима с силой желания выздоровления, счастья, динамики. Она гораздо круче, она поглощает все сознание, не оставляя места для чего - либо - другого.
* * *
Я шла в больницу по оттаявшему тротуару, и передо мной раскрывалась классическая, где-то даже пошлая картинка: яркое солнце, голые мокрые, но уже с набухшими почками деревья, сухие плоскости и зайчики, пляшущие на людских лицах. Был март. Рядом со мной шла мама. Она провожала меня на эту радостную процедуру, как когда-то на первое сентября.
Я надеялась оставить себе эту посеревшую от времени и пота гипсовую громадину, сохранившую мои врожденные выемки и выпуклости. С единственной целью. Привезти ее домой, собрать всех друзей, разжечь пионерский костер во дворе, кинуть в огонь это вместилище отрицательных эмоций и устроить ритуальные танцы вокруг, пока ОНО будет постепенно исчезать в языках пламени. Однако меня лишили этой возможности.
Разгрызанный ножницами гипс положили рядом со мной на хирургический столик. Пока меня осматривали, мама почему-то копошилась вокруг него, но я видела это лишь боковым зрением и не особо задумывалась о причинах. У меня были другие проблемы: после снятия гипса я обнаружила свою старую знакомую, неподвижно висящую конечность четкого синего цвета. Медсестра, видя такое дело, почему-то наоборот, обрадовалась, сказав, что я выгляжу прекрасно и рука в отличном состоянии, нужно только немного подождать. Да, она же тоже живая, ей же нужно привыкнуть ко внезапной свободе...
Затем мама отошла от столика, одела меня, а медсестра схватила мой бывший панцирь в охапку и бросила в огромный, цилиндрической формы жбан - специальный крематорий для штук, вышедших из употребления.
Когда мы приехали домой, мама протянула мне ту самую английскую булавку и сказала:
Возьми. Это от сглаза. Вот теперь у тебя все будет хорошо.
20 июля 2004 г.