авторы
Ратьер
Леди Мурка *** Я одену самые красивые свои одежды, В необъятный букет соберу все любови свои, надежды, Я подарю тебе праздник, как в День рождения, как в Рождество, - Стану твоим божеством. Терний ли в сердце, цветы ли азалии, Я оберну тебя, что не сказали бы, Я охраню тебя жесткими прутьями, Гибкими прутьями я поддержу тебя. Если мои хоть четыре из ангелов, Самые юные и не архангелы, Стану у неба на вечном служении, Лишь бы тебя уберечь от сожжения, От сожаления, от поражения, Стану иконописью, отражением, Молча взойду за тебя на распятие, Крепость твоя – это мои объятия. ..^.. Геннадий Каневский *** Ближний мой свет - фонари за окном. Тонкие пальцы дрожат на руле. Женщина, вас подвозящая в дом - Новая жизнь на большом корабле. Слева - косятся, шипят "не к добру...", Справа - поют, наливают "Агдам"... Легкий удар по седьмому ребру - Только моргнуть успевает Адам. Радужной пленкой, бензиновым сном Ночь Демиурга летит над Москвой. Женщина, вас подвозящая в дом, Тоненький нимб над ее головой. Дальний мой свет - эта нежность и лесть. Дверцею хлопнуть - была не была. ....................................... Чайник поставить. На кухне присесть. Крошки ладонью смахнуть со стола. *** Из рая изгнаны с позором... Ты слышала, что он сказал? - "Последним, - говорит, - озоном Дыши, покуда есть гроза, Покуда я не отнимаю Начальный звук Земли самой - Ни первую, в начале мая, И ни - последнюю, зимой..." Ты помнишь? - виснут над поселком Туч черных рваные края, И отблеск молнии веселой - В твоих глазах, любовь моя, И мы, насажены небрежно На легкую земную ось, Ютимся под одной надеждой, Как прежде - мокрые насквозь, Как будто - только что случилось, И рай остался позади, И ты, мне данная на милость, Сладчайшая из всех задир, Среди знамений и потопа, На новом языке своем, Ему кричишь "Пошёл ты в жопу!", А мне - "Вперёд! Переживём..." *** ...Шашлык на даче. Поздний свет в окне. Купили мяса. Взяли "Саперави". И дерево потянется ко мне, Под ветром так скрипя и шепелявя, Что, видимо, в него и превращусь, Когда придет пора уйти отсюда, Отечеству - несданную посуду Оставив, как залог сыновних чувств. Писать одно стихотворенье в год, Зато - какое!.. Пожелтеет - сброшу, И, может быть, ребенок подберет Строку - в гербарий. Зимнюю порошу Встречать уже без рифмы, налегке, Под сумерек томительное пенье, Скрипя о возрождении весеннем На незнакомом людям языке... DE ARS ET MATERIA PHOTOGRAFICA Лёгкой пар перед камином От подсохнувшего дрока... Разожгла рукой умелой, Хоть и хрупкою, хозяйка Сей огонь, как будто жертву В дни язычески приносит Не богам кровавым битвы, А домашним тихим Ларам... И листаю у камина Я, в покойном, мягком кресле (Не вольтеровском - фернеец Уважал прямую жесткость) - Труд, рекомый "Все закаты" (У любезных у хозяев Я просил "Рассветы...", правда, Но - теперь уж не жалею). Не изографом старинным, Что замешивал в Сиене На земле - земные краски, Неба Умбрии добавив, А иным искусством дивным, Фототипией рекомым, Сей, гармонии исполнен, Труд - замыслен и оттиснут. Там, где "Охта" значит - охра, Там, где "сумрак" значит - сурик, Там уже младыя девы, Дщери северных Бореев, Краски боле не разводят, Кисти в них не окунают - Окуляр наводят лихо Да перстами давят кнопку. Глаз тут надобен особый К тем, богами данным, краскам, Что разлиты в поднебесье И развихрены крылами, К тем небесным дивным формам, К сочетанию объемов, К свету, что в иные годы Прозывался "незакатным", Хоть закатным был по сути, Но - во времени продлённым На бесчисленные веки Изографовым искусством... Мнилось мне: сей труд листая - Поднимаюсь ввысь как будто, Над просторами Украйны, Над водАми Питербурха, Мнилось, что подруга-рифма, Оперенная богами, В эти вирши возвратилась Торопливыми шагами, И, дыханием свободным Изойдя в земное лоно, Поднебесное - с подводным Сочетает изумленно: Всё со всем - равновелико, Целокупно, неразъято... Свет и сумрак Фра Беато*. Отблеск ангельского лика. ________________________ * Фра Джованни да Фьезоле, прозванный Беато АнджЕлико - монах, итальянский живописец Раннего Возрождения, представитель флорентийской школы. *** Гром далекий, гость индийских стран. Ритуальный танец у костра. ХареКришна... Негроза, поговори со мной В барабан небесный жестяной Еле слышно. Без дождя, без молний, без затей, Без семьи: без мужа и детей, Жизнь-погода, Женщина, зашедшая попить Чаю - и оставшаяся жить На полгода. Утром встанешь - тусклый свет в раю, Ангелы за стенкою поют Монтеверди. Крыльями пошевелишь золу. Отхлебнешь из ковшика в углу. Нету смерти. Лишь слепая линия судьбы, На печи - сушеные грибы, Таз с дарами, Да кусочек плоти под ребром Замирает, слыша дальний гром Над полями. *** От тротуаров, от обочин, От пыли, от вселенских бед Он их берет и, озабочен - По одному - глядит на свет. Он видит водяные знаки, Рассвет у внутренней реки, Сосудов трепетные злаки, Узлы, соцветья, пузырьки - Всю ту механику, которой, Под рокот медоносных пчел, Небесной изгнанный конторой, Он был так страстно увлечен... Теперь бы он не так устроил. Теперь бы - все переиграл, И нотой заменил одною Полифонический хорал. Но спит контора беспробудно. И зиждущий спокоен дух. И опыт. Сын ошибок трудных. И гений. Парадоксов друг. *** мне пора отвыкать от моей жизни, от этой пугливой кареглазки, любящей французскую речь (странно, с чего бы? - никогда не питал пристрастия к галлам...), вздрагивающей от звука рвущейся газеты, забывающей включенный утюг в середине прежней вселенной (и тем самым - дающей начало новой)... да поможет мне старый мадьяр Сорос и аггелы его - различные фонды, да укрепят меня, да поддержат в этом, да настроят биос, да отладят программу... мне пора привыкать к моей смерти, к моей радости рыжей, зеленоглазой, возлагающей персты на мои веки так легко, что угадать невозможно кто стоит за спиной, от кого пахнет водой канала, старыми камнями, нагретыми нездешним солнцем, плесневелой коркой, лимонной цедрой... но только покажется, что отвык от первой, кареглазой - промелькнет в подъезде, за стеклом вагонным улыбнется неизвестно кому, в магазине книжном с полки глянет... но только покажется что привык ко второй, рыжей - убежит на тот берег, к пьяному сброду, пришлет записку "не жди обратно. ненавижу". утром ткнет невидимым пальцем с обкусанным ноготком неопрятным в длинный список погибших на первой странице газеты... видно, не сдать экзамен, не проснуться в легком облаке рано... вместо этого придут люди с алюминиевыми глазами (как солдатские ложки), скажут: "где список книг, что ты должен был прочитать за лето? почему не отвык от жизни? почему не привык к смерти?" и нечего им ответить... Оксане Ситниковой Надо бы жизнь начинать с запятых, Время и место отсчитывать с лета... В восемь утра на высотах Твоих - Легкий туман и гимнастика света. День разминается перед грозой, В белом пуху и мелькании крыльев, Яркий, чахоточный и молодой, Как живописец Феодор Васильев. Мы никому ничего не должны Кистью, мазком, сочетанием литер. Дверь приоткроем с другой стороны - Не разглядели? - ну что ж, извините. Мокрого луга трава - высока. Краткий привал. Живописная нега. И - облака, облака, облака, Заполонившие тесное небо. ..^.. PostoronnimV *** И утренний неспешный дождь, и солнце, скрытое за дымкой, и тополей зелёный клёш - всё как бы стёртое резинкой, едва проснувшись, город мой, чтоб мне узнать его спросонок, обводит ручкой перьевой - и контур будущего тонок. ..^.. Иван Кузьмич Роботов ПИОНЕРСКОЕ ДЕТСТВО Мне славные годы достались в наследство, Где школьников ставили в строй. Я вспомню своё пионерское детство И вздрогну от боли зубной. Над нами знамёна порхали как птицы, И мы как всегда сгоряча, Лупили друг друга снежками в Зарницу Про Павлика с Зоей крича. Бульвары копать отправлялись ребята, Ведь дворникам всё недосуг. На битву с моделью пехотной гранаты. Надменно взирал военрук. Орлят нелетающих, тварей пернатых Рождала родная земля, Мы часто клеймили Израиль и Штаты (Потом оказалось – не зря). Мы в школе, в депрессии сидя глубокой, Мозги закаляли как сталь, Где толстые тёти на скучных уроках Несли нам двойную мораль. Счастливое детство – оно на бумаге, Зануден тех лет хоровод. Приятно, что летом отправишься в лагерь, По счастью, немного не в тот. От скуки зелёной подохнешь, хоть тресни, Природа детей не спасла. Орали ребята о Ленине песни Вечерней порой у костра. ИЕРУСАЛИМ Злого солнцепёка безобразие, Древних стен уродливая грация. Не Европа, вроде и не Азия - Так, какой-то край цивилизации. Мимо пропылил автобус рейсовый. Там вдали в одежде захудалой, Подметают ортодоксы пейсами Старые еврейские кварталы. ..^.. Горро *** У кошки скорбное лицо. Полынный воздух сух и горек. Взбегает полдень на пригорок И сухотравье теребит. Она оближется с ленцой, Забыв про мелкие обиды, И улыбнется нам для виду, И вновь о вечном заскорбит. Так переменчив кошкин мурр И недоверчиво-послушен! Сегодня что у нас на ужин? Все те же гости и гульба, Все тот же пламенный лямур… Но полдень головой качает, И место смерти назначает У придорожного столба. ..^.. немогумолчать Матовая линза. Мы будем с тобою ебаться, Буксуя в простынных проталинах, Казаться, молчать, улыбаться, Делиться смешными деталями. Роса на асфальты не выпадет, Фагот не уступит гобою, Молочные реки не высохнут, Пока мы ебемся с тобою, И, еле дождавшись антракта, Рассвета, буфета, клозета, Под занавес третьего акта Мы снова проделаем это! Становятся раком предметы, Сосуды исполнены нежности, И черные гаснут кометы В космических безднах промежности. Играя в корсаров и викингов, На пыльной и плоской планете, Сомнения в мусорку выкинем, И будем ебаться. Как дети! ..^.. figushka *** а это был тот самый случай когда наитье оседлав мы досмотрели бертолуччи чтобы заняться мейкинг лав в пространствах мебельных салонов под моцареллу и шабли на ощущениях соленых мы тормозили как могли кряхтела музыка прованса бликуя черным завитком и не хотелось одеваться спускаясь вниз за молоком о времена о наважденье высоких истин блеклых спин сердец нескладное биенье на шумных папертях витрин где ожидание как бомба под стук безжизненных минут свистит финальной гекатомбой и объявляет страшный суд ..^.. Александр Шапиро Сонет Решил спросонок: ты вошла, а это просто суховатый дождь на поверхности стекла выстукивает постулаты своей теории числа: один-два-много... Не вняла ты - не ему, не мне вняла ты во сне, где капельки крылаты, где нудный дождь одушевлен, где, подчиняясь размышленью, покачивается шезлонг под гипнотической сиренью, обозначающей беду - во сне, где я к тебе приду. *** Представим пальму. Пыльные бока. Местами раскаленные места. На толстый ствол надето свысока подобье вертолетного винта. Представим пальму - и пейзаж вокруг. Невозмутимый средиземный юг. Конечно, воду - озеро, залив. Прилив нетороплив и терпелив. Со всей возможной тщательностью, на которую способен интерес, бесцельно, словно беглая волна, катящийся по мусору словес, - представим солнце. Духоту и пот. неосторожный взгляд, следящий взлет тяжелой чайки - вдруг ожжется о слепящее бездонное пятно. Теперь легко представить склон горы. Кудлатый лес разросся, словно мох. По старомодным правилам игры приблизим к небу замки, штук до трех. Под замками, но все же наверху, рассадим крыши, как грибы во мху. Запутанный дорожный серпантин нарушит идилличность сих картин. Что остается? Мелочь, пустяки, забившие божественный гроссбух. Ржавеющие пляжные мостки. Ржавеющие профили старух. Ржавеющая на глазах рука сомлевшего под солнцем толстяка. Созвучие прилива и цикад. Ржавеющее озеро. Закат. Закат. Из-под церковного креста устало звякнет тридцать пять минут. Этюдец под названьем "Красота", написанный с усердьем, не возьмут и в местную корчму - не тот масштаб. Вот гипсовая рыба подошла б, а что до красоты - вы из окна, взгляните, сударь: там и тут - она! Что ж, глянем. То же. Так же, да не так. Явилась перспектива. Кривизна пространства словно изменила знак, и даль небес, как вещь в себе, ясна. Представим время - вот его каркас, как музыка, проносится сквозь нас, и речь, опричь банального ух ты, линяет пред явленьем красоты... Поэзия бессмысленна. Пойдем изменим ей с каким-нибудь фуфлом. Нам, скиснувшим под северным дождем, пристало заниматься ремеслом: поставкой осетра и голавля из гипса в Элизейские Поля, почти задаром - за кувшин вина в одной харчевне, с видом из окна... ..^.. Евгений Никитин *** Мой стародавний друг куда-то запропал. Быть может, он ушел на юг вдоль теплых шпал, слегка грозы глотнул и врос в ее завесу… Проведаю-ка я столичного повесу. Вот серенький подъезд, ступеньки, черный кот, сосед (мертвецки пьян), похожая на грот каморка. Мягкий свет – кремлевской башни свечка, в углу шуршит паук, в кастрюльке стынет гречка. Мой стародавний друг не пишет, не звонит. В берлоге – тишь и тьма; от холода знобит. А на портрете он поигрывает тростью и смотрит на меня с такой веселой злостью… На пальце у него Садовое кольцо, за пазухой бутыль – пурпурное винцо, под кепкой – мятый рубль, а в ящике комода осенняя листва – игральная колода. *** цветочные бабки – сухие поленья – скрипят у разбитых корыт. костяшками пальцев и чашкой коленной я чую, как солнце горит. жарынью обдаст и зазубренным жалом возьмется мурыжить листву. а в комнате пылью разит залежалой ну как тут найтись волшебству? вот шелоб ворочает у батареи неслышный прядильный станок, вот руководит таракан бакалеей, вот он сахарок приволок. и, в сущности, всё, а, тем временем, где-то за толстым, за теплым стеклом несется трамвай – жестяная карета, пчела мельтешит – золотая комета, и дуб шелестит о былом. *** не прячься, милый друг, в петлице, в бутоньерке... ты выскочишь ко мне, как черт из табакерки. монетка в пятерне, осанка пионерки и теплое кашне. Я выужу тебя – табачную понюшку, как тополиный пух из тополиной пушки, из лужи – ладный плюх и крошку из краюшки – на ощупь и на слух. Донос бог ли дождем замурчит, жук ли на лапку подует: мокрая почва – молчит. это – не опубликует. сплетня сороки – донос. верить ей или морочит? ты б на сороку донес, если бы мог по-сорочьи? сердце – бумажка в горсти. только не ссы, не пугайся. свиток прочти и прости. пересказать не пытайся. В поезде Востроносые листья за толстым стеклом – чешуя, чешуя без конца, ваш удел – золотые тельца, а потом – неизбежно – сухая пыльца! Наш состав, словно шмель, пролетает сельцо. – Щебечите, но чур не со мной… Торопливо попутчица прячет лицо, обрамленное черной смолой. Я не слышу, я к вашей нелепице слеп, я в земную богиню влюблен – ту, что пахнет, как яблоко с ветки, как хлеб, и точна, как рисунок углем. Только канут в закатную топь небеса, на пороге возникну, и вот улыбается мне колдовская коса, блинчик с вишней в тарелке плывет. Этот поезд – как время, а я – дезертир – замер, веруя, в точке сквозной. А тепло твоих рук – это ориентир, для того, кто такой же земной. ..^.. Олег Горшков *** (Ленивое предместье) В предместье, истомленном тишиной Глухих дворов, что шепчутся лениво Листвой сомлевшей, где почти грешно Быть торопливым в мыслях, дикой сливы Сорви поклонный, ветвь согнувший плод – Угодливой природы подношенье, Почувствуй, сколько власти в искушенье Брать и пьянеть от всех земных щедрот По прихоти имперского «хочу!», Чтоб на губах познаньем сердцевинным Вот этот привкус, кисло-сладкий, винный, Не выветрился... Вдаль, за каланчу, В медлительный, пчелиный, мятный рай Рой отлетит печалей неуемных, И мы войдем в прохладу темных комнат, В сутулый дом с полдневного двора, Чтоб предаваться праздности вдвоем: Лелеять лень, курить табак из трубки, Суть потеряв невольно в слове сутки, День спутав с ночью, жизнь с насущным днем... В предместье, балансирующем на Тончайшей грани сна и зыбкой яви, Где даже мышь в своем мышином праве, Где с циферблатов стрелка смещена Секундная в опалу забытья, Где длится, длится, длится наважденье, Где без опаски фантиками денег Шуршит в карманах мышка наша (я Свои одежды брошу на полу), Где бог фарфоров, призрачен и хрупок, Там лень лелеять, там курить из трубки, Там слушать шорох времени в углу… ..^.. osh и т. д. во-первых устроили тут понимаешь семейный млин на двоих чай пикник тихий приватный догвиль: думали не найдут не спросят каких-таких улыбчивых первомаев сидите как на ладони как будто всего вам вдоволь? будто кулак не сожмут зубы не стиснут? к уху зажав поднесут - слушать жужжат: муж к жене жена к мужу - словно и тут вам вместо мир труд май труд венеция ницца италия - потому что я просто честно не помню с какого норд-оста усамы среды четверга террориста я швейцария мисс толерантность = биссектриса ну и так далее - потому что боль превращает нас в атеистов потому что боль обращает нас в атеистов боль превращааает боль превращааает боль превращааает в зеленых смешных человечков солдатов ислама ма ну чего они все ходят все шепчут а все эти гребаные подробности все эти гребаные подробности приносят нам догвиль дейли топ-новости холидэйс summer брату сестре милосердия приговор без пяти идите вы на фиг со своими вопросами мистер сталин хотя интеллигентные вроде бы человеки интересные в целом психологические типажи: в детстве наверно кормили с ложечки: пушкин онегин позже чехов есенин гоголь? вампилов? шукшин? короче эдакий eau de colognе - cerruti плюс шипр а теперь разбежались по спальным районам - vale: дразнить друг друга вместо жених и невеста трижды тридцать три раза - пьерооо травестиииии просто мы не справляемся с подробностями просто мы не справляемся с подробностями ну и так далее: и так далее: и так - далее ..^.. Серхио Бойченко дп не считает болото своих цапель облако не считает капель и лягушки ревут и стонут. резал бок мне штык или мягкий скальпель с до ли после срезали скальпы через квай уплыли понтоны. я по перышкам посчитаю важных перламутровых серых еще жемчужных нагибающих шею где тонкий рис. где метро нашепчет индокитаю где ситро шипит и тихонько тает где для цапли низ. цапля бьется вчера зацарапав ветер задохнуться ей помогает свитер и застегнутый по кадык пресвитер стонущий квакер. ..^.. В. Антропов (Радуга) *** И среди сомкнувшихся метров Бегущую вдоль луча Пылинку: речь просит у смерти? Иль слово - подобно ключам? Ведь вот отворится последним - И ты подойдешь невзначай - Окажется чистым неведеньем. И - не отвечай - За то, за что жило и никло Рябиной у хриплых дверей - За мертвую землянику Вдоль ласковых черных корней За солнечный запах - за белый И белый - до рези - дым - Мне не упросить не делать Мертвое - молодым. А только при-помнить на летнем Неслышном почти сквознячке: Мы жили на свете этом И пели пылинке в луче 30.06.2004. "Блаженный" "Совершенно ясно теперь одно - нет ни будущего, ни прошлого нет" Августин Аврелий Речь затворника - пыль и лепет, Антициклон: разбредаются облака, Качнув плечами. И воздух уже не терпит Стен, в мозоль натеревших ему бока. Вот выйдет весь - в пробоину, в Космос, В ночь - высвистаться налегке - Там, где все переполнено теплым соком - Если траву перемять в руке. Если листок, если ноту повыше... Если страницу перевернуть - А безвоздушная память дышит Тише, рядом совсем, вот... тут. И - тут, где уже не найти ответа, Застывшую позу сменить бы ей - Дышит и там это терпкое лето И плечи сияют в белой луне И лишь страницу листнет случайно, И свеча съест последнее - вот тогда Написать бы: память дышит - отчаянней Армий, стесняющих мои города. 1.07.2004. Сон рябине. А потом говорят - пожалуй, что день. Деревце! - десять верст... Десять верст - и тут. Сон, июль, - я, ведь, не знаю, как провожают тех, Что надеются, верно, что все - придут. Ну, наверное, да, - купальница, лопухи У дороги, наверное - шум и плеск, И наверное босиком - что там Лесбия - наперерез по железным - потом опять по сухим... Губы - губы мокры, а потом: Два. День. Десять верст, говорят, - и тут. Жизнь, - сетуешь, - а? И рябина мерещится на свету Вечера, срубленная года два назад. Что нам слов, дорогие, и уж почем Нам богатства юга - что пыли сей - На дворе опустелом повел плечом - Что ж теперь и сказать-то ей... ..^.. Елена Тверская Сестра ...Варенья полон таз, и бабушка в сарае, Нам заменившем кухню, собирает Цветные пенки - летняя жара, Июль, сестра. Две нитки бус – Одилии? Одетты? На пальцы безымянные надеты, И это - волосы принцесс, и им пора На бал, сестра! А там – и августа плакучая страница, Где между рам в окне антоновка хранится, И сказки Римуса до самого утра – Ты спишь, сестра? А вот еще одна из букваря картинка: По Поварской, стуча в четыре полботинка, Шагаем утречком до школьного двора Я и сестра. А может, помнится тебе совсем другое, Но тоже – детское, и ярко голубое, Ведь даль раскрашивать мы обе мастера, Скажи, сестра? *** Мы все это проделали - по запечным местам Промусолив первые эдак лет под тридцать, Прокатились по Риму - или же он по нам, И пошло-полетело: Лондон, Париж и Фриско. Неприступный английский взяв, как форт, на таран, Место найдя под солнцем, под боком - пляж океанский, Два десятка чужих, холодных и теплых, стран Наснимали на пленку и мучаем итальянский. Вечером у бассейна сядем - в руках буклет, Зазывающий прокатиться в Рим и обратно. И обратно - в под тридцать - охота, да хода нет, Ибо, Цезарь, брутально время и безвозвратно. Solo Мне хотелось в детстве певицею стать – петь соло, Пить сырые яйца и в шарф укутывать горло, И часов по пять с огурцом вместо микрофона Я кружилась вместе с пластинкою патефонной. Вскоре стало понятно, что соло не быть. В муз.школе Как и все, обучалась пению в сводном хоре, По рукам разбирала переложенья арий, И сушила мечту в «Николаеве», как гербарий. После были другие уроки и увлеченья, Чисто местного и глобального назначенья, Но всегда, когда включается «Nessun dorma», По душе бегут мурашки от пят до горла. И подходит к горлу душа и рвется наружу, Потому что, кроме здоровья сына и мужа, Что бы в голову ни пришло, и что бы ни пелось, Никогда ничего сильнее мне не хотелось. Верочке И наша смерть в картине мира не переменит ничего. Oльга Родионова … Несется время - только держись, да с посвистом из-за гор - Налево – нежить, направо – жизнь – метет на косой пробор. Перебегая из света в тьму, заметим ли, что к чему? Ведь что меняется после нас – увидится не сейчас. Держись, где светлая сторона, хоть грань порой не ясна, Хоть при обстреле всегда ОНА – опасная сторона. Иди по памяти, не впервой ей нас вести за собой, Она, направо успев свернуть, осветит во тьме твой путь. И наши, думаю, жизнь и смерть как память другим нужны. Тут все зависит – как посмотреть... Смотри с моей стороны. Потеря памяти 2 Сперва уходят имена. Нет существительных. Туманны И света стороны и страны, И поднимается волна. Уходят сущности, слова, Как части суши - части речи, И остаются из наречий И из глаголов острова. Размытый список кораблей Белеет посреди потопа Беспамятства. Что, Одиссей, Тебе - Итака, Пенелопа?.. Mobile Phone Talk Б. Слышно неплохо. Как будто рядом. Голос хрипит - только врать не надо, куришь, конечно. Присмотру нет. Ну, расскажи, где, куда, откуда? За морем как там житье, не худо? Дома порядок. Тебе привет. Ну, расскажи, как живут мужчины, как их стальные несут машины в дальние страны, без маяка... А я поведаю, как – ну, где бы? - в Хилсборо - невесть зачем по небу ходят высокие облака. Что там за эхо? Как будто дубль. Дни потихоньку идут на убыль, хоть еще солнца хватает им. Это я просто скучаю сильно. Поговорим, пока связь мобильна, после – успеется – помолчим. ..^.. Шувовсе *** Как в тысячную ночь, вставать в рассвет, Входить в систему, вить в команды буквы, Пить кофе из станка, пить чай из клюквы, Не видеть лиц, но в лицах видеть свет. Острить с оглядкой, не любить себя, Любить себя, не принимать другого, Не понимать другую, жить любя, Жить не любя, не жить, но слышать слово. Идти назад, домой, в свой скромный кров, Подхлёстывать себя стихом, как плетью, Идти сквозь полыхание дворов, Идти насквозь сквозь птичьи междометья. ..^.. Kirtkele *** Выйдет срок – я умру, и умру насовсем; и с моими нескромными взорами никода у меня впредь не будет проблем, и покончу с ненужными ссорами, что де, гад, я – женат, а влюбляюсь в других, и что просто помешан на брючках тугих; вобщем – полный букет огорчений и бед. А умру, и закончится весь этот бред. Ну и пусть я умру. Навсегда? – не беда, и стихов больше вам не прочту никогда, и меня никогда не пошлют по кривой… Да, конечно умру… Но сейчас я – живой?! ..^.. August Borzhomskis бродилки мы по будним дням вставали бы в семь утра, я включал телевизор, а ты готовила бутерброды, через сорок минут – «любимая, мне пора», и мусолить годы, да на хрен такие годы лучше так: по субботам ложились бы в семь утра, отпуска - Амстердам, Сидней или Сан-Диего, два десятка других холодных и теплых стран, где кабак для чрева и комната для ночлега, остальное – импровизация - море, река, бассейн, ты бы вспомнила инглиш, я выучил итальянский, чтоб ходить не с толпой туристов и скучным гидом, «как все», а вдвоем - по Фриско, будто по Красноярску я купил бы старинную маску или же амулет в захудалой лавке, вдали от больших маршрутов, и в конце дорог был бы Рим, ибо города лучше нет, у себя на кухне, одна, завернувшись в плед, ты мечтаешь о Цезаре, но выбираешь Брута ..^.. Candy Bober Зимовье зверей Вьюга озлилась вечор, И разносилось сопрано Отзвуком тонким и пьяным По-над плато Рассвумчорр. Звери смотрели в окно Поезда Киев - Камчатка, Не оставлять отпечатков Их приучили давно. Но в перекрестии рельс Поезд запутал колеса, Местный шаман Парацельс Радостно в бубен стучит. Звери читают стихи, Поезд сползает с откоса В заросли чахлой ольхи У городской каланчи, Где, зарядив дробовик, Мальчик, похожий на гнома, Преподает детворе Дзен и идеи чучхэ. Светел у отрока лик, Как у шерифа Содома, Что по весенней поре Сгинул во льдах Хуанхэ. Звери садятся в кружок, Звери листают конспекты; Их запрещенная секта Выслана в город Торжок. На каланче муэдзин Нежно запел Марсельезу. Звери вникают в акцент - То ли лопарь, то ль ижор. Мальчик идет в магазин, Он покупает протезы. То ли упырь, то ли мент Топчет плато Рассвумчорр. Мальчик съедает зверей, Мимо бегут водокачки, Поезд в пуантах и пачке Бреет седой брадобрей. Мечется их хоровод Между Москвой и Уралом, Не достигая финала, Не обретая исход... ..^.. Верочка Длинный бред Светляки поднимаются в небо из темной травы. Пахнет жимолость, медная лампа играет луну. А луна из ветвей наблюдает глазами совы За цветеньем настурций - и значит, я скоро усну. Мне приснится луна, голова почтальона в окне, Неожиданный шелест рассветного ливня в листве. Неизвестный знакомец, встречаемый только во сне И очерченный наспех в зачеркнутой третьей главе. Он, конечно же, турок, - у турок такие зрачки. В общем, странно, - брюнеты нисколько не мой идеал. Прорастает настурция в ворохе из одеял, В изголовье часы, под ресницами спят светлячки. Бледно-желтый, лимонный, зеленый, лиловый дымок Обещает мигрень, аритмию, кошачье нытье. Нежный турок прекрасной любовью с утра занемог. Голова почтальона надета в окне на копье. Не болит голова у совы, у окна, у травы, Не болит - у луны, у настурции, у светляка. Наша жизнь коротка, дорогой, наша жизнь коротка И печальна, - сказал почтальон, не сносив головы. *** Отроческий период плетеных фенек, Сладкий, как поцарапанная коленка. Бледный птенец испуганной птицы Феникс, Вскормленный кровью призрачного фламенко. Что прорастет из этих кварталов пестрых? (Руки твои растут из чужих матрацев). Годы идут, летят и плывут на остров Нежных китайских птиц и седых паяцев. Только жара на всем побережье Крыма Помнит тела - и поцелуи наши. Губы твои горьки, как проклятье Рима, Волк-недоносок, страж пересохшей чаши. О, мои сестры-эльфы и братья-волки, Злобные невоспитанные мальчишки!.. Птица фламинго спит на китайском шелке, Напоминая лотос на зубочистке. ..^.. Александр Ефимов А.Л. Библейский куш себя хоронит, жизнь потаскалась, налегке, мне тесно, тесно в этом доме, мне тесно в русском языке. Мне, честно, хочется Любови, слегка случившейся любви, я не хочу о дальнем слове, когда в упор глаза твои. Когда, как миг, твои объятья и целый город на двоих, и стынут сброшенные платья, и, как побег, внезапный стих. Я не хочу о Лоте, Ное, я не хочу о небесах, я притяжение земное в твоих, простивших мне, глазах. 08.07.2004 *** Здравствуй, песня! Здравствуй, море! Сколько старческого горя. Сколько горя в черном сердце, столько рыб на глубине, в этой бездне, иноверцу, ничего не светит мне. И тебе, пока что в птицах, иноземная царица, с губ моих веселой песни и кормы не миновать, ну а мне - последней вести, - не хочу именовать. Всё давно понятно, ибо не поймаю чудо-рыбу, не найду искомый берег да и выпущу тебя, чтобы пелось о потере крепким голосом, любя. Здравствуй, море! Здравствуй, бездна! Твой рыбак, оторва, бездарь, твой старик и сущий мальчик, - снаряжает свой челнок, и не может быть иначе, снаряжает, одинок. 25.07.2004 ..^.. ГРиФ *** Любуясь на закаты и рассветы, в пылу страстей, в предчувствии беды – перо макая в кровь свою, поэты нам оставляли тонкие следы. По ним топтались в сапогах нередко, их заметало вихрями стихий. Но снова доставались нам от предков мелодии, картины и стихи. И каждый неофит в своих созданьях, считая, что на свете лучших нет, давал предметам новые названья и вновь изобретал велосипед... Летят века, в стихах меняя темы - мильоны фраз меняя по рублю… Бессмертна лишь великая поэма всего в три слова: «Я тебя люблю» *** … задремать на заре и проснуться за миг до побудки. Бал вчера отшумел, а сегодня – решительный бой. Вместо скрипок и арф - полковые визгливые дудки, и пустой барабан заполняет пространство собой. И под мерную дробь, разобравшись в шеренги по росту, мы пойдем на штыки. Первым гордо шагнет командир… Ах, как все это было – красиво, понятно и просто: глядя смерти в глаза, видеть вечную жизнь впереди. … не услышать будильник, проспать, опоздать на работу. Заливая похмельный синдром, выпить пива с утра… Нас немного осталось. Толстеющих. Лысых и потных. Неужели для этого выжили мы, юнкера?.. И за это боролись? об этом мечтали? - не верьте! Наше время придет - мы умрем в штыковой. Се ля ви. Потому что не может быть жизни в отсутствии смерти, Как не может быть смерти - без жизни, мечты и любви… ..^.. Алексей Рафиев *** Как же мне это все успело поднадоесть – чертово колесо – проснуться, поссать, поесть – и понеслась петля. С той стороны души тихо скребется тля. С той стороны души скомкано все, что есть. Кажется все, что тут. Тля меня тихо ест. Тихо часы идут, по крайней мере – пока. Лет через миллион будут плыть облака, но не будет ООН. Чего уж там про меня?.. Скомкано все, что есть. Осталась одна хуйня. Тля меня тихо ест. *** На цыпочках – мимо себя в окне – многоэтажный брежневский дом. Не перекинуться через и не переосмыслить того, что потом – лет через двадцать. Мои – шаги, тени, выкрики, небеса. Сошли с дистанции большевики, кто-то что-то понаписал, кто-то это напереводил аж на мертвые языки фрезеровщиков и водил, оторвавшихся от сохи. Так и минуло двадцать лет – на цыпочках – мимо себя в окне. …дача, сожранный молью плед, не перекинуться через и не… *** «Не гоняй облака перед всеми, И высокое небо - не тронь…» Геннадий Каневский Не гонять облака перед всеми? Нет уж, Гена… придется – увы. Чтобы в солнечной нашей системе, среди скошенной нашей травы, между бледных отливов созвездий, померещившихся под Луной – небо стало отверстым, отверстей чтобы стала тоска, чтоб иной отразилась во мне ненароком перекошенность наших легенд. Мы живем под пятой, под оброком корпорации «Демоны энд сыновья первородного блуда». Слышишь, Гена? Ты слышишь меня? Високосное лето. Так люто, что я все бы сейчас променял на обычное правило мага трогать небо костлявой рукой. …надоела мне, Гена, бумага. …вот такие дела, дорогой. ..^.. Лена Элтанг *** не продохнуть от восхищенья. мне передышки не дает лиловой жилки учащенье и смятый рот и наотлет золотошвейное запястье. но в тишь озерную но в гладь своей бессовестною властью меня ты волен отослать дай налюбуюсь напоследок испанской проволкой кудрей румянцем рыжим как у шведок и отступлюсь. и лягу в дрейф так смуглый окунь на кукане взлетевший было над водой сверкнув на солнце плавниками слоистой мокрою слюдой и с самой верхней смертной точки узнавший руки рыбака рукав реки и пруд проточный и лодки красные бока в тугой камыш вернется всплеском но не домой. наоборот. его же тоже держит леска за рваный рот за рваный рот *** под мерзлотой оттаявшей за домом прошедший год. щепа. шумерский хлам. в том сентябре мы пьяны незнакомы и шепчемся и курим пополам а на веранде смех и бродят гости по полосе отлива босиком смешав питье расшатывают мостик где лунный шар обрушился тайком мы проберемся в комнаты навалом пальто и пледы сохнет дождевик погасла печка? лезь под одеяло. я не привыкла. я зато привык. а нынче что? от мартовской простуды весь дом знобит. мурашки на воде. не пей вина ты говоришь гертруде она в ответ безмолствует. нигде мы не находим прежния растравы сентьбрьских ид. заснуло ремесло и стрекозой озерною дырявой сложило крылья. как нас занесло в такую глушь? на дачном ундервуде стучишь всю ночь а ночь лежит ничком щепа оттаяв давешней не будет? и чорт с тобой. топи черновиком ..^.. MSilen *** Поутру я проснусь на рассвете, Выйду в поле – меня не ищите, Отчего мне милы пальмы эти? Почему я грущу, Нефертити? Низко стелется дымка над Нилом, Плачет финик над самой водою, Покрошу я батон крокодилам, Упаду у реки и завою… Край родимый, песочек мой зыбкий, Почему же, забыв об обидах, Я готов, словно дурень, с улыбкой, Целовать мумиё в пирамидах? Мне подушка – землица сырая, Я б до ночи глядел, как у леса, Рукавом полсопли вытирая, Ребятишки играют в Рамзеса. Вижу поступь цариц у девчонок, Чую, курят кальян баламуты, И смеется простой арапчонок, Только сердце болит почему-то… Те же цапли пасутся на поле, С той же силой цветут баобабы, Только что же так ноют мозоли На руках у египетской бабы? Оглянусь в молчаливом бессильи, Поздно, братья, рыдать у кордонов – Москали из немытой России Нынче баре в Стране Фараонов! Много ль разума надо, Иваны, Что б унизить слепого Саида, Что за вами несёт чемоданы Словно камни времён пирамиды, Что бредёт, муэдзина не слыша, Переломаны пальцы в фалангах – Для кого вы жалели бакшиша? Что б вы сдохли в своих аквалангах! Не поймать меня, вольную птаху, Вам, никчемные, мелкие люди, Разорву на груди я рубаху И верхом поскачу на верблюде, Мимо хат, что ушли под барханы, Мимо нищих, запрягшихся в лямки, Мимо слёз малолетней путаны, Что с братишкой осталась без мамки, Мимо алчности, срама и смуты, Ибо там, за гробницами Гизы Знаю, есть судия, уж ему-то Наплевать на отсутствие визы! И когда, у каирского шляха Рухнет оземь мой конь в белой пене, Не сдержусь я, пошлю всех … к Аллаху, И пред Сфинксом паду на колени: - Дым Отечества стал мне не сладок! Ты один нам и мать, и святыня, Мудрый Сфинкс, повелитель загадок, Подскажи мне ответ, и пустыня, От Камчатки до Семирамиса Зацветёт величаво и гордо, - НУ, ДОКОЛЕ?!!! – спрошу я у Сфинкса. Сфинкс молчит. От еврейская морда… ..^.. Давид Паташинский утренние слова А что, я вернулся бы. Да кто бы меня узнал. Листья б глотали свет. Была бы опять весна. А то дождь, таких, знаете, что луны совсем бы не стало. С другой, нарисованной стороны, я бы, если бы кто, конечно, меня пустил, летел, что кролик, следов чтобы не расплести. Что моль, сквозняком умноженная на шесть, ел бы все, предпочитая, конечно, живую шерсть. Утром, когда узнаешь себя, начнешь говорить слова, а их надо приготовить сперва. Так берешь нож, делаешь им ага, что пурга, что пыль, что падает на луга, отпечатывая предыдущих людей, как кто-то заметил - далее и везде. Дятел дает дрозда. Не болит его голова. Закончив ночные, говорю утренние слова. А сны и прочее лакомое живьё, вкусную память, емкое ё-мое, даже не промычу, песен таких мычать. Надо бы их молчать. 13.07.2004 *** Я не столько сошел с ума, но, скорее, умер. Не тюрьмы бегу, но прозрачных веселых камер, где, по Вильсону, для бесконечно нутро машины, электроны прядут следов суету мушиных. Буки, веди, добро. Не забыть бы, откуда вышел. А нутро машины полно прошлогодних вишен. Мне бы разве присесть, отдохнуть, потому - уставши, но судьба тогда становится вдвое старше. 04.07.2004 *** Небо ниже, солнце ближе, паруса белее боли, крик прохожего случаен, голоса быстрее чаек. Только больше ненавижу звон внезапных колоколен, их медовое железо, гул пустого калача их. Мне бы, нам бы, в воскресенье, по привычке недалекой, водки сладкого помола, чтобы пела, как текла. Чтобы речкой неглубокой. Чтобы сердца камень екал, выбегая из-под ребер осторожного стекла. *** Только бы мне разрешили еще остаться, чуть повисеть в этом уютном дыме, может, обжечься прямо об эти угли. Я не хочу наружу, мне вредно солнце, что-то во мне изнашивается с годами, так незаметно, медленно, или вдруг ли. Чувствуешь - воздуха стало опять с избытком, раньше стакан напиться, теперь и горсти будет довольно, чтобы остаться влажным. Только под утро тукает под лопатку: сколько еще осталось веселой грусти жизни вприсядку. Может быть, и неважно. 02.07.2004 *** Ну, вот мы и пришли. С пустыми, блядь, руками. С тузами в рукавах. С опущенной мотней. Наш дискурс охуел. Но наш язык оккамен. Как сердце на столе. Как солнце над плетней. Тащи меня, тащи, улыбчивая сука. Люби мои глаза до дырок в мозжечок. До крови. До волос. До гнусного пассата, когда его уда уловит на крючок. Ну, вот и мы. Кого вы ждали, блядь, сегодня? Луну в петле любви дебила к палачу? Ночную тишину печали непробудной? До лужи на полу сгоревшую свечу? 26.06.2004 *** маленькие друзья ко мне сегодня нельзя ко мне сегодня никак попал под каток моя раздавленная рука к западу притянула восток да хоть трава не расти только зачем-то маленькие цветы вырвал все взял и размял в горсти их разноцветные рты весело на Руси проси не проси хочешь нарисовать стол а за ним кровать маленькая душа просит карандаша июльские соловьи лопаются от любви 22.07.2004 У С Т А Л О С Т Ь Бросая ветви вверх, а вниз хотел упасть он. Тоска. И улыбался ветру вечный пастырь. Земля, как лишняя, двоила плоть свою. Когда он выходил, его не узнавали птицы, он шел навстречу солнцу, остролицый, искал дороги обезглавленной змею. В ногах - цветы, взгляд, выверенно точен, ловил восход, как яблоневый ствол минуя, в плод стремится червоточец, осуществляя встречное родство. Я наблюдал. Смотрел его слепые движения. Огарки черных глаз давно не теплились. Коричневые пальцы, зеленая бородка из травы, коленей деревянные опоры, колодезное высыханье рта, землистый плащ и земляная шея, и цепь серебряная корчилась в морщинах. - Ты почему со мной не говоришь? - Спросил его. Немедленно земля, зари роняя огненную влагу, корней сцепляя ворохом вериг, передо мной восставила стеклянный, растянутый до горизонта лагерь. - Ты почему со мной не говоришь? - Спросил меня он. Рта колодезь булькал, насытившись. И маленькая тварь, как паучок, по паутине неба все до верху старалась добежать, крича свои пронзительные крики. Ступени лестницы железные так узко стопу раскачивали. Падая виском, услышал смерть, протяжную, как музыка. Бросая ветви вверх, а вниз хотели и тело обвивали, словно терем скелетные стропила. Медный блеск по белизне изъеденного ветром. Плотней ложитесь, медленные ветви, я отдохну, лицом припав к земле. ..^..